Kitobni o'qish: «Васюткино озеро»

Shrift:

Э́то о́зеро не оты́щешь на ка́рте. Небольшо́е оно́. Небольшо́е, зато́ па́мятное для Васю́тки. Ещё бы! Мала́ ли честь для тринадцатиле́тнего мальчи́шки – о́зеро, на́званное его́ и́менем! Пуска́й оно́ и не велико́, не то что, ска́жем, Байка́л, но Васю́тка сам нашёл его́ и лю́дям показа́л. Да, да, не удивля́йтесь и не ду́майте, что все озёра уже́ изве́стны и что у ка́ждого есть своё назва́ние. Мно́го ещё, о́чень мно́го в на́шей стране́ безымя́нных озёр и ре́чек, потому́ что велика́ на́ша Ро́дина, и ско́лько по ней ни броди́, всё бу́дешь находи́ть что́-нибудь но́вое, интере́сное.

Рыбаки́ из брига́ды Григо́рия Афана́сьевича Ша́дрина – Васю́ткиного отца́ – совсе́м бы́ло приуны́ли. Ча́стые осе́нние дожди́ вспу́чили ре́ку, вода́ в ней подняла́сь, и ры́ба ста́ла пло́хо лови́ться: ушла́ на глубину́.

Холо́дная и́зморозь и тёмные во́лны на реке́ нагоня́ли тоску́. Не хоте́лось да́же выходи́ть на у́лицу, не то что выплыва́ть на́ реку. Заспали́сь рыбаки́, рассолоде́ли¹ от безде́лья, да́же шути́ть переста́ли. Но вот поду́л с ю́га тёплый ве́тер и то́чно разгла́дил ли́ца люде́й. Заскользи́ли по реке́ ло́дки с упру́гими паруса́ми. Ни́же и ни́же по Енисе́ю спуска́лась брига́да. Но уло́вы по-пре́жнему бы́ли малы́.

– Не́ту нам ны́нче фа́рту, – ворча́л Васю́ткин де́душка Афана́сий. – Оскуде́л ба́тюшко Енисе́й. Ра́ньше жи́ли, как бог прика́жет, и ры́ба ту́чами ходи́ла. А тепе́рь парохо́ды да мото́рки всю жи́вность распуга́ли. Придёт вре́мя – ерши́ да пескари́ и те переведу́тся, а об о́муле, сте́рляди и осётре то́лько в кни́жках бу́дут чита́ть.

Спо́рить с де́душкой – де́ло бесполе́зное, потому́ никто́ с ним не свя́зывался.

Далеко́ ушли́ рыбаки́ в низо́вье Енисе́я и наконе́ц останови́лись.

Ло́дки вы́тащили на бе́рег, бага́ж унесли́ в избу́шку, постро́енную не́сколько лет наза́д учёной экспеди́цией.

Григо́рий Афана́сьевич, в высо́ких рези́новых сапога́х с отвёрнутыми голени́щами и в се́ром дождевике́, ходи́л по бе́регу и отдава́л распоряже́ния.

Васю́тка всегда́ немно́го робе́л пе́ред больши́м, неразгово́рчивым отцо́м, хотя́ тот никогда́ его́ не обижа́л.

– Ша́баш, ребя́та! – сказа́л Григо́рий Афана́сьевич, когда́ разгру́зка зако́нчилась. – Бо́льше кочева́ть не бу́дем. Так, бе́з толку, мо́жно и до Ка́рского мо́ря дойти́.

Он обошёл вокру́г избу́шки, заче́м-то потро́гал руко́й углы́ и поле́з на черда́к, подпра́вил съе́хавшие в сто́рону пласту́шины ко́рья на кры́ше.

Спусти́вшись по дря́хлой ле́стнице, он тща́тельно отряхну́л штаны́, вы́сморкался и разъясни́л рыбака́м, что избу́шка подходя́щая, что в ней мо́жно споко́йно ждать осе́ннюю пути́ну, а пока́ вести́ про́мысел паро́мами и перемётами. Ло́дки же, не́вода, пла́вные се́ти и всю про́чую снасть на́добно как сле́дует подгото́вить к большо́му хо́ду ры́бы. Потяну́лись однообра́зные дни. Рыбаки́ чини́ли не́вода, конопа́тили ло́дки, изготовля́ли я́корницы, вяза́ли, смоли́ли.

Раз в су́тки они́ проверя́ли перемёты и спа́ренные се́ти – паро́мы, кото́рые ста́вили вдали́ от бе́рега.

Ры́ба в э́ти лову́шки попада́ла це́нная: осётр, сте́рлядь, тайме́нь, часте́нько нали́м, и́ли, как его́ в шу́тку называ́ли в Сиби́ри, поселе́нец. Но э́то споко́йный лов. Нет в нём аза́рта, ли́хости и того́ хоро́шего, трудово́го весе́лья, кото́рое так и рвётся нару́жу из мужико́в, когда́ они́ полукилометро́вым не́водом за одну́ то́ню выта́скивают ры́бы по не́скольку це́нтнеров.

Совсе́м ску́чное житьё начало́сь у Васю́тки. Поигра́ть не с кем – нет това́рищей, сходи́ть не́куда. Одно́ утеша́ло: ско́ро начнётся уче́бный год, и мать с отцо́м отпра́вят его́ в дере́вню. Дя́дя Коляда́, старшина́ рыбосбо́рочного бо́та, уже́ уче́бники но́вые из го́рода привёз. Днём Васю́тка нет-нет да и загля́нет в них от ску́ки.

Вечера́ми в избу́шке станови́лось лю́дно и шу́мно. Рыбаки́ у́жинали, кури́ли, щёлкали оре́хи, расска́зывали бы́ли и небыли́цы. К но́чи на полу́ лежа́л то́лстый слой оре́ховой скорлупы́. Треща́ла она́ под нога́ми, как осе́нний ледо́к на лу́жах.

Оре́хами рыбако́в снабжа́л Васю́тка. Все бли́жние ке́дры он уже́ обколоти́л. С ка́ждым днём приходи́лось забира́ться всё да́льше и да́льше в глубь ле́са. Но э́та рабо́та была́ не в тя́гость. Мальчи́шке нра́вилось броди́ть. Хо́дит себе́ по́ лесу оди́н, напева́ет, иногда́ из ружья́ пальнёт.

Васю́тка просну́лся по́здно. В избу́шке одна́ мать. Де́душка Афана́сий ушёл куда́-то. Васю́тка пое́л, полиста́л уче́бники, оборва́л листо́к календаря́ и с ра́достью отме́тил, что до пе́рвого сентября́ оста́лось всего́ де́сять дней. Пото́м засобира́лся по кедро́вые ши́шки.

Мать недово́льно сказа́ла:

– К уче́нью на́до гото́виться, а ты в лесу́ пропада́ешь.

– Чего́ ты, ма́мка? Оре́хи кто-то до́лжен добыва́ть? До́лжен. Охо́та ведь рыбака́м пощёлкать ве́чером.

– «Охо́та, охо́та»! На́до оре́хов, так пусть са́ми хо́дят. Привы́кли парни́шкой помыка́ть да сори́ть в избе́.

Мать ворчи́т по привы́чке, потому́ что ей не́ на кого бо́льше ворча́ть.

Когда́ Васю́тка с ружьём на плече́ и с патронта́шем на по́ясе, похо́жий на корена́стого, ма́ленького мужичка́, вы́шел из избы́, мать привы́чно стро́го напомина́ла:

– Ты от за́тесей далеко́ не отходи́ – сги́нешь. Хле́ба взял ли с собо́й?

– Да заче́м он мне? Ка́ждый раз обра́тно приношу́.

– Не разгова́ривай! На вот краю́шку. Не зада́вит она́ тебя́. Споко́н ве́ку так заведено́, мал ещё таёжные зако́ны переина́чивать.

Тут уж с ма́терью не поспо́ришь. Тако́в стари́нный поря́док: идёшь в лес – бери́ еду́, бери́ спи́чки.

Васю́тка поко́рно су́нул краю́шку в мешо́к и поспеши́л исче́знуть с глаз ма́тери, а то ещё придерётся к чему́-нибудь.

Ве́село насви́стывая, шёл он по тайге́, следи́л за поме́тками на дере́вьях и ду́мал о том, что, наве́рное, вся́кая таёжная доро́га начина́ется с за́тесей. Сде́лает челове́к зару́бку на одно́м де́реве, отойдёт немно́го, ещё топоро́м тю́кнет, пото́м ещё. За э́тим челове́ком пойду́т други́е лю́ди; собью́т каблука́ми мох с вале́жин, прито́пчут траву́, я́годники, отпеча́тают следы́ в грязи́, и полу́чится тропи́нка. Лесны́е тропи́нки у́зенькие, изви́листые, что морщи́нки на лбу де́душки Афана́сия. То́лько ины́е тропи́нки зараста́ют со вре́менем, а уж морщи́нки-то на лице́ едва́ ли зарасту́т.

Скло́нность к простра́нным рассужде́ниям, как у вся́кого таёжника, ра́но появи́лась у Васю́тки. Он ещё до́лго ду́мал бы о доро́ге и о вся́ких таёжных ра́зностях, е́сли бы не скрипу́чее кря́канье где-то над голово́й.

«Кра-кра-кра!..» – несло́сь све́рху, бу́дто тупо́й пило́й ре́зали кре́пкий сук.

Васю́тка по́днял го́лову. На са́мой верши́не ста́рой взлохма́ченной е́ли уви́дел кедро́вку. Пти́ца держа́ла в когтя́х кедро́вую ши́шку и ора́ла во всё го́рло. Ей так же горла́сто отклика́лись подру́ги. Васю́тка не люби́л э́тих наха́льных птиц. Он снял с плеча́ ружьё, прице́лился и щёлкнул языко́м, бу́дто на спуск нажа́л. Стреля́ть он не стал. Ему́ ужо́ не paз дра́ли у́ши за по́пусту сожжённые патро́ны. Тре́пет пе́ред драгоце́нным «припа́сом» (так называ́ют сиби́рские охо́тники по́рох и дробь) кре́пко вбит в сибиряко́в с о́троду.

– «Кра-кра»! – передразни́л Васю́тка кедро́вку и запусти́л в неё па́лкой.

Доса́дно бы́ло па́рню, что не мо́жет он долбану́ть пти́цу, да́ром что ружьё в рука́х. Кедро́вка переста́ла крича́ть, неторопли́во ощипа́лась, задрала́ го́лову, и по́ лесу сно́ва понесло́сь её скрипу́чее «кра!».

– Тьфу, ве́дьма прокля́тая! – вы́ругался Васю́тка и пошёл.

Но́ги мя́гко ступа́ли по мху. На нём там и сям валя́лись ши́шки, попо́рченные кедро́вками. Они́ напомина́ли комо́чки со́тов. В не́которых отве́рстиях ши́шек, как пчёлки, торча́ли оре́хи. Но про́бовать их бесполе́зно. Удиви́тельно чу́ткий клюв у кедро́вки: пусты́е оре́хи пти́ца да́же не вынима́ет из гнёздышка. Васю́тка по́днял одну́ ши́шку, осмотре́л её со всех сторо́н и покача́л голово́й:

– Эх и па́кость же ты!

Брани́лся Васю́тка так, для соли́дности. Он ведь знал, что кедро́вка – пти́ца поле́зная: она́ разно́сит по тайге́ семена́ ке́дра.

Наконе́ц Васю́тка облюбова́л де́рево и поле́з на него́. Намётанным гла́зом он определи́л: там, в густо́й хвое́, упря́тались це́лые вы́водки смоли́стых ши́шек. Он при́нялся колоти́ть нога́ми по разла́пистым ве́ткам ке́дра. Ши́шки так и посы́пались вниз.

Васю́тка слез с де́рева, собра́л их в мешо́к и, не торопя́сь, закури́л. Попы́хивая цига́ркой, огляде́л окружа́ющий лес и облюбова́л ещё оди́н кедр.

– Обобью́ и э́тот, – сказа́л он. – Тяжелова́то бу́дет, пожа́луй, да ничего́, донесу́.

Он тща́тельно заплева́л цига́рку, придави́л её каблуко́м и пошёл. Вдруг впереди́ Васю́тки что-то си́льно захло́пало. Он вздро́гнул от неожи́данности и тут же уви́дел поднима́ющуюся с земли́ большу́ю чёрную пти́цу. «Глуха́рь!» – догада́лся Васю́тка, и се́рдце его́ за́мерло. Стреля́л он и у́ток, и кули́ков, и куропа́ток, но глухаря́ подстрели́ть ему́ ещё не доводи́лось.

Глуха́рь перелете́л че́рез мши́стую поля́ну, вильну́л ме́жду дере́вьями и сел на сухосто́ину. Попро́буй подкради́сь!

Ма́льчик стоя́л неподви́жно и не спуска́л глаз с огро́мной пти́цы. Вдруг он вспо́мнил, что глухаря́ ча́сто беру́т с соба́кой. Охо́тники расска́зывали, что глуха́рь, си́дя на де́реве, с любопы́тством смо́трит вниз, на залива́ющуюся ла́ем соба́ку, а поро́й и подра́знивает её. Охо́тник тем вре́менем незаме́тно подхо́дит с ты́ла и стреля́ет.

Васю́тка же, как назло́, не позва́л с собо́ю Дружка́. Обруга́в себя́ шёпотом за опло́шность, Васю́тка пал на четвере́ньки, затя́вкал, подража́я соба́ке, и стал осторо́жно продвига́ться вперёд. От волне́ния го́лос у него́ прерыва́лся. Глуха́рь за́мер, с любопы́тством наблюда́я э́ту интере́сную карти́ну. Ма́льчик расцара́пал себе́ лицо́, порва́л телогре́йку, но ничего́ э́того не замеча́л. Пе́ред ним наяву́ глуха́рь!

1.Рассолоде́ть – разомле́ть, впасть в со́нное состоя́ние.

Bepul matn qismi tugad.