Kitobni o'qish: «Конде Наст. Жизнь, успех и трагедия создателя империи глянца», sahifa 4

Кто хочет, пусть отстает от моды

В редакции журнала Vogue все суетятся, готовя к выпуску номер от 1 марта 1921 г., посвященный новым летним коллекциям. Мнение команды по поводу обложки, которую создал Рейнальдо Луза, разделились. Перуанский художник решил изобразить женщину, лицо и глубоко обнаженная грудь которой распадаются на два цвета: ярко-красный и черный. Кажется, только золотистый корсаж без бретелек способен отвести взгляд читателя, привлеченный томным взглядом модели… Мадлен находит эту композицию слишком схематичной, почти абстрактной. И потом, с некоторого времени она мечтает только о девственной белизне:

– Что до меня, мадам Жанна, то мне на лето хотелось бы костюм цвета слоновой кости! Что-нибудь простенькое, но элегантное. Одновременно скромное и неожиданное… Что-то, что подчеркнуло бы мои достоинства, учитывая при этом мой возраст… А также что-нибудь практичное… Что-то на любой случай…

– Вы производите на меня впечатление придирчивой клиентки. В этом случае будет не лишним посоветовать вам отложить немного денег, а потом пойти к известному кутюрье. Тогда вы будете уверены, что приобретете то, что вы действительно хотите, или получите возможность понять, почему то, о чем вы мечтаете, не соответствует вашим реальным потребностям или вашему типажу…

– Ну так представьте себе, что я ходила к известному кутюрье и не готова к повторению этой попытки!

– Могу ли я узнать, девушка, куда вы забрели?

– На улицу Камбон! К «вашей» Шанель, таланты которой вы мне так часто расхваливаете! Никогда я не испытывала такого унижения!

– И когда вы туда ходили?

– На прошлой неделе. Помните, когда я взяла отгул, чтобы сопровождать свою мать на похороны ее тети. Ну так вот, после обеда я поехала на улицу Камбон и…

– Не хотите ли вы мне сказать, что проникли в салоны одного из самых видных модельеров в Париже в разгар демонстрации новых коллекций?

– Я хотела просто посмотреть!

– Мадлен, именно в этом ваша вина!

– Ох! Успокойтесь, я ничего не видела! Едва я зашла в бутик, как какая-то церберша подошла ко мне и спросила, не пришла ли я забрать заказ. Когда я ответила, что воспользовалась свободным временем, чтобы познакомиться с последней модой, у меня спросили фамилию моей обычной продавщицы…

– Вы поразительно наивны, дитя мое! Вы разговаривали с директрисой салона, обязанность которой заключается как раз в том, чтобы убедиться, что настоящих клиентов принимают со всей обходительностью, которой они заслуживают, и чтобы у любопытствующих, праздношатающихся или у всех тех, кому этот бутик не по средствам, не возникло желания заходить туда. В начале февраля ее высокомерие по отношению к вам представляется вполне заслуженным. Позвольте мне дать вам кое-какие советы, которые будут полезны, если у вас не пропадет желание однажды обратиться к известному кутюрье. Во-первых, никогда не переступайте порог модельера, не убедившись, что у вас достаточно средств! Продавщицы и директрисы салонов – хитрые бестии, они, незаметно для вас, мгновенно смогут оценить, насколько полон ваш кошелек.

– И как, по-вашему, сколько может стоить очень простая белая туника?

– Поймите, если это касается модных бутиков, о новинках которых рассказывают в журнале Vogue, то самая дешевая юбка обойдется вам как минимум в 1 800 франков. Но должна признаться, что при такой цене выбор будет невелик. Добавлю, что ни один модный дом не продает свои вещи по таким ценам.

– Но это равняется моей двухмесячной зарплате!

– И еще… Я сказала бы, что надежнее рассчитывать на сумму в 3 000 франков, если вы хотите решиться на эту авантюру и в полной мере насладиться таким волнующим опытом! Разумеется, мы не говорим о самых утонченных туалетах или меховых манто, цена которых достигает 25 000, 30 000 или 35 000 франков…

– Еще лучше. Бывают ли более благоприятные периоды для покупок в течение года?

– Действительно, я советую вам дождаться распродаж, которые происходят дважды в год, как раз перед демонстрацией новых коллекций. Вы сможете воспользоваться скидкой до 50 % от обычной цены. Там вы найдете модели из прежних коллекций, модели, специально разработанные для заграницы, которые после демонстрации были отосланы обратно в Париж, и иногда платья, не законченные по причине неожиданного отъезда клиентки либо в случае непредвиденных обстоятельств.

– Все это, мадам Жанна, даже на распродаже стоит слишком дорого.

– Такова цена эксклюзивности и элегантности на парижский манер, Мадлен! И ради этого некоторые клиенты готовы потратить целое состояние. Как вы думаете, почему вас прогнали из салона мадемуазель Шанель?

– Судя по моему виду, у меня в кармане недостаточно денег?

– Даже если бы вы были одеты в лохмотья, с вашим красивым личиком вы выглядели бы прекрасно! Нет! Вас вытолкали потому, что вы явились на улицу Камбон во время демонстрации летней коллекции. Первые дни, даже первые недели сезона отведены для модных журналистов, торговцев из Америки или крупных европейских столиц и очень небольшого количества клиенток высокого ранга.

– А почему не для обычных клиенток?

– Дитя мое, разумеется, для того, чтобы защититься от копирования, хотя бы в первое время! Представьте, что изделия двенадцати-пятнадцати великих кутюрье, работающих в Париже, стоят миллионы, так как от фантазии модельера зависит мода в Лондоне, Нью-Йорке, Риме, Лиссабоне или Томбукту. Некоторое время тому назад Поль Пуаре решил ввести один обычай: в первые дни сезона любой, кто присутствует на дефиле, должен взять на себя обязательство еще до того, как увидит что бы то ни было, купить два платья модного дома. Это принуждение было расценено как слишком обременительное и не прижилось. Но оно объясняется очень просто. В сентябре 1913 г. Поль Пуаре в возмущении вернулся из предпринятого им путешествия в Нью-Йорк. Он обнаружил, что 7-я авеню, которую обычно называют fashion district (модный район), наполнена его творениями, на некоторых из которых даже было указано его имя, хотя он взамен не получил ни сантима. Вообразите разочарование таких клиенток, как принцесса Сан Фаустино, выложивших тысячи долларов за платье, которое они считали единственным, когда они, прогуливаясь по Центральному парку, видят на телефонистке такое же платье, купленное почти даром, за несколько баксов…

– В каком-то смысле цены, которые запрашивают в Париже, учитывают потери от контрафактной продукции, сделанной за границей…

– С тех пор все наладилось. В 1914 г., благодаря месье Ортизу и под эгидой американского издания Vogue, был создан синдикат для защиты французской высокой моды. Были подписаны коммерческие соглашения, регулирующие копирование крупными американскими фирмами отдельных оригинальных моделей. Некоторые модельеры для борьбы с контрафактом параллельно развили собственную стратегию. К примеру, Мадлен Вионне придумала не поддающийся подделке ярлык, создав бирку с собственноручной подписью, продублированной отпечатком пальца. Другие же решили использовать такие специфические и узнаваемые ткани, что любая попытка копирования привела бы к порче модели. Но если вернуться к вашему последнему замечанию, то цена, которую запрашивают в Париже, оправдана бесконечной скрупулезностью, с которой создается каждая из моделей. Посмотрите на платья от Ланвен, уникальную форму их пуговиц, качество вуали, изящную вышивку! Ни одна фирма на 7-й авеню, которая за несколько дней, должно быть, шьет сотни копий, не может соперничать с таким искусством и такой роскошью!

– Так почему же месье Ортиз, который жил в Соединенных Штатах и не был модельером, принял участие в создании синдиката французских кутюрье?

– Месье Ортиз действовал по просьбе месье Наста, доверенным лицом которого он тогда уже был, для того чтобы защищать интересы Vogue. Прежде всего было необходимо, чтобы американский журнал по-прежнему имел доступ в салоны парижских кутюрье, несмотря на угрозу, которую представляет публикация на его страницах созданных в Париже моделей. Представьте, что номер, который мы готовим сегодня и который выйдет 1 марта 1921 г., сразу, как только прибудет в Нью-Йорк, изучит вдоль и поперек множество профессионалов. На основе наших рисунков они сделают выкройки для шитья, которые буду размножены и распределены среди тысяч низкооплачиваемых работников, многие из которых – выходцы из восточных стран, чтобы они выполнили заказ в рекордные строки! Кстати, Мадлен, я могу указать вам несколько адресов, где вы сможете, не пересекая океана, недорого заказать вполне приличные наряды у портнихи. Я говорила вам об Эльетте, она живет в доме № 16 на улице Пепиньер и шьет очаровательные платья за 250 франков?

* * *

Последний вопрос останется без ответа. Вот уже несколько минут как мысли Мадлен витают где-то далеко. Ей вдруг кажется, что ее работа приобретает вес, как будто теперь от нее зависит радость миллионов женщин во всем мире, как будто между всеми ними существует какая-то тайная связь. Она чувствует себя одновременно польщенной и тронутой. Придя на работу в журнал Vogue, она независимо от себя самой оказалась в центре системы, выходящей далеко за пределы издательства, Парижа, Франции и даже Европы.

Плоды любви

Первые годы после заключения брака с Клариссой принесли Конде Насту много удовлетворения и успехов. Он процветал, занимая завидное положение в журнале Collier’s, а его зарплата продолжала расти. Его светские связи ширились, и начиная с 1903 г. благодаря своему брачному союзу он входит в священный Social Register (Светский альманах). В 1887 г. этот каталог, американский кузен европейского генеалогического справочника L’Almanach du gotha и французского светского справочника Bottin mondain, впервые поставил себе целью создать перечень уважаемых фамилий респектабельного американского общества, сотрясаемого внезапным появлением неизвестно откуда взявшихся состояний.

По прошествии некоторого времени ему пришлось считаться с теми, кто благодаря своему богатству открыл для себя двери самых старых и престижных домов. В первом издании было перечислено 5000 человек, главным образом из Нью-Йорка и Новой Англии. По мнению некоторых, это было слишком много. Автор нашумевшей статьи в New York Times, опубликованной в феврале 1892 г., считал, что в этом перечне должно значиться всего 400 человек – знаменитых Four Hundred поистине видных ньюйоркцев, исключив из него «всех тех, кто чувствовал бы себя неловко в бальном зале или чье присутствие ставило бы в неловкое положение других». Клариссу эта разборчивость не волновала, ее семья присутствовала в том и другом списке.

Наряду с этими поводами для удовлетворения счастье Наста не было безоблачным… Например, оказалось, что молодая жена не способна и десяти минут усидеть на месте, каждый месяц она желала переделывать интерьер в их квартире, расположенной между Юнион-парком и Вашингтон-парком. Каждый вечер она хотела переставлять мебель и постоянно давала советы своему мужу, как он должен делать карьеру, чтобы стать, в свою очередь, таким же блестящим, как истинный Кудер. А он, у которого не было своего мнения, которое нужно было защищать, разве он сам не был очарован тем, что газеты вежливо называли «живостью» молодой женщины?

Рождение их первенца Кудера 23 июля 1903 г., когда пара проводила свое первое лето в Такседо, одном из самых шикарных элитных поселков Соединенных Штатов, праздновали, как при русском царском дворе. Здесь были и великолепные подарки, и бесконечная череда высокопоставленных посетителей, пришедших поздравить счастливых родителей. Через полтора года, 5 января 1905 г., в Нью-Йорке у них родилась дочь Натика (любопытное имя, данное младенцу опять же по настоянию Клариссы).

Сколько счастья за такой короткий период – а для молодой матери наконец неоспоримая причина запланировать переезд! Конде последовал за своей супругой в дом № 9 на 12-й Восточной улице, неподалеку от их первого жилья (но чуть выше на Манхэттене, что было признаком восхождения по социальной лестнице). В этой более просторной квартире семейству Наст с их многочисленной челядью будет не так тесно. Кларисса и прежде всегда тратила много денег – впрочем, намного больше, чем могли бы позволить реальные доходы ее семьи, – и полагала, что будет и дальше поступать так же. Кроме того, в 27 лет она управляла командой из шести женщин, приехавших из Ирландии, Швеции и Англии, чтобы помочь ей исполнять роль матери и хозяйки дома. Потребовалось постоянное проживание не менее шести человек, чтобы выполнять требования и капризы той, которая после смерти своего отца в 1897 г. предпочла защищать своего дядю по отцовской линии, а не собственную мать в открытом противостоянии за управление наследством патриарха…

Конде Наст, всегда остававшийся прилежным учеником и примерным сыном, с тем же рвением принялся делать все возможное, чтобы поддержать образ жизни, к которому стремилась Кларисса. И ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем видеть, как его жена и дети расцветают, не зная нужды, в приятной и комфортабельной обстановке. Возможно, именно по этой причине Наст в 1905 г., несмотря на то что его профессиональное положение было крайне благоприятным, решил разнообразить свою деятельность и принял предложение вложить средства в развитие компании Home Pattern Company.

Предприятие, созданное в Нью-Йорке в сентябре 1904 г., занималось выпуском выкроек, позволявших американкам шить дома недорогую одежду. В эту область, обещавшую большую прибыль, устремились издатели женских журналов. Партнером Home Pattern Company по распространению выкроек стал журнал Ladies’ Home Journal, посвященный моде, тираж которого уже был больше миллиона экземпляров, благодаря чему он стал самым читаемым ежемесячным журналом в стране. Параллельно с этим договором франшизы предприятие продавало выкройки для шитья своими силами, издавая различные каталоги, наиболее популярными из которых были The Quarterly Style Book и The Monthly Style Book.

В обязанности Конде Наста входило привлечение рекламодателей для этих изданий. Необходимо было приложить весь его талант и призвать на помощь весь его опыт, чтобы суметь мотивировать промышленников так, чтобы они поддержали эти каталоги, которые распространялись бесплатно в универмагах и чаще всего в конечном итоге оказывались в мусорной корзине, даже не будучи открытыми.

Один стежок

– Дочка, да перестань ты вертеться!

– Но, мама, ты в третий раз снимаешь с меня мерки! Напоминаю тебе, что вечеринка завтра. Мое платье так и не будет готово вовремя…

Мадлен в отчаянии. Под предлогом «вечеринки, организованной коллегами», она получила разрешение выйти в люди без сопровождения тетушки Маргериты. На самом деле у нее свидание с Жоржем, художником с улицы Деламбра. По этому случаю мать Мадлен уже две недели, выбиваясь из сил, шьет платье, модель которого она выбрала в последнем номере журнала La Mode illustrée. Речь идет о платье из плотной голубой тафты. Однотонная, довольно широкая юбка, подол которой прикрывает щиколотку, собрана в поясе приталенным лифом. Шелковый корсаж сделан из широкой полосы драпированной ткани в форме корсета. Этот корсет соединяется с пришитой под прямым углом полосой, обнимающей плечи, и заканчивается рукавами в виде воланов из присборенной ткани. Декольте обрамляет узкая полоска сложенной вдвое ткани.

По правде говоря, Мадлен совсем не находит эту модель «шикарной», но поскольку совесть ее не чиста, то она, вместо того чтобы порицать вкус своей матери, возлагает вину на швейную машинку:

– Не кажется ли тебе, что пора поменять твою старую Peugeot на одну из моделей марки Singer? В последнем номере Vogue мы опубликовали сногсшибательную рекламу… Я тебе его принесу.

– Американская машинка? Да ты не в своем уме! Никто не переубедит меня в том, что самые лучшие машинки делают во Франции.

– Моя бедная мамочка, ты совсем отстала от жизни… У матери моей сослуживицы Сюзанны есть машинка Singer, и она от нее просто в восторге. Знаешь, во время войны американцы намного опередили Францию…

– Если хочешь, чтобы я дошила твое платье, пойди-ка расскажи об этом своему отцу. Не хочешь?

Мадлен в последний раз бросает взгляд на платье. Безусловно, оно слишком закрытое для выхода в ресторан. Что скажет Жорж?

Кларисса в Париже

Через год после рождения второго ребенка Кларисса не могла усидеть на месте. Женщина с ее достоинствами и ее ранга, полагала она, не создана для того, чтобы нянчиться с детьми. И потом, разве это не означало несправедливого отказа от ее певческого таланта, которому она посвятила в последние годы так много времени? Она убедила себя в том, что ни один другой город в мире, кроме Парижа, не может дать ей возможности раскрыться как лирической певице. Ее муж, по правде говоря, был очень занят развитием своего бизнеса, и, сожалея об этом решении, но не в силах сопротивляться, он в 1906 г. проводил жену и двоих детей в возрасте 1 года и 3 лет в Европу. В целях безопасности троих путешественников, собиравшихся пробыть там неопределенно долгое время, сопровождала няня.

В Париже Кларисса могла рассчитывать на широкую поддержку в первую очередь своих сестер. Леония, которую в семье предпочитали называть Дэзи, в 1887 г. вышла замуж за Франка Гленцера, парижского промышленника эльзасского происхождения, и тоже увлекалась музыкой, да так, что выступала в узком кругу с частными концертами, на которых ей по дружбе ассистировали Форе и Дебюсси. Но, безусловно, самой большой популярностью во Франции пользовалась Клер, старшая из сестер Кудер.

В 1891 г., связав свою судьбу с Шарлем-Огюстом де Шуазель-Бопре, она стала маркизой, а с 1909 г. будет носить титул герцогини. Американская пресса широко освещала эту франко-американскую свадьбу, лишний раз подчеркнувшую популярность союза знатного происхождения с деньгами. Маркиз де Шуазель представлялся в этих статьях то как принц, то как герцог, обладавший бесчисленными замками и предками, прославившими себя в крестовых походах. Между тем реальность была не столь блистательной.

Фамильный замок на севере Франции, о котором писали в газетах, на самом деле представлял собой поместье под названием Буа-ле-У, затерявшееся в деревенской глуши в департаменте Иль-и-Вилен, в десяти километрах к юго-западу от города Фужер, принадлежал на самом деле графу Ла Белинэ, кузену и покровителю маркиза. Что до богатства семьи Шуазель, то его никогда не существовало, и поскольку маркиз увлекался игрой, в конце века у супругов возникли первые трудности с содержанием их небольшой квартиры на улице Байар, неподалеку от Елисейских полей, а также их дополнительной резиденции в Версале. Но ведь главное – не подавать вида, не так ли?

Со стороны своих друзей Кларисса воспользовалась поддержкой герцогини де Ларошфуко, урожденной Мэтти Митчелл, американки, предложившей взять над ней шефство в свете. То есть все было готово к тому, чтобы превратить бегство Клариссы в Город света в сцену для прославления Клариссы Наст, «дочери братьев Кудер из Нью-Йорка», как она любила представляться в детстве.

Кларисса была так занята, выстраивая свою репутацию, что через некоторое время после прибытия во Францию вынуждена была отправить детей вместе с няней назад, к их отцу. Ее участие в концертах, светских вечеринках, поездках на побережье и все то будоражащее, что может предложить парижская жизнь молодой двадцативосьмилетней женщине, плохо сочеталось с положением матери семейства.

Оставшись одна в Париже, она также смогла ближе наблюдать за тем, как развивается увлечение одного первоклассного французского скульптора ее сестрой. В 1904 г., без сомнения, с намерением продать ему один имевшийся у него предмет искусства, за который он надеялся получить хорошую цену, маркиз де Шуазель близко познакомился с Роденом, известным коллекционером античных произведений искусства и живописи. Как всегда, падкая на известность маркиза тут же поспешила воспользоваться ситуацией и завязать дружбу со скульптором, находившемся в ту пору на гребне славы. Убежденная в том, что немолодой мужчина, на двадцать пять лет старше нее, не останется бесчувственным к ее очарованию, она вбила себе в голову, что станет ему абсолютно необходимой, и взяла на себя роль его импресарио, заключавшуюся в том, чтобы приводить в мастерскую на улице Медон богатых друзей, большей частью американцев, думая, что те уйдут, купив что-то на память. Клер, которая – как и ее сестра Кларисса – не имела почти никакого понятия о деньгах, внезапно утроила цены. Ну и что? Разве Роден не был президентом Международного общества скульпторов, художников и граверов?

Ее безумство обернулось таким успехом, что вскоре она похвалялась тем, что благодаря ей ежегодный доход великого человека вырос с 60 000 до 400 000 франков. То, что должно было случиться – и чего зачастую желают, – случилось: когда Кларисса в 1906 г. встретилась со своей сестрой в Париже, та вот-вот должна была стать официальной любовницей скульптора.

Кларисса могла лишь содействовать сестре. Отсутствие состояния у маркиза де Шуазеля в ее глазах было серьезным недостатком, гораздо более порицаемым, чем неверность. И потом, разве он сам не способствовал этому сближению, от которого надеялся получить обращенную в деньги выгоду?

По правде говоря, Клариссу больше беспокоило здоровье ее сестры, чем ее добродетель. Старшая из дочерей Кудер, потерявшая двоих сыновей, умерших в малолетнем возрасте, а затем перенесшая изуродовавшее ее тело кесарево сечение, положившее конец неудачно протекавшей третьей беременности, страдала от затянувшейся депрессии, сопровождавшейся продолжительными болями внизу живота. На алкоголь она смотрела как на лекарство. И поскольку беда никогда не приходит одна, у нее одновременно с этим развилась булимия, из-за чего ей после каждого приема пищи приходилось извиняться перед своими гостями… Кларисса надеялась, что связь ее сестры с Роденом смогла бы вырвать ее из оков неудачного брака и принести спасительную для ее здоровья уравновешенность, ведь, отвечая на ежедневные письма маркизы, которые она подписывала «Твоя женушка», Роден тоже призывал свою любовницу не прикасаться к водке.

1907 г. вполне соответствовал ожиданиям Клариссы: ее сестра расцветала в объятиях Родена и почти уговорила скульптора переехать в парижский отель Biron, расположенный всего в двадцати минутах ходьбы от ее дома. Кларисса же, со своей стороны, упорно занималась пением. Ее учителя, которые оплачивались втридорога, заверяли ее в постоянных успехах и, как обычно, предлагали брать дополнительные уроки. Блестящий артистический сезон в Париже доставлял ее слуху меломана истинное наслаждение, а парижские бутики наконец соответствовали ее критериям роскоши и совершенства.

Единственную тень на эту картину бросал ее муж, которой с другого берега Атлантики без конца спрашивал, когда она вернется, а также сообщал, что намерен оставить свое место в журнале Collier’s… К счастью, Конде стоил больше, чем маркиз де Шуазель, поэтому Кларисса успокоилась, когда он заверил ее, что если уволится, то ради лучшего будущего. Чтобы утихомирить своего мужа и убедить его в том, что она подумывает скоро пуститься в обратный путь, она заказала в доме Луи Виттона огромный дорожный чемодан с инициалами «К. К. Н», что означало «Кларисса Кудер Наст».

И, словно этого было недостаточно, всю зиму посылала ему свои изображения, заказанные принявшему американское гражданство люксембургскому фотографу по имени Эдвард Стайхен, входившему в круг Родена. На этих фотографиях Кларисса больше похожа на Юдифь, изображенную Климтом какими-нибудь шестью годами раньше, чем на Деву Марию, написанную в эпоху Ренессанса. У нее накрашены губы и подведены глаза, что не было принято у светских дам Парижа, на ней надето платье с блестками, глубокое декольте которого подчеркивает грудь. С томным видом она словно подтрунивает над фотографом. На безымянном пальце сверкает огромный бриллиант, напоминающий о том, что она – замужняя женщина…

Получив эти фотографии, Конде Наст отреагировал мгновенно. Он отправил в Париж мисс Ричардс, няню, вместе со своими двумя детьми с поручением убедить его супругу как можно скорее вернуться в семейное гнездышко.