Kitobni o'qish: «Симметрия мира», sahifa 3

Глава 4

Моё прибытие в Коломбо ознаменовалось внезапно налетевшим тайфуном. Видно слова, сказанные с целью обмана, имеют вредную особенность сбываться. От аэропорта до города я добрался на тук туке, мопеде с ящиком от холодильника. Водила этого мутанта привёз меня прямо к дорожной инспекции, и пожелал удачи в моих начинаниях. Чтобы купить местные права и арендовать малолитражку, мне пришлось затратить пять часов и уйму нервов. Я проклял душный офис и ползающих по нему неторопливых, как здешняя жизнь, чиновников, с движениями ленивцев и реакцией имбецилов. Получив, наконец, права и ключи, я пошёл на стоянку, где находились машины прокатной компании «Еврокар». Маленькая «Тойота» мне сразу понравилась. Беленькая и чистенькая, она обещала прохладу салона и комфортную езду. Через четверть часа, выехав из Коломбо, я отправился на юг в сторону Хиккадувы. Участники дорожного движения в этой стране, похоже имели весьма отдалённое представление о правилах этого движения и мне приходилось периодически уворачиваться от выскакивающих на встречку сумасшедших автобусов, байкеров, а так же людей, обезьян и домашней птицы. Дорога вилась среди холмов и небольших гор, засаженных плантациями чая, корицы, кардамона и другими пряностями, которыми так богат остров. С древних времён, сюда на «райский остров», как называли его мореплаватели Птолемей и Марко Поло, первыми протоптавшими дорогу к этому чуду, стекались дороги всех европейских купцов, торгующих заморскими приправами. Цейлон поставлял в Европу экзотику и новые вкусы, стоившие больших денег, за обладание островом долгие годы бились Голландия и Англия. В результате от голландцев остался форт на юге острова, а от англичан маяк. Из Коломбо я пролетел, не останавливаясь, поселения Ваддува, Берувелла, на подъезде к Индурува переехал змею, которых, как мне сказали, великое множество на острове и затем увидел вживую слона и его погонщика, смуглого, худого, как старая обезьяна-капуцин, индуса. Тот шёл босой по пыльной обочине, закутанный в красное полотнище и, увидев проезжавшую «Тойоту», сделал мне знак «Виктория», чем немало удивил и озадачил меня. Но, в конце концов, это был хороший знак и оставшуюся дорогу до Хиккадува я проделал в приподнятом настроении. В посёлке я нашёл приличный гест хаус, где за умеренную плату смешался с бодрыми массами туристов. Мне было необходимо осмотреться и навести справки. Наше подобие гостиницы населяли немцы, англичане, отдыхающие скромно, без фантазий и русские, которые проводили время, как всегда, с веселой выдумкой, граничащей с международными осложнениями. Уже вечером, в день моего приезда, я стал свидетелем одной из шуток, устроенных ребятами из Сургута, сурового, но справедливого северного города Сибири. Как они пояснили австрийскому почтальону, имевшему несчастье сэкономить денег и поселиться в гест хаусе, Сибирь это отдельная страна на востоке России, где много снега и нефти, которую они как раз и добывают. Они показывали наглядно как качается нефть на примере трёхлитровой бутыли водки с насосом, привезённой из Сургута в ручной клади под видом газировки, для чего была переклеена соответствующая этикетка. Австриец никак не хотел выпивать, и вяло отбивался, но ребята могли уговорить кого угодно. Я решительно отказался, прикинувшись больным, а так же утаил, что по происхождению я – русский, хотя, вполне возможно, что в другое время опрокинув с ними стакан другой и впустив в душу отраву ностальгии, я бы отправился с этими ребятами в вечер воспоминаний и мы бы просидели до утра, уважая друг друга и вспоминая о лучших временах. Увы, в моей теперешней ситуации это не представлялось возможным. Эти трое были симпатичны мне и представляли ту же популяцию, что и я, но все мои мысли были заняты другим, и мне нужна была информация. На трассе, что протянулась в центре посёлка, находилось множество лавочек, кафе и магазинов, куда я отправился на следующий день потолкаться под видом туриста и разузнать об интересующих меня местах на побережье. В Хиккадуве хорошо развита инфраструктура и сарафанное радио – в первом же баре мне налили местного красного рома «Калипсо» и рассказали о последних новостях. Ром, на удивление, был превосходен. Бармен, высокий, стройный тамил, поведал, что тростник растёт на острове так же хорошо и вверх, как на Кубе и Ямайке, только ром здесь отличается рецептурой и вкусом. Скажем, Арак выдерживается на соке цветков кокосовых пальм. В Рокленде, где производят Арак, на заводе стоят огромные дубовые бочки, в которых напиток находится от двух до десяти лет. Я попробовал стаканчик Арака с привкусом кокосового сока и нотками корицы и мне понравилось. Бармен рассказал о большом наплыве туристов, в основном любителей снорлинга и сёрфинга, но отнюдь не хорошей выпивки. Правда несколько раз заходили шумные и уже разогретые русские парни, которых не смущала высокая цена напитков. Они посмотрели футбол, хорошо выпили и научили его некоторым словам, которые они кричали во время матча Россия – Андорра. Бармен с довольным видом коряво и с трудом выговорил несколько матерных фраз и широко улыбнулся, блеснув ослепительно-белыми зубами. Я улыбнулся в ответ и спросил у него, что за люди живут в городке, кто они и чем зарабатывают на жизнь. Похоже, это была его любимая тема. Как всякий бармен, тамил считал себя знатоком человеческих душ. Истории клиентов, рассказанные ему за время работы, распирали его мозг и требовали выхода в ненавязчивой, поучительной форме повествования и теперь он имел возможность, со знанием дела, дать свои рекомендации и советы свободным ушам случайного собеседника. Он перечислил все группы людей, от бродяг и местных алкашей: безобидных, но портящих своими лохмотьями и пропитыми рожами пасторальные виды острова, до владельцев фешенебельных вилл и поместий, расположенных на побережье, среди которых были богатые европейцы, индусы, чайный барон и несколько местных, владеющих небольшими усадьбами. Так же бармен сообщил, что жители рыбацких деревень каждое утро привозят на рынок утренний улов и, при желании, я бы мог завтра купить тунца, которого они тут же приготовят в фольге с лаймом и карри. Очень вкусно. Я осторожно вернулся к владельцам поместий. По словам стройного тамила с белозубой улыбкой и знанием русской ненормативной лексики, если ехать дальше на юг к Галле в четырёх километрах на побережье находится небольшая усадьба его хорошего друга, хозяина всех заправок от Коломбо до Хиккадува. А сразу за ней большое поместье голландца, предки которого жили здесь с незапамятных времён, сразу на восток, в джунглях, владения испанца, живущего постоянно в Европе и приезжающего сюда два-три раза в год. Словоохотливый бармен пустился в рассуждения о том, что иностранцы скоро скупят весь остров, а местным останется только рыбная ловля и тяжёлая работа на плантациях. Слушая его сносный английский, я постепенно вникал в тонкости жизни побережья. Островитянин был доволен. Ещё никогда иностранец не слушал его с таким вниманием, как я, и пел соловьём, рассказывая всё новые подробности и сплетни о том, что хозяин усадьбы рядом с посёлком связан с криминалом и вовсю занимается контрабандой. У него кроме рыбацких лодок, которые он сдаёт желающим порыбачить, есть два больших катера способных уйти от любой погони. Мне стало хорошо от выпитого рома, но способность концентрировать внимание я не утратил и мгновенно протрезвел, когда бармен, среди диковин и достопримечательностей Хиккадува, упомянул рыбацкую деревню, в которой, из-за гендерного сбоя, почти всё мужское население причисляет себя к противоположному полу. Несчастные женщины вымирающей деревни пустились во все тяжкие и разбрелись по острову в поисках настоящих мужиков. Я спросил, где находится деревня. Бармен ответил, что удивительная деревня находится в шести километрах на север и переключился на описание буддийского храма в центре озера недалеко от Хиккадува, но я уже не слушал его. Информация владеет миром, но мне было достаточно её части. То, что я узнал, сузило мои поиски до минимума и теперь оставалось только протянуть ниточку от деревни до поместья Раджива, но после выпитого, меня хватило только на то, чтобы вернуться в гест хаус с бутылкой «Калисто» в качестве сувенира. Градус, бродивший во мне, направил меня как путеводная звезда к беседке, где мои непутёвые соотечественники пели песню Жеки про рюмку водки на столе. Я не знал слов, но так затянул припев, что нефтяники сразу умолкли и уставились на меня, как Зита на Гиту, признав в той родственницу. Когда они пришли в себя, я представился и предложил распить бутылочку «Калисто», чем вызвал одобрение и живейший интерес к напитку. Мы разговорились. Ребята рассказали мне, что происходит в стране, как постепенно она вылазит из задницы, про войну и бардак в армии. Они сыпали словами, которых я давно не слышал и, в силу своей удалённости от русскоязычного населения, не употреблял последние двадцать лет. Слова эти сейчас не резали слух, даже наоборот – я ржал над непристойными шуточками и двусмысленными анекдотами. Через полчаса мы уже были друзьями и пили на брудершафт, они знали всё о моей несчастной жизни и жалели меня, размазывая пьяные слёзы по небритым щекам.

– Если чё, приезжай к нам, в Сургут. – с трудом выговаривая слова произнёс нефтяник по имени Егор, здоровый как лось трёхлеток. Я сказал, что не все дороги ведут в Сургут, но пути господа неисповедимы и Сургут тоже возможен. Потом я пошёл в номер, где

проспал четырнадцать часов и проснулся рано утром с тяжёлой головой и больной совестью. Посмотрев на входящие вызовы, я увидел, что Алан семь раз за вечер выходил со мной на контакт. Видимо с какими-то новостями, но, естественно, я был недоступен. Звонить ему было рано, я вышел во дворик. В беседке, облокотившись на стол уставленный пустыми бутылками, спали русские герои-нефтяники. «Видимо ребята хорошо вчера погуляли».– заключил я и отправился на улицу. Владельцы магазинчиков открывали двери, поднимали жалюзи на окнах своих заведений, выставляли товар на витрины, раскладывали его на стеллажах на улице. Городок просыпался и начинал свою привычную жизнь, появились первые прохожие, спешащие по делам. Машины, в основном раритеты, везли одних пассажиров по дороге в Галле, а других обратно по дороге в Коломбо. Я постоял , посмотрел на проезжающих и решил, что мне тоже пора ехать. «Тойота» была припаркована под навесом рядом с чьей-то «Маздой». Я захватил из номера документы, права и, сев в машину, отправился на север в рыбацкую деревню заселённую трансгендерами. Дважды мне приходилось искать съезд к деревне на разбитую и размытую дождями дорогу, которая два километра кружила по джунглям и в итоге упёрлась в два десятка лачуг, давно не видевших хозяйских рук. Похоже, жители были полностью поглощены своей бедой, и несчастные дни свои проводили в постоянной депрессии. Оставшимся женщинам приходилось туго, они работали за себя и за находящихся в унынии, запутавшихся в своих ощущениях мужиках, которые были для них пока ещё мужьями. Они рожали новых, потерявших ориентацию мальчиков и молились, когда появлялась девочка. Многие искали семя на стороне: женщины уходили в паломничество к пику Адама, по пути предлагая себя всем желающим и на горе, в храме молились о здоровом потомстве. Мне стало немного не по себе, когда, выбравшись из машины, я был окружён возбуждёнными особами с явными намерениями взять меня силой. Вяло отбиваясь и призывая женщин к порядку, я устремился в центр деревни к разделочным столам, где работали штук пять мужчин, одетых в женские одежды. Выставив на стол несколько бутылок пива, я поинтересовался насчёт покупки рыбы. Конечно, меня подмывало спросить про Кумана, но я решил действовать издалека. Первым делом завёл разговор о странностях, происходящих в судьбе, о том, что написано на роду никак не избежать, и как иллюстрацию к этому, поведал удивительную историю, услышанную мною от знакомого битника в пригороде Парижа лет двадцать назад. В ней говорилось о том, что у одного богатого торговца в Хевроне было большое и прибыльное дело, были братья, помогавшие в хозяйстве, молодая жена и сыновья – наследники процветавшей торговли. Он счастливо жил с женой и с уверенностью смотрел в будущее, пока не встретилась ему на рынке пифия, которая поглядев на него, сказала:

– Вижу большие беды на твоём лице.

Торговец удивился и спросил:

– Как ты можешь видеть того, что скрыто от глаз?

– Я не смотрю глазами, – ответила пифия – я вижу картинками в голове.

Торговец рассмеялся, глядя на женщину, и тогда пифия рассказала о том, что ждёт его в будущем, что он будет опозорен женой, предан и ограблен роднёй и смерть встретит нищим, никому не нужным, сумасшедшим стариком. Торговец рассмеялся и ушёл прочь, но придя домой, увидел, что жена не такая уж добропорядочная женщина, а братья вполне могут замышлять недоброе. В его душе зародились сомнения, которые со временем переросли в навязчивую идею. Время шло. Вскоре он развёлся с женой и отправил её с детьми к родителям в Гамалею. Разобравшись с угрозой бесчестья, он взялся за братьев-завистников и, обвинив в воровстве и махинациях с учётными книгами, выгнал их из дела. Сделав это, успокоился и решил, что опасности, которые предрекла на рынке пифия, теперь минуют его. Он зажил в одиночестве, не доверяя никому, и приумножил свои богатства. Но через много лет слова пифии забылись, ему надоело одиночество и, потеряв бдительность, он влюбился в молодую красивую женщину, которую встретил в Ерусалиме, куда приезжал по делам. Внезапная страсть увенчалась свадьбой, и молодые отбыли в Хеврон, куда потом перекочевали её отец и братья. Торговец ввёл их в дело и, по просьбе молодой жены, сделал её отца своим компаньоном. Он был околдован женщиной, привыкшей и умевшей манипулировать мужчинами, перестал заниматься делами, поглупел настолько, что не слушал советов окружающих. И вот, вместе с давним торговым партнёром из Иерусалима пришла убийственная новость о семье новоиспечённой жены. В большом городе семью хорошо знали, но, отнюдь, не с хорошей стороны – девушка была блудницей, братья игроками и сутенёрами, а отец – известным мошенником. Эта компания, на которой пробы ставить было негде, в два счёта окрутила человека, всегда очень опасавшегося быть обманутым. Когда афера вскрылась, было слишком поздно – имущество было переписано на жену, торговля перешла в руки пройдохи тестя, а несчастному достался халат, тюрбан, четыре дороги и позднее осознание слов пифии, которые сбылись несмотря ни на что. Неизбежность предсказанной судьбы направила его в пустыню, где он прожил отшельником остаток жизни и умер всеми покинутый, забытый и утративший реальность бытия. Рыбаки, слушавшие меня с неподдельным вниманием, никак не могли уразуметь, каким образом это касается их проблем, и ждали резюме истории. Я вывел мораль этой басни, которая сводилась к тому, что написано на роду – не изменить, ибо задолго до нашего рождения судьба наша была уже начертана Всевышним и что кому суждено, то исполнится. И то, что уготовано жителям деревни, исполнится обязательно, надо только надеяться и ждать. Я заметил, как просветлели лица слушающих меня мужчин, надежда, которую вселили мои слова в их отчаявшиеся души, укрепила и разожгла едва теплившуюся уверенность в скорой трансформации своего тела в желанный образ – нежный и мягкий. Они слышали про операции, когда счастливчики, накопив достаточно денег, обретают желанный пол и находят счастье с новым естеством. Они рассказали, что одному из рыбаков повезло и хозяин, у которого он служит, обещал помочь с операцией, но остальным придётся много работать, чтобы накопить денег. Я понял о ком идёт речь и спросил:

– Кто же этот щедрый человек? Ведь это дорогая операция.

– О, это большой человек, господин Раджив.– Ответил за всех высокий рыбак с грудью четвёртого размера, видимо он, как и все в деревне принимал гормональные препараты.

– Но у него мало шансов,– сказал другой рыбак, пониже и с грудью второго достоинства. Он хохотнул и добавил: – Вы бы его видели…

Я его не видел, но по описанию Алана, понял, что он имел в виду.

– Так этот Раджив, он местный? – Спросил я наудачу, чувствуя, как у меня всё сжалось и похолодело внутри. Всё тот же худощавый с маленькой грудью, сказал, что господин Раджив имеет недалеко в джунглях большое поместье, где разводит лошадей и цветы, среди которых редчайшие орхидеи. Он гордо сообщил о том, что тоже побывал в поместье, правда, его не пустили в дом, зато он посмотрел на лошадей, которых показывают всем желающим. Ещё рыбак сказал, что господин Раджив живёт на Яве, а поместьем управляет его брат. Господин приезжает раз в месяц, дня на три не более. Видя, что я потерял всякий интерес к продолжению беседы, рыбаки проводили меня до машины и на прощание подарили тунца. Я вернулся в посёлок и, вопреки желанию тут же ехать в усадьбу Раджива, решил всё обдумать и наметить план действий. Первым делом позвонил Алану. Тот ещё спал и будучи совой с утра был раздражителен и соображал туго. С третьего раза он, наконец, понял, с кем говорит и выдал информацию, предназначенную мне ещё вчера. Алан сообщил, что Раджив вчера встречался с каким-то богатым арабом в ресторане «Красотки Явы», нашему детективу удалось оказаться в непосредственной близости от места их встречи и он уловил обрывки разговора, в котором речь шла о каком-то товаре, прекрасном, но слегка попорченном, что надо подождать… Потом они о чём-то договорились и Раджив, позвонив кому-то, попросил заказать четыре билета до Коломбо.

– Возможно, они сейчас в воздухе, – сказал Алан уже проснувшимся голосом. – Надо что-то делать, я вчера позвонил господину Джуанге, но он наорал на меня и посоветовал не лезть куда не просят. – Алан умолк, видимо ожидая моей реакции. Я раздумывал, не находя слов чтобы ответить. Потом сказал:

– Ладно, буду действовать по обстоятельствам.

На этой оптимистичной ноте я закончил разговор и вышел из номера. Сибиряки уже проснулись и вяло что-то жевали на сухую. «Почему бы нет?» – подумал я, направляясь к беседке.

– Привет, о бледнолицые братья во Христе. – Сказал я и поднял руки жестом могиканина. – Как спалось?

Вчерашние собутыльники покачали головами, давая понять, что не очень. На их лицах, кроме петрушки и листьев тимьяна, были отпечатаны следы трёхдневного пьянства, которое, похоже, уже порядком надоело нашим героям. Впереди был ещё один день загубленного отдыха. Я критически посмотрел на их сгорбленные фигуры и предложил прогуляться. На вопросы куда, зачем и когда, я ответил стихами Юны Мориц : «Ни у кого не спрашивай когда. Никто не знает, как длинна дорога». Но обращая внимание на тот факт, что современные нефтяники могли не читать «Скрижали», написанные в шестидесятых годах прошлого века, я пояснил:

– Поедем смотреть лошадей.

Я посвятил своих новых знакомых в события этого утра и спросил, готовы ли они составить мне компанию и рискнуть, если в этом будет необходимость. Нефтяники переглянулись, почесали лохматые затылки и согласились, мотивируя тем, что скучно. После обеда троица с трудом разместилась в малолитражке, и мы отправились в поместье Раджива. Стёкла быстро запотели, мне пришлось выключить кондиционер и открыть все окна. Было жарко, солнце набрало силу и палило нещадно, но, подъехав через четверть часа к цели нашего короткого путешествия, я испытал нечто похожее на дрожь и озноб, когда увидел на дороге указатель с нарисованной лошадью и надписью поместье «Шетти». Я свернул под указателем и через триста метров асфальтированной дороги увидел высокий каменный забор, за которым громоздились крыши большого дома, стоящего в глубине поместья. Массивные деревянные ворота были закрыты, но когда мы подъехали, из маленькой калитки выглянул худой малаец и тут же исчез. Вместо него в проёме появился рослый тамил, очень прохожий по описанию Адама, на Кувата, из чего я смог заключить, что гости из Джакарты уже прибыли. Мы представились туристами из России, что было сущей правдой, приехавшими посмотреть на лошадей, что было только частью правды и, возможно, купить какую-нибудь кобылку, что было уже явной ложью. Но, Кувату это, видимо, было безразлично, он оглядел дорогу пристальным взглядом, словно ожидая кого-то, потом впустил нас внутрь и повёл по аллее. Я быстро огляделся: справа, как и предполагалось, была ещё одна стена, отделяющая территорию конюшни от дома и сада, везде по периметру росли пальмы, на которых я заметил камеры. В огороженную часть вели ещё одни ворота поменьше с будкой охраны, как на режимных объектах. К нам подошёл слуга и повёл к манежу для объездки молодых жеребцов, мы увидели, как тренер дрессирует лошадь, стараясь добиться безупречной выездки. Потом показали конюшни, где породистые жеребцы жевали элитное сено и поглядывали на нас своими безумными глазами. Конюх рассказал нам о рационе и распорядке дня лошадей, о призах и чемпионских титулах, которые завоевали питомцы конюшни в Европе и Америке… Я слушал его в пол уха и думал, как попасть в дом Раджива. Экскурсия закончилась, и Куват повёл нас к выходу, куда мне совсем не хотелось идти. Я остановился у входа в дом, сам не зная зачем, и уже собрался отказаться от своего намерения действовать, как события стали развиваться независимо от моего желания – дверь, у которой я остановился, открылась, и на пороге появился мой старый знакомый – охранник Господина Раджива. Увидев меня, тот опешил и, конечно, сразу узнал. В следующее мгновение, я почему-то заорал: «Вперёд, соколики!» и ринулся внутрь дома, прыгая по коврам, как молодой бычок по весеннему лугу. По рычанию и сопению раздающимся сзади, я понял, что герои-нефтяники блокировали здоровяка охранника и Кувата. Пробежав по комнатам, я напугал нескольких девиц, по пути опрокинул ширму и, отшвырнув стул, ворвался в комнату, где сидели Раджив и араб, о котором сообщал Алан. Они были напуганы моим внезапным появлением, а Раджив, когда узнал меня, стал пурпурно-лиловым.

– Где?! – заорал я, прыгнув на торговца и схватив его за халат так, что Раджив заверещал, словно кролик. Араб, воспользовавшись возможностью, подхватив халат, побежал прочь. Я с удовольствием приложился кулаком к толстой роже торговца, исполнив давнишнее желание , появившееся ещё в ювелирном магазине, Я бил его приговаривая:

– Где она?! Где моя жена?!

Торговец заплакал и закричал, вытирая разбитый нос.

– Я не трогал её. Она больна…– он не успел договорить.

Я услышал топот ног и громкие крики. Приготовившись к отпору, я схватил бронзовую статуэтку Шивы, и в голове мелькнула мысль: – «Шива победил Равана». Двери с треском открылись и в комнату ввалились полицейские.