Kitobni o'qish: «Мельница времени», sahifa 12
Глава IX
Счастливое превращение, губительная дымка и коварные забавы
Впереди чуть посветлело. Стало понятно, что лес заканчивается. У крайних деревьев все остановились. Речные девы, чтобы ненароком не спровоцировать девочку на ответные слова прощались, молча: прижимали к себе, трепали по плечу, гладили по голове. А потом разом истекли в землю. Катя немного постояла и вышла на простор.
Невидимые пока солнечные лучи окрасили край небосклона нежным розовым цветом. Пышное луговое разнотравье было усеяно обильными гроздьями росы. От нее в сторону грядущего солнца в трепетном стремлении уже потянулись утонченные нити прозрачного тумана. Кругом расстилалась предутренняя благодать.
«Хорошо, что рано еще, никто навстречу не попадается. Так спокойнее идти будет, – думала по пути девочка. – А вот интересно с этим платком получается. Как с бабушкиной молчальной водой, на которой тесто для праздничного пирога замешивают. Стоит хоть какой-нибудь звук произнести, и чудодейственные силы разом утрачиваются».
Она миновала половину луга, как вдруг в нескольких шагах перед ней почва … буквально взорвалась! Комья земли и пучки трав разлетелись далеко в стороны. Из образовавшейся, как после падения снаряда, воронки выскочило отвратительное существо. На бледном безбровом лице под тяжелыми набухшими веками злобно пылали белесые, как у вареной рыбы, глаза. Шишковатый лысый череп был увенчан обручем из драгоценных камней.
Озем раскинул руки в стороны, скрючил пальцы и, стараясь напугать как можно сильнее, громко завопил:
– А-а-а-а-а!!!
Все произошло так быстро и неожиданно, что Катя мгновенно остолбенела. Только и могла, что неподвижно стоять и хлопать глазами. Наверное, Озем рассчитывал, что она от страха закричит и тем самым нарушит молчание. Видя, что его надежды не оправдались, он протянул руки по направлению к девочке, произвел в воздухе царапающие движения и снова заголосил:
– А-а-а!
Но теперь это вышло у него как-то неуверенно и тем более не страшно. Он скривился и начал выбираться из провала, не спуская с девочки буравящего взгляда. Неизвестно, какую бы гадость Озем придумал еще, но в этот миг взошло солнце. Лучи дружно хлынули вверх.
Отразившись от хрустальной тверди небесного купола, они пали на землю и потекли в разные стороны. Их движение было плавным и неспешным, чтобы не огорошить все сущее резкой яркой вспышкой, а дать возможность пробудиться в неге и благодушии. Так обычно делают любящие родители, поднимая ребенка в детский сад. Не внезапным окриком, а ласковым мурлыканьем и нежными поцелуями в щечку и носик.
Что, неужели не пробовали?! Уверяю, в таком случае ребенок будет встречать вас неизменной улыбкой, радостно тянуть к вам руки и сохранять хорошее настроение целый день. А что может быть для родителей важнее, чем это?
Неожиданно лучи замерли. Прямо под ними посредине луга творилось форменное безобразие, нарушающее общую гармонию. Они переглянулись и, не сговариваясь, ринулись вниз. Их подзатыльник был таким смачным, что сверкающий обруч соскользнул с бугристой макушки Озема на нос. А сам он в мгновение ока канул. Разбросанные пласты почвы тут же заняли свое привычное место и затянулись травой.
Лучи, подбадривая, подмигнули девочке и вновь воспарили. Та с облегчением вздохнула, благодарно помахала им рукой и продолжила путь.
Скоро она достигла реки и в задумчивости остановилась. Теперь-то что делать? Позвать нельзя. Значит, стоять и ждать? А вдруг они только к вечеру выйдут? Так весь день впустую пройдет. У нее же их, этих дней, почти не осталось совсем!
Но не успела она погрузиться в свои сомнения, как ворота деревеньки настежь распахнулись, и из них высыпали жители. Словно они только и делали, что ночь напролет стояли перед ними и с нетерпением ждали. Все без исключения, и стар, и млад, оживленно жестикулируя, устремились к реке. Впереди огромными шагами мчался Михайло. Достигнув берега, он прыгнул в лодку и мощно оттолкнулся веслом. Суденышко полетело так стремительно, что прошло всего ничего, как оно пересекло русло.
Выскочив на влажную песчаную кромку, Михайло обхватил девочку своими огромными ручищами и принялся радостно обнимать.
– Ну, наконец-то! – облегченно причитал он. – Ты как вчера вечером не объявилась, мы извелись все! Сто раз пожалели, что в лес идти уговорили! Прости уж нас, пожалуйста, непутевых! Совсем горе разум затмило!
Катя в ответ улыбнулась.
– Ты что молчишь-то?! – всполошился Михайло. – Аль стряслось что непоправимое?! Век себе не прощу! Хоть словечко вымолви, не томи!
В глазах этого огромного сильного человека начало появляться растущее беспокойство. Девочка погладила его руку и жестами постаралась объяснить, что пора переправляться на другой берег.
– Ох, ты! – он округлил глаза и перешел на шепот. – Неужто тайна, какая?! Вот это да! Ну, пошли, пошли, усаживайся скорее!
Даже издалека на лицах жителей отчетливо читались смешанные чувства, надежда и отчаяние. Неужели желанное сбудется?! Или все понапрасну было?!
Когда выбрались на берег, они сгрудились вокруг и замерли в напряженном ожидании. Не успела девочка сделать и пары шагов, как толпа подалась в стороны, и из нее стремительно выбежала Дуняша. Она задрала мохнатую голову и, заглядывая в глаза, затормошила Катю за руку.
– Ну что, как?! Все исполнила, как наказывали?! Получилось?! Мы снова в детей обернемся?! – зазвенела она взволнованным голоском.
Катя согласно закивала.
Дуняша испуганно обернулась и чуть не плача обратилась к отцу:
– Тятенька, тятенька, она не говорит совсем! Ее что, околдовали в лесу?! Как же быть-то теперь?! Она ж подружка моя! Так за нас пострадала?!
Катя приложила палец к губам – молчи, мол, пока, – и подтолкнула Дуняшу к воротам, давая понять, что нужно скорее войти внутрь. Остальные гурьбой последовали за ними.
Крепкие засовы за их спинами замкнулись, и девочка, памятуя наставления Дуба, собралась, было, открыть рот, как ее плечи сжали мощные руки и развернули. Перед ней на корточках сидел Степан и нацеливал свою правую кисть в ее направлении. Большим пальцем он подогнул средний и безымянный, а указательный и мизинец выставил наружу.
«Это еще что такое?! – мысленно запротестовала Катя. – В «козу» со мной, как с ребенком, вдруг играть вздумал?! Идет коза рогатая за малыми ребятами; забодаю, забодаю, забодаю! Совсем, что ли?!».
Она попыталась высвободиться, но тот с серьезным видом погрозил ей пальцем и принялся выводить «козой» замысловатую фигуру наподобие английской буквы «зет». Он провел в воздухе горизонтальную линию от ее правого плеча к левому, потом по диагонали через сердце к печени и поперек живота – снова горизонтальную. То же самое было проделано на уровне лица и повторялось три раза. Затем Степан резко встряхнул руку, будто освободил ее от какой-то налипшей темной энергии и трижды плюнул в то место на земле. И лишь после этого отпустил Катю и широко улыбнулся. Все с облегчением вздохнули и тоже заулыбались.
Догадавшись, что непонятная для нее, но какая-то обязательная процедура завершилась, девочка бодро заговорила:
– Вот платок. Накиньте его поочередно на голову каждому ребенку и произнесите «так тому и бать». Дуб заверил, что все свершится.
Степан взглянул на Михайло и сказал:
– Ты – старшина. Тебе и зачин делать.
Тот взял ткань, покрыл ею голову дочери и принялся произносить заветные слова. Все неотрывно следили за его движениями и беззвучно шевелили губами, словно помогали в этом трудном начале. Так им хотелось благополучного разрешения дела!
Платок спал, Берендеи застыли в немом ожидании. Некоторое время ничего не происходило. Общее напряжение стало расти, люди начали недоуменно переглядываться.
«Неужели я что-то не так сделала, перепутала?!», – заволновалась Катя.
Но только отчаяние было готово овладеть ею, как … Никто не успел даже глазом моргнуть! Р-раз – и перед ними уже стояла прежняя улыбающаяся Дуняша!
Вокруг мигом воцарилось оживление. Платок трепетно передавали из рук в руки, покрывали одного ребенка за другим. Вот Егорка подмигнул хитрым глазом, вот колыхнула тугой косой девочка из соседнего с Михайло дома. Потом – еще и еще, пока, наконец, все дети не приняли человеческий облик.
К воссиявшему в небесах светилу вознесся общий восторженный возглас. Берендеи со всех сторон бросились к Кате. Так крепко и искренне ее не обнимали никогда! Разве что бесконечно любящие мама и папа, когда радовались ее маленьким детским победам. Или просто так, потому что очень соскучились.
Когда восторги немного улеглись, все отправились на просторный двор старшины послушать девочку. Та, несмотря на чудовищную усталость, после бессонной ночи и перенесенных переживаний уселась в тени навеса и начала рассказывать. Правда, без многих подробностей, чтобы сэкономить время и силы. Но даже скупого изложения событий было достаточно для того, чтобы Берендеи чуть ли не ежеминутно вскидывали брови, отчаянно жестикулировали и повторяли:
– Мать честная ..! Да неужто ..?! Ну уж прям ..! Как же ж так ..?! Ах, ты, чтоб им ..! Знали б, ни в жизнь ..!
После повествования потрясенный Михайло поднялся, расцеловал девочку и произнес:
– Думали, просто сходить нужно да попросить. А ты из-за нас такого натерпелась! Проси, чего хочешь!
– Мне бы поспать немного, – тихо сказала Катя, чувствуя, что ее вот-вот сморит.
Марфа всплеснула руками и засуетилась.
– Конечно, конечно, – извиняющимся голосом заговорила она. – Ты уж прости нас за простоту, больно не терпелось послушать. Ложись, ложись. Вот здесь в теньке покойно будет.
И выразительно глянула на мужа.
Тот придал голосу басовитость и громко объявил:
– До пробуждения спасительницы нашей, чтобы – ни звука! Ни-ни!
– Только вы меня обязательно через два часа разбудите, пожалуйста. А то времени совсем не осталось, – сказала Катя и мгновенно уснула.
Кто-то нежно коснулся плеча и затеребил его. Девочка открыла глаза. Над ней склонилась Марфа.
– Ты просила разбудить тебя, – шепотом, будто Катя еще спала, произнесла та. – Или еще поспишь?
– Нет, нет, – отрицательно закрутила головой девочка, – спасибо. Мне уже пора.
Только она зашевелилась, как послышался голос Дуняши.
– Мамонька, теперь-то уж можно?! – с нетерпением воскликнула она.
Катя обернулась в ту сторону. Около сарая расположились ребята, напоминая стайку нахохлившихся воробьев.
– Ждут, когда им резвиться разрешат, – пояснила женщина. – Два часа просидели, не шелохнувшись, – и махнула рукой. – Можно!
Дети с радостным визгом сорвались с места и обступили Катю.
– Мы теперь в тебя играть будем! – выпалила Дуняша. – Как ты с болотниками билась! Чур, я – Катя! А ты, Егорка, Багник!
– Даже вовсе на него не похож, – насупился мальчонка. – У меня брюха такого нет.
– Тогда будешь Аржавенником! А я тебя побеждать стану! – нашлась девочка. – И не спорь! А то игру разладишь!
– Ладно, – вздохнул тот. – Только потом поменяемся.
– Неужто девчонку станешь изображать?! – засмеялась Дуняша.
– Ну-у, – смутился Егорка, – могу Дуб, например. Или Ендаря хотя бы.
Уговорившись, ребятня дружно бросилась на улицу. Подошли Михайло со Степаном.
– Мы тебе решили сопровождающих дать, – сказал старшина.
– Ой, нет, спасибо, – возразила девочка. – И дальше ворот не провожайте, пожалуйста. Мне так надо.
Мужчины недоуменно переглянулись, но спорить не стали.
– А скажите, – немного помолчав, обратилась она к Степану, – после моего возвращения из леса вы зачем «козу» делали? Играли, что ли?
– Какую козу?! – не понял тот.
– Ну, вот так пальцы сгибали, – показала девочка.
– Что ты, милая! – охнул Степан. – Наисильнейший магический жест, от предков унаследованный, таким словом называешь! Это ж первейшее средство от сглаза и порчи всяческой! В самый раз после болот пришелся! Сразу очистилась и заговорила!
Катя не стала расстраивать добряка Степана по поводу обретения речи, а только сказала:
– Ну что идемте?
Все пошли к околице. У ворот их поджидали кот и конь.
– Мы с тобой пойдем, – выступил вперед Баюн.
– Не стоит вам этого делать, – вымолвила Катя. – Лучше здесь оставайтесь. Поживете, среди людей обвыкнетесь. Постепенно молва добрая окрест покатится. О том, что не служите больше ни Яге, ни Кощею. Вот тогда по другим весям и пойдете безбоязненно. А сейчас не надо. Вдруг кто по незнанию да с испуга охоту на вас устроит или еще что-нибудь похуже придумает.
Баюн и Яр, молча, опустили головы. Было видно, что они согласны с доводами девочки, но все же испытывали неловкость. Катя обняла каждого и вышла за околицу.
Дойдя до реки, она уселась на берегу и прислушалась. Пели птицы, шелестела трава, плескалась рыба. Но того, что было нужно, не доносилось. Через некоторое время речная гладь перед ней забурлила, и сквозь нее проступили глаза Бродницы.
– Ты снова, зачем сюда припожаловала? – долетел приглушенный толщей воды голос.
– Прошлой ночью здесь звук необычный был. Он мне очень нужен, – пояснила девочка.
Тут подплыла Плюскона, и Бродница обратилась к ней:
– Сестра! Ты ночью ничего особенного не слышала?
– Да нет вроде, – ответила та. – Река журчала, как обычно. Хотя, стой! Оружие еще бряцало, когда мы войско собирали.
И обратилась к Кате:
– Сплавать за щитом и копьем, постучать ими друг о друга? Тот звук и появится.
– Нет, это не подойдет, – сказала девочка и вздохнула. – Я надеялась, что ваша речка сама по себе переливчато журчит. Так, как я слышала перед лесом Яги там, где Полканы и Песьеголовцы обитают.
– Тю! – присвистнула Бродница. – В тех местах столько рек и речушек, что ходить, не переходить, искать, не переискать!
– Как же теперь быть? – вконец расстроилась Катя. – Мне во что бы то ни стало надо это течение найти и по нему к истоку выйти!
– Даже не знаю, как, – бессильно развела руками Бродница.
– Погоди, погоди, – задумчиво промолвила Плюскона. – Речушки впадают в речки, те – в реки. Эти, в свою очередь, – в широченные русла. Журчание из малого в большое обязательно перейдет. Полноводную реку обнаружить надо! И уже по нему вверх по течению двигаться, к притокам прислушиваться. Так до нужного места и дойдешь!
– Да, только где большую реку взять? – понурилась Катя.
Плюскона чуть нахмурилась, будто припоминая что-то, а потом сказала:
– В давние времена наши старшие сестры многие водные глади волной да рябью теребили. Вроде об одной такой реке, что в далеких краях протекает, сказывали. Сейчас уточню. Подождите немного, я – мигом!
И скрылась в глубине.
Кате невольно вспомнились ровные шеренги речных дев перед походом к болотам. Тогда ей показалось, что все они схожи между собой внешностью и возрастом. Решив уточнить свои наблюдения, она обратилась к Броднице:
– Разве у вас старшие есть?
– Конечно! – воскликнула та. – Только они сейчас к поверхности не поднимаются, тяжело им уже. В глубинах обитают. Иные за древностью лет даже в дно врастать начали. Мы за ними всем миром ухаживаем, заботимся о них. То венки из кувшинок плетем, то украшения из диковинных раковин делаем. Иной раз забавные представления устраиваем: рыбки хороводы водят, раки в такт клешнями щелкают. В общем, как можем, уважение выказываем, старость обеспеченной сделать стараемся. Потому как, что ни есть у нас, все благодаря их деяниям прежним!
«Ух, ты, – подумала девочка, – молодцы! А то, говорят, бывают такие деятели, кто к старшим с пренебрежением и даже насмешкой относится. Не понимают разве, что в становлении своем поддерживались исключительно их подвигами и достижениями?».
Тут появилась Плюскона.
– Все узнала! – выпалила она. – Сейчас – вниз по течению, потом – в другое русло, а там – рукой подать!
– Это сколько же пешком получится? – начала прикидывать Катя.
– Зачем пешком?! – изумились обе. – Ноги, конечно, вещь хорошая, но ненадежная. Не быстрые и утомляются скоро. Мы тебе сейчас другое организуем.
И дружно захлопали в ладоши.
Через короткое время, будто им в ответ, из-под воды послышались громкие хлопки, и на поверхности появилось нечто. Сначала девочке показалось, что это – странная птица с длинными плавниками вместо крыльев. Потом – рыба с крыльями. Но после того как она присмотрелась внимательнее, поняла, что ни то, ни другое. Когда его голова опускалась в воду, чтобы жабры насытились кислородом, оно становилось похожей на беззубую щуку. Когда вздымалась над поверхностью, на большеголовую утку. Покров тела был вообще малопонятным: то ли крупная чешуя, то ли мелкие плотные перья. При этом он постоянно перетекал, словно разноцветными легкими струями.
– Ух, ты! – не смогла сдержать удивления Катя.
– Это – Ухалица, чудесное существо, – пояснила Бродница. – Живет в реке. Плавает, как рыба. Летает, как птица. И еще поет. Правда, не часто. Лишь раз в году в начале лета. Сразу после этого вода теплеет, можно начинать купаться.
– Она не разговаривает, – добавила Плюскона. – Но и жесты понимает, и речь человеческую. Так что управлять ею несложно будет.
Девочка уселась на спину Ухалицы. Удивительно, но было на редкость удобно и совсем не скользко.
– Прощай, – промолвили девы, – в добрый путь! – и вскинули руки.
Катя благодарно закивала и тоже помахала в ответ.
Ухалица расправила передние широкие плавники и часто попеременно заработала задними. Как делают водоплавающие птицы, отталкиваясь перепончатыми лапками от речной или озерной глади.
Они взлетели. Ухалица сделала несколько мощных взмахов в воздухе невысоко над водой, а потом пошла на снижение. Коснувшись поверхности, она недолго скользнула по ней, окунув голову. А затем снова набрала высоту. Так поочередно, то поднимаясь, то опускаясь, они двигались вперед и вперед. Постепенно день начал клониться к вечеру.
Под ударами тела вода шла мелкой рябью, дробилась в лучах уже заходящего солнца и переливалась подобно алмазной крошке. Тут же рядом появлялись стайки рыб, которые приветственно топорщили свои верхние плавники и, играя глянцевыми боками, добавляли блеск в эту лучезарную палитру. Рассевшиеся на листьях прибрежных кувшинок лягушки восторженно пучили глаза и издавали громкое приветственное кваканье. Вдоль русла часто росли ветлы. Они, низко склонившись над водой, неотрывно любовались своим отражением, и время от времени роняли прозрачные капли, будто пускали от умиления слезу. Но завидев путников, отвлекались от созерцания и слегка вздрагивали свисающими пышными ветвями, словно напутственно махали вслед.
За ними в обе стороны тянулись низкие ровные берега. Неожиданно чуть впереди сквозь густую листву Катя разглядела холм свежей земли, на вершине которого что-то разноцветно поблескивало и поворачивалось, словно внимательно наблюдая за ними. Но когда они поравнялись с тем местом, оказалось, что там ничего нет.
«Наверное, показалось, – решила девочка, – солнце уж очень ярко навстречу светит».
Так путники миновали эту реку, через устье вошли в более широкую и помчались по ней.
«Как повезло! – радостно думала про себя Катя. – С такой скоростью я сразу все потери времени компенсирую. Скоро до самой большой реки доберемся, нужное журчание обнаружим и тогда – вдоль русла в притоки вслушиваться. Где надо, свернем и прямехонько до истока доберемся. Если же из него ручеек вытекать будет, сама без Ухалицы по бережку дойду».
Река сделала плавный изгиб, за которым значительно раздалась в стороны. По всему было видно, что через недолгое время она впадет в еще большую. Правда, той пока не было видно из-за легкой стелившейся над водой дымки.
Через недолгое время после того, как они влетели в нее движения Ухалицы стали более вялыми, словно она начала выбиваться из сил.
– Ну, ну, миленькая! – подбадривала ее Катя. – Потерпи, немножко осталось! Большой реки достигнем, там и передохнем!
Но Ухалица вдруг безвольно распластала плавники-крылья, опустилась на воду и, прикрыв глаза, замерла. Девочка растерянно огляделась. Расстояние до берега было приличным. Что ж делать-то?!
Неожиданно у края наволока, пологой береговой кромки, возникла расплывчатая женская фигура. Она сочувственно покачала головой и принялась делать движения, будто вытаскивала невод. Нити тумана тут же напряглись, натянулись и повлекли безропотное тело Ухалицы на мелководье.
По мере приближения девочка успела рассмотреть незнакомку. Это была полная, вся какая-то даже мягкая женщина средних лет. На доброжелательном, правда, несколько флегматичном ее лице застыла гостеприимная улыбка. Верхние веки были чуть прикрыты, что добавляло внешности выражение некой сонливости. Пухлые руки, которыми она неспешно перебирала, оказались необыкновенной белизны, будто никогда не знали труда.
Когда Ухалица подобно лодке ткнулась носом в песок, Катя соскочила в неглубокую воду и выбралась на берег.
– Как же так можно-то, а? – ласково запричитала женщина. – Дитя одно одинешенько в дальних краях скитается, работу непосильную за взрослых выполняет. И не стыдно ведь тем. Ну, мы им ужо зададим! – и строго погрозила пальцем. – Пойдем, моя милая, пойдем, моя хорошая. Пусть их!
Она трепетно обхватила гостью за плечо, прижала к своему боку и повлекла за собой. Он был теплый, мягкий и уютный, как добросовестно взбитая перина. На девочку вдруг накатило такое блаженство, что она, удивляясь сама себе, тут же подумала:
«И вправду, чего это я? Бегай за других, ищи, не пойми что. Мне больше всех надо, что ли?».
Правда, ее несколько смутило, что незнакомке откуда-то известно, зачем она здесь. Та, будто уловив чужие мысли, встрепенулась и продолжила:
– Молва о делах твоих добрых впереди тебя бежит. Я даже имя твое знаю. Ты просто молодец, Катя! – и нежно поцеловала в щеку.
Девочку тут же обволокло ароматом марципана, сдобы и еще чего-то неуловимо притягательного, что всегда витает в кондитерских магазинах и рождает сладостные предвкушения.
– А вы кто? – спросила она собеседницу.
– Я – тетушка Озева, – ответила та. – Путникам и труженикам помогаю покой обрести.
– Чтобы те отдохнули и сил набрались? – догадалась Катя.
– Ну да, ну да, – закивала спутница и тихо рассмеялась.
Они подошли к просторной одиноко стоящей избе и поднялись по ступеням крыльца. Озева не успела протянуть руку, как дверь сама собой распахнулась, искренне приглашая войти. Правда, как-то странно распахнулась: не наружу, а внутрь. Убранство помещений было под стать хозяйке. Такое же теплое, мягкое и уютное. На оконцах аккуратными сборками разбегались расшитые занавески. На столе, сундуках и ларях раскинулись ажурные салфеточки. По всему периметру дома на примыкающих к стенам лавках громоздились перины, одеяла и подушки.
«Наверное, для путников, если их много будет, – решила Катя. – Эх, завалиться бы сейчас и понежиться всласть!».
– Ты давай-ка ложись, вздремни, – тут же сладко проворковала Озева. – Заслужила. А дела погодят. Не к спеху, времени еще полным-полно, – и ласково подтолкнула девочку к постели у центральной стены.
После этих слов в горнице начал растекаться невообразимо притягательный аромат. Такой, что невозможно оторваться. Одна только мысль о том, что когда-то придется этот дом покинуть и расстаться с его благоуханием вызывала горестное щемление под ложечкой.
Катя вдруг почувствовала невообразимую усталость. Или ей так показалось, чтобы оправдать непреодолимое желание побыть здесь. Она, буквально засыпая на ходу, подошла к пышной перине и пробормотала:
– Только вы меня разбудите … через часик … или два, … или три …
Не успела она коснуться ложа, как перина бережно охватила ее, начала гладить, убаюкивать и, кажется, даже мурлыкать колыбельную.
– И я посплю, – довольно потирая руки, негромко произнесла Озева. – Уморилась, пока тебя поджидала.
И улеглась на соседней лавке.
Катя уже проваливалась в сладостный сон, как неожиданно ощутила сильный зуд в затылке. Сон вздрогнул, отошел на шаг и замер в покорном ожидании. Еще не открывая глаз, девочка сделала ему знак, чтобы не уходил и вновь распахнул объятия. Тот, было, придвинулся, но чесаться начало еще сильнее. На лице сна отобразилась горестная гримаса, и он отодвинулся еще дальше.
«Да что же это такое, в конце-то концов?!», – с досадой подумала Катя и разлепила веки.
Сон понурился, обреченно махнул рукой и отправился бродить между подушек и перин, тщетно силясь найти хоть кого-нибудь готового безропотно впасть в него.
– Ну, наконец-то! – зазвучал у Катиного уха брюзгливый голос. – Я тут стараюсь, стараюсь, а она хоть бы хны! Вот еще чуть, обиделся бы и ушел!
Девочка повела глазами, но никого не обнаружила.
– Хватит по сторонам смотреть, вставай, давай! – снова раздалось рядом.
– Ты кто? – завертела головой Катя.
– Кто, кто. Дзяд я! – послышалось в ответ.
– Кто?! – не поняла та.
– Ну, ты даешь! – воскликнул голос. – Столько лет в бабушкином доме живешь, а про Дзядов не слышала! Стыдоба!
Девочка почувствовала неловкость и опустила голову.
– Мы – духи предков. Подле чугунов с закопченными боками обитаем, которые следы священного домашнего огня на себе хранят. Жилье оберегаем и всех в нем здравствующих. Поняла?
– Угу, – кивнула Катя и добавила. – А ты чего тогда здесь?
– Как чего?! – судя по раздавшемуся хлопку, Дзяд всплеснул руками. – Меня Числобог направил. Почуял, видно, что с тобой неладно и послал. Я, как увидел, что творится, сразу тебя теребить кинулся!
– Спасибо, – кивнула девочка, а потом добавила: – Правда, ты способ какой-то странный выбрал. Можно было бы за плечо потрясти или еще как.
– Нет, вы только гляньте! – изумился голос. – Ну, ничегошеньки не знает! – и спросил: – Люди, зачем затылок чешут?
– Когда задумываются, как из трудного положения выйти, – чуть запинаясь, ответила Катя.
– Про «положение» – правильно, про «задумываются» – не правильно. Таким магическим жестом испокон века дух мудрого предка призывали, чтобы тот дельный совет дал.
– Ну? – не поняла девочка.
– Ну, ну! Баранки гну! Дать одну?! – заворчал Дзяд. – Подсказываю выход из безнадежного положения: вскакивай и беги отсюда, пока не поздно! Тебя же Озева заманила, лень беспросыпная! Стоит только чарам ее поддаться, разомлеть, до скончания века здесь останешься!
Осознав услышанное, девочка поспешно встала. Правда, голова еще слегка кружилась, да и ноги были пока, как ватные. Аккуратно ступая, она на цыпочках двинулась к выходу.
– Давай, давай! – подбадривал ее Дзяд. – На свежем воздухе полегчает!
Когда проходили мимо Озевы, Катя затаила дыхание. Но та безмятежно спала, смачно причмокивая губами.
Они подошли к двери. Тут девочка с удивлением обнаружила, что никакой ручки, за которую можно было бы потянуть, нет. Дверное же полотно примыкало к косяку без малейшей щелочки, так, что и зацепиться было невозможно. Катя в растерянности замерла. Казалось, дом упорно не хотел никого из себя выпускать.
Вдруг за ее спиной возникло какое-то движение. Девочка вздрогнула и обернулась. Фу-у! Оказалось, это Озева испустила шумный вздох и повернулась на другой бок.
– Ладно, – тихо произнес Дзяд. – Хоть и не мое это дело чужие двери открывать, но ничего не попишешь. Как говорится, взялся за гуж, не говори, что не дюж.
И произнес какое-то короткое заклинание. Дверь дрогнула, будто раздумывала, подчиняться или нет, но потом все же отворилась. Девочка выскочила наружу и стремглав побежала к реке подальше от заколдованного места. Судя по доносившемуся рядом с ней учащенному дыханию, домашний дух мчался, не отставая. Так они достигли берега. В вечерней тихой воде покачивалась спящая Ухалица.
– Ой! – досадливо воскликнула Катя. – Я думала, она тоже в себя пришла. Надеялась, что сейчас дальше двинемся. Как же быть?
И обратилась к Дзяду:
– А ты не можешь и ей помочь, как мне?
– Нет, не могу, – ответил тот. – Мои силы только на тех распространяются, с кем связан кровно. Да и времени у меня уже нет. И так, сколько его потратил на разговоры да разъяснения. Дом без пригляда оставил. А там дел невпроворот.
Катя прилично скисла. Снова оставаться одной ей сейчас совершенно не хотелось. Тут некая мысль посетила ее голову. Она оживилась и, обратившись к Дзяду, спросила:
– Слушай, а если я затылок почешу, ты опять явишься?
Тот довольно хмыкнул и произнес:
– Ишь ты, усвоила, значит. Явлюсь, конечно. Только ты меня по пустякам не гоняй, ладно?
– Нет, нет, не волнуйся, только в крайнем случае, – успокоила его девочка.
– Тогда я полетел, – воскликнул Дзяд. – Счастливого пути!
И канул, оставив после себя дух любимой печки, смешанный с ароматами трав бабушкиной кухни. Катя оглянулась на избу Озевы и, не раздумывая, поспешила вдоль берега вниз по течению. Несмотря на сгущающиеся сумерки идти было нетрудно, потому что под ногами вилась едва заметная, но вполне удобная тропка. Такие обычно прокладывают рыболовы, когда неторопливо бродят в поисках удачного места. Правда, кто проложил эту, предположить было невозможно. Хотя, может, она и сама пролегла, чтобы помочь девочке скорее добраться до устья. Так или иначе, но вскоре Катя достигла водного простора новой реки и зачарованно замерла.
Полные ее воды катились по широкому руслу величественно и неспешно. Порой даже казалось, что они стыли безмятежной гладью, покорно вписываясь в сжимающие ее объятия берегов. В такие моменты подполонь, почти полная луна, с удовольствием разглядывала свое отражение и горделиво встряхивала пышной звездной шевелюрой. От этого река принималась искриться, на миг превращаясь в россыпь драгоценных камней. Те слегка колыхались, перекатывались и … издавали переливчатый звук! Правда, правда!
Девочка отчетливо услышала знакомое журчание. У нее аж дыхание захватило от восторга. Столько времени искала, блуждала, путалась и, наконец-то, нашла! Правда, как долго придется идти до притока, из которого вытекает этот звук, сказать было трудно. Но она надеялась на удачу, на то, что скоро непременно повезет.
Несмотря на опустившуюся ночь, Катя решила не терять время и продолжила путь. Луна, будто сочувствуя путнице, разливала вокруг такое щедрое сияние, что было светло, как днем. Кругом стояла упоительная тишина. Разве что изредка всплескивала сонная рыба, но это никак не мешало вслушиваться. Заветное журчание звучало то громче, то тише, то пропадало совсем. Но ненадолго. Вскоре оно возобновлялось.
По пути Катя невольно размышляла о минувших событиях. Она вот Исток ищет. Чтобы те, кто ее направил, тут же его местонахождение определили и явились защитить. Нечисти он тоже нужен. Но она толпами не рыскает, за ней следом не бегает, на нее не нападает. Почему? Боится, наверное, так явно ранее озвученное условие нарушить. Потому как за это Род покарает нещадно. Вот и действует втихаря. Озем, например, в подземных своих пещерах и многочисленных переходах может метаться и прислушиваться? Конечно, может. Как уловит, подберется и Исток закупорит. Но снизу и тайно. Тогда и взятки гладки. Не знаю, мол, с чего это вдруг Время перестало течь, я однажды данное слово не нарушал! Когда Яга с дочками да с Кощеем были, он особо и не беспокоился. Думал, не выпустят меня из плена. А после Берендеев занервничал, что раньше, чем он Исток обнаружу. Вот и стал появляться, препоны ставить, чтобы задержать. Озеву, вон, подговорил. Похоже? Еще как!
