Kitobni o'qish: «Как я у рыб, змей и стрекоз интервью брал»

От автора

Итак, со зверями местными я интервью провёл, с птицами тоже по душам потолковал. И потому решил сейчас проинтервьюировать тех обитателей нашей фауны, кои ни к зверям, ни к птицам никакого отношения не имеют. И начать решил с рыб, благо лето на дворе установилась, денёк выдался тёплым на удивление и речка неподалёку от моего жилища протекала. Хорошая такая речка, чистая и, главное, рыбы в ней много водилось. Самой разной…

Но не с удочкой я к речке этой направился, а с микрофоном. Для весьма необычного интервью…

Моё интервью с рыбами

Сегодняшнее моё интервью и в самом деле несколько необычным предполагалось. Во всех предыдущих было так: встречал я того или иного представителя нашей фауны, а он мне о себе подробно рассказывал. Ну, иногда не только о себе, о родичах своих ближайших тоже упоминал. А мне оставалось всего лишь рассказ этот выслушать, записать его как можно точнее, а после вам, уважаемые мои читатели, пересказать слово в слово…

Но все эти животные были сухопутными или хотя бы (как тот лебедь, к примеру) водоплавающими. А сегодняшнее интервью у меня намечалось с рыбами, полностью подводными жителями… и пришлось мне к ним под воду самому спускаться. В маске и ластах, как и положено.

Вы можете спросить: а как же у рыб интервью брать можно, ежели они вообще не разговаривают? Даже пословица такая есть: нем как рыба…

Что ж, может вы и удивитесь немного, услышав от меня, что рыбы, оказывается, разговаривают да ещё как! Среди них даже весьма болтливые встречаются. А не слышим мы рыб по той простой причине, что ухо человеческое не приспособлено воспринимать звуки, что не через воздушное пространство, а посредством воды передаются. Вот потому и кажется нам, что под водой сплошное безмолвие.

Впрочем, меня это никоем образом не остановило. Знакомый волшебник подарил мне специальный слуховой аппарат посредством которого я мог воспринимать все подводные разговоры. Вот потому то и согласился я взять интервью у рыб и даже договорился заранее с тремя из них о подводной встрече. Потом надел ласты, маску на лицо натянул, и смело нырнул под воду.

А там меня уже щука дожидалась. Не из самых больших, но и не сказать, чтобы маленькая… где-то около метра. Увидала меня, зубы ощерила плотоядно.

– Ты подожди, – говорит, – я только перекушу маленько. Тем более, что еда сама в пасть ко мне плывёт!

– Да ты что! – остановил я её. – И никакая это не еда, а второй мой собеседник, карась. Так что воздержись, пожалуйста, от любых агрессивных действий!

– Вот, вот! – подтвердил карась, к нам подплывая. – И пускай воздержится! Взяла, понимаешь, моду: чуть что – зубами щёлк!

– Но, но! Поговори у меня! – и в самом деле щёлкнула всеми своими зубищами щука. – Мы с тобой потом побеседуем, после интервью!

И посмотрела на карася с интересом. Гастрономическим…

– Угрожает! – завопил карась, прячась за меня. – Будь свидетелем!

А тут и третий наш собеседник подоспел, окунь. Крупный такой. И тоже на карася с неподдельным интересом уставился, да так, что у того самая настоящая истерика началась. Насилу я беднягу карася успокоил.

А потом принялся расспрашивать всех троих. И первым моим вопросом был такой: в чём особенности рыб?

– Разумеется, в способе передвижения, – первой вступила в разговор щука. – Ведь у нас нет конечностей, а движемся мы при помощи хвостового плавника. Он – наш двигатель…

– Но ведь у вас и другие плавники имеются, – говорю я. – Они-то вам зачем?

– Как это зачем? – даже удивился карась. – Парные плавники: грудные и брюшные – для торможения, поворотов, всплывание к поверхности или опускания вниз. А непарные плавники, спинной, к примеру, – для сохранения равновесия. Или, другими словами, чтобы во время движения вверх брюхом не перевернуться.

– А у меня, – похвастался окунь, – спинных плавников целых два! И один из них, с колючками острыми – для защиты!

– Везёт же дураку! – пробормотал карась вполголоса и почему-то вздохнул.

– Это кто тут дурак?! – воинственно взъерошил острый спиной плавник окунь. – Ты, карась?

– Естественно, я! – вторично вздохнул карась и вновь за меня спрятался.

– Ладно, с плавниками разобрались, – решил я сменить тему разговора. – А чешуя вам зачем? Тоже для защиты?

– И для защиты, разумеется! – согласился со мной окунь. – Впрочем, на чешую надейся, а сам не плошай!

– Между прочим, по чешуе можно узнать возраст рыбы, – пояснила щука. – На ней годовые кольца имеются, как на стволах деревьев. А вот знаешь ли ты, почему мы, рыбы, такие скользкие?

– Ясное дело, почему! – сказал я. – Потому, что мокрые! От воды.

– А вот и нет! – мотнула головой щука. – Скользкими нас специальная слизь делает, которая из кожных желез выделяется. Благодаря этой слизи рыба легко скользит в толще воды, а ещё слизь не даёт всевозможным кожным паразитам развиваться, угнетая и даже убивая их!

– Ну, с этим разобрались, – сказал я. Потом подумал немного и добавил: – А что ещё у вас, рыб, такого особенного имеется?

– Плавательный пузырь, – быстренько, чтобы никто не перебил, проговорил карась. – Благодаря пузырю этому мы можем запросто зависать в толще воды и стоять, вернее, висеть там сколько заблагорассудится. А, изменяя объём пузыря, можем опускаться или подниматься, даже не двигая плавниками…

– А вот у акулы такого пузыря нет, – добавила щука. – И бедная акула должна всё время двигаться, чтобы не утонуть. Вернее, чтобы камнем ко дну не пойти…

– Тоже мне, бедная! – фыркнул карась. – Это я бедный! Впрочем, сие к делу не относится. А ещё у рыб есть особый орган чувств: боковая линия. Благодаря ей мы ток воды ощущаем и можем даже в полной темноте свободно ориентироваться.

– Очень хорошо, – сказал я, посмотрев на влагонепроницаемые часы. – Жаль, что время наше ограничено. Так что теперь каждый несколько слов о себе, только кратко. Начинай, щука!

– Я – щука из семейства щуковых отряда щукообразных! – с гордостью проговорила щука. – Самая крупная, кстати, белорусская рыба, если не считать сома. Хищник и этим горжусь!

– Нашла чем гордиться! – истерически вскричал карась. – Я вот – карась золотистый, исконный белорусский вид. Кроме меня встречается в наших водоёмах карась серебристый, его когда-то с Дальнего Востока к нам завезли и акклиматизировали. А относимся мы оба к семейству карповых.

– Ты лучше про размеры свои скажи! – насмешливо фыркнула щука.

– А что размеры? – встрепенулся карась. – Я, кстати, до килограмма могу вырасти, а серебристый мой брат и свыше полутора килограммов встречается!

– Великаны просто! – засмеялся окунь. – Вот я трёх-пяти килограммов веса достигаю! Конечно, это меньше, чем щука, – поспешно добавил окунь, – но вот мой родственник, судак, может вырасти до метра и иметь вес до 10 кг. Кстати, оба мы относимся к семейству окунёвых!

– А ты бы лучше размеры ерша назвал, другого своего родича из семейства окунёвых, – с ехидцей попросил окуня карась. – Там вес не на килограммы, на граммы идёт. А вот мой родич сазан, он же карп, до тридцати двух килограммов бывает…

– Ну ладно, не будем переходить на личности, – сказал я. – А как вы, простите, размножаетесь?

– Икру мечем! – хором ответили все мои собеседники. – Это нерестом называется. А потом из икринок мальки вылупляются. И растут, растут постепенно…

– А вы их охраняете, еду им поставляете… – вспомнив птиц, предположил я.

Ничего мне на это мои собеседники не ответили, переглянулись только недоуменно.

– Вот ещё! – фыркнул карась. – Делать мне больше нечего!

– Именно! – добавил окунь. – Конечно, неприятно говорить такое, но я могу запросто и икру слопать, и мальков собственных…

– Есть в нашей реке один такой оригинал, – лениво добавила щука. – Колюшкой называется! Вот он к икринкам своим бережно относится!

– Да, не слопаешь у него икринок! – добавил с сожалением окунь. – Хоть маленький, но ужасно сердитый! И колючий до невозможности!

– Ну, с этим вопросом разобрались! – поспешил я завершить дискуссию о размножении. – А теперь ещё один вопрос, может, не совсем для вас приятный. Какими такими способами люди вас ловят?

– Меня на удочку, – вздохнул карась. – На хлеб, на червяка… Ещё сетями, хоть это браконьерством называется!

– Меня тоже можно на удочку поймать, – с горечью проговорил окунь. – Но чаще на спиннинг, как и тебя, щука.

– Казалось бы, блесна эта совершенно даже на рыбу непохожа! – досадливо добавила щука. – А вот же обманываемся… бросаемся вслед за ней…

– Так вам и надо, речным хищникам! – злорадно заявил карась. – Питались бы как я: червячками да растениями, не попадали бы тогда на эту вашу блесну!

На этом моё интервью и завершилось. Ибо щука, разозлившись на карася, тотчас же за ним погналась, окунь тоже рванул следом… и я остался один, так и не успев задать рыбам все свои вопросы…

А жаль!

Заинтриговали меня рыбы своими разговорами о колюшке, которая единственная из всех местных рыб к икринкам своим бережно относится, и решил я, во что бы то ни стало, разыскать необычную эту рыбку.

Потому не выбрался на берег, а поплыл дальше, попеременно работая ластами и посредством маски воду вокруг себя внимательно озирая.

Плыл я, плыл, но никакой колюшки так и не увидел. Зато случайно узрел возле самого дна большущую такую рыбину, которая из-под коряги на меня уставилась. Сперва я её за сома принял, но присмотрелся повнимательнее: нет, не сом!

– Представьтесь, пожалуйста! – попросил я рыбину, вплотную к ней подплывая.

Пресноводный «родственник» трески и минтая

– Налим я! – не слишком охотно отозвалась рыбина, более чем наполовину высовываясь из-под коряги. – Впрочем, в белорусских водоёмах у меня и другие «имена» имеются: мянтуз, мянек, мень, даже калека (последнее потому, наверное, что я почти костей не имею).

– А в чём твоя особенность, уважаемый налим? – спросил я. – Другими словами, чем ты от всех прочих рыб отличаешься?

– Да многим! – польщённый таким внимание, охотно отозвался налим, полностью из-под коряги выплывая. – А главное: я – единственный представитель тресковых рыб в пресных водоёмах, ибо все остальные мои родственники из тресковых (треска, минтай, навага и пр.) в морях обитать изволят, причём, в морях холодных, северных. И именно из-за своей принадлежности к тресковым люблю я воду чистую, холодную и очень богатую кислородом.

– А как же так получилось, что тресковая рыба и вдруг пресноводной стала? – поинтересовался я.

– По мнению учёных, – пояснил налим, – произошло сие в один из ледниковых периодов. Не в тот, последний, что 12 тысяч лет назад закончился, в какой-то из более ранних. Вернее, во время его окончания и бурного таяния ледников. Огромные массы тающей пресной воды, перемешавшись тогда с морской и хлынули на сушу, увлекая с собой многих морских обитателей. Большинство из них, правда, погибла, не сумев приспособиться к изменившимся условиям существования, а вот мои уважаемые предки, хоть и оказались отрезанными от моря, но всё же каким-то образом сумели выжить. Хоть и пришлось им к пресным водоёмам с горем пополам приспосабливаться…

– И как, приспособились? – задал я следующий вопрос.

– Я же говорю: с горем пополам! – шевельнул хвостовым плавником налим, – Ибо до сих пор не любим мы, налимы, тёплую воду. Летом, когда температура воды выше 15–16 градусов поднимается, и вообще в спячку впадаем. Забиваемся под коряги, камни подводные, норы прибрежные и лежим там в полной, как говорится, прострации. Тогда нас можно голыми руками брать, и процесс такой, мягко говоря, ловли хорошо описал Антон Павлович Чехов в своём рассказе «Налим».

– Помню этот рассказ, – сказал я. – Читал. Весьма талантливое произведение!

– А мне больше всего понравилось в нём то, что сумел-таки находчивый налим одурачить всех этих горе-рыболовов! – с каким-то даже вызовом заявил налим, а я, не зная, что и ответить, просто промолчал.

– А так, как ночью и на глубине вода всегда прохладнее, – продолжил после непродолжительного молчания мой подводный собеседник, – то сделались мы типично ночными придонными рыбами. Правда, осенью, когда вода уже окончательно холодной становится, можем и днём активничать, кушать, то есть.

– А что вы, налимы, кушать изволите? – вежливо поинтересовался я.

– А кушаем мы и раков, и лягушек, и рыбёшку всякую мелкую, – пояснил налим. – И чем прохладнее вода, тем больший у нас аппетит!

– Но ведь самой прохладной вода не осенью, а зимой бывает, – заметил я.

– Да уж, зимняя пора для нас – сплошной праздник! – мечтательно произнёс налим. – Мы даже нерестимся зимой, и, как все тресковые рыбы, самки наши огромное количество икры мечут (до миллиона икринок и даже больше…). Казалось бы, налимов при таком икорном изобилии должно быть в наших водоёмах – видимо-невидимо! Ан, нет!

– Почему? – спросил я.

– Ибо много охотников на нашу икру среди рыб имеется! – с горечью пояснил налим. – И окуни, и ерши, и даже плотва целыми стаями сплываются со всех сторон на вкусное и, главное, дармовое угощение. Да и, чего греха таить, мы, налимы, тоже не упустим случая собственную икру слопать.

– А расскажи лучше о своей внешности! – решил я поменять тему разговора. – Вообще-то, я тебя вижу, но ты для читателей моих будущих поведай!

– Внешне я, налим, на молодого сома похож, хоть мы с ним даже не родственники, – принялся описывать свою внешность налим. – Голова плоская, чешуя настолько мелкая и глубоко сидящая, что её и нащупать трудно. А вот что касается окраски…

– Вот, вот! – подхватил я. – Давай про окраску свою!

– Есть налимы тёмные, почти чёрные, а есть пёстрые (мраморные), – пояснил налим. – И чем моложе налим, тем он темнее…

– А теперь про размеры? – попросил я. – Сразу видно, что вы, налимы, рыбы крупные!

– Это точно! – польщено кивнул налим плоской своей головой. – Первое время, после выхода из икринок, мальки наши очень быстро растут, потом, правда, рост их резко замедляется. Но всё равно, – хвастливо добавил он, – могу со временем вырасти свыше метра с весом до 30 кг и более!

– Здорово! – вскликнул я. – За это наши рыболовы тебя и любят!

Налим ничего не ответил и вновь под корягу забился, а я понял, что сморозил сейчас большую глупость.

– Извини! – крикнул я, подплывая к самой коряге. – Тем более, что я и не рыболов вовсе!

Если честно, был я когда-то (в детстве ещё) заядлым рыболовом, но налиму зачем об этом сообщать…