Иван Бунин

Темнел московский серый зимний день, холодно зажигался газ в  фонарях, тепло освещались витрины магазинов – и разгоралась вечерняя, освобождающаяся от дневных дел московская жизнь: гуще и  бодрей неслись извозчичьи санки,

Желтозубый старик с седой щетиной на щеках спорит с рабочим: – У вас, конечно, ничего теперь не осталось, ни Бога, ни совести, – говорит старик. – Да, не осталось. – Вы вон пятого мирных людей расстреливали. – Ишь ты! А как вы триста лет расстреливали?

следуем за  теми из шведских академиков, которые будут представлять нас и читать о  нас рефераты. Я, которому назначено говорить свою речь на банкете после раздачи премий первым, теперь

тяжело на сердце, и он хотел сидеть у

со своей обычной насмешливостью

Всего же поразительнее оказалась в  городе вакса. За всю мою жизнь не испытал я от вещей, виденных мною на  земле, – а я видел много! – такого восторга, такой радости, как на базаре в  этом городе, держа в руках коробочку ваксы. Круглая коробочка эта была из  простого лыка, но что это было за лыко и с какой несравненной художественной ловкостью была сделана из него коробочка! А самая вакса! Черная, тугая, с тусклым блеском и упоительным спиртным запахом! А потом были еще

Мы оба были богаты, здоровы, молоды и настолько хороши собой, что в  ресторанах, на концертах нас провожали взглядами.