Kitobni o'qish: «Утраченное искусство бега. Путешествие в забытую сущность человеческого движения», sahifa 2

Часть первая
Поиски

«Феранджи! Феранджи!» – кричали дети, бросившись передо мной врассыпную по грязным дорожкам, разделявшим ветхие хижины вдоль дороги, по которой я шел. Китайцы проложили здесь дорогу всего полтора года назад, и местные дети вели себя так, словно я был первым бело-рыжим бегуном, который когда-либо по ней ходил.

Феранджи – не самое доброе словечко. Для этих детей я был своего рода бабаем, который все-таки явился к ним на порог. Наверняка у них в голове пронеслись все мыслимые и немыслимые гадости, услышанные за целую жизнь, когда они увидели меня, вышагивающего, словно павлин, по улице вместе с Тренером Сентайеху.

Я пугать никого не собирался, однако такое внимание мне было по душе. Все взрослые таращились на меня, словно я был каким-то прославленным спортсменом из-за границы, наверняка предполагая, что я особенный человек, раз иду по улице вместе с уважаемым, а теперь и относительно известным местным, которого все называли просто Тренером. Его звезда стремительно взошла благодаря невероятному успеху его подопечных на мировой спортивной арене.

Я было выпятил грудь, чтобы подыграть в этом импровизированном спектекле, однако быстро поник, осознав, что все ждут, чтобы я продемонстрировал свое мастерство на утоптанной земле цвета охры, которая служила для местных беговым треком.

Если вы прочитали первые страницы книги, то уже знаете, удалось ли мне оправдать всеобщие ожидания. Это и был тот самый забег с группой местных спортсменов, когда я, задыхаясь в облаке пыли, смотрел, как эти грациозные атлеты удаляются прочь.

Я присел у края трека – меня выворачивало наизнанку. Стервятники, которые несколькими мгновениями ранее сидели на стоявших вдоль трека столбах, теперь стали кружить в небе, наверняка учуяв запах предсмертной агонии. Дети подошли ближе и теперь просто смотрели – они выглядели куда менее напуганными, чем прежде. Все было написано на их лицах. «Феранджи», может, и выглядел устрашающе, однако переживать было не о чем – он все равно бы не смог никого поймать!

Я направился в Бекоджи при поддержке двух организаций: Running Across Borders² и Girls Gotta Run³. Я встретился с их представителями в столице страны, Аддис-Абебе, откуда мы вместе продолжили путь на машине. Я активно сотрудничал с этими организациями – первая занималась тренировками молодых спортсменов, а вторая продвигала профессиональный беговой спорт среди женщин, и я согласился оказывать им содействие – и именно благодаря им мне удалось встретиться с Тренером Сентайеху.

Несмотря на возросшее внимание со стороны СМИ, еще больше подогретое документальным фильмом про Бекоджи под названием «Город бегунов», выпущенным в 2012 году, Сентайеху Эшету оказался человеком скромным, но привыкшим, однако, к тому, что во всем, что касается бега, последнее слово остается за ним. Когда он начинал говорить, все слушали – не потому, что боялись, а потому, что безгранично уважали его. Тренер приехал заниматься с детьми в местной начальной школе и быстро разглядел их потенциал. Вскоре за первым успехом – победой на Олимпийских играх в Барселоне в 1992 году его подопечной Дерарту Тулу, которая стала первой в истории африканкой, завоевавшей олимпийское золото, – последовали победы и других его учеников, таких как Кенениса Бекеле, братья и сестры Тирунеш, Гензебе и Эджигайеху Дибаба, Меставот Тадессе, Тарику Бекеле, Меставет Туфа и Дереже Регасса. Сентайеху всегда был невероятно улыбчивым и веселым человеком. Он сопереживал всем своим спортсменам, прекрасно понимая, с чего они начинали и к чему стремились.

Мне хотелось поучиться у него и разобраться, как вышло, что столь небольшая часть Эфиопии породила такое огромное количество спортсменов, с легкостью уничтожавших соперников на международной беговой арене. Он прекрасно говорил по-английски, пускай и с акцентом, однако я до сих пор не уверен, действительно ли он понимал цели моего приезда – в конце концов, я явился без какого-либо предупреждения.

Мы обменялись любезностями. Я попросил разрешения понаблюдать за его работой, предложив подержать его куртку. В ответ он улыбнулся и кивнул. Наверное, решил, что я останусь там всего на пару часов. Вряд ли он тогда понимал, что я планирую пробыть его вешалкой для пальто в течение целого месяца.

Я только закончил свою подготовку в Америке и едва начал работать тренером, и то, что мне предстояло увидеть, совершенно никак не вязалось с основами полученного мной образования. Я был не в лаборатории с беговыми дорожками и планшетами. Я был в естественной среде, где мог вволю наблюдать и учиться, где мог начать снимать и изучать спортсменов. Я был преисполнен радостного волнения от того, что оказался здесь. Казалось, я наконец-то попал туда, куда нужно.

* * *

На следующий день мой будильник прозвенел в пять утра. Быстро одевшись и натянув кроссовки, я направился в тихий уголок города, где уже начали собираться люди. В воздухе веяло прохладой. Я застегнул куртку на молнию и плотно затянул воротник вокруг шеи.

С восходом солнца спортсмены выстроились на опушке леса. Их силуэты четко вырисовывались на фоне деревьев. Всего собралось около 80 бегунов в разноцветной потрепанной спортивной одежде. Их грациозные, динамичные движения были идеально синхронизированы, они вышагивали в такт друг другу, образуя единый ритм. От контакта с холодным утренним воздухом от тел спортсменов поднимался пар, сгущая и без того повисшую в воздухе туманную дымку.

Увиденная сцена завораживала. Их движения были осознанными и контролируемыми, однако при этом скорее грациозными, чем механическими.

Они шагали, наклонялись, ходили на корточках и размахивали руками. От всего этого ритма и музыкальности отточенных движений у меня в голове возникала сенсорная перегрузка, настолько я привык к виду статичных упражнений по растяжке, повсеместно выполняемых перед бегом. Время от времени Тренер проходил между ними, раздавая спортсменам указания, поправляя их осанку или напоминая, чтобы они расслабились. Они всегда послушно исправлялись, однако никогда не сбивались с шага.

Затем, после всех слаженных ритмичных движений, толпа беспорядочно рванула вперед, бросившись врассыпную в лес. Бегуны зигзагами огибали друг друга, с легкостью скользя по неровной поверхности, то быстро, то медленно, то вверх, то вниз, повторяя извилистые контуры местности, грациозно петляя между деревьями.

Это было поистине завораживающее зрелище. Со временем я начал замечать выверенные нюансы их движений и то, как они менялись по мере изменения скорости или уклона. Поначалу я сравнивал это с ездой на горном велосипеде – чтобы сменить скорость или направление, нужно переключить передачу или повернуть руль. Однако ничего механического в происходящем я не наблюдал. Прилагаемые спортсменами усилия оставались прежними – в зависимости от обстоятельств их движения лишь смягчались или становились более выраженными.

Дождавшись подходящего момента, я подошел к Тренеру Сентайеху, ощущая себя молодым джедаем перед магистром Йодой. Мне хотелось узнать смысл подобной разминки.

Ничего подобного я в жизни не видел – это кардинально отличалось от обычных упражнений по растяжке перед забегом, которые повсеместно практиковались у меня на родине.

«Не могли бы вы объяснить, зачем они это делают?» – нерешительно спросил я.

Он ухмыльнулся из-под своей кепки, а затем выражение его лица поменялось, словно он был немного озадачен моим вопросом.

«Чтобы привести тело в движение! – воскликнул он. – Нам нужно, чтобы все тело двигалось в едином ритме».

Очевидная для него вещь стала для меня важнейшим ключом к разгадке. Я смотрел, как спортсмены наматывают километры по холмам, преодолевают размытые грунтовые дороги вокруг деревни и огибают деревья в лесу, врассыпную пробираясь через подлесок. Я ожидал увидеть, как они просто ежедневно носятся по треку, заставляя ноги работать, и в тот самый момент для меня дошло, что для них бег не был профессиональным навыком, зарабатываемым «потом и кровью». Их бег рождался в гармонии движений всего тела. Каждое утро, сосредоточившись на преодолении сложной местности в этом лесу, они добивались баланса и осознанности в своих движениях. Они готовили свое тело совсем не так, как было принято у нас. На треке они выступали, однако подготовка к этому выступлению происходила на холмах и в лесу.

На ум невольно приходит излюбленная аналогия с айсбергом. Всем хорошо видна его вершина – блестящие выступления спортсменов на марафонах, однако от взора спрятано нечто большее – бесчисленные часы подготовки своего организма к тому, чтобы пробежать 42 километра 195 метров за два часа с небольшим. Это тот фундамент, на котором строится видимый всеми успех. Именно благодаря усердным и изнурительным тренировкам победа кажется такой легкой.

За следующий месяц я тесно познакомился с этим крохотным уголком земли. Казалось, это место затерялось во времени – в самом лучшем смысле слова. Сюда почти не приезжали жители западных стран, здесь не было интернета, а семьи собирались вокруг единственного на всю деревню телевизора, чтобы посмотреть на выступления местных спортсменов на Олимпийских играх или на одном из крупных городских марафонов. Они любили бегать и делали это вместе, подпитываясь силой единства.

До сих пор целью моего обучения было достижение оптимальной техники бега за счет понимания механики работы нашего тела. Здесь же я наблюдал нечто совсем иное. Используемых ими движений не было ни в одном из популярных учебников. Спортсмены бежали с высоко поднятой головой и выпяченной вперед грудью, плавно скользя по поверхности. Когда они бежали, их ноги казались невероятно длинными – словно спички, соединенные эластичными лентами, – хотя в неподвижном положении и выглядели пропорциональными остальному телу. Любая механическая система скована рычагами и соединительными шарнирами.

Я не мог объяснить увиденное основами биомеханики. Движения были слишком быстрыми и плавными – они были самим олицетворением свободы.

Снова и снова я возвращался к слову «эластичный». Мне хотелось понять, что именно я увидел здесь, в Бекоджи. Мне было нужно, чтобы кто-то объяснил мне это, не используя традиционную биомеханику, к которой я так привык и которую начал ставить под сомнение. После долгих поисков я наткнулся на один семинар в Лондоне, который проводил парень по имени Джеймс Эрлз. Речь шла не о беге, а о динамике. Казалось, эта информация могла помочь мне во всем разобраться. Едва вернувшись в Англию, я сразу туда записался.

Знакомство с фасцией

Семинар по мышечно-фасциальной анатомии и динамике, Северный Лондон, Англия

Человек встал перед аудиторией и схватил длинный кусок эластичной ленты зеленого цвета. Его губы двигались, произнося какие-то слова, однако я их толком не слышал. Мои мысли были совсем о другом. Я оставил машину на парковке у супермаркета с двухчасовым лимитом и у себя в голове только и слышал, что тиканье таймера обратного отсчета, знаменующее приближение кульминационного момента, когда мне будет выписан штраф.

Пока я прикидывал, как бы незаметно улизнуть, мужчина встал ногой на один конец эластичной ленты, натянув другой прямо до подбородка. Казалось, он стал заметно выше, грудь выпятилась вперед, осанка сделалась грациозной, а тело казалось невероятно изящным и подтянутым.

Меня словно молнией ударило. Ведь я уже видел такое прежде. Не проведенную им демонстрацию, а эту характерную позу. Его осанка в точности повторяла ту, какую я видел сквозь облако красной пыли, когда бегуны на грунтовой дороге в Бекоджи оставили меня, скорчившегося пополам, позади.

* * *

Семинар начался с 19 удивленных взглядов, направленных в мою сторону.

Когда Джеймс попросил всех представиться, я только и сказал: «Меня зовут Шейн, и я тренер по бегу».

Как оказалось, это делало меня весьма необычным участником – все остальные присутствующие были инструкторами по йоге или пилатесу, и так уж получилось, что все они были женщинами. Даже сам Джеймс окинул меня изучающим взглядом, чтобы присмотреться к этой странной аномалии, явившейся на его занятие в бриджах, с увлеченным выражением лица и целой кучей вопросов.

После проведенной демонстрации с эластичной лентой я уже не переживал о штрафе или повышенном внимании. Увиденное стоило того, чтобы остаться на занятии даже в качестве «белой вороны». По правде говоря, я уже об этом не задумывался и был полностью погружен в происходящее.

Мозг лихорадочно пытался осмыслить увиденное, однако это попросту не укладывалось у меня в голове. Как так вышло, что бегуны в Эфиопии знали об этой прекрасной осанке, а те, кого я видел бегающими, сгорбившись, с пятки, по парку или тротуару в Великобритании, нет? Как так вышло, что лектор из Северной Ирландии демонстрировал ее перед инструкторами по пилатесу (и передо мной!), в то время как прежде мне доводилось видеть такое лишь на пыльных треках в Восточной Африке?

То, случилось далее, стало поворотным моментом на моем пути. Моментом, когда мой узкий кругозор начал расширяться. Это случилось, когда Джеймс заговорил о фасции.

«Я хочу, чтобы вы все забыли все, что вам когда-либо рассказывали о человеческой анатомии», – начал он.

«Большинство из нас живет в иллюзии, будто люди уже давно во всем разобрались. Что мы дали название каждой части нашего тела. Что нам известно, как каждая из этих частей устроена. Как они между собой связаны. Что для нас не осталось никаких загадок.

Тем не менее когда-то мы считали, что организм человека состоит из четырех жидкостей. А еще что Земля плоская. А потом поняли, что это не так.

Многие люди не находят желаемых ответов в общепринятом представлении об анатомии отдельных частей тела. Мы придумали название каждой мельчайшей детали, и тем не менее, когда мы видим человека или животное в движении, перед нами предстает единый цельный организм».

«Никто не хочет этого признавать, – театрально добавил он, – однако в наших выводах по поводу анатомии многое попросту не сходится».

Я энергично закивал, с нетерпением ожидая услышать, к чему он ведет.

«А все дело в том, что мы кое-что упустили из виду. Одну важнейшую составляющую, которую мы отмели. Целую систему, которая содержит в себе ключ к разгадке тайны не только нашего движения, но и эволюции всего нашего биологического вида. Это совершенно удивительная и многогранная вещь, и тем не менее последние две тысячи лет она парадоксальным образом оставалась практически без внимания.

Я говорю о фасции».

Джеймс медленно вывел это слово на доске, пока говорил, как бы подчеркивая тем самым его значимость. Маркер резко и со скрипом остановился, когда он закончил писать, и этот звук эхом разнесся по аудитории, в которой теперь царила полная тишина.

«Фасция – это материя, которая не дает нам развалиться на части», – продолжил он.

В тот момент я подумал о том, как мне повезло наткнуться на Джеймса Эрлза. Хотя о том, про что он рассказывал, людям и было известно еще с незапамятных времен, каким-то парадоксальным образом это казалось настоящим прорывом в понимании человеческого тела. Кроме того, это куда более тесно перекликалось с увиденным мной в Бекоджи, чем все, что мне когда-либо прежде доводилось слышать или читать. Вместе с тем, каким бы заинтригованным я ни был, должен признать, я тогда толком не понимал, о чем именно шла речь. К счастью, объяснение не заставило себя долго ждать.

Извинившись на случай, если среди нас окажутся вегетарианцы или веганы, Джеймс попросил нас представить, как мы разделываем большой кусок сырого мяса. Фасция, пояснил он, это та самая тонкая волокнистая и эластичная пленка, что окружает каждый его кусочек. Она серая и совершенно непримечательная и, как следствие, на протяжении всей нашей истории изучения человеческого тела повсеместно считалась чем-то непримечательным. Вот и мы, особо не задумываясь, просто срезали и выбрасывали ее, вместо этого сосредоточившись на куда более интересных на вид мышцах и органах, лежащих под ней.

«Однако внешний вид бывает обманчив, – добавил он. – На самом деле фасция – в самом прямом смысле слова – одна из самых динамичных составляющих человеческого тела».

А резать было что. Джеймс объяснил, что каждая мышца расположена в своеобразном чехле из этой самой пленки. Эти фасциальные мешки придают органам и мышцам их форму, сохраняют контуры и по сути не дают развалиться. Каждое отдельное мышечное волокно и каждый пучок волокон удерживаются на месте серией фасциальных мешков, и все эти мешки на конце мышцы соединяются, образуя толстые, мясистые сухожилия. Эта эластичная трехмерная паутина пленчатой ткани служит поддержкой опорно-двигательного аппарата по всему телу. У нее нет точек крепления или начала, о которых принято говорить в анатомии, – она просто покрывает неразрывным полотном все наше тело.

Я едва поспевал за Джеймсом, когда он начал объяснять, почему фасция так важна для движения нашего вида.

«У фасции много составляющих, однако самым главным является коллаген, который и придает ей эластичность, – объяснил он. – То есть при правильном распределении нагрузок создаваемый в процессе движения импульс может быть использован для растяжения ткани фасции.

При ее растяжении, – сказал он, натянув руками кусок зеленой эластичной ленты, – эта ткань становится временным хранилищем полученной энергии».

Он разжал левую руку, и лента с силой ударила по правой. «После чего эта энергия возвращается в наш организм, помогая продолжать двигаться вперед», – заключил он.

Джеймс снова наступил на один из концов эластичной ленты, с силой натягивая другой к подбородку, и вновь выпятил грудь вперед, став при этом заметно выше. Снова эта величественная осанка. Та самая, что так поразила меня у бегунов в Бекоджи.

«Проще говоря, – добавил он, – в этой демонстрации лента выступает аналогом фасции».

Я был потрясен тем, что впервые в жизни слышал про фасцию. В учебниках по анатомии про нее упоминается лишь вскользь, а в учебниках по бегу и того меньше. И тем не менее, казалось, она играла в нашем движении решающую роль.

Джеймс был не единственным, кто работал в данной области. Он рассказал про профессора Роберта Шлейпа, немецкого биолога, занимающегося передовыми исследованиями фасции. Кроме того, он работал с американцем по имени Томас Майерс. В 1990-х годах Майерс разработал модель, описывающую имеющиеся в ткани фасции соединения. Эта модель, которую Майерс назвал «анатомической цепочкой» (такое же название было и у его книги, имевшей успех у читателей, а также организации, в рамках которой он теперь осуществляет преподавательскую деятельность), наглядно демонстрирует, что миофасция – единая система скелетных мышц и фасций – непрерывными линиями проходит по всему телу. Эти неразрывные линии, которые Майерс называл «линиями фасции», ведут себя подобно куску эластичной ленты в демонстрации Джеймса: соединяясь по всему телу, они образуют систему, которая туго натягивается, если принять правильную позу, и в конечном счете помогает нам двигаться вперед.

В своей книге «Рожденный ходить» Джеймс развивает эту теорию, пытаясь дать ответ на вопрос, зачем и как люди начали ходить, а также почему наш биологический вид вообще встал с четверенек на две ноги. Сделанные им выводы дают понять, какую удивительную и важную роль сыграла фасция в выживании нашего вида.

«Нас зачастую сравнивают с шимпанзе, однако мы совершенно на них не похожи – по крайней мере с точки зрения физиологии», – поясняет он на страницах книги.

«В пропорциональном соотношении мышцы у шимпанзе намного сильнее наших, что придает им колоссальную силу, которой мы с вами лишены. Мы же сделали выбор – не осознанно, а в результате многих лет эволюции – в пользу эластичности».

Говоря другими словами, мы встали на ноги и начали ходить, чтобы воспользоваться этими длинными цепочками фасций в нашем теле и повысить эффективность движений.

Джеймс продолжил объяснять, что, начав ходить на двух ногах, благодаря этой системе мы начали преодолевать куда бо́льшие расстояния, так как использовали запасенную в нашей эластичной ткани энергию. Это позволило нам расширить ареал обитания, ходить дальше с меньшими усилиями, более активно исследовать местность и добывать калории за счет так называемой охоты настойчивостью⁴. Это открыло нам совершенно другой образ жизни, который в итоге и обеспечил выживание нашего вида.

Я не мог удержаться от соблазна продолжить ход его мыслей.

Если благодаря фасции мы начали ходить, то она наверняка имела прямое отношение к тому, зачем и – что более важно – как мы начали бегать.

Понимание человеческих движений во время бега строится на знаниях по анатомии. Нас с детства – во всяком случае на Западе – учили, что тело человека представляет собой конструкцию, которая, как следствие, двигается механическим образом. Вместе с тем люди начали охотиться на животных, бегая за ними с заостренными палками в руках, задолго до зарождения биомеханики как науки. С ее помощью мы начали придавать смысл собственным движениям, однако, насколько я мог судить, ключевые идеи были в корне ошибочными.

Леонардо да Винчи нарисовал своего знаменитого Витрувианского человека вписанным в строгие геометрические фигуры, и приведенные им пропорции стали использоваться в архитектуре. Казалось бы, круг замкнулся: мы словно почерпнули свое восприятие человеческих движений – а также наше понимание анатомии – из архитектуры. Так мы стали воспринимать свой скелет относительно тяжелой стабилизирующей структурой, к которой по отдельности крепятся мышцы, используемые в качестве своеобразных рычагов, считая, будто именно это позволяет нам стоять и двигаться. В результате мы рассматриваем тело бегущего спортсмена как конструкцию из стоящих коробок, где колени расположены над лодыжками, бедра – поверх коленей, голова лежит на плечах.

Однако мы сосредоточили свое внимание совсем не на тех структурах. Среди всевозможных систем, в которых используются рычаги и геометрические компоненты, можно найти и другие, куда более изящные примеры поддержания целостности конструкции.

Так, например, подвесной мост состоит из многочисленных тяжелых и громоздких частей. Он может раскачиваться при сильном ветре и выдерживать колоссальные нагрузки – не просто благодаря твердости стали и бетона, из которых сделаны его компоненты, а прежде всего за счет положения его составляющих. Того, как свободно они движутся в воздухе. Весь секрет в данном случае лежит в напряжении.

С подобной точки зрения можно рассматривать и наш скелет – такой подход будет куда больше соответствовать тому, что я вижу, наблюдая за бегущим человеком. Я не вижу никакой стабилизирующей структуры, на которой болтается все остальное, как этому учит нас анатомия. Мягкие ткани нашего тела, в особенности миофасция, обеспечивают поддержку костям, удерживая их на месте, а также приводят их в движение за счет изменения оказываемого на них в результате сокращения мышц напряжения.

Все это сводится к понятию, именуемому напряженной целостностью, когда отдельные составляющие системы – в нашем случае кости человеческого тела – плавают в море напряжения.

Эта концепция впервые была предложена скульптором Кеннетом Снельсоном, а в дальнейшем развита архитектором и дизайнером Бакминстером Фуллером. Снельсон создавал скульптуры из стальных стержней, соединенных проволокой. Стержни не касались друг друга, удерживаясь на месте за счет натяжения проволоки. Если провести аналогию их работ с человеческим телом, то наши кости точно так же плавают в мягких тканях – в море напряжения – и эти мягкие ткани регулируют жесткость системы в ответ на действующие на тело силы.

«И все это вполне логично, – добавил Джеймс. – Вспомните модель скелета, стоявшую в кабинете биологии у вас в школе. Она наглядно демонстрировала расположение всех костей и суставов. Но что же удерживало эти кости вместе? Проволока и винты. Без этих креплений скелет был бы просто грудой костей на полу. Подобным образом все устроено и в организме человека, только роль проволоки и винтов выполняет мышечно-фасциальная система. Она-то и не дает нашему телу развалиться на части».

Мне хотелось понять, как эта система работала в процессе бега, и я спросил об этом Джеймса.

«Каждая кость лежит на своеобразном батуте, и после каждого удара ногой о землю она на этом батуте подпрыгивает, – пояснил он. – Сила реакции поверхности толкает кость вверх, в то время как сила тяжести – тянет вниз, и в итоге создается горизонтальный импульс, толкающий вперед. Как и в случае с батутом, каждый раз, когда кость замедляется, эластичная ткань – в нашем случае фасция – натягивается, и это делает движения более эффективными. Образуется подвесная система, которая помогает рассеивать силу удара о землю по всему телу, тем самым защищая нижние конечности от травмы. Кроме того, силовое воздействие распространяется и на эластичные такни миофасции, растягивая их, благодаря чему в них запасается энергия упругой деформации, которая затем помогает нам совершить обратное движение, давая тем самым возможность восстановить силы».

Именно тот факт, что наш организм является системой напряженной целостности, и помогает нам двигаться более эффективно.

Это позволяет нашему телу быть эластичным и даже упругим – данная концепция сильно отличается от идеи жесткого скелета, поддерживающего нас и передвигающегося за счет механической системы рычагов, которая лежит в основе биомеханики.

Чтобы донести эту идею, Джеймс попросил нас представить, каково было бы нам, если бы энергия ударов о землю в процессе движения поглощалась лишь костями. Нам явно было бы не очень приятно.

«На самом деле, – заметил он, – мы бы чувствовали себя словно мешок картошки».

После этого у меня случилось второе озарение за день, когда Джеймс продемонстрировал собравшимся модель системы напряженной целостности, изготовленную из цветных деревянных стержней, удерживаемых вместе туго натянутой резинкой. То, что на первый взгляд казалось какой-то детской игрушкой (а так оно на самом деле и было!), служило превосходным наглядным пособием, помогающим понять напряженную целостность нашего тела, а также механизмы взаимодействия костей (деревянных стержней) и нашей эластичной системы (резинка, имитирующая фасции и мышцы). Резинку можно было натягивать и отпускать, приводя тем самым конструкцию в плавное движение. При растягивании она возвращалась в исходное положение, а при сжатии выпрямлялась, подобно пружине. При попытке разорвать резинку на части сила, удерживающая ее вместе, поражала воображение.

Пример модели напряженной целостности

С того самого дня, занимаясь тренерской деятельностью, я всегда держу под рукой модель системы напряженной целостности. Невозможно придумать лучшей демонстрации того, насколько плавными, слаженными и упругими могут быть наши движения.

После семинара я получил штрафной талон и четкое понимание того, что достиг невероятного прогресса. Теперь мне нужно было попытаться найти ответ на следующий очевидный вопрос: если в нашем распоряжении имеется столь невероятная система, то как лучше всего использовать ее преимущества при беге? И правда ли, что большинство из нас этого не делает?

Теперь я смотрел на бег – и, что более важно, на движения тела – совершенно новыми глазами. Я был готов вернуться в Африку. Только на этот раз я решил, что отправлюсь туда, где своему ремеслу учатся большие мальчики и девочки. Следующим пунктом на моем пути должен был стать Итен.