Пётр Ершов

Закричал (от нетерпенья), Подтвердив своё веленье Быстрым взмахом кулака: «Гей!

горшочек, и снег стал таять. Вот и слышат старики – пищит что-то в горшочке под ветошкой; они к окну – глядь, а в горшочке лежит девочка, беленькая, как снежок, и кругленькая, как комок, и

Вишь, что старый хрен затеял:

Хочет жать там, где не сеял!

неслыханный в воде. В пруд дельфины завернули И на дно его нырнули, — Глядь: в пруде, под камышом, Ёрш дерётся с карасём. «Смирно! Черти б вас побрали! Вишь, содом какой подняли, Словно важные бойцы!» — Закричали им гонцы. «Ну, а вам какое дело? — Ёрш кричит дельфинам смело. — Я шутить ведь не люблю, Разом всех переколю!» — «Ох ты, вечная гуляка, И крикун, и забияка! Всё бы, дрянь, тебе гулять, Всё бы драться да кричать. Дома – нет ведь, не сидится!.. Ну да что с тобой рядиться, — Вот тебе царёв указ,

замахал. Вот он подошел к аманату, сгреб его в лапы и запустил когти

Средний сын и так и сяк, Младший вовсе был дурак. Братья сеяли пшеницу Да возили в град-столицу: Знать, столица та была Недалече от села. Там пшеницу продавали, Деньги счётом принимали И с набитою сумой Возвращалися домой. В долгом времени аль вскоре Приключилося им горе: Кто-то в поле стал ходить И пшеницу шевелить. Мужички такой печали Отродяся не видали; Стали думать да гадать — Как бы вора соглядать [1] ; Наконец себе смекнули, Чтоб стоять на карауле,

Эко диво! — все кричали. —

Мы и слыхом не слыхали,

Чтобы льзя похорошеть!