Kitobni o'qish: «За гранью времени. Vita aeterna», sahifa 2

Василий Васильевич смущённо улыбнулся. Он верил в феномен Мессинга, и поэтому аргумент сработал.

Эраст Ефимович делился с Шагановым своими мыслями так просто, словно делал это каждый день с любым встречным.

– Старик Эйнштейн мне как-то написал: «Всё предопределено, каждые начало и конец, над которыми мы не имеем контроля. Это предопределено как для насекомого, так и для звезды. Люди, овощи или космическая пыль – все мы танцуем под таинственную мелодию, которую наигрывает вдалеке таинственный волынщик»³. Каково? И это слова великого материалиста!

– Вы шутите? – недоверчиво произнёс Шаганов. – Вы действительно переписывались с Альбертом Эйнштейном?

– И не только с ним одним. Вас это удивляет?

– Честно говоря, да!

– Как-нибудь я покажу вам его письма. У него были проблемы с грамматикой. А теперь! – профессор парадно посмотрел на Шаганова, вернул воротник пальто в прежнее положение и в очередной раз поправил шляпу. – Достопочтимых господ прошу встать во фрунт! Дамам оторваться от пасьянса! Официантам подать шампанское!

Василий Васильевич, прочувствовав торжественность момента, готов был встать, но, приметив озорные огоньки в глазах собеседника, лишь по-офицерски выпрямил спину и приподнял подбородок.

– Многовековая мудрость, мой дорогой друг, воплощённая в былинном эпосе, – это не нынешняя развлекательная литература, так сказать, а тайны таинств естества, когда-то распознанные нашими предками и из анналов матушки-природы извлечённые на свет Божий. Кстати, о Боге, – старик глянул в небеса, как будто собирался по-дружески подмигнуть кому-то, наблюдавшему за ними из-за тяжёлых дождевых туч. – Библия – это же по сути своей былина, я бы даже сказал, поэма о Тех Троих, кому неведома случайность, так как они знают обо всём наперёд. И не только знают, но и вершат судьбы людей через эти самые неслучайные случайности.

– Отец, и Сын, и Святой Дух? – выпалил Шаганов, почувствовав себя прилежным учеником у классной доски.

– Именно! – громогласно подтвердил старик. – Я верю в их существование, и это при том, что я учёный-материалист и принципиально придерживаюсь агностических взглядов. Нет, Те Трое – не порождение человеческой фантазии, это совершенное воплощение высшего разума, управляющего бессмертной и бесконечной системой, той, что мы называем Вселенная.

5

– А теперь снова опустимся на нашу грешную, погрязшую в человеческих пороках, распрях и ничем не объяснимом безумии Землю. Надеюсь, вы тоже, как и я, заприметили эту милую стройную рыжунью, вроде бы бесцельно прохаживающуюся по вечернему парку?

«Ещё бы не приметить, – подумал Шаганов. – Она уже три раза продефилировала, но, судя по её скучающему взгляду, брошенному на наши изрядно потрёпанные временем обличья, мы оба ей вовсе не интересны. Девушка ищет других знакомств». Но вслух не произнёс ни слова, понимая, что Эраст Ефимович в его ответе совсем не нуждается.

– Что привело её в этот парк, мы с вами не знаем и можем только догадываться. Но пусть это останется для нас тайной. У девушки грустный взгляд, возможно, какие-то ожидания, возложенные на эту прогулку, не оправдались. Она уже скромно грезит о тихом вечере, проведённом в одиночестве на диванчике, укутавшись в тёплый плед, в своей уютной малогабаритной квартирке. В данную минуту девушка движется, может быть, не к самой лучшей для неё цели по центральной аллее в направлении выхода из парка. Обратите внимание, буквально через несколько шагов её ждёт развилка дорожек.

Эраст Ефимович не спеша протёр ослепительной белизны носовым платком толстые линзы очков и, когда они снова оседлали его переносицу, продолжил своё наблюдение.

– Если она пойдёт прямо, у неё есть все шансы вскоре оказаться под любимым пледом на диване у телевизора. Если она свернёт налево, то, вполне возможно, подвыпившие парни, вольготно разместившиеся на скамейке под старым тополем, могут создать для неё нежелательные проблемы. Я лично не хочу, чтобы эта милая девушка столкнулась с такой неожиданностью. Остаётся правая аллея. Если по воле судьбы она окажется там, то через шагов тридцать-сорок поравняется с очень похожим на моего аспиранта кучерявым парнем, который, слегка прихрамывая, движется навстречу. И если он обратит на неё внимание (а она действительно заслуживает этого), то многое в жизни девушки может измениться. Вот только не могу знать – в лучшую или худшую сторону. Ведь и за оградой этого прекрасного парка всё зависит от выбора и тех самых неслучайных случайностей: если, если, если…

– Разве он прихрамывает? Не замечаю. Но посмею возразить вам. Он не обратит на неё внимания. Уж слишком они разные, чтобы стать парой, – Василий Васильевич постарался придать уверенности своему голосу.

– Как знать, как знать… – задумчиво сказал профессор и повторил произнесённое ранее загадочным тоном: – Если, если, если…

Девушка уверенно свернула направо, но, поравнявшись с молодым человеком, скользнула по нему взглядом и отвернулась. Тот, погружённый в свои мысли, прошёл мимо. Красавица оглянулась, посмотрела ему вслед, на её милом лице читалось разочарование.

На мгновение Шаганову показалось, что эти двое знакомы. Когда же они разошлись и продолжили двигаться каждый в своём направлении, писатель самодовольно хмыкнул.

А Эраст Ефимович молниеносно отреагировал на этот хмык:

– В таких делах никогда не торопитесь с выводами, молодой человек. Случайность – госпожа весьма капризная…

6

Не успел профессор закончить фразу, как тяжёлые тёмно-ультрамариновые тучи над бесформенными верхушками парковых тополей блеснули бледным светом молний, потолкались друг с другом, словно расшевеливая небесную тесноту, и лениво плеснули на землю мелким дождиком. Девушка снова бросила взгляд на удаляющегося парня. Тот, уже совершив с десяток торопливых шагов, неожиданно оглянулся и раскрыл над головой большой чёрный зонт. Молодые люди встретились взглядами.

Через мгновение укрытая под круглым пузатым куполом парочка с видом только что обвенчанных молодожёнов неспешно побрела в направлении сияющего яркими огнями города. Новый знакомый Шаганова проводил молодых людей тёплым взглядом, затем элегантным движением превратил свою трость в зонт, раскрывшийся с глухим хлопком над их головами. От звука падающих на плотную материю капель на душе стало тепло и уютно, и Василий Васильевич почувствовал приятное внутреннее желание задержаться на этом месте как можно дольше.

Профессор, будто уловив новую нотку в настроении писателя, продолжил свой эксперимент:

– С данной минуты эти двое находятся в одной лодке. Они погребут вёслами какое-то время или до конца жизни по волнам новых случайностей, многие из которых вольно или невольно будут делить пополам. Но прошу заметить, мой дорогой друг, сколько даже в этой простой ситуации неслучайных случайностей. Можете не считать, но обратить внимание на все «если». Если бы не пошёл дождь, молодой человек не раскрыл бы свой зонт. Если бы не было этого зонта, юноша ввиду своей врождённой скромности, вероятно, и не нашёл бы повода сблизиться с понравившейся ему девушкой. Она бы прошла мимо, не найдя повода сблизиться с ним, так как тоже скромна и к тому же знает себе цену. И пошёл бы каждый своей дорогой навстречу новым неожиданностям, которые предназначены ему единолично. Так что, мой дорогой друг, как ни крути, а счастье – это если, если, если…

Вместе с тем моё счастье – понятие не однозначное, ведь каждый вкладывает в него свой смысл. Для кого-то – кружка «Баварского» со свиной рулькой на ужин, а для кого-то – неделя беззаботного отдыха на Занзибаре. Но в любом случае это результат удачного выбора на развилке дорог, когда наши ожидания в той или иной мере удачно реализуются. И чем чаще эта удача сопутствует нам, тем счастливее мы чувствуем себя. Счастливый человек – удачливый путник. И, наоборот, неудачник – это тот, кто обрекает себя на несчастье, раз за разом совершая неверный выбор. Он несчастлив не потому, что не умный, ленивый или безалаберный. Отнюдь нет! Это всё вторично! Первичен выбор! И всё, что следует за данным выбором, – твой рок, твоя судьба, твоя стезя, назови как хочешь, – это то, что предписано тебе сверху ровно настолько, насколько ты заслужил вольно или невольно, что-то там выбирая.

Профессор произнёс это обыденным деловым тоном, как будто находился сейчас в своей лаборатории и проводил в присутствии желторотых практикантов привычные поднадоевшие научные манипуляции.

7

– По-вашему, выходит так: всё, что случается в нашей жизни, независимо от наполнения случившегося, кем-то предопределено? И, как ни крути, ты всё равно получишь то, что для тебя уготовано свыше? – спросил Василий Васильевич и невольно придвинулся ближе к профессору, укрываясь под раскрытым зонтом.

– Не совсем так, мой дорогой друг, свыше нам даровано право выбора. И уже за развилкой дорог нам уготованы те самые неслучайные случайности. Я уверен, что мой отец, испуская дух под толстым стволом сосны на магаданском лесоповале, очень пожалел о том, что уступил одноногому баптисту блатную должность бухгалтера в конторе.

– Но на Колыме-то, я надеюсь, он оказался не по своей воле? – Шаганов взглянул на зонт и отметил про себя, что он совершенно новый, добротный и явно не отечественного производства.

– Конечно же, не по своей! Но это был результат его выбора – ударно работать мастером литейного цеха или расти до карьерных высот по партийной линии. Он выбрал второе и обрёк себя на незавидную долю врага народа. Можно сказать, «ему не повезло» или «удача отвернулась от него». Но что такое удача? Это и есть выбор, в результате которого ты оказываешься в нужное время в нужном месте.

Я в этом плане удачливый человек. За все страдания, перенесённые моими предками, мне дарована долгая и счастливая жизнь. Мой выбор неизменно имеет желаемый результат. У меня есть любящая и верная жена. Согласитесь, так везёт далеко не каждому, точнее, подавляющему меньшинству. Её борщи и пельмени шедевральны! К тому же она талантливый учёный. Я обязательно приглашу вас к нам в гости в «пельменный выходной». Но готовьтесь внимательно слушать её бредни о популярной теории замедления времени.

Шаганов сглотнул слюну. Он любил пельмени и уже жаждал оказаться в профессорской квартире в кругу идеальной семьи, даже через пытку теорией замедления времени. А Эраст Ефимович, озаряя окружающую дождливую морось своей лучезарной улыбкой, продолжил:

– НИИ, который я долгое время возглавляю, – это моя вторая семья. Я люблю свою работу, и она любит меня. Остаётся только одно – жить и этой жизни радоваться. Эх, если бы знать, сколько мне ещё отмерено, чтобы не плодить невыполнимых планов.

Его улыбка потеряла свой благостный свет, но через мгновение снова залучезарила.

– Не подумайте, что моя долгая жизнь – результат каких-то опытов или унаследованные от предков гены. Ничего подобного! Это обычное везение, тот самый случай… И это везение меня иногда пугает. «Не может быть, чтобы человеку непрерывно везло», – иногда говорю я себе. Конечно, чтобы мои откровения не вызвали у вас сомнений, признаюсь, что мелкие неприятности иногда случаются, к примеру, внезапное обострение артроза или жирное пятно на новом галстуке. Но эти случайности меня даже не расстраивают.

Шаганов с грустью слушал своего нового знакомого. Василий Васильевич считал себя классическим неудачником – и в жизни, и в творчестве. Ему вдруг показалось, что если его дружба с профессором Пантелеевым продолжится, то госпожа удача, принадлежащая этому невероятно успешному человеку, обязательно коснётся и его.

Тем временем Эраст Ефимович продолжил свои откровения:

– Потребности мои с каждым днём становятся всё скромнее и незамысловатее. Проснуться в моём возрасте – уже большая удача. Этого я и желаю себе каждый вечер, укладываясь почивать. Ни спокойной ночи, ни добрых сновидений, а только одного – проснуться утром и прожить для чего-то дарованный мне ещё один день. Призна́юсь, днём сегодняшним я вполне доволен, ведь он подарил не только тёплую погоду с любимым дождём, но и утреннее общение с нашим дворником и по совместительству народным поэтом Альбертом Францевичем Кузиным, близким другом вездесущего Бахуса, почитателем великого Петрарки, человеком образованным, редчайшим интеллектуалом и прекрасным собеседником. Но самое важное моё приобретение – зарождение дружеских отношений с личностью далеко не ординарной, безусловно, талантливой, неустанно ищущей истину в бездне абсурда и бессмыслицы. Вершителем судеб!

Шаганов сразу и не сообразил, что речь идёт о нём, но профессор, заметив замешательство на его лице, молниеносно расставил акценты:

– Да, да, молодой человек! Это всё о вас! Я благодарю судьбу за нашу встречу. Уверен, что и старый выживший из ума профессор не принёс вам особых неудобств и может рассчитывать на продолжение знакомства.

Василий Васильевич снова не успел ответить. Эраст Ефимович в уже полюбившейся ему манере безостановочного монолога, словно с учебной кафедры, продолжил фонтанировать соображениями из теории неслучайных случайностей:

– Даже страшно представить, мой дорогой друг, что наша встреча могла бы не состояться. Для этого мне достаточно было, согласно своему обычному распорядку, выдвинуться на прогулку часом позже или хотя бы присесть на другую скамейку, допустим, вон ту, что еле видна в конце аллеи под старым ветвистым клёном.

– Почему же вы этого не сделали? – поинтересовался Василий Васильевич.

– Всё банально просто. В сегодняшнем вечернем телеэфире – прямая трансляция футбольного матча Лиги чемпионов. Буду болеть за «Валенсию». Вот и решил вопреки традиции прогуляться пораньше. А эту скамейку я облюбовал очень давно. Мы на ней прошлым летом с моим соседом Аристархом Амвросиевичем Гусевым, царствие ему небесное, каждый день состязались в шахматных баталиях. Эх, видели бы вы гамбит Кохрена в моём исполнении!

Добрый взгляд Эраста Ефимовича заиграл яркими шкодливыми искорками, и старик показался Шаганову ещё моложе. Писатель улыбнулся в ответ и сразу получил очередную порцию откровений:

– Мне по душе эта скамья ввиду её удобного расположения: сверху – густая тенистая акация, а перед глазами – развилка в виде трёх аллей. С этого места открывается прекрасный обзор людской суеты и людского выбора: прямо, направо, налево, прямо, направо, налево… У каждого свой выбор, своя стезя, своя судьба.

Выбор, выбор! Мы постоянно выбираем, следуя изо дня в день по дорогам случайностей! При этом сам случай влияет на наш выбор для чего-то великого. Вы знали, что основатель ордена иезуитов Игнатий Лойола⁴ создал это могущественное сообщество единоверцев благодаря случаю?

Шаганов этого, конечно же, не знал. Удовлетворённый его беспомощным молчанием Эраст Ефимович продолжил:

– Тринадцатый ребёнок в семье, он не мог рассчитывать даже на мизерную долю отцовского наследства. Ему оставалось искать удачу на военном или духовном поприще. Выбрав первое, Лойола в одном из боёв вскоре был ранен в обе ноги. Прикованный к постели развлекал себя чтением религиозной литературы, в результате чего уверовал в своё сверхъестественное предназначение. Всего лишь случайное ранение – и мир потерял, может быть, талантливого полководца, но однозначно познал гениального авантюриста и обрёл его воистину бессмертное творение, живущее и поныне. Вот он, случай, повлиявший на выбор!

Лишь в двух природных необходимостях нам право выбора не дано – в нашем рождении на свет и естественном уходе в мир иной. Сии великие таинства пока подвластны лишь Тем Троим. Но это пока…

После многозначительного «пока» старик умолк и снова устремил взгляд поверх деревьев, в серое дождливое небо, будто там, за тяжёлыми свинцовыми тучами, он высматривал Тех Троих. Заметив, что дождь прекратился, он бережно закрыл зонт, вернув его снова в состояние трости, потом опять старательно протёр носовым платком линзы очков, в очередной раз поправил и без того идеально восседавшую на голове шляпу и, наконец, повернулся к собеседнику лицом.

– Так что наша встреча, мой дорогой друг, – результат моего выбора. Поверьте, я никоим образом не умаляю ваш выбор. Без него бы я сейчас сидел на этой скамейке в одиночестве.

Любая встреча – преднамеренная или случайная, как у нас, – результат выбора двоих человек или более. Провиде́ние сводит их воедино не ради забавы, а для чего-то заметного, может быть, даже важного или великого. Очень надеюсь, что и наше знакомство будет иметь заметное продолжение. Во всяком случае, я рад вам. Очень надеюсь на то, что и вы не жалеете потраченного на меня времени.

– Нисколько, – незамедлительно ответил Василий Васильевич, опустил взгляд на часы и не поверил своим глазам: прошла вечность с момента их встречи! Внимательный профессор заметил этот мимолётный взгляд, брошенный на фосфоресцирующие в сумерках стрелки.

– Вы правы, пора прощаться. Футбольный матч начнётся через четверть часа. Надеюсь на такую же тёплую встречу завтра вечером, если случаю это будет угодно. Но выбор всегда за нами. Поверьте, мы найдём о чём поговорить.

Профессор, по-родственному опираясь на плечо Шаганова, с трудом оторвался от скамейки и замер на месте, близоруко оглядываясь по сторонам. Василий Васильевич из чувства солидарности покинул насиженное место и стал рядом. Пантелеев даже с учётом шляпы оказался на полголовы его ниже.

– Вот думаю, какой аллеей мне выдвинуться домой. Их три, и на каждой свои случайности.

– Идите тем путём, который короче других, – попытался подсказать Шаганов. – По-моему, это самое верное решение. Дома вас ждёт футбол, домашний уют и приготовленный заботливой женой ужин.

– Не берите на себя неблагодарную роль провидца, мой дорогой друг. Помните – об этом знают только Те Трое. И в данную минуту я знаю лишь одно. То, что я хочу с вами встретиться снова! Завтра в это же время на этой же скамейке. Прошу не опаздывать! – с тоном лектора произнёс он и на прощание бросил: – Но не будем смешить Всевышнего, посвящая его в наши планы…

Шаганов долго смотрел ему вслед, желая этому странному, но, безусловно, неординарному и талантливому человеку благополучно добраться до дома и провести вечер так, как тот задумал.

Небо очистилось от туч, дождь больше не намечался. Только усилившийся ветер, озорничая, сбрасывал с густых крон деревьев крупные капли воды на траву, асфальт и редких прохожих.

Из дневника поручика Петра Аркадьевича Перова

Петропавловская крепость, 11 марта 1827 года

С великим сожалением и болью в душе узнал сегодня из письма Насти, или, вернее будет сказать, княжны Анастасии Ильиничны Тумановой, суженой моей, что она таковой уже для меня не является. Не скрою, что с трепетом в душе ждал этого известия, но всё же надеялся, что оно не придёт, хоть по-иному и быть не могло. Наказанный Всевышним Правителем и державной властью бунтарь – не ровня светской красавице, звезде бомонда и дочери высокопоставленного чиновника.

Голубушка моя! Знаю от маменьки, что батюшка Ваш ещё боле повысился при Дворе, то и есть причина Вашего отречения от меня – вечно Вашего покорного раба.

Я прощаю Вас! И слова худого о Вас, голубушка, никогда не промолвлю! И вы будьте милосердны ко мне, простите, ради Христа, за принесённые страдания! Да дарует Вам Всевышний бескрайнее счастье с Вашим новым избранником. Насколько мне ведомо, он человек достойный и к тому же высокого сословия. А я продолжаю любить Вас с не меньшей страстью, хоть уже и без надежды. И даже если было бы мне дозволено свыше каким-то чудом жить бесконечно, то, не задумываясь, отдал бы Вам каждую кроху своего земного бытия, а иначе не вижу в нём никакого смысла.

Некогда питавшая меня верой в завтрашний день жажда жить в исстрадавшейся груди иссякла и уже совсем не ощущается.

Завтра этапом с сотней таких же, как я, несчастных, отправят меня на прежнее место моей службы – крепость на Березине. Вот только стены её уже не будут как прежде родными мне, как не может быть родным острог для кандальника. Одно лишь желание – хоть мельком увидеть стариков моих и сестрицу Глафирушку, перед тем как отправиться в адово чистилище. Так Богу, значит, угодно – теплит жизненные силы в моём бренном теле.

Глава 2
Неудачник Вася Шаганов

Если бы начинающий юный писатель Вася Шаганов не посвятил свой первый рассказ с немудрёным названием «О любви» однокласснице Эле и если бы после его публикации в популярном молодёжном журнале «Смена» красивая Элеонора Наумкина не обратила внимания на автора этой, по её определению, «милой баечки», вероятно, жизненный путь автора был бы иным – более удачливым, более светлым и сполна насыщенным многими добрыми событиями. Но что случилось, то случилось.

Ещё в школе парень понял, что обречён дальнейшую жизнь влачить жалкое существование классического неудачника. Конечно же, всё познаётся в сравнении. А Василия было с кем сравнивать. Удачливый во всём брат-близнец Алёшка был всегда рядом. Контраст между ними бросался в глаза даже самому ненаблюдательному болвану.

– Эх, братики, – иногда, будучи в состоянии вечернего подпития, говорил им отец Василий Григорьевич, простой литейщик, передовик производства. – До чего же вы одинаковые! И до чего же вы разные!

Алёшка после этих слов неизменно улыбался, а Вася хмурился. Он хотел во всём походить на брата – не только лицом, но и характером. Однако абсолютное сходство было априори невозможно, а к старшим классам их, наконец, стали различать одноклассники – вечного весельчака Алика и серого угрюмыша Васю.

И та самая Эля – героиня Васиного рассказа – всегда тянулась к его брату, но всё изменилось после публикации в журнале, когда эта неприступная для всех красавица поцеловала при всём классе не балагура Алёшку, а его, скромнягу Васю. Тогда он понял, что тоже достоин счастья.

Он даже изменился внешне: из вечно угрюмого отрока с потухшим, уткнутым в пол взглядом волшебно преобразился в лучезарного симпатягу. Теперь их с братом различали с трудом. Пользуясь этим, братья делили сдачу выпускных экзаменов на двоих, в результате чего и хорошист Лёшка, и троечник Вася отчитались за весь школьный курс на отлично.

Парень сиял от счастья, когда прибыл на выпускной бал, трепетно держа за руку Элю – мечту каждого одноклассника, и ловил на себе завидущие взгляды мужской части гостей, находившихся в огромном спортивном зале, украшенном разноцветными шарами и плакатом с надписью «В добрый путь!».

Не сговариваясь, Вася и Эля выбрали для поступления московские вузы: она – ГИТИС, он – литературный институт. Жили вместе в крохотной съёмной квартирке на Хитровке, которую юноша оплачивал, подрабатывая по ночам и в выходные водителем хлебовозки. Пара поженилась на втором курсе. Благодаря усилиям состоятельных Элиных родителей свадьбу сыграли в Минске в одном из лучших ресторанов. Брат Алексей приехал на торжество из Новосибирска, где учился в военном училище. С ним была симпатичная девушка Маша, которую он всей немногочисленной родне представил как будущую жену, на что Маша скромно улыбалась, стреляла в Алёшку голубым взглядом и еле слышно произносила: «Это мы ещё посмотрим». Вскоре и они поженились, но на свадьбу никого не позвали, потому что Алексей по распределению попал служить в Забайкалье, и Маша как верная жена офицера последовала за ним. В письме родителям (брату он не писал) Лёшка обещал собрать всех за свадебным столом в первом же отпуске, но приехал только через пять лет на похороны отца. Маша осталась в Чите с новорождёнными близнецами. Василий увидел её, только когда семья Алексея прилетела в Белоруссию к новому месту службы главы семейства. К тому времени майор Шаганов окончил высшие курсы военной контрразведки и успешно пошёл вверх по карьерной лестнице.

Василию тоже было чем похвастать. Он издал несколько сборников рассказов, а на счету его жены, актрисы Эльвиры Шагановой, был не один десяток ролей на сцене столичного драматического театра. Детей они так и не завели и были по уши погружены в свою любимую работу, постепенно отдаляясь друг от друга.

Мама Василия и Алексея ненадолго пережила мужа и, уйдя в мир иной после тяжёлой болезни, оставила братьям в наследство крохотную двушку на бульваре Толбухина, где и проживала сейчас творческая чета Шагановых. Ту долгожданную семейную встречу Василий Васильевич запечатлел в своей памяти как одно из самых тёплых воспоминаний, словно чувствовал, что эти счастливые мгновения уже никогда не повторятся. Брат вихрем ворвался в их тусклую однообразную жизнь – и в вечно безмолвном жилище в этот вечер стало шумно. Эльвира отнеслась к нежданным гостям холодно (в качестве желанных гостей она воспринимала только свою высокочинную родню и многочисленных подруг), а Василий был по-настоящему счастлив.

Как только накормленные всем, что было на столе, близнецы Славик и Владик без чувств свалились на приготовленное им на полу в гостиной лежбище, а женщины удалились на кухню мыть посуду, братья Шагановы вышли перекурить на балкон. Они впервые за весь день остались наедине друг с другом, а это значило, что, наконец, можно поговорить о сокровенном без стеснения и притворства, как когда-то давно, по-братски.

Но это откровение для Василия было неожиданно острым и больно задело его ранимую душу, и без того измученную внутренними противоречиями.

– У тебя, брат, со зрением всё в порядке? – спросил Алексей, глубоко затягивая дым сигареты.

Василий сразу понял, о ком пойдёт речь, и внутренне напрягся. Вслух же ответил коротко:

– Не жалуюсь…

– А ты изыщи в своём писательском графике часок-другой и сходи к окулисту! Пусть он тебе резкость наведёт. Может, тогда внимательнее рассмотришь своё ближайшее окружение! – Брат снова пыхнул сигаретой, уколол Василия острым взглядом и, давая понять, что отпираться перед ним бесполезно (всё же контрразведчик с опытом), резанул наотмашь: – Меня не проведёшь!

А Василий и не собирался отпираться, но и говорить ничего не хотел. Зачем говорить, когда и так всё ясно без слов.

– Одно тебе скажу, брат: таких пустых глаз, как у твоей благоверной, я давно не видел. Она за весь вечер произнесла одну фразу: «Хочу к морю». Не твоя она и ты уже не её! Зачем мучаетесь друг с другом?! Жизнь-то одна, но, если бы она длилась триста лет, не стоит даже часть её тратить на бесполезное. Знаешь, что мне Маша шепнула после оценки обстановки в вашей семье? И это при том, что моя жёнушка – человек совершенно не наблюдательный. Она щекотнула моё ухо короткой, но очень ёмкой фразой: «Они чужие!»

Слова брата Василий вспомнил тогда, когда захлопнулась дверь за ушедшей к другому женой.

– Я не хочу жить с неудачником! – таким был её прощальный вердикт на фоне упакованных чемоданов.

– Какой же я неудачник? – вяло возразил Шаганов. – Я достиг в жизни всего, о чём мечтал.

– Сними розовые очки, Шаганов! Посмотри вокруг! Ты об этом мечтал?! Об этой задрипанной двушке с холодильником ЗИЛ? О столетнем письменном столе в спальне, за которым ты живёшь? О дешёвых платьях на твоей красивой жене и бюджетном отдыхе в санатории «Рассвет»? Или ты ослеп, Шаганов, от своей безостановочной дешёвой писанины?

Муж молча слушал жену и вспоминал недавний разговор с братом. Прав был Лёшка, действительно ослеп… Ежедневно общаясь со своими литературными героями, не видел, что происходит у него под носом.

Когда он выглянул в распахнутое окно, то сразу заметил припаркованный у подъезда новенький жигулёнок и узнал в курящем рядом статном седовласом мужчине Аркадия Дружина – ведущего актёра драматического театра, в котором работала Эля. Со слов жены, Дружин был «талантищем, каких свет не видывал, и мужчиной олимпийской красоты». Шаганов мысленно пожелал Элеоноре удобно устроиться на новом месте и продолжил начатую утром работу над очередной повестью. Однако бурную деятельность он только изображал перед уходящей женой, которая всё никак не уходила, бестолково топталась в прихожей и что-то возбуждённо говорила, словно оправдывала свой уход. Чувствовалось, что она готовила свою речь, но произносила её взволнованно, сумбурно и чересчур театрально, как будто играла роль на сцене перед восхищёнными почитателями её таланта.

– Что же ты столько времени терпела неудачника, как будто Господом тебе даровано триста лет жития? – неожиданно вырвалось у Василия.

– А я надеялась, что ты когда-нибудь прозреешь! Но чуда не случилось! Придётся оставшиеся столетия прожить без тебя! Ах, какая утрата!

Эля схватила за ручку громадный чемодан, но, не осилив его вес, беспомощно посмотрела на мужа. А он не сдвинулся с места и спокойным, холодным тоном произнёс:

– Ты ошибаешься, я прозрел. И, слава Богу, это случилось не через триста лет…