Kitobni o'qish: «Наперегонки со временем. Пёстрые истории»

Shrift:

Рассказы из шкатулки

Александр Матвеев снова порадовал своих поклонников прекрасным сборником прозы. Это действительно пёстрые листки, но сила и суть этой прозы не в пестроте, а в красоте каждого отдельного листка-рассказа. Александр Матвеев – король интонации. Он сразу захватывает читателя не хитросплетениями сюжета, не необычными персонажами, а добрым тоном опытного, умного и миролюбивого человека. В каждом тексте мы заодно с рассказчиком. Мы соглашаемся с ним в его оценках и с удовольствием принимаем тот мир, о котором он собирается нам поведать.

Нам приятно вместе с ним перемещаться по миру, от Вены до Приморья, от Киева до Кипра, и, конечно, нашу столицу с её переулками и чудесами автор тоже не оставляет без внимания.

Первый рассказ «Граня» не только задаёт тон всему сборнику, но и показывает нам основные приёмы Матвеева. Образ главной героини Грани открывает череду замечательных женских образов, образов, выполненных в тёплых тонах. Рассказ не затянут, но вся судьба девушки, во всей её женской сложности, во всём объёме лирической памяти, в нём отражена. И поневоле начинаешь испытывать к ней огромную симпатию.

Матвеев умеет настроить соответствующий художественный фокус через деталь. Его не так интересует психология, как её последствия для поступков. Его арбатские истории, когда он пересказывает романтические сны, очень трогательны и будут интересны тем, кто умеет мечтать. Всегда нравилось в Матвееве умение с иронией относиться к себе. Это качество в этой книге – важный ингредиент общего блюда. Многие тексты Матвеева безукоризненно выстроены. Отношения между героями развиваются. Присутствует арка персонажа. Есть и обманутые ожидания, что очень важно для того, чтобы читатель не терял внимания и заинтересованности. «И вдруг раздался взрыв, чудовищной силы взрыв, затем череда взрывов! Глаза женщины от страха открылись: она увидела, как две танцующие горлицы вспорхнули с крыши и улетели прочь от дома, от ужаса взрывов, устремившись в небо. Рыжий кот метнулся тенью и исчез в печной трубе. Внизу по замусоренному асфальту с треском и грохотом мчался мотоцикл, наверное, без глушителя».

Матвеева всегда интересуют люди и их чувства. Драматизм этих чувств. И терпение, и выдержка, и боль, и надежда. Одним словом, всё, что делает человека человеком. Рассказ «Серебряный крестик с трилистником» как раз об этом. История любви обычной украинской девушки к ирландцу Дэйву, безвременно погибшему, написана с бунинской силой. Рассказ держит в напряжении до самого конца и вызывает чувство огромного сопереживания героям. Местный колорит, тонкие детали, язык – всё органично и работает на решение основной художественной задачи.

Конечно, любимое автором Приморье и в этой книге расцветает буйным цветом. Матвеева не интересует открыточная приморская красота. В центре его размышлений люди Приморья – с их заботами, привязанностями, характерами, с особой океанской отметиной на судьбах. Человека Матвеев знает и показывает с гуманистическим чувством, с состраданием и сочувствием.

Но не только о чувствах и переживаниях пишет Матвеев. Некоторые бытовые ситуации не скрываются от его пристального взора, бюрократическая машина не вызывает у него восторга, и он размышляет о природе доверчивости русского человека и негодует, что находятся те, кто эту доверчивость использует. «Везде нас обманывают, по крайней мере, пытаются обмануть. Ну, так устроена жизнь. Не надо особенно расстраиваться и удивляться по этому поводу, а просто надо быть готовым к тому, что тебя попытаются обмануть. Да и мы, в большинстве своём, готовы быть обманутыми. Верим всем: диктору в ТВ-ящике; Чумаку верили и выставляли воду перед телевизором, чтоб он её наполнил животворящей энергией; коммунистам и либералам верим, разным проходимцам верим, которые нас легко обманывают. Да что там говорить, мы чиновнику верим! Разве можно верить чиновнику? Ни своему, ни американскому, ни африканскому – нельзя».

Где бы ни бывал читатель с Матвеевым, в Вене, на Кипре (а кипрские истории занимают в книге немалое место), ему всегда кажется, что он жил тут всегда, настолько родным и близким способен сделать мастеровитый писатель любой ландшафт. Но мне бы хотелось отметить ещё одно обстоятельство, которое невозможно оставить без анализа, читая эту книгу. Да, Матвеев человек с богатой биографией, много где бывал и многое видел. Но он не транслирует нам никакого негативного опыта. Описывая Вену, он показывает именно русского человека за границей, человека, который не отталкивает европейскую культуру, а наоборот, доказывает, что Россия – это высокоразвитая страна, и каждый её житель способен понимать и слышать других людей, другие культуры, но при этом надеется, что ему ответят взаимностью.

Матвеев – прирождённый рассказчик. Он знает, какой стиль необходим для этого жанра. Он вытаскивает свои рассказы из своей художественной шкатулки, как Дед Мороз подарки. Эта книга доставит удовольствие тем, кто любит вечерком посидеть с хорошей книжкой у камина или просто под хорошую музыку погрузиться в мир добра и мудрости, насладиться русским словом.

Максим Замшев,

главный редактор «Литературной газеты»,

Председатель МГО Союза писателей России,

Член Совета при Президенте РФ

по развитию гражданского общества

и правам человека,

Президент Академии поэзии

Серебряный крестик с трилистником

Граня

«Здравствуй, Граня, друг сердечный…» – начиналось письмо, полученное по электронной почте. Письмо вчера пришло, поздно вечером, когда она уже спала. Юрий Кравцов пишет. Граней её зовут близкие и друзья – производное от полного имени Глафира. А «друг сердечный» – в смысле близкий человек. Какое прекрасное выражение, сейчас оно уже слегка устарело, мало кто использует его в первоначальном смысле – любимая. Не принято в обиходе. Хотя жаль, очень жаль… Так романтично и красиво! Но не каждому можно так писать и не каждый может. А Кравцову можно, ему всё можно и в любых смыслах, он дядька возрастной, за пятьдесят ему! Да и поэт он.

А это племя не от мира сего. Кравцов сам себя зовёт прибабахнутым поэтом, т. е. человеком с причудами. Может что-нибудь такое отчебучить, что другому и в голову не придёт. А так хороший дядька. Вежливый, тихий. Ведёт себя достойно, не пристаёт к поэтессам, хотя тут как сказать. Глафира такое за ним не замечала, но рассказывают, что как-то во время скучного поэтического застолья Юрий Валентинович стал под столом гладить соседку по коленке. Та, то ли от удивления, то ли от радости, залилась вдруг краской и потупила глазки.

– Мариночка, что с тобой? – всполошилась хозяйка застолья Вера, директор издательства. – Тебе плохо? Или Юрий Валентинович обижает?

– Нет, мне хорошо, очень хорошо, – ответила поэтесса и почему-то посмотрела, улыбаясь, на Кравцова, а не на Веру.

На что добрый, но язвительный писатель Ронин немедленно отреагировал:

– То-то стало хорошо, то-то стало весело… Ай да Кравцов!

У Ронина прибаутка такая для любого случая подходит, и в разных смыслах он её применяет. На этот раз он словно пронзил взглядом пространство под столом и в точку попал. Чтоб Марина да покраснела! Все стали хохотать, скука отскочила от стола, и пошли поэты гулять-балагурить. Даже Потап, писательский начальник, ещё достаточно молодой, но очень серьёзный и далеко вперёд смотрящий, не смог удержать важности на лице, убрал закинутую за голову руку и рассмеялся весело и звонко. И сразу превратился в нашего парня, помолодев этак лет на десять. Вот что делают с человеком шутка и смех.

Зазвенел телефон, и Глафира, не дочитав послание от Кравцова, переключилась на звонок.

– Груня, привет! – в трубке просипел Андрей, бывший друг сердечный.

– Доброе утро! Не зови меня так. Я не Груня, я не Дуня. Глафира я, для друзей Граня. За пять лет не запомнил моё имя, – попеняла Глаша отставному жениху и добавила участливо: – А сипишь отчего?

– В проруби купался. Закаляюсь. Пойдём в парк, Груня. Погуляем, потом в кино.

Ну что ему скажешь! То Аней, то Груней зовёт, а Граней никак не соглашается.

– Андрюня, – Граня нарочно переиначила его имя, – мы же договорились, что гулянки наши закончились. Прошу, не звони. У меня свои планы, у тебя своя жизнь.

Звонок Андрея отвлёк от приятных воспоминаний, а когда-то его звонка ждала как новогодний подарок в детстве. Казалось, что была влюблена в Андрея, но ушла любовь в неизвестном направлении. А может, и не было её вовсе? Дружили и вместе жили, а потом вдруг ей стало неинтересно. Почему так случается? Никому не дано понять, почему любовь приходит и уходит. Пришла она, а ты её и не заметила, и так бывает. А она уже живёт, и ты сама не знаешь, почему заглядываешься в весеннее синее небо? А в нём облака плывут сказочно-белые, словно паруса в море южном. Куда плывут? Неважно, но тебе хочется вслед за ними отправиться. А залихватское пение скворцов? Ещё снег в тени елей остался, ещё ветер холодный колышет вершины берёз, а скворцы уже тут как тут. На ветке тоненькой в вышине раскачиваются и поют, так поют, что звенит счастьем лес апрельский. И твоя душа поёт, не зная почему. Или душа всё знает наперёд? Да, душа знает, это разум от души отстаёт. К нему, к разуму, осознание счастья внезапной любви позже придёт. И тогда… Тогда ты не будешь глазеть в небо, слушать пение птиц… Ты будешь думать о нём, мечтать о встрече, ждать этой встречи, ты больше ничего не будешь замечать. Ты влюблена! А когда сердце подскажет, что любима ты, о! тогда ты вся наполнишься счастьем – твоё лицо, глаза твои, походка, всё-всё в тебе станет другим. Любовь… У всех она своя, неповторимая, самая-самая, такая, какой ни у кого на свете ещё не было. Задолго до Андрея она была у неё. Была такой нежной и робкой… Она была её тайной. Никто о ней не знал, и он, герой её девчоночьих воздыханий, тоже не знал. Школьные годы… Кто их воспринимает серьёзно?

Но она нет, она не забыла ту, первую любовь, невинную и чистую, хрупкую и печальную, хотя… Были мгновения, когда, казалось, что всё случилось. Помнишь, как вы с ним шли из школы и под дождь попали? И как стояли на пустынной автобусной остановке под навесом, и он дыханием согревал твои озябшие руки? Дождь прекратился, и, оба смущённые, побежали по лужам домой.

Потом его увезли в другой город. Ничто не случилось, словно ничего и не было. И правда, ничего не было, но воспоминания остались… Как его звали? Неважно, всё неважно. С тех пор прошло пятнадцать лет, позади институт, семь лет уже как работает в издательстве. С Андреем пять лет… Странно, но тот далёкий мальчик вспоминается нередко, нет-нет да и напоминает о себе то дождиком весенним, то птичьим пением, то парусником на горизонте. А об Андрее никогда не думает, если он сам не позвонит. Почему так? Пять лет думала, что любит Андрея, а потом однажды утром сказала себе, что любви не было и нет. Собралась по-быстрому и уехала на другую съёмную квартиру. Почему? Сама себе не может объяснить. Сердцу не прикажешь – мудрая присказка. А прикажешь, всё равно оно, сердце, не послушает. Душа не отзовётся, сердце не встрепенётся…

Размышления прервал гудок автомашины под окнами. Господи, забыла! Так это же Зоя, подружка, приехала, чтоб вместе поехать к бабушке в деревню, недалеко от Домодедово, и там, на берегу реки Рожайки, в детство вернуться. В школьные годы летние каникулы проводила у бабушки. Выскочила на балкон и крикнула подружке:

– Зойка, я сейчас! Прости, завозилась дома.

– Пять минут! И всё. Уеду. Поторопись, Граня.

Не уедет Зоя, не уедет, будет ждать. Но любит точность. Сама никогда и нигде не опаздывает. Учитель русского языка. Вместе в университете учились. После университета Зоя без раздумий в школу пошла работать, а она подалась в издательство. С детства обожала книги рассматривать и читать. Вот и стала редактором. Много книг прошло через её руки. Всякие бывали. Такие, что сама зачитывалась. И такие, что вряд ли кто их когда-либо до конца дочитывал. Хотя к тексту не придерёшься. Всё точно и выверено, но повествование такое скучное и монотонное… Издательство частное, ему всякие писатели нужны, но редактировать некоторых мука несусветная. Есть такие, что редактуру на дух не приемлют. А тексты бывают забористые, что без правки да обрезки никак не обойтись. У любого писателя нутро тщеславное, больше или меньше тщеславия, но оно есть у всех. Некоторые ещё и обидчивые, не любят, когда правишь их опусы. А другой на вид суровый и угрюмый, а лирика у него тонкая и светлая, такой и сам просит, чтоб построже к его текстам относились.

Пока одевалась, думалось о всякой всячине. Мысли перескакивали с одного на другое, словно кузнечики на лугу. Эх, письмо Кравцова не успела прочитать… Вернётся вечером и почитает спокойно. Может, там ещё и стихотворение новое найдётся? За окном зима морозная, а они с Зойкой надумали у бабушки погостить и погулять по берегам реки Рожайки.

…Попили бабушкиного травяного чайку с вареньем черничным да с пирогами и отправились бродить у реки, благо до неё меньше километра. Рожайка, рыбная, полноводная по весне, а к лету мелководная и спокойная. Помнится, в детстве зимой катались на санках и на лыжах ходили по берегу вдоль реки. А сейчас шли по протоптанным в снегу дорожкам и болтали о всякой всячине.

– Зоя, а давай поедем в село Битягово, в верховье речки. Там древний Серафимо-Знаменский скит находится. Летом, в школьные годы, помнится, мы всем классом туда ездили на экскурсию. И водопад там сказочный, хрустальной прозрачности вода с шумом и брызгами падает. Два моста через реку: один бетонный, а второй – подвесной, деревянный. Погуляем по подвесному.

– Ну что мы с тобой как старухи? Или монахини? Давай, Граня, в домодедовском парке погуляем. Само название чего стоит. «Пространство любви»! А вдруг… одноклассников своих встретишь. Меня познакомишь.

Приключений хочется! – засмеялась Зоя и добавила: – А здесь у реки даже медведя не встретишь.

На том и порешили. И правда. Красивый парк. Сколько воспоминаний. Сколько там хожено-перехожено! И уроки пропускали, чтоб погулять по аллеям. И всем классом, бывало, там собирались по выходным. Да, помнится, как они с тем мальчиком несмело, исподтишка посматривали друг на друга.

…Господи, ну как такое может случиться? Зигзаги судьбы? Провиденье Божье? Фантастический день – с утра письмо от Кравцова, звонок Андрея, нахлынувшие воспоминания о несостоявшейся школьной любви. На входе в парк Глафира увидела высокого парня, стоящего у белой машины.

– Не может быть! Это Сеня! Точно Сеня! – воскликнула Глафира, схватив подругу за руку.

– Сеня? Кто он? Тот мальчик, о котором ты мне рассказывала? Школьная любовь?

– Да! Зоя, да! Я его не видела лет пятнадцать. Это он! Точно он, Арсений.

Между тем молодой человек посмотрел на часы и открыл дверь машины.

– О Боже! Он сейчас уедет. Что делать? – Глафира крепко сжала руку Зои.

– Ой, больно. Отпусти. Я сейчас. Сеня! – закричала Зоя и кинулась бежать к машине.

Навстречу ей шли два мужика, один из которых раскинул руки и поймал Зою в свои объятья:

– Привет, красавица! Ты – мой приз! Ты – моя отрада! Не зря зовётся парк наш «Пространством любви».

– Отпустите, не вы мне нужны! – завопила Зоя. – Отпустите!

В это время машина резко рванула с места, аж снег от задних колёс фонтаном полетел на тротуар.

Глафира находилась в растерянности. Зоя, с трудом отбившись от назойливого мужика, стояла рядом.

– Нет, наверное, я ошиблась. Да и что с этого – ошиблась не ошиблась? Просто хотелось встретиться с давним одноклассником.

– Ой ли? – засомневалась Зоя. – Но если это был Арсений, то, во-первых, он в Домодедово, во-вторых, если судьбе угодно будет, то обязательно встретитесь.

Глафира не стала заезжать к родителям в Домодедово и отправилась вместе с Зоей домой, в Москву.

Вечером она забралась на диван и, завернувшись в плед, стала читать письмо Кравцова:

«Здравствуй, Граня, друг сердечный! Пишу тебе из псковской деревеньки, затерявшейся в лесах. Какая здесь красота! Последние денёчки декабря! Белые поля, в лесу снег невиданной свежести и белизны, шапки снега на зелёных лапах елей. Нет ничего лучше русской зимы. Стоишь в тишине и думаешь, что ничего и никого живого вокруг. Ан нет, не так… Пичужка тоненьким голоском песню затянет, приветствуя новый день. А кто это на снегу оставил петляющий след, мелкий, но чёткий? Мышь? Белка? Хрустнула ветка. От мороза или от снега? Мелькнула тень среди веток высоких берёз и елей. Вот она белочка бесшумно летает с ветки на ветку. Живёт лес. Живёт земля, вселенная жива. А вечером? Течёт время бесшумно лесу. Только шорох звёзд слышен. И забывается всё мирское, суетное… Возвращаешься из лесу в теплый сельский дом, и такое чувство, словно с другой планеты вернулся. На душе спокойно и хорошо. Горит огонь в печурке, пламя пляшет весело и живо. Ходики старинные на стене тикают, подгоняя стрелки к Новому году. Ждёшь его, нового и желанного, ждёшь с надеждой, а старого жаль до слёз. Не вернётся он назад, не будет уже тех, кто соскочил со ступенек вагона и остался там, где-то в другом пространстве. Поезд времени идёт в одну сторону – неизвестную, загадочную, почти иллюзорную. И позади неизвестность, мы не знаем, что там происходит, и где те, кто в пути с поезда сошёл. Они остались там навеки? Или просто поменяли поезд? Кого спросить?

Стрелки часов всё ближе и ближе к тому часу, к той секунде, когда старый год останется только в воспоминаниях. И будет Новый год! И будет новое утро, я вынесу орешки и оставлю их в доме для белочки. И подсолнечные семечки насыплю в кормушку для птиц. Потом буду наблюдать из окна, как белочка таскает орешки из домика и, вскочив на крышу домика, щелкает их, сторожко водя чёрными бусинками вокруг. Стайка синичек прилетит и начнёт уносить в клювиках семечки из кормушки на ветки. Ещё один год уходит. Счастливый, не счастливый? Пока не знаю, но благодарю всех за всё, что было не было. А Новый год? Каким он будет? Никто не скажет, никто не знает. Но есть надежда, что завтра утром знакомую белочку увижу вновь! И что синицы с утра весёлым щебетом порадуют нас…»

В конце письма было несколько слов пожеланий – тёплых, сердечных, и шутливый стишок-посвящение:

…Я голову хватаю в руки
И вместе с ней лечу к вам, Граня…
Мечты, виденья, страсти муки —
Восторги сердца и терзанья.

Дочитав письмо, Глафира ещё долго сидела на диване в темноте, сидела и глядела в окно на тихо падающий в свете фонарей снег.

Утром ей позвонила мама и сказала, что вчера её разыскивал одноклассник по имени Арсений.

– Граня, он такой красивый и высокий парень. Букет цветов оставил. Кто он? Я не помню такого на твоём выпускном вечере. Ты знаешь его?

– Знаю-знаю. А он оставил записку или номер телефона?

– Оставил листок бумажки из блокнота и ушёл. Сказал, что вечером улетает на Сахалин. Он ещё в парке нашем собирался прогуляться.

– Мама, прочитай записку?

Телефон отключился, и, сколько Глафира ни звонила, связи не было.

Она уже собралась ехать на такси к маме в Домодедово, но та спустя час позвонила сама.

– Граня, извини, мобильник разрядился, и разговор прервался, а потом я в магазин ходила.

– Что в записке, мама?

– Ой, подожди. В прихожей она на столике. Сейчас посмотрю.

Мама читала письмецо от Сени, а Глафира тихо и как-то застенчиво улыбалась. Глаза светились, щёки зарумянились…

На следующий день Глафире позвонил Кравцов и предложил вместе с ним поехать в творческую командировку на Сахалин, давно согласованную с издательством. Она с радостью согласилась.

Остров счастья в арбатских переулках…
(Приключения женатого мужчины в канун Нового года)

1. Всегда одно и то же…

Он зарекался спать вечером последнего дня старого года – пользы никакой от такого сна. Хотя есть польза, есть – можно потом целую новогоднюю ночь гулять. А с другой стороны, не всё получается, как хочется. Думаешь, что проснёшься, когда всё готово к празднику: стол накрыт магазинными деликатесами и тёщиной стряпнёй, жена с румяными щёчками и в новой блузке, тёща смотрит обиженной овечкой, дети у ёлки крутятся – караулят, когда дед Мороз явится с подарками… И вот – выход хозяина из спальни в последний момент перед застольем, чтоб открыть бутылку шампанского с громким хлопком. Но всегда одно и то же происходит. Жена встречает его появление неодобрительно.

– Выспался? А то мы боялись, что не успеем к твоему выходу на сцену.

– Ты бы, зятёк, хоть мусор вынес, чтоб вступить в новый год без грязи в доме, – выскакивает тёща из кухни.

– Папа, давай сразу вручишь мне подарок, – хватает за руку младшая дочь Белла, названная в честь прабабушки со стороны жены.

– Потерпишь, мелюзга! Дед Мороз приносит и вручает подарки тем детям, кто хорошо себя ведёт, а ты на меня ябедничала папе, – Руслан, старший сын пятнадцати лет, не забудет своё слово вставить.

– Ты мне скажи ещё, что детей аист зимой в корзинке приносит… Ты, Руслан, родился в феврале, когда аисты на юге. Значит, ворона тебя в клюве принесла и научила каркать, – тараторит острая на язык Белла.

– Мусор вынеси и сорочку смени на праздничную… – кричит вдогонку жена.

Так было в 2018 году, да и раньше было примерно то же самое. Но предновогодний вечер 31 декабря 2019 года оказался совершенно особенным.

2. Любочка

В девять вечера, в последний день уходящего года, Андрон отправился в спальню. Не успела голова коснуться подушки, как он оказался в иной реальности – среди женщин, молодых и красивых, знакомых и незнакомых. К его удивлению, все они оказались очень благосклонны к нему. Почему? Во сне Андрон задавал себе этот вопрос и не находил ответа. В молодости девушки не очень обращали на него внимания. Да и вообще он не герой женских романов, а здесь, в предновогоднем сне, получилось всё как раз наоборот: дамы улыбались ему, разговаривали с ним с удовольствием, на шутки реагировали, а некоторые даже кокетничали. Ух, как приятно, когда женщины кокетничают! Молодые и не очень, но если они красивые, то даже очень… молодые. Вот та же Люба, худая оперная певица, с блеском в глазах от скопившейся жажды любви… Далеко не молоденькая, и у неё всё нормально: покладистый муж, потакающий всем капризам супруги, двое талантливых детей, достаток, но Люба жаждет… Жаждет больших денег, большего успеха в карьере певицы и внимания поклонников своей красоты жаждет… Здоровое стремление к большему, чем Люба имеет.

Вспомнив во сне Любу, Андрон тут же увидел себя стоящим на Арбате в окружении каких-то незнакомых людей. Хотя и знакомые оказались там. Бородатый актёр Игнат, который и поёт, и пляшет, и стихи читает, да ещё и ведёт борьбу с новым режиссёром со странной фамилией Эдиков; тот откуда ни возьмись свалился в кресло главного режиссёра известного на всю страну московского театра вместо прежнего знаменитого мэтра, отправленного в почётную отставку. С лицом худым и аскетическим, похожим на лицо индийского йога без возраста, Эдик, как его прозвал Игнат, тут же завёл свои порядки в театре: кого-то из известных актёров уволил, кого-то перевёл на подряд, снял с репертуара классические спектакли, на которые годами ходили зрители, и, объявив тотальную борьбу за чистоту православия, стал выпускать на сцену голых мужиков с большими мужскими достоинствами – фальшивыми, конечно, но очень похожими на натуральные. Зритель оценил такое нововведение и повалил в театр, в особенности дамы. Не так важно, о чём эти современные эдиковские спектакли: действие порой важнее смысла. А при чём здесь чистота православия? А ни при чём! Вот это и пытался Игнат объяснить:

– Андрон, понимаешь, Эдик, он – чёрт из гоголевской «Ночи перед Рождеством». У него даже хвост есть. Никто почему-то не видит хвоста, а я вижу.

– Так давай его засунем в мешок из-под угля и утопим в проруби в Москве-реке. Эх, черти, наверно, не горят и не тонут?

– Да и прорубь не найдёшь, река-то не замёрзла. Упредил дьявол, потепление наслал на Москву, – подхватив шутку, заорал зычным баритоном Игнат на весь Арбат.

Вот тут, как по мановению волшебной палочки, и появилась Люба:

– Что шумим, мальчики? Несколько часов осталось до Нового года. Давайте гулять!

– Любочка, а я тебя только что вспоминал! Красавица ты моя, как я рад тебя видеть! Ты же знаешь, как я тебя люблю, – воскликнул Андрон, а сам подумал: «Что я несу такое? Никогда меня к тощим не влекло».

Люба подошла к Андрону и стала целовать его в губы частыми и мелкими поцелуями. А потом резко отринула от него:

– Да ты, Андрошка, лук ел! Не буду с тобой целоваться! Вот с ним – буду! – Люба указала на Игната.

– Да я сам тебя расцелую-зацелую, – Игнат подхватил Любу под руки, и они, хохоча, побежали в сторону ресторана «Прага».

Арбат вмиг опустел. Издалека доносилось: «Люба-Любочка, целую тебя в губочки…»

Андрон не успел сообразить, то ли радоваться, то ли печалиться тому, что Игнат увёл из-под носа Любу, как увидел на бесснежном Арбате женскую фигуру… Но он не заметил стоящего у стены дома мужчину в шинели старинного фасону, в цилиндре и с тростью в руке… Между тем, господин в цилиндре, постукивая тростью по мостовой, направился в сторону особняка с жёлто-голубым флагом над входом.

3. Оксана

Арбат в праздничной подсветке разноцветных огней.

Красиво. «Эх, снега не хватает, – подумал с сожалением Андрон. – И гуляющей публики нет! Куда все подевались?»

И вдруг ветер прекратился, а снег пошёл, падал он и падал, словно в известной песне. Андрон непроизвольно начал напевать строчки, которые пришли внезапно на ум:

Такого снегопада, такого снегопада
Давно не помнят здешние места,
А снег не знал и падал,
А снег не знал и падал…

Шагающая по Арбату женская фигура приблизилась к Андрону. Фигура оказалась девушкой в сапожках на высоких каблуках, в распахнутой шубке, зелёном платье с глубоким вырезом, в котором высвечивала белая полная грудь с покоящимся на ней большим жёлтым колье. Над головой девушки словно золотистое облачко парило. «Нимб?» – подумалось Андрону. Но нет, это её бело-золотые волосы взъерошились. Андрон зачарованно смотрел на это чудо. Чудеса в предновогоднюю ночь? В известной повести классика всё происходило в ночь перед Рождеством. Нет, всегда надо ожидать явления чудес, иначе они явятся, а ты не будешь готов. Даже во сне надо внимательно осматриваться вокруг, если что-то необычное происходит. Не заметил Андрон вновь появившегося под жёлто-синим флагом человека в цилиндре с тростью в руке. Вот человек взмахнул тростью, и девушка остановилась напротив Андрона. Тот перевёл взгляд с золотистого колье на лицо и опешил. Где он видел эти огромные зелёные глаза? Эти алые полные губы? Девушка посмотрела на него снисходительно, а возможно, насмешливо и пропела грудным голосом:

Заметает зима, заметает
Всё, что было до тебя…

Крупные снежинки, словно вырезанные из нежно-белой бумаги, закружились над Арбатом… Скрипка заиграла весёлую мелодию. Улица заполнилась танцующей публикой. Тощий полуголый человечек вытанцовывал, подпрыгивая на месте слишком высоко для его тонких ножек. Откуда сила в ногах, чтоб так высоко прыгать? Хотя у тонконогого сзади хвост, возможно, он и помогал ему? На перекрёстке дорог, там, где над входом в полуподвал красуется вывеска «Домашний компот», остановилась нарядная карета, запряжённая парой каурых лошадей. Усатые дядьки в тёмных кафтанах подбежали, тут же дверца кареты отворилась, на мостовую ступила дама в синем платье, расшитом золотыми нитями. Паж, высокий и гибкий, бросил ей под ноги коврик. Музыка стихла, и заполненный людьми Арбат пал ниц, только тощий человек с хвостом продолжал прыгать и кривляться, потом он засунул в рот пальцы и, растянув губы, выбросил из рта длинный-предлинный язык и стал тянуться им к даме, величаво стоящей у кареты. «Боженька мой, сама царица приехала!» – подумалось Андрону, он на какой-то миг замешкался. Как тут не замешкаться, когда встретишь на Арбате императрицу Екатерину II? Вдруг он узнал в паже самого себя… Определённо паж был очень похож на него, Андрона, из далёкой курсантской поры, только этот был в кафтане с грубыми деревянными пуговицами, а у юного Андрона был курсантский бушлат с ярко начищенными латунными. Пока думал, царица с пажом куда-то исчезла. Раздался грубый окрик:

– Что застыл как истукан? Будешь с Оксаной фотографироваться? Тысячу рублей за кадр.

Андрон оглянулся и снова увидел тощего человека, похожего на ненавистного Игнату Эдика из театра. Тот стоял почти голым в ниспадающей короткой женской юбке из белого сатина, а рядом с ним Оксана.

Сказочный снег исчез, моросил дождь.

– Ты кто? – спросил Андрон человека в юбке.

– Эдиков. У нас акция по привлечению средств для ремонта театра. Тебе скидка положена.

– Что за скидка? За что?

– Скидка на благотворительный взнос в поддержку театра. Оксана за тебя просила.

«Белиберда какая-то», – подумал Андрон во сне, но денег на благотворительность почему-то дал, хотя знал, что Эдик прохвост из прохвостов, а тот как-то очень ловко смахнул денежки в холщовый мешок.

Андрон понимал, что всё, что с ним происходит сейчас, происходит во сне. Не надо было ложиться спать перед Новым годом. Так хотелось проснуться, но как он ни пытался поднять веки, у него ничего не получалось. «Не время ещё…» – пришло к нему, и он ещё глубже погрузился в сон, как в туман. Никого вокруг, ни зги не видно… Хотя в какой-то миг ему привиделась Оксана с золотистым нимбом над головой, она стояла и умоляюще смотрела на него, Андрона, рядом с ней плясала трость с крупным набалдашником из слоновой кости… А в отдалении величественная дама вручала серебряные туфельки молодому казаку в синем кафтане… Такие знакомые персонажи! Хотя где гарантии, что всё случилось во сне? А человек в цилиндре? Кто это, если не сам Николай Васильевич? Однако… Как такое возможно, чтоб в последний день старого года автор и его герои гуляли вечером на Арбате? И при чём здесь Эдик? Неужели Эдиков является проделкой чёрта рогатого?! Или он сам и есть чёрт?

Нет, не надо ложиться спать перед Новым годом! Да и по Арбату не надо гулять вечерами, там всякая чертовщина случается как наяву, так и во сне.

Но Оксана? Уж больно хороша!

4. Наргиз

Вечер, вечер… Забылись проделки Николая Васильевича на Арбате. И Оксана исчезла в тумане воспоминаний. «Сон это был, сон…» – шептал Андрон, идя по незнакомой улице. Да что там улица, город незнакомый! Где он? В Москве ли? А может, он в Киеве? Или в Вене? Вспомнил прыгающего на Арбате тощего Эдика с тонким хвостиком, украшенным на конце кисточкой. Хотя это просто мог быть натуральный чёрт, а не Эдик из театра, где Игнат служит. «А вдруг и вправду чёрт, и он меня перенёс на другой конец света? В Америку, например?» – ужаснулся Андрон. Посмотрел на часы. Десять часов вечера 31 декабря 2019 года. Где он? Ясно, не в Америке, иначе… Хотя – что иначе? Как узнать, какое время сейчас часы показывают? Вашингтонское? Московское? Дома супруга Элеонора ждёт, дети Руслан и Белла, тёща Эльвира Дмитриевна, стол накрыт разными вкусностями. Да в конце концов ему открывать бутылку «Русского шампанского». Открыть надо с особым шиком – хлопком, но с осторожностью, чтоб в люстру пробкой не попасть! Иначе… Вот-вот, здесь это слово уместно применить.