Kitobni o'qish: «Перелёт-трава», sahifa 2
– А почём он мне нужен, твой перелёт-то? – Дрожь в голосе обнажала её волнение. А глаза никак не могли насмотреться на диковинный цветок.
– Ну раз редкость такая не требуется, то ступай своей дорогой, сударыня.
Ванда застыла истуканом. Он помахал рукой перед цветком, дождался, пока травница посмотрит ему в глаза, и нежно проговорил:
– Ты, вроде, мешать не хотела.
Встряхнув головой, словно оправившись от заклинания, Ванда решительно подошла к костру, поставила корзинку у ног и прошипела:
– А я всё-таки помешаю ещё немного. Зря я что ли на свидание одевалась, битых три часа готовилась.
– Ладно, – улыбнулся он. После победоносно уселся на мшистый пень, опёрся могучей спиной о ствол орешника и сказал:
– Ужин мне тогда сготовь, красавица. А я подремлю пока. Коли вкусной трапеза будет – так и быть, перелёт твой.
Он пнул ногой котелок, тот перекатился прямо к кромке костра. Мужик кивнул на него головой, мол, пользуйся, а сам в ту же минуту наступил лаптем на диковинное растение.
Ванда вскрикнула, что галка, и чуть было не бросилась к погибающему чудо-цветку, но её остановил смешок собеседника. Тот поднял ногу, показав ей, что перелёту никакой беды не принёс, и изрёк:
– Я за ним пригляжу, не треволнуйся, красавица.
Битый час Ванда таскалась меж угрюмых дубов, пополняя своё лукошко всякими дарами леса. Мысли о скором обладании сказочным перелётом вскружили ей голову. Травнице во что бы то ни стало хотелось приблизить это мгновение. Но что делать? Напоить его сон-травой? Да где ж её сыщешь в таком дремучем лесу да на закате лета? Да и что его усыплять, вон он – спит уже, можно палкой просто по затылку врезать, лапоть приподнять, цветок сорвать, да удрать, пока не стемнело. Она было подобрала подходящий сук – и крепкий вроде, и не очень тяжёлый, чтоб донести до поля битвы без одышки, посмотрела на мужичка и вдруг вспомнила, как он назвал её красавицей. Ложь то была, конечно, страшная ложь. На неё давно никто не оглядывался. Никто с добрым словом в беседу не лез, ни один говорливый крестьянин на базаре. А уж сколько она не знала ласки… Как схоронила муженька своего, вдовой стала, в путь последний к Чернобогу на ладье отправила, так и не знала близости человеческой. А тут – он. Ванда снова всмотрелась в его опалённое солнечным жаром лицо. С виду – простак простаком, а ведь глаза-то умные. И ехидничает, значит не дурак никакой. И как хитро заставил в лесу остаться. В её взгляде вспыхнули огоньки восхищения.
«Нет, ну коли причесать, лишнее состричь, да в одежды новые нарядить, так и вполне годный муж получится» – пробивалось в её голове. Будто бы в подтверждение её раздумий, мужик не просыпаясь кивнул головой, после чего та закатилась назад, а её владыка раскатисто захрапел. «Напою его, как в опочивальню мою пойдём, корой дуба с настоем ноготков, да масла облепихового с мёдом майским для верности» – смешала она всё, что помогает от храпа, в своей голове, как в котелке. А мужицкий чугунок тем временем к роднику сносила, ключевой водой наполнила, над костром подвесила. Коренья и травки в протоке обмыла, грибы нарезала, всё в кипяток бросила и принялась ждать, пока похлёбка наварится. Только сучком без коры время от времени суп помешивает.
Чуть только грибы распространили свой тонкий аромат по всей поляне, ресницы спящего задрожали, храп прервался, а сам мужик издал причмокивающий звук и заулыбался. Только успел раскрыть глаза, как без лишних церемоний достал откуда-то из-за пазухи ложку, вытер её о рубаху, и принялся пробовать, что сготовилось за время его дремоты. Ложку съел, потом вторую. Задумчиво посмотрел на травницу, а рука тут же за добавкой потянулась. После третьей порции стал он ус крутить и головой качать. Прожевав коренья и грибы, он вытер губы и восторженно произнёс:
– Объедение твоя стрепня! Просто объедение! – В рот полетели новые кусочки лесных даров. Вдоволь насытившись похлёбкой, он спросил:
– Что же тебя, красавицу такую, да хозяйку дивную, в жёны никто не взял?
Ванда отвела взгляд, тяжело вздохнула и коротко буркнула:
