Kitobni o'qish: «Перекрестки, души и цветы», sahifa 4

Глава 8. Прозрение

Приняв аспирин и согревшись, он чувствовал себя гораздо лучше. Горячий шоколад приятно согревал горло, навевая воспоминания из детства. Мирелла оказалась на редкость доброй и отзывчивой женщиной. Придя в себя, он с любопытством изучал место, в котором оказался после всех кошмаров и, как ему думалось, нашел покой. Кухня как кухня: вилки, ложки, большой стол из натурального дерева, такие же шкафчики на стенах, на плите что-то варится, разносясь ароматом вокруг. Шторы на окнах приятной кухонной тематики, солнечный свет в окне, кусок голубого неба. Вошла Мирелла, коренастая пожилая женщина с сильными, волевыми, мужскими чертами лица, но очень теплыми темно-карими глазами. Черные с сединой волосы были собраны и заколоты на макушке, открывая морщинистый, с пигментными пятнами лоб.

– Ну, как ты тут? Да ты сиди, не вставай.

– Спасибо вам большое, значительно лучше.

– Вот и славно. Ты кружечку-то поставь, а то разобьешь еще, – с каким-то закулисным смыслом сказала она. Он подчинился. Цыганка ненадолго вышла и вернулась с большим, приблизительно метр на метр зеркалом и поставила его перед ним на стул. Он в недоумении посмотрел на нее.

– Да ты не на меня смотри, ты на себя смотри, – недовольно буркнула она.

И он перевел глаза на свое отражение в зеркале. И сначала его лицо не выражало ни тени беспокойства. Постепенно зрачки его расширились, и лицом завладела гримаса ужаса. В своих пустых руках он увидел испускающий огненно-рыжее сияние тот самый цветок, который он недавно приобрел.

– Как это понимать? – спросил он.

Цыганка тяжело вздохнула и, убрав зеркало в сторону, села рядом.

– Откуда у тебя этот цветок?

– Его дал мне хозяин цветочной лавки, что напротив моего дома, – не понимая, что происходит, ответил Ланс.

– Если он цветочник, то я зубная фея, – зло фыркнула она, – хотя, впрочем, это уже неважно. Кто бы ни дал тебе этот цветок, он тебе явно не друг.

– Но…

– Не перебивай! Взять этот цветок в руки – все равно что сесть на поезд, идущий в ад. Последние свои кошмары помнишь?!

– Помню! – безнадежно опустив голову на руки, ответил он.

– Это только начало, цветок постарается сделать все, чтобы ты умер, наложил на себя руки или чтобы тебя убили. Но и это еще не все. То, что он сейчас делает, – это он просто забавляется. Когда он закончит цвести, а свое влияние он оказывает, только когда цветет, он утащит тебя в ад, это его задача. Ты не можешь его выкинуть, сжечь, утопить, он всегда будет возвращаться к тебе. Это цветок ада, очень своенравное и упорное растение.

Он, встав, начал ходить по комнате.

– Я не могу оставить ее! – в отчаянии вымолвил он.

– Успокойся и выключи, пожалуйста, суп, он уже готов. Выход есть, но он тебе может не понравиться, – добавила она.

Безысходность и подавленность овладели Лансом, выражаясь во взгляде.

– Какой?

– Пойдем, – сказала она, увлекая его вглубь дома. Здравый смысл попытался было возражать, мотивируя тем, что он совсем не знает эту цыганку, чтобы настолько доверять ей. Она заодно, правда, непонятно, заодно с кем, но все же… Прислушиваясь к своему внутреннему голосу, спросил:

– Почему вы мне помогаете?

– Думаешь, почему ты должен доверять мне, старой умалишенной старухе?

– Нет. Я вовсе так не думаю, – смутился Ланс. «Она что, мысли читает, что ли?» – в страхе подумал он.

Цыганка посмотрела на него глубоким проникновенным взглядом и, сняв фотографию со стены, поведала:

– Это моя племянница. Однажды она обратилась ко мне за помощью, а я не смогла ей помочь. Никогда не забуду ту ночь, когда злые силы забрали ее! Я долго просила, очень долго, чтобы мне дали искупить мою вину, и, увидев тебя, поняла, что мои мольбы услышаны.

– А как ее звали?

– Лейла. Прекрасная жизнерадостная девушка, которая никому не сделала зла. Ее мать умерла при родах, и эту крошку вырастила я.

Лансу невольно стало стыдно за свои недавние мысли, почти физически он ощутил чужую горечь и боль.

– Извините меня, – сказал он.

– Ничего, я все понимаю. Ты, главное, набирайся храбрости, если все получится, ты сможешь спасти свою Мари. Она же в коме? Да?! Автокатастрофа?

– Да, но откуда вы…

– Я же не шарлатанка какая-нибудь, – хмыкнула она, вернув себе привычное выражение лица. – Пойдем за мной. И осторожно, здесь ступеньки.

В подвале было темно, мутная лампочка грязно-желтого цвета моталась из стороны в сторону, бросая блики на окружающее пространство. Отрешенность этого места от объективной реальности он ощутил сразу, но ему было все равно, сейчас он думал о ней, о своей Мари. То, что рассказала ему Мирелла, было безумным, абсолютно лишенным здравого смысла действием, но надежда на спасение не только его, но и ее забрезжила слабым светом. Ради всего счастливого, что было в их недолгой совместной жизни, он был готов спуститься даже в ад. Вернувшись к себе и ощутив до омерзения этот дурман, Ланс поспешил открыть все окна. Шальная мысль выбросить этот чертов цветок на помойку подтолкнула, и, высунувшись в окно, он швырнул его в сумрак темного переулка. Ощутив сразу же рвотный позыв, он едва успел добежать до туалета, запах цветка исходил, как ему чудилось, теперь от него самого. Умывшись ледяной водой, глянул на себя в зеркало. Серое, осунувшееся лицо с синими, как у наркомана, кругами под воспаленными красными глазами уставилось на него. Еще раз умывшись, он вернулся в комнату и остановился на пороге, не веря собственным глазам: горшок с цветком, целый и невредимый, нагло стоял на прежнем месте. Как велела ему цыганка, поставил напротив кровати старое, в стиле барокко, черное зеркало. Не в силах бороться с иррациональностью происходящего, он пошел на кухню и, приняв снотворное, отправился спать.

Дневник памяти

Сумеречное дыхание ночи уже обволакивало город, когда Ланс, попрощавшись со своим старым добрым другом Генри, собрался домой, благо пройти надо было всего квартал. Яркие витрины, поражающие размахом рекламные щиты, время от времени проезжали машины, особенно такси – незаменимый для этого времени суток вид транспорта. Он медленно шел, купаясь в завораживающей атмосфере ночного города и звездного неба. Ощущение простора, яркости, праздничного наваждения присутствовало рядом, касаясь Ланса теплым прикосновением ветра.

– Затем, – сказал он вслух, – наступит рассвет, начало новой жизни, воплощение несбывшихся надежд предыдущего дня.

Удрученно вздохнув, Ланс посмотрел на часы, светящиеся в темноте светлячки, живущие на стрелках, поведали, что уже половина первого.

– Думаю, мне пора ускоряться, – прокомментировал он свои мысли и чуть не столкнулся с выпорхнувшей из дверей театра девушкой. Фейерверк праздничных искр взорвался внутри его, шепча поздравления.

– Извините, – вымолвил Ланс, почти выдав свое смятение.

Казалось, она готова была отпрянуть назад, но ее глаза сияли, смотря на него, и этот изумрудный взгляд завораживал. Она была прекрасна настолько, насколько могут быть богини Афина, Афродита или лунное дитя самой Дианы. Ланс смотрел на нее, не находя подходящих слов.

– Не нужно извиняться! В театре так душно, что захотелось выбежать на свежий воздух. И вот в итоге чуть не сбила вас с ног!

– А-а, Вы актриса?

– Да. И надеюсь, что неплохая, – сказала она, кокетливо улыбнувшись. Посмотрев на часы, она театрально закатила глаза. – Боже мой. Вы видите, как долго приходится репетировать накануне премьеры!

– И вправду, довольно поздно! Может, Вам вызвать такси?

– О, большое спасибо, – ответила она, бросив на него по-женски изучающий взгляд. – Но я живу здесь недалеко, так что ничего страшного.

– Извините еще раз, – начал Ланс, чувствуя себя последним идиотом, – но вы не сочтете меня назойливым, если я предложу проводить вас?

Глянув на него, она тут же спросила:

– А если вы маньяк? – серьезно спросила она, рассчитывая услышать или скорее распознать правду.

– Могу вас заверить, миледи, что нет! – сделав символический реверанс, ответил он.

Засмеявшись, она пожала плечами.

– Интуиция мне подсказывает, что это так! Мари! – представилась она.

– Ланс, – бережно пожимая ее протянутую руку за кончики пальцев, ответил он.

Глава 9. Я дома

…Он ехал, мчался, летел вперед, только вперед. Домой. Дом – какое это прекрасное место, какие удивительные по чистоте своей палитры оно рождает образы и чувства. Многие люди, всю жизнь суетящиеся, порабощенные мириадами мыслей, что рождаются в их головах, так ни разу и не бывают у себя дома. Не бывают как при жизни, так и после смерти, по крайней мере осознанно, и просто растворяются в мире, подобно своим тленным останкам. Он летел на крыльях души, паря над дорогой, что мелькала перед ним, приближая его к дому – огромному солнечному диску, что, вопреки всем законам, всегда висит над горизонтом с манящей привлекательностью маяка для уставшего от жизни скитальца. И в то же время это не означало, что вокруг тьма или сумерки, в которых, с мрачным удовольствием предвкушая трапезу, живут тени. Нет. Напротив, вокруг Ланса был свет и небесная лазурь благословенной и удивительной чистоты и глубины, как распахнутое окно, из которого легкими порывами веяло свежестью, надеждой и радостью. И вот, когда любовь, счастье и восторг стали настолько сильны, что нельзя было смолчать, он закричал. Огненный шар души, услышав крик, возрадовался в ответ, запульсировал и отправил вперед поток света. Ланс закрыл глаза и, отдавшись любви и умиротворению, вошел в него. Ему чудились белые купола храмов, белоснежные стены зданий, сияющие чистотой мостовые. Однако, открыв глаза, он обнаружил себя сидящим на вершине скалы; пейзаж напоминал земной – горы, зеленые луга, зеркальные глади озер. Пред ним сидел, скрестив ноги, старый индеец.

– Здравствуй, – поздоровался тот.

– Здравствуй, – ответил Ланс, испытав удивительное чувство полного доверия к этому незнакомцу. Но незнакомцу ли? Ланс засомневался. Что-то, засев в его груди, навязчиво тормошило его, предлагало вспомнить вопреки всему, вопреки той злой воле, с которой он столкнулся в последние годы. – Я тебя знаю! – воскликнул Ланс. Индеец, все это время молча наблюдавший за ним, улыбнулся и радостно хлопнул себя по бедрам.

– Но ведь!.. – Ланс померк. – Ты главный герой «Индеец, живший на солнечном круге» – так назывался мой рассказ!

– Совершенно верно, – согласился индеец, – но это вовсе не означает, что все, что происходит сейчас, твоя творческая иллюзия. Видишь ли, ты справедливо полагаешь, руководствуясь ложной моделью мира, что реальность – она там, за стеклом окна твоей души, но это не так. Да, мы сейчас внутри тебя. И я часть тебя, я – это ты, – при этих словах индеец указал на Ланса. – Так случилось, что ты оказался в плену не только ложной модели мира, но и злобной силы, а потому единственным путем спасения для тебя, твоей души стало принудительное возвращение тебя домой той силой, что наполняет все сущее. Когда ты писал этот рассказ про меня, – индеец улыбнулся, – ты, сам того не осознавая, коснулся безмолвного знания и описал то, что есть на самом деле. Рассказал о Мире и о Силе, что есть этот Мир. Прикосновение твое было столь сильным, а описания – столь глубоким, что Сила запомнила тебя, и теперь, когда возникла угрожающая тебе Злобная Сила, Твой Мир вмешался.

– Но я не понимаю, о чем ты, – встревожился Ланс.

– Вспомни, – властно произнес индеец, чей голос с мягкого и почти ласкового сменился на холодную сталь приказа.

Ланс поежился, по его телу побежали мурашки. Подняв глаза, он посмотрел в лицо индейца, и его парализовало, и чем дольше он смотрел, тем больше узнавал в его лице свое, пока очертания не стали размытыми и не остались только глаза, в которых сияли звезды. Ланс отвернулся, чувствуя, что падает в бездну мрака внутри себя, откуда исходили крики и боль. Ощутив удар, словно из него вышибли дух, он непроизвольно выгнул спину, его бросило вперед, однако, открыв глаза, он обнаружил себя неподвижным и даже окаменевшим.

– Я вспомнил, я все вспомнил, – неслышно прошептал Ланс, виновато опустив голову…

…Он проснулся от шума дождя, который бесконечными потоками омывал окно, устремляясь вниз, к наполненной водой улице. Ощущая себя подавленно, он медленно побрел в ванную и, ополоснув лицо холодной водой, посмотрел на себя. Из зеркала выглядывал обросший щетиной незнакомец, с отекшим лицом, жалкий, лишенный всякой веры человек. Мучившая его по утрам жажда спиртного начала усиливаться. Оставив безуспешную попытку найти горячительное, он, накинув на плечи куртку, пошел в бар, что находился напротив его дома. Вновь и вновь прокручивая в своей голове этот странный сон, он не мог отделаться от ощущения, что что-то изменилось как в окружающем пространстве, так и внутри него. Дождь стих, но на улице все равно было пустынно и поразительно тихо.

Смутное осознание чужеродности города висело в воздухе и не давало ему покоя. Войдя в бар, он поискал глазами Майка, но его не было. Бар был пуст, за исключением одного типа, похожего на какого-то голливудского актера.

– Говорят, что горе старит, – начал он, обращаясь к Лансу.

– Однако оно зачастую и молодит, освобождает от ответственности, и у человека в глазах появляется отрешенная неприкаянность.

– Вы не согласны? – спросил он, после того как опустошил полный стакан с виски и с шумом поставил его на место, наполнил вновь.

– Я даже… – замялся Ланс, в нерешительности поглядывая на пустую стойку Майка.

– Да вы не бойтесь, присаживайтесь, Майк скоро придет. Выпейте со мной! – как-то бодро и убедительно продекларировал он, пододвинув бокал в сторону Ланса, и налил туда виски.

– Вы очень любезны… – стараясь быть предельно вежливым с этим подозрительным типом, ответил Ланс, садясь за столик, хотя мысль о благодарности за возможность опохмелиться все же мелькнула.

– Так вы не согласны?

– С чем, простите?

– Ах, вы даже не слушали! Вам лишь бы на халяву выпить, – взорвался он и залпом опустошил бокал.

– Я не согласен, – вымолвил Ланс, отодвинув на всякий случай свой стул чуть подальше.

– О, моя Элен! Моя прекрасная Элен, – заплакал он. Как же я ее любил!

– О, а что с ней?

– Она погибла, – ответил его собеседник, промокнув глаза не первой свежести платком. – Автокатастрофа.

– О, мне так жаль, примите мои соболезн…

– Не надо мне ваших соболезнований! И почему вы не пьете виски? Поди ж, привыкли пить, что подороже… Да?

– Я растягиваю удовольствие, – промочив горло медленными глотками, ответил Ланс, чувствуя, как огненный напиток прогрел его пищевод.

– Не надо его растягивать! Это дешевое виски, его на всех хватит! Чертово пойло! Из-за него она умерла. Я, вместо того чтобы быть с ней, поддерживать ее, пил. Ты понимаешь это?! Я ПИЛ! И ПИЛ! – злобно, словно желая убить самого себя своей ненавистью, заявил он. Ланс невольно поежился от этой исповеди, найдя в ней то, в чем он никогда себе не признавался. Он, Ланс, всего лишь падал в бездну, а этот человек в ней жил, жалкий, когда-то оступившийся там, он не увидел этого, не осознал происходящего и потому так и остался в глубине мрака навечно.

– А ваша жена, какой она была? – учтиво спросил Ланс.

– О, моя Элен, – отстраненно, словно корабль, потерявшийся в океане, начал он. – Она была моей жизнью!

– И?

– И она умерла! И я умер! МЫ умерли! – Встав, он подошел к пустой барной стойке и взял еще одну бутылку виски, оставив взамен смятую купюру. – А ваша жена?! Она жива?!

– Да, но она в коме.

Он посмотрел с какой-то грустью и в то же время ненавистью, было видно, как он закипает, как краснеет его лицо, появляются желваки на скулах.

– Тогда какого черта ты здесь делаешь?! – взорвался он. – Пошел вон отсюда! Иди к ней и не смей пить мое виски! Никчемный бездарь!

Ланс выскочил из бара, будто его облили кипятком. Кровь стучала в висках, внутреннее смятение нарастало, подобно злой буре, волнами захлестывающей непокорный берег.

И он, повернувшись, с ненавистью посмотрел на двери бара.

– Что он себе позволяет? Кто он такой вообще, чтобы со мной так разговаривать? – Но гнев Ланса стал исчезать, как только он увидел пустые и бесшумные улицы Нью-Йорка.

– И это днем?! Но это невозможно!

Эпидемия?! Война?! Но где солдаты? Где объявления по радио, телевидению?!

Делая маленькие, боязливые шаги, Ланс не мог ничего понять, город был поразительно пустым, как будто вымершим, как один из тех американских городов-призраков, в котором Лансу удалось побывать в прошлом году. Машины стояли брошенными и, казалось, спали.

Магазины, бары были открыты, но вокруг не было никого, каменные джунгли крупнейшего города мира стали могилой. Подбежав к своей машине, он начал шарить по карманам в поисках ключей, но все карманы оказались пусты: ни бумажника, ни ключей от квартиры или машины – ничего. Обхватив голову руками, он топтался на месте, не зная, что ему делать.

– Иди к ней, никчемный бездарь! – громогласно кричал незнакомец в его голове. – Беги к ней!

Уже на бегу Ланс продумывал наиболее короткий маршрут через парк, мост – мир небоскребов и холодных витрин, по пустым, лишенным привычной жизни и тепла улицам, которые, освободившись от людского ига, укутывались в густую белую дымку. Настежь распахнутые двери больницы породили в его душе ужас, ворвавшись в пустой офис, он, ни секунды не колебавшись, побежал к лифту, но кнопка не подавала признаков работоспособности и, загоревшись, тут же потухла.

– Лестница! – сказал Ланс в попытке сконцентрироваться. – Спокойно! Где здесь лестница?

Открывая подряд все двери, он оказался наконец на лестничной площадке и, не теряя времени, перепрыгивая через две-три ступени, помчался на восьмой этаж. Но палата оказалась пуста, постель убрана, приборы, когда-то поддерживавшие жизнь его Мари, выключены и холодны. Тьма и хаос забушевали в его сознании, сорвавшись на крик, но только эхо, разошедшееся по пустым коридорам, поведало ему свой ответ. Повернув голову, он увидел ее. Босая, она плыла по воздуху, словно призрак. Он, увидев ее, растерялся, закричал, побежал за ней. Но она, плавно летя, скрылась за одной из больничных дверей. Он вбежал следом, хаотично дергая все дверные ручки, пока одна из дверей не открыла ему балкон восьмого этажа. Тут он увидел ее, хрупкую, воздушную, в развевающемся на ветру больничном платье, стоящую на самом краю каменного парапета. Один его шаг – и в мгновение легкая фигурка полетела. Не чувствуя себя, он в панике кинулся к пожарной лестнице. Спустившись вниз, он увидел пустую, не тронутую смертью больничную парковку, и тишина вокруг окружила его безумием происходящего. Крутясь на месте в негодовании, растерянности, он искал ее глазами, что-то кричал, но вокруг была лишь тишина, ни эха, ни самого себя он не слышал. Увидев на ветке оборванный клочок ее больничной рубашки, он сорвался с места, но, споткнувшись, упал, заплакав впервые за долгое время, протянув руку, он бережно, с мукой и в то же время благодарностью на лице взял его, стараясь не потерять, прочувствовать через этот лоскут белой ткани тепло ее тела. Крепко сжимая лоскут, он побрел домой… Дойдя до бара, он решил еще раз поговорить со своим недавним собеседником.

– Эй, здесь есть кто-нибудь?! Я пришел… – но, не договорив, он умолк, видя пустые полированные столы с полным отсутствием жизни. Спустя пару минут из подсобки вышел Майк, недовольно хмурясь, будто с похмелья, в руках у него была салфетка и бокал, который он, казалось, решил дотереть до блеска.

– Ты рано, – сухо заметил он.

– А где тот человек, что был здесь сегодня утром? Ты его знаешь?

Майк с сомнением посмотрел на него, затем кивнул на вывеску, которая гласила, что бар работает только с часу дня.

– Но… – в полной растерянности выдавил из себя Ланс.

– Я не знаю, кого ты здесь видел и что пил вчера вечером, но я бы посоветовал тебе, дружище, пойти сейчас домой и как следует выспаться.

– А где все люди? – задал следующий вопрос Ланс.

– В каком смысле? – ответил Майк, бросая на него невозмутимый взгляд холодных голубых глаз. И тут же воздух наполнился шумом улицы, извергающих углекислый газ машин, спешащих по своим делам пешеходов, обычной, дневной, рутиной жизни Нью-Йорка.

Ланс не знал, что сказать, потеряв дар речи, глядя на оживленное движение еще пару минут назад пустой и мертвой улицы, лишь белый лоскуток ткани, который он держал в руке, говорил ему, что он еще пока не сошел с ума. Войдя в квартиру, он сразу же ощутил постороннее присутствие. Заглянул на кухню, в гостиную, осторожно приоткрыл дверь спальни, проверил шкаф и наконец, набравшись решимости, ворвался в ванную, остановившись как вкопанный. Там, в ванной, со вскрытыми венами лежал тот самый исчезнувший из бара собеседник. Ланс, подойдя ближе, нащупал пульс в надежде, что он еще жив, но холодное, лежащее в ледяной воде тело было мертво. Собравшись звонить в скорую помощь, Ланс встретился со своим отражением в зеркале и застыл. На него смотрел мужчина, лежащий в ванной, чтобы убедиться в этом, он обернулся и увидел самого себя, лежащего и безжизненно смотрящего куда-то вглубь холодной красной воды. Не зная, что происходит, Ланс, сделав шаг назад, посмотрел в зеркало снова, увидел себя и, обхватив голову руками, взъерошил волосы. Спутанность сознания, ирреальность происходящего лишали его возможности трезво мыслить. Что-то зазвенело, выпав из руки человека, лежащего в ванне, покатилось по кровавому, в подтеках полу. Ланс, обернувшись, нагнулся и поднял этот предмет. Круглый, цыганский, состарившийся от времени амулет лежал у него в ладони. И тут Ланс вспомнил цыганку, индейца, про цветущий адский цветок и про немыслимую возможность, чтобы вернуть Мари. «Многие попадают в ад, но лишь немногие выходят из него», – шептала цыганка в закоулках его памяти. Выйдя из ванной комнаты, Ланс достал вещи и переоделся, собираясь с мыслями. Услышав пронзающий воздух металлический скрежет, он упал на колени, закрыл уши, но и это не помогло, и он потерял сознание…

…Очнувшись и попытавшись сориентироваться, он увидел, что пространство вокруг него изменилось: стены стали черными и покореженными, будто их кто-то жевал, повсюду были тенета и огромной толщины слой пыли. Где-то рядом, сильно скрипя, хлопала дверь, нарушая это забвение и тишину и как будто приглашая нерасторопного гостя войти. Ланс тряхнул головой, проверяя, все ли с ним в порядке. Во рту был смешанный привкус ржавчины и металла, а голова болела так, будто по ней ударили чем-то тяжелым, однако тело, несмотря на шепот недовольства, все же слушалось, и он пошел наверх. Обойдя квартиру и не узнавая ее, он снова вернулся в ванную, пытаясь найти источник скрипящего звука, и, открыв дверь, замер: в ванной, где не так давно было тело двойника Ланса, теперь лежала дверь, открывая сюрреалистичный, противоречащий законам физики проход в бездну, куда вела каменистая крутая лестница. Дверь вновь заскрипела уверенно, то открываясь, то закрываясь, по мере того как Ланс приближался к ней. Амплитуда ее движений увеличивалась, нанося удары по бортику ванны, скрип же пронзал тело, обнажая нервы. «Какой же это мерзкий звук», – подумал он, поежившись и подойдя ближе. Резко схватив за ручку, он остановил ее, после чего стал медленно спускаться в открывшийся проход. Не видя ничего перед собой в темноте, Ланс нащупал грубую каменную поверхность стены. В этот же момент дверь позади него захлопнулась с жутким оглушительным скрежетом и ощущением западни. В голове заворошился сумрак, воспроизводя недавние страхи, но шаг за шагом он продолжал спускаться, погружаясь в сумеречный мир человеческих кошмаров.

Каменная стена, за которую он держался, уже стала казаться ему бесконечной, как вдруг рука провалилась в темноту. Остановившись и повернув голову, Ланс повторил движение, но ладонь в темноте просто ловила воздух. Присев, он стал на ощупь спускаться дальше. «А может, там нет ничего? – скептически подумал он. – Может, все это выдумки?» Однако рука вновь ощутила шершавую поверхность, и он понял, что это поворот. Спуск стал круче, и его реакция обострилась. Повернув еще раз, он увидел в низу подземного коридора полотно белого сияния. Спустившись и не веря своим глазам, он осторожно прошел сквозь него. Ланс ничего не мог понять, созерцая завороженно окружающее пространство. И только после того, как здравый смысл и логика, неспособные понять происходящее, отступили, а бурлящий котел противоречивых чувств затих, он, успокоившись, сделал первый шаг и тут же упал, оказавшись на лестнице, уходящей в никуда. Обернувшись, он увидел висящую в воздухе черную дверь с витиеватой, изящно изогнутой, подобно змее, бронзово-красной ручкой. А вокруг него был средневекового типа город, он попытался сравнить его с историческими центрами таких городов, как Прага или Вена, но, увы, эта архитектура была ему незнакома. Дома и петляющие между ними улочки были выстроены и уложены из одного и того же, обросшего бородатым зеленым мхом, серого камня, на окнах были решетки, сквозь которые виднелось мутное стекло, ставни, старые и потертые, жаловались ему на несмазанные петли. За лабиринтом всех этих построек возвышался темной мрачной тенью замок. В голову невольно приходили мысли о вампирах и прочих малоприятных существах. Темная, сумеречная атмосфера хозяйствовала здесь, управляя светом. Покружившись, он, словно слепой, везде натыкался на тупики, пока не вернулся на прежнее место. Взглянув еще раз на старый замок, он пошел в его сторону, постоянно ощущая на себе чьи-то взоры, призрачным шлейфом тянущиеся за ним злым наваждением, кошмаром и голодом. Кто-то смотрел на него из зияющих темной амбразурой окон, мутных стоячих вод фонтанов и даже из стен, к которым Ланс теперь не решался прикоснуться. Мир каннибалов, убийц, мир вечно жадных и голодных призраков, чья тонкая, как тростинка, шея мешает им наслаждаться человеческой плотью. Словно кожей Ланс чувствовал их, не желая знакомиться с жителями этих стен. Архитектура города постепенно преображалась, обновляясь: лестницы, выводящие из туннеля, стали выше, намекая на элитарность вновь приходящих. Стены, вымощенные камнем, превращались в монолитные плиты, холодные и лаконичные, лишенные хотя бы намека на связь с человеческим миром. Создавалось впечатление, что город строится до сих пор, неспешно наращивая объемы. Невдалеке кто-то показался, и Ланс напряг зрение, пытаясь приготовиться к этой встрече. Навстречу ему брела пожилая, хромающая на левую ногу, одетая в темное женщина. Подойдя ближе, Ланс сумел разглядеть у нее в руке топор.

Ее черные глаза, лишенные зрачков, бездушно пожирали его, сверкая дикой плотоядной жаждой. Она хотела есть, жаждала мяса, и, ускорив свою хромающую походку, она пошла на него, не спуская глаз, умело перекидывая из руки в руку топор, обыденно, так, будто он был уткой или гусем на ее ферме. Такого животного страха Ланс еще не испытывал, пятясь назад и безуспешно ища спасение в шершавых и пустых каменных коридорах. Лестница, выглянувшая из-под узкой арки, привлекла его внимание. Надеясь на чудо, Ланс ринулся туда, оставив кровожадную старуху за поворотом глухой стены. Добежав до конца прямолинейной лестницы, он увидел еще одну, более длинную и петляющую узким проходом среди каменных джунглей адского города. Тропа вела вниз, к мосту, теряясь в собственной тьме и глубине построек. Пахло мертвечиной и гноем, но если этот запах Ланс ощущал вокруг себя и раньше, то сейчас он имел вполне явное направление. Мост в конце лестницы встретил его панорамным видом на весь адский лабиринт холодного камня, будто говорил ему: «Смотри, это всего лишь начало». В другой стороне моста был черный туман, пахло гарью и тухлятиной. Четкая, ровная черта разделяла эти два мира, разделяя все происходящее по своему усмотрению и порядку. Там жили тени, призраки, демоны. Ланс осознал все это, не зная, откуда и почему ему дана эта информация, но он знал, куда ему идти. «Возле Великой Черты мрака он укажет тебе путь», – уверенно произнесла цыганка, протянув ему небольшой туго завязанный мешочек. Выйдя из омута воспоминаний, будто из транса, он по наитию, не думая, сунул руку в карман, вытаскивая небольшой, легко помещающийся в ладони компас. Откинув изящно оформленную под золото старинную крышку, заглянул внутрь. Загадочные символы засияли звездным, сакральным фиолетовым светом, поглощая внимание и увлекая за собой в маленький кусочек чистого ночного неба. Появилась Мари, она смеялась, бегая по пустынному золотистому пляжу. Побежав за ней, он осознал, что было счастьем просто бежать, купаясь в звуках ее смеха и моря, наслаждаться ее игривым взглядом изумрудных глаз. Зажмурившись от счастья, он отбросил от себя боль и страх никогда не увидеть ее, и, поймав, заключил в объятья так крепко, как только мог, целуя ее шею, губы, дыша ее теплом и тонкими нотами парфюма, такого же нежного, как она. «Мы вместе, мы вместе, – как сумасшедший, твердил он, – и нас ничто не может разлучить!» Она, почувствовав, на каком пределе натянуты струны его души, вжалась в него, отдавая тепло и любовь, веру, что все будет хорошо, что она жива, цела и ждет его. Разомкнув объятья, они стояли и смотрели друг на друга, как после долгого расставания, и наконец поцеловались. Страстно, жадно целуя ее, он не мог поверить в свое счастье снова быть с ней, любить ее, дышать ею. Ее губы, отвечающие на его, ласковые и такие родные, он уже начал забывать их вкус. Зацепившись за это сладостное мгновение, он выкинул прочь мысли о боли и расставании из своей головы, как ненужный хлам. Обнявшись, они пошли в сторону какой-то тропы, ведущей вверх в горы. Подъем давался легко, ее рука крепко сжимала его, говоря о прочности и неразрывности уз, скрепивших их на пути в голубое небо, царство легкости и чистоты. Возникшие перед ними стрелки компаса начали смывать изображение, появились круги, неровности. По картинке пошла рябь, и она начала удаляться, вернулось фиолетовое звездное небо, стрелки остановились, заиграли солнечными лучами. Осторожно положив компас в карман, Ланс посмотрел на свою ладонь, которая еще недавно сжимала ее запястье, и, застегнув все карманы, чтобы ничего не потерять, а главное, связь с ней, уверенно перешагнул через черту. И в это же мгновение десятки огненных молний вонзились в его тело, черный туман по-кошачьи зашипел, закружился вокруг него песчаной бурей, нехотя освобождая пространство для прохода. Пройдя сквозь пытки огня и мрака, пропахнув гарью, Ланс, откашлявшись, выскочил на площадь, оформленную в мрачном готическом стиле. Ребристые своды спускались вдоль узорчатых столбов и статуй, а по акведукам текли огненные реки лавы, в воздухе без видимых креплений висели горящие чаши и кувшины. Дорога, выложенная темными каменными плитами, уходила далеко вперед. Ланс то поворачивал к стенам с барельефами, изображающими молящихся демонам людей, то проходил через развилки сводчатых арок, изящно оформленных множеством декоративных деталей, ажурными фронтонами, крабами. Выйдя в купольный зал с примыкающими к продольным стенам пилонами, он остановился и боязливо скрылся за колонной.