Kitobni o'qish: «Принцесса Шиповничек»

Чарльзу и Мэри-Энн де Линт и Сьюзен Шварц —

просто так…

Особая благодарность – Барбаре Даймонд Голдин, Сташеку Родошу, Линде Манхейм, Бетси Поцци, Питеру Герлоне, Мэри Тефке, Алисе Гаан, Сьюзен Ландау и Скотту Скенлону за помощь в исторических изысканиях. Любые допущенные ошибки – всецело моя ответственность.

Предисловие

«Принцесса Шиповничек» – одно из названий старинной сказки «Спящая красавица», вероятно, самой известной и самой любимой сказки в Европе и Америке. Невозможно сказать, как давно существует эта сказка, нет никаких письменных источников, указывающих на то, когда ее начали рассказывать, но одно мы знаем наверняка – нашей уснувшей принцессе по крайней мере несколько веков. Мы находим эту сказку в каталанской рукописи четырнадцатого века («Frayre de Joy e Sor de Placer»), во французском рыцарском романе шестнадцатого века «Персефорест» («Perceforest») и в «Пентамероне» – коллекции итальянских сказок, собранных Джамбаттистой Базиле и опубликованных в 1636 году. Если же взглянуть в сторону Востока, то найдутся и более древние китайские и арабские ее варианты.

В прошлые века сказки предназначались не столько для детей, сколько для людей постарше, и были куда страшнее (и куда грубее!), чем те, что мы знаем сегодня в виде диснеевских мультфильмов. Сказки тогда рассказывали и малым, и старым. Итальянскую Спящую красавицу будит не нежный поцелуй принца, а два младенца, которых она рожает, пока спит беспробудным сном. Исследователи полагают, что именно итальянская «Спящая красавица» вдохновила француза Шарля Перро на то, чтобы сочинить знаменитую версию сказки, опубликованную в Париже в 1697 году. Спящая красавица Перро окружена изысканным королевским двором, наподобие французского, хорошо известного рассказчику. Перро добавил злую фею, задумавшую страшную месть, и другие детали. В его сказке (как и у Базиле) нет никакого «жили долго и счастливо» после того, как принцесса просыпается. Нет – в этих старинных версиях принц увозит принцессу и ее детей домой в свое королевство, которым в его отсутствие управляет мать-людоедка. Принц вынужден отлучиться на войну и оставить семью на попечение матери. Людоедка незамедлительно приказывает кухарке убить детей и приготовить из них жаркое. Она съест мальчика, она съест девочку, а потом и молодую невестку. Но кухарка обманывает хозяйку, да и принц возвращается в самый ответственный момент. Людоедка умирает, и только тут молодые достигают полного счастья.

В начале девятнадцатого века братья Гримм, Вильгельм и Якоб, включили в свой сборник немецкую версию «Принцессы Шиповничек», однако, вероятно, эта версия испытала немалое влияние французской и итальянской сказок. Братья Гримм упростили сюжет, выкинули из него детей и мать-людоедку. В их версии, в отличие от ранних вариантов, принцессу будит поцелуй пылкого влюбленного. Все придворные тоже просыпаются, и сказка заканчивается свадьбой.

В 1729 году сказка появилась на английском в сборнике Роберта Сэмбера «Истории, или Сказки былых времен», а версия братьев Гримм была переведена на английский лишь в 1823 году. Эндрю Лэнг, фольклорист и издатель, живший во времена королевы Виктории, использовал сокращенную версию сказки Перро в своей «Голубой книге сказок», увидевшей свет в 1889 году. Было немало и других изданий, включая роскошный том пересказов сэра Артура Куиллера-Коуча с иллюстрациями Эдмунда Дюлака (1910). Самая знаменитая версия, созданная в двадцатом веке, появилась, однако, не в виде книги – это полнометражный мультфильм Уолта Диснея «Спящая красавица», вышедший на экраны в 1959 году. Как и во всех сказочных мультфильмах Диснея, в «Спящей красавице» многое упрощено, четко расставлены акценты – кто хороший, а кто плохой, ведь зрителями должны были стать юные американцы. В наши дни уже и представить трудно, что «Спящая красавица» может быть какой-то другой.

Джейн Йолен – именно тот автор, который способен вдохнуть в старую сказку новую жизнь. С одной стороны, Йолен опирается на вековую историю и символическое значение волшебной сказки, а с другой – пересказывает ее по-своему, создавая современный текст для современного читателя. Йолен написала немало превосходных волшебных историй для детей и взрослых. Но при этом она еще и всеми уважаемый исследователь сказок, исполнительница устных рассказов и редактор отмеченных множеством наград сборников сказок народов мира.

В 1980-х годах я была начинающей издательницей в Нью-Йорке, и уже тогда Джейн Йолен вызывала у меня огромное восхищение. И не только как замечательная писательница – одна из самых мною любимых. Йолен превосходно разбиралась во всем богатстве мира волшебных сказок. Я тоже невероятно люблю сказки, поэтому мне и пришла в голову идея серии книг, где бы в основу были положены классические сказочные сюжеты. Так появились «Волшебные сказки», куда вошли произведения таких известных авторов в жанре фэнтези, как Патриция С. Рид, Памела Дин, Чарльз де Линт и Танит Ли. Когда Джейн согласилась написать книгу для этой серии, моему восторгу не было предела!

Она выбрала «Спящую красавицу», поскольку всегда восхищалась этой сказкой – при этом, по ее собственному признанию, сентиментальный мультфильм Диснея ее ужасно раздражал. Действие в повести Йолен должно было происходить в современной Америке и в Польше времен Второй мировой войны. Когда она рассказала мне сюжет, сердце у меня замерло. Превосходная идея! Превосходная и пугающая.

Позже Джейн призналась, что писать книгу было невероятно трудно, поскольку пришлось погрузиться в самые тяжелые моменты истории Второй мировой войны. Когда героиня книги Бекка Берлин решает отправиться в Польшу, чтобы понять, есть ли какой-то смысл в путанице бабушкиных рассказов, это путешествие оказывается и мучительным, и целительным – и для Бекки, и для читателя.

«Принцесса Шиповничек» – до сих пор самая любимая и самая известная книга в серии «Волшебные сказки». И я очень рада, что новое издание позволит познакомиться с этим произведением еще более широкому кругу читателей. Это очень важная, очень необычная книга, прекрасно отражающая вечную силу волшебной сказки. На протяжении многих столетий богатый символами язык сказки помогал людям говорить и о страшном, и о прекрасном, и обо всем, что лежит между этими полюсами. Джейн Йолен понимает этот язык лучше многих других. И лучше многих других говорит на нем.

Терри Уиндлинг

Ноябрь 2001 года

Откуда взялась Принцесса Шиповничек

Как и дорога в волшебной сказке, путь к написанию и к изданию книги временами тернист, а временами гладок. Писателю не стоит доверять ни терниям, ни гладкой дороге. Надо искать свой срединный путь, искать своих героев и их истории.

Всего несколькими годами ранее я закончила другую историю о Холокосте – «Дьявольскую арифметику» и поклялась никогда больше не писать на эту тему. Собирать материалы пришлось очень долго, поиски заводили меня в гущу мрачных, кровавых, нечеловеческих, ужасных, ставших настоящей трагедией событий. И в то же время в этих историях хватало доблести, отваги, самопожертвования и любви. Сбор материалов и работа над книгой выжали меня до капли – эмоционально и духовно.

Но потом Терри Уиндлинг, добрая знакомая и издатель серии «Волшебные сказки», пригласила меня на ланч. Она рассказала, что в серии не хватает современного пересказа «Спящей красавицы».

Мне всегда было слегка не по себе от этой сказки (загляните в версию Джамбаттисты Базиле, если не понимаете, что я имею в виду).

Но пока мы разговаривали, я вдруг вспомнила историю, на которую наткнулась, когда собирала материалы для «Дьявольской арифметики». Из документального фильма «Шоа» я узнала о концентрационном лагере Хелмно, который размещался в schloss, в замке. Лагерь окружала колючая проволока, и множество людей – в основном евреев – были убиты там в газовых камерах. Я рассказала об этом Терри и поняла, что это полная аналогия истории «Спящей красавицы»: девушка / женщина в замке, колючая проволока / колючий кустарник, смерть от газа / сон, нацистский комендант / злая фея.

Терри сказала «Напишите мне книгу!» и заплатила за ланч.

Гладкая дорога. Не доверяй ей!

Я вернулась домой и подумала: «Что же я натворила!». Я подумала: «Опять придется закопаться в этот ужас!» Я подумала: «Да что там, пара пустяков, идеальная метафора».

Я вытащила кучу старых материалов: книги, записи, биографии, автобиографии, газетные вырезки и журнальные статьи – никаких упоминаний о Хелмно. Я отправилась в библиотеки Колледжа Смит и Массачусетского университета (я живу неподалеку) – ни малейших упоминаний о концентрационном лагере, который бы размещался в schloss.

Я решила – наверно что-то перепутала, купила диск с фильмом «Шоа» и снова его пересмотрела. Все девять часов. Нашла упоминание Хелмно, подумала, что записала название неправильно, вернулась в библиотеку – ничего!

Вспомните 1987 и 1988 годы. Самое начало Интернета. У меня еще даже компьютера не было, а мой муж при этом работал компьютерным специалистом в Массачусетском университете.

Тернистая дорога. Не доверяй ей!

И тут мне немножко повезло. Случилось это на книжной ярмарке в Еврейском центре на 92-й улице в Нью-Йорке. Я подписывала экземпляры «Дьявольской арифметики» и во время перерыва решила перекусить. Надо было найти книгу, чтобы почитать за едой (вы же тоже за едой читаете?). Обошла несколько издательских прилавков, собирая разные книги. За одним из столов наткнулась на брошюру с рекламой новой Еврейской энциклопедии. В брошюре приводились три энциклопедические статьи. Я села, начала читать – верьте или не верьте – одна из статей была о Хелмно. В полном изумлении я аккуратно засунула брошюру в сумочку. Я уже мечтала о том моменте, когда вернусь домой и позвоню издателю: я готова взяться за книгу!

Что это было – удивительное везение, судьба, подсказка от Бога, случайность, синхронность событий – назовите как хотите. Но в результате я смогла отыскать и многие другие материалы и скоро уже была готова сесть за работу.

Но одно дело – собрать материалы, другое – написать книгу. Тут главное – сюжет и герои. А откуда появляются эти герои? В разных книгах – по-разному.

Я уже знала в общих чертах, где будет происходить действие. В Хелмно – потому что я многое узнала об этом месте. В Хэтфилде – потому что там есть польский клуб и редакция газеты в старой мельнице. И потому что я там жила (и живу сейчас).

Книга начнется в доме престарелых в Хэдли в штате Массачусетс, где мой отец провел последние четыре месяца своей жизни. Я ездила туда почти каждый день, чтобы побыть с ним. Перед этим он четыре года жил с нами, у него была болезнь Паркинсона и другие проблемы со здоровьем. А в Польше? Одна моя знакомая только что вернулась из Польши. Я пригласила ее на ланч и попросила описать те места, где она побывала: аэропорт, поля, дороги, их вид и запах. И все подробно записала.

Я знала – или думала, что знаю – на кого будут похожи мои герои: на разных людей, которые живут в нашем городке. Пусть редактор газеты выглядит почти так же, как муж моей подруги Джейн Дайер – он примерно того же возраста.

Но Йозеф Потоцкий меня удивил – возможно, когда вы будете читать книгу, он удивит и вас. Предполагалось, что он-то и будет дедушкой Бекки. По крайней мере, так написано в моих черновиках. А потом… потом все получилось иначе.

Герои, они такие – берут и удивляют самого автора. Когда это, как по волшебству, происходит, в книге что-то меняется, появляется что-то новое, что-то растет и улучшается.

Другой волшебный момент возник, когда жена моего сына, медсестра, выяснила по моей просьбе, как выглядят люди, отравленные угарным газом. Через два дня она позвонила мне из Миннеаполиса, где они живут, чтобы прочитать страницу из медицинской книги – у жертв газового отравления щеки покрываются розовыми пятнами. Вот она, моя Принцесса Шиповничек. И я, и моя невестка никак не могли успокоиться.

Это и есть волшебство срединного пути.

Самое лучшее волшебство.

Даже когда писать надо о невероятно трудных, страшных, непереносимых вещах.

Даже тогда.

Джейн Йолен

2015 год

Ферма «Феникс», Хэтфилд, Массачусетс

И народные, и литературные волшебные сказки опираются на древнюю историю: они происходят из характерной борьбы за очеловечивание грубых и диких сил, которые вселяют реальный страх в наши души и сообщества, угрожая уничтожить свободу воли и человеческое сочувствие. Сказки пытаются победить этот страх метафорами.

Джек Зайпс «Волшебные заклинания»

Дом

Источниками мифа в гораздо большей степени служат обрывки слухов – от отца к матери, от соседа к соседу, когда они болтают, облокотившись о забор. Намек, старательно перевранный секрет, палец, приложенный к губам в знак молчания, – и рассказы собираются, как дождевые облака. Можно было бы сказать, что ребенку и читать необязательно, достаточно подслушивать. Острый слух и неприметность – вот и все, что нужно. Пусть ребенка не видно, зато ему все слышно.

П. Л. Трэверс «О Спящей красавице»

Кто не любит волшебные сказки? Ведь каждый раз хочется, чтобы все закончилось хорошо. Рассказываешь сказку – и в каком-то смысле говоришь неправду, хотя часто подозреваешь – то, что кажется ложью, на самом деле скрытая правда.

Ральф Харпер «Спящая красавица»

Глава 1

– Гемма, ну пожалуйста, расскажи свою сказку, – умоляла Шана, обнимая бабушку и вдыхая такой особый, такой только ее запах – смесь талька с лимоном.

– Какую сказку? – Гемма продолжала крошить яблоки в деревянную миску.

– Сама знаешь какую.

– Да-да, сама знаешь, – подхватила Сильвия. Она придвинулась поближе к бабушке и вслед за сестрой окунулась в аромат талька и лимона.

– Пятая касава. Пятая касава, – принялась колотить ложкой по чашке крошка Ребекка.

Шана скорчила гримасу. Даже совсем маленькой она никогда не коверкала язык и не лепетала по-младенчески. Всегда полными предложениями, утверждала мама.

– Пятая касава? – улыбнулась Гемма. – Ну ладно.

Сестры дружно кивнули и немножко отодвинулись – словно для сказки нужно было бабушкино лицо, а не только бабушкин запах.

– Давным-давно, в стародавние времена, до всякого времени, но не в самое прекрасное время, – начала бабушка, а две старшие девочки вслед за ней шепотом повторяли зачин сказки, – в одной стране был замок, а в замке жил король, который ни о чем так не мечтал, как о ребеночке. «Твои слова да в Господни уши», – повторяла королева каждый раз, когда он заговаривал о ребеночке, но шли годы, а детей у них все не было.

– Не было, не было, не было, – запела Ребекка, колотя в такт ложкой по чашке.

– Заткнись! – хором велели Шана и Сильвия.

Гемма отобрала у Ребекки ложку и чашку и дала ей взамен ломтик яблока.

– Но в конце концов, в один прекрасный день, в самое что ни на есть подходящее время королева легла в постель и родила девочку с рыжей, как огонь, копной волос. – Гемма чуть дотронулась до своей головы, где седые кудри колючей проволокой перевивались с рыжими. – Девочка была хороша, как полевой цветок, и король решил назвать ее…

– Шиповничек, – хором выдохнули Сильвия и Шана.

– Шиповничек, – повторила Ребекка, но она жевала яблоко, и вышло не очень разборчиво.

Глава 2

Была весна, по крайней мере, по календарю, но всю ночь, укутывая улицы Холиока, падал мягкий снег. «Линкс» карабкался по скользкому холму и уже не мурлыкал, а издавал хриплое рычание, как до того «Мерседес», который пришлось оставить внизу на стоянке.

– Говорила же маме, что «Мерседес» полное барахло, а ей бы только смеяться. – Сильвия вновь принялась теребить витую золотую сережку. На этот раз левую, правую она уже оставила в покое.

– А я ей сказала – раз у папы кризис среднего возраста, ему бы лучше завести любовницу, а не «Мерседес». Любовницы, по крайней мере, обходятся дешевле. – Шана всегда норовила перещеголять сестру в остроумии.

Сестры обменялись понимающими улыбками. Да уж, они за словом в карман не полезут. Обе темноволосые, с широко расставленными глазами и высокими скулами, – похожие, словно близнецы, несмотря на полтора года разницы.

Бекка, младшая, взглянула на обеих и вздохнула – ей в их магический круг доступа нет. И никогда не было. Заставила недовольно урчащую бежевую машину вскарабкаться на следующий, последний, пригорок, удержала уверенной рукой, не дала забуксовать.

– Ну, давай же, еще чуть-чуть, Росинант, – бормотала она. Бекка купила машину весьма и весьма подержанной, и имя Росинант напросилось само. Ей было неуютно, если у верой и правдой служащих механизмов не было собственного имени. – Давай, голубчик, еще немного в горку.

Машина добралась до вершины холма. Бекка привычно свернула направо, на Кэбот-стрит, и затормозила перед трехэтажным кирпичным зданием дома престарелых.

– Ну все, приехали, – сказала она то ли машине, то ли сестрам.

Сильвия и Шана быстро выскочили из машины и, проклиная погоду, поспешили внутрь. Даже не остановились, чтобы стряхнуть мокрый снег с модных сапожек.

Заперев все четыре дверцы автомобиля, Бекка последовала за сестрами. Перед тем как войти в здание, она запрокинула голову и поймала на язык несколько снежинок. Волшебство! Даже если в такую погоду водить машину, снег все равно кажется каким-то чудом. Особенно в этом году, когда по всем телеканалам прогнозы обещали полное отсутствие осадков.

Музыкальный утренник в просторной гостиной дома престарелых был в самом разгаре. Руководил процессом лысоватый мужчина с банджо. Торопливо, от энтузиазма глотая слова, он убеждал присутствующих спеть хором. Его указаниям пытались следовать около сорока обитателей дома. Они образовали пять довольно ровных рядов из кресел-каталок и стульев с прямыми спинками. Все, кроме миссис Хартсхорн. Она, как всегда, сидела в углу и теребила свои длинные выцветшие косички, похожие на дреды. Даже медсестры не обращали на нее внимания.

– Здравствуйте, миссис Хартсхорн, – дружески поприветствовала ее Бекка, проходя мимо. Ответа не последовало, да она его и не ожидала.

Хор нестройно затянул «Сюзанну». Делу кое-как помогала пара медсестер. Бекка машинально посмотрела, не сидит ли там бабушка, хотя знала, что их вызвали сюда именно потому, что Гемма резко сдала. Кое-кто из обитателей дома престарелых узнал Бекку, а мистер Силверс даже помахал. Она послала ему воздушный поцелуй, и он ответил смешной детской гримасой.

Шана продолжала давить на кнопку лифта, словно от этого напора тот не выдержит и приедет быстрее. Сильвия оставила сережки в покое и теперь пыталась натянуть темно-серый свитер на плоский живот.

Бекка не торопилась. Она знала, что капризный механизм по привычке тянет время, а потом придется еще дольше ждать, покуда он соизволит с пронзительным лязгом опуститься на первый этаж.

Дверь лифта наконец отворилась, и оттуда вышли две медсестры.

– Здравствуйте, Бекка, – сказала с улыбкой одна из них. – Сегодня утром она была вполне бодра и спрашивала о вас.

Другая просто кивнула. Это была персональная медсестра миссис Хартсхорн.

Бекка улыбнулась в ответ особенно ласково, словно восполняя то, что Шана и Сильвия не обратили на медсестер никакого внимания, будто белые халаты делали тех невидимыми. Бекка втиснулась в тесную кабинку лифта вслед за Шаной.

– Третий, – подсказала Бекка на всякий случай: сестры были тут лишь дважды за четыре года. Обе жили далеко, – одна в Лос-Анджелесе, другая в Хьюстоне.

– Знаю, знаю, – с нарочитым вздохом произнесла Шана, – я уже здесь бывала.

– Мы обе бывали, – поспешила добавить Сильвия. Теперь она играла толстой золотой цепочкой на шее, словно хотела напрочь сорвать хамсу – подвеску в виде ладони. – Это ж так тяжело, Бекка. Не понимаю, как тебе удается приходить сюда каждый день.

– Ну, не каждый, – прошептала Бекка.

– Уверена, – продолжила Сильвия, казалось, не услышав слова сестры. – Живи я поблизости, все равно каждый день не смогла бы. Не здесь. Не в нынешнем ее состоянии.

Бекка улыбнулась и прикрыла глаза: боялась – откроешь, и сестры заметят подступающие слезы. Тут Шана и Сильвия снова начали рассуждать, как хорошо, что Гемма в ее возрасте, да еще с артритом и диабетом, ничего не понимает, а значит, и не страдает. Будто тело не чувствует боли, если ум заблудился в далеком прошлом. «Но Гемма еще не совсем одряхлела и из ума не выжила!» – сердито подумала Бекка, и гнев немедленно помог справиться со слезами.

Она уже готова была произнести это вслух, но лифт остановился, и дверь открылась прямо напротив поста медсестры. Там никого не было, но открытый блокнот и разбросанные по столу бумаги выдавали недавнее присутствие кого-то из персонала.

– Ненавижу здешний запах, – сказала Сильвия, нервно разглаживая волосы и поправляя черный бархатный обруч. – Не знаю, как люди это выносят.

– Обычно это их отсюда выносят, – отозвалась Шана. – Старые дома и старые люди всегда воняют. Не собираюсь жить в старом доме и становиться старухой.

– А какие варианты? – пробормотала Бекка и тут же прикусила язык: снова попалась на удочку. По отдельности старшие сестры были весьма достойными деловыми дамами. Шана занималась недвижимостью, Сильвия – социальной работой. Но, встречаясь, они непрерывно пререкались, как малые дети. Перед их приездом Бекка настраивала себя несколько дней. Но все равно, стоило им оказаться вместе в доме, где они выросли, тут же начинались перебранки. Все как всегда.

Она закусила губу и в молчании пошла по коридору. Миссис Бентон одна-одинешенька сидела в своей комнате и негромко плакала. Бекка припомнить не могла, чтобы та не плакала и не звала маму. Внизу остальные обитатели третьего этажа уже допевали «Сюзанну» и, скорее всего, собирались приступить к «Клементине», вот только миссис Бентон всхлипывала, словно несчастное дитя.

Бекка резко свернула к триста десятой комнате и привычно оглядела скромную, аккуратную обстановку. Им повезло: Гемма любила солнечный свет, а эта угловая комнатка была необычайно светлой. Однако сегодня за окном валил снег, и здесь было серо и холодно.

– Здравствуй, Гемма, – бодро обратилась Бекка к лежащей на постели бабушке. Ту плотно укутывал пестрый плед, и можно было не обращать внимания, что она крепко привязана к кровати. По телевизору показывали какую-то викторину, и Сильвия, проходя мимо, немедленно его выключила.

Шана подошла к кровати и поцеловала бабушку, еле коснувшись щеки. Как ни легок был поцелуй, он все же оставил след на старой высохшей коже. Сильвия подождала своей очереди и тоже потянулась губами, но до щеки не дотронулась. На глазах выступили слезы. Она опустила загородку кровати и все-таки поцеловала бабушку.

Исполнив свой долг, Сильвия и Шана выпрямились. Сильвия отошла к окну и уставилась на снег. Шана встала у изножья кровати и опустила сумку «Луи Виттон» прямо на плед.

Бекка села на краешек постели и взяла бабушку за руку. Казалось, что в руке больше нет костей, словно все, что раньше было под кожей, исчезло, делось куда-то далеко-далеко.

– Ушла и адреса не оставила, – шепнула Шана, будто читая мысли младшей сестры.

– Гемма! Гемма, это я, Бекка, – хрипло позвала девушка. – Сильвия и Шана тоже пришли тебя повидать. Мы тебя очень любим.

– Мы тебя очень любим, – эхом отозвался хор.

Ответа не было ужасно долго, и Бекке стало казаться, что Шана права и действительно дома никого нет. Потом медленно, словно возвращаясь из далекого путешествия, Гемма снова появилась в своем теле, глубоко вздохнула и открыла глаза. Их выцветшая синева напоминала зимнее небо.

Бекка легонько, помня, насколько хрупка кожа, сжала бабушкину руку и снова позвала: «Гемма!»

– Давным-давно… – начала Гемма пронзительным, по-детски звенящим шепотом, – в стародавние времена, до всякого времени, но… – Остановилась, испустила легкий вздох, который, казалось, снова ее оживил: – …не в самое прекрасное время.

Ее дыхание было таким же хрупким, как и кожа, пахло сухими цветочными лепестками: сладко и немного затхло.

– Боже мой, – пробормотала Сильвия, – только не это.

Она стояла у окна и как завороженная глядела на снег, но плечи ее подрагивали, и Бекке оставалось только надеяться, что сестра не разрыдается. Сильвия рыдала всегда ужасно громко, будто приглашала всех вокруг разделить ее горе, а Гемма начинала беспокоиться, когда поблизости кто-то плакал.

– В одной стране был замок, – продолжила Гемма и снова замолчала.

– Какой замок? – спросила Бекка.

– Мы же знаем, какой замок, Бекка. Не заводи этого снова! – прошипела Шана, снимая с кремового пиджака невидимый волосок. – И так тяжело. Нечего делать еще хуже.

Бекка только собралась возразить, но тут бабушка снова заснула.

* * *

Они ждали уже минут двадцать, но она не просыпалась.

– Ну все, – Сильвия отвернулась от окна и посмотрела на тонкие золотые часики. – Пора идти.

Глаза ее покраснели, а на правой щеке, которой она прижималась к окну, виднелся потек туши.

– Она может снова «вернуться», – почти умоляла Бекка. – Так часто бывает. Вы же издалека приехали. Другого… другого… случая может уже не представиться. До того, как она… – Конец фразы застрял в горле, словно слово «умрет» было жирной точкой. – Давайте еще подождем.

– Еще? Уже три часа, а снег все идет, и скоро начнется час пик. – Сильвия в качестве решающего аргумента подняла руку, ту, на которой были часы. Видно было, насколько ей не по себе, она почти испугана.

– Час пик?

– Ах, ну да, я и забыла, что мы вернулись в захолустье. Какой тут час пик! Это тебе не Лос-Анджелес. И не Хьюстон. – Она бросила выразительный взгляд на Шану.

Шана подошла и обняла Бекку.

– Послушай, мы обе знаем, что тебе досталось больше всех, так что давай хоть сегодня постараемся, чтобы было полегче. Ты ведь только одна ее все время навещаешь.

– Но мама с папой… – начала Бекка.

– Мы знаем, кто приходил чаще всего. Все знают. Хоть раз не пытайся все делать сама. – Шана взглянула на Сильвию и покачала головой, словно о чем-то предупреждая.

– Ты же понимаешь, Бекка, – Сильвия, не обращая внимания на предупреждение, постучала пальцем по голове.

– Она не сумасшедшая. – В голосе Бекки зазвучало привычное детское хныканье. Вот так всегда, если слишком долго общаться с сестрами!

– Конечно, не сумасшедшая, вовсе нет. Просто она считает, нет, верит, что жила в замке! Настоящая Belle au Bois Dormant, – на безупречном французском произнесла Сильвия, которая целый год училась в Сорбонне. – Спящая красавица в заколдованном лесу. Сказочная принцесса, черт ее побери. Только с еврейским акцентом. Если она не сумасшедшая, получается, что сумасшедшая ты. Пора, наконец, повзрослеть, Бекка. Мы с Шаной уже выросли.

– Не в том дело, – попыталась объяснить Бекка. – Не то чтобы я в это верю. Да и она не верит. Это как сказка… как метафора…

Сильвия фыркнула, и привычная перебранка снова вытеснила мучительную печаль.

– Чепухистика. – Это было их любимое детское словечко. – Хорошо еще, что ты застряла в этой дурацкой подпольной газетке и не пошла учиться дальше, а то бы совсем…

– Она не подпольная, она независимая и…

– А какая разница, – Сильвия снова повернулась к окну. – Левые есть левые, выше они пола или ниже.

– Ты даже не хочешь понять… – Бекка почувствовала на щеках слезы, теперь ей точно было куда меньше двадцати трех. Ну почему именно сестрам удается заставить ее заплакать?

– Давным-давно… – Еле слышный голос Геммы прервал спор. Все три дружно повернулись к ней. Старая женщина говорила, не открывая глаз.

– Ну вот, добилась своего? – прошипела Сильвия. – Она опять проснулась и собирается рассказывать свою чудовищную сказку.

– В стародавние времена, до всякого времени, но не в самое прекрасное время, – продолжался шепот, – в одной стране был замок, а в замке жил король, который ни о чем так не мечтал, как о ребеночке…

Гемма говорила и говорила. Голос, казалось, набирал силу, и ей удалось продвинуться дальше привычного начала:

– Но в конце концов, в один прекрасный день, в самое подходящее время королева легла в постель и родила девочку с рыжей, как огонь, копной волос.

Гемма попыталась дотронуться до волос, но не смогла, потому что была крепко привязана к кровати. Она на минутку задумалась, будто рассказ пошел вкривь и вкось. Затем, по-прежнему еле слышно, продолжила:

– Девочка была прекрасна как полевой цветок, поэтому король решил назвать ее…

– Шиповничек, – хором выдохнули три сестры, совсем как те малышки, которые когда-то с восторгом предвкушали продолжение знакомой истории. На самом деле сейчас две были страшно рассержены, а третья – рыжеволосая, как принцесса из сказки, – в слезах.

И, словно дождавшись наконец их дружного ответа, бабушка снова заснула. Заговорщицки переглянувшись, Сильвия и Шана отошли от кровати и направились к двери.

– Бекка. – Шана, стоя в дверях, позвала младшую сестру.

Бекка покачала головой и не двинулась. Этот жест означал, что она остается, что прощает им бегство. И она действительно прощала. Этот дом был ужасен: пропахший мочой, непереносимо печальный и безнадежный, несмотря на то, что его обитатели пили по утрам чай из серебряного чайничка, а днем их всячески развлекали; несмотря на разукрашенную комнату для рукоделия и доносившееся снизу по лифтовой шахте отчаянно фальшивое пение. Она как никто понимала сестер и любила их, даже если ее безумно раздражало то, что они говорили. Но именно то, от чего они бежали, заставляло Бекку каждый вечер после работы в газете приходить в дом престарелых, а каждые выходные проводить с Геммой три-четыре часа. Она боялась, что бабушка превратится в миссис Хартсхорн, которую никто никогда не навещает и которой только и остается, что заплетать волосы в нелепые косички. Или в миссис Бентон, ни на минуту не перестающую плакать и звать маму, которая никогда не придет. Или в миссис Гедовскую со второго этажа – эта сидит в коридоре, непрестанно бранясь. Ее крепким выражениям мог бы позавидовать любой рэпер.

Сестры ушли. Бекка слушала затихающие шаги в коридоре. Она слышала из-за двери шумы всего дома: позвякивал и дребезжал лифт, спускающийся на первый этаж; дважды прозвонил телефон на посту медсестры, наконец она усталым голосом ответила; проехала каталка, прошлепали войлочные тапки другой медсестры; нелепые шутки телеведущего почти заглушили рыдания миссис Бентон.

Бекка подошла к двери, закрыла ее поплотней и вернулась к бабушкиной постели. На этот раз, когда она взяла Гемму за руку, то ощутила слабое пожатие.

– Ребекка? – шепот Геммы звучал громче. – Ребекка!

– Я здесь, Гемма.

Бабушка открыла глаза:

– Я была принцессой в замке в заколдованном лесу. Опустилась ужасная мгла, и мы все заснули. Но принц поцеловал меня, и я проснулась. Только я.