Берег

Дорогой друг! Ты держишь в руках томик с романом Юрия Бондарева и не знаешь, начинать ли чтение?.. Я понимаю тебя. Конечно, Бондарев - известный писатель-фронтовик, ты о нем много слышал... Да, он из тех, кто создавал так называемую "лейтенантскую прозу": наряду с Баклановым, Воробевым и другими писателями фронтовой поры, Бондарев каждой строкой заставлял нас проживать и переживать трагизм войны, боль воспоминаний, веру в человека. Его повести были как залпы орудий - били в самое сердце, в самую душу... Но, знаешь, я разделю некое твое опасение: "Берег" несколько отличается от ранней, многими любимой, бондаревской прозы, и он не стал для меня той книгой, которую я безоговорочно предложу любому и всякому, нет. В нем много противоречивости, есть некоторая претенциозность, а кто-то даже откровенно плевался после ее прочтения, обвиняя автора в неоправданном отступлении от своих же собственных правил - писать просто, скупо и патриотично, без излишней зауми, патетики и навязчивой публицистики. Но я считаю, что есть определенная категория читателей, кому эта книга может прийтись по душе. Я-нынешняя, к примеру, из их числа. Поясню: первый раз я читала лет в 16-17 - мимо! Сейчас же книга стала для меня поводом для серьезных раздумий и внутренних споров. Итак, давай по порядку.

Ты любишь книги, полные рефлексии? - "Берег" - сплошная рефлексия. Для кого-то чрезмерная, мне она легла на душу, вызвав благодарный отклик даже на уровне подкорки... ГГ Никитин – в прошлом молодой офицер советской армии, ныне популярный писатель – ни шагу не делает, ни слова не говорит без серьезных обдумываний, внутренних мучений, сомнений, глубокой аналитики и выстраивания причинно-следственных связей. Но надо отдать должное, без категоричности и так ненавистной мне самоуверенности и самолюбования. Тебе показалось, что я написала всё это с легкой издевкой? – увы, есть такое: порой мне хотелось отключить у ГГ ту часть мозга, которая отвечает за рефлексирующие процессы, - уж очень часто действия и мысли о действиях были несоизмеримы друг с другом, причем не в пользу действий. Но всё же при чтении я нередко наслаждалась мыслительным процессом этого умного, неравнодушного, думающего человека.

Ты любишь книги, полные полемики? - Будет тебе и она. Может, это и не самый лучший ход: сделать персонажей участниками публичного интервью, вложить им в уста свои убеждения, свои принципы - слишком, на мой взгляд, это шито белыми нитками. Но, к слову скажу, мне и это легло на душу: уж очень темы интересны и актуальны по сей день. Предназначение человека - в частности, интеллигента, человека культурного. Мораль и нравственность. Потребительство и духовность. Отношение к войне и к памяти. А если ты еще узнаешь, что в полемике участвовали представители двух явно противоборствующих сторон: ГГ с товарищем – от Советского Союза и г-н Дицман – от, так сказать, загнивающего Запада, да и еще то, что описываемая дискуссия проходила в 70-е г.г. – следовательно, мы уже находимся в том будущем, о котором спорили антагонисты, - то это, согласись, должно только подбавить твоего интереса к роману. А вот полемика двух советских писателей – ГГ Никитина и его товарища Самсонова – привлекла мое внимание не столько самим ее содержанием, сколько природой человеческих характеров, раскрытых в сценах ссор-дискуссий.

Ты любишь книги о войне? - Ты получишь порцию песка на зубах, гари и копоти на коже. Тебя отбросит взрывной волной, над ухом раздастся приносящий смерть свист пуль. Ты увидишь кровь, перекошенные от ужаса лица. Тебе будет больно, страшно, обидно. Посуди сам: в романе описываются последние дни войны. Знаешь, я перечитывала роман 9 мая, по ТВ показывали фильм «Освобождение» (один из авторов сценария – сам Бондарев), и меня накрыло: строки романа и картины из фильма воссоздали настолько полно этот период войны – с недоверием и надеждой, с усилившимся страхом за жизнь и желанием не упасть лицом в грязь, с обостренным чувством несправедливости и бесчеловечности войны.

«Берлин, занятый солдатами, танками, орудиями, машинами, повозками, командными пунктами, хозяйственными частями, саперами, связистами, спустя три часа после завершающего выстрела возле забаррикадированных Брандербургских ворот, в каком-то неожиданном оцепенении погрузился, как в воду, скошенный ничем необоримым и оцепеняющим сном»

- Бондарев мастерски рисует декорации, в которых происходят события одной из сюжетных линий романа. А как же меня завораживают военные сцены, подобные этой:

«И Никитин увидел бледное, передернутое страданием и удивленное лицо Княжко, теребящего в руках прутик, поодаль лицо младшего лейтенанта Лаврентьева с зажмуренными глазами, зажавшего ладонями уши, увидел Перлина, который с криком и даже хохотом удовлетворенного злорадства взмахивал ракетницей, раскрыл плащ-палатку, и строевой голос его бил по слуху грубым матом: - Сдаются, гады, сдаются, так их!.. - Хрен вам, сдаются, хрен сдаются!.. - выговорил обрывисто и сипло Меженин. - Еще пару осколочных туда! Шашлык из них… Кучу дерьма из них… - Стой! Ни одного снаряда! - крикнул Княжко и, швырнув прутик, подошел к Никитину, мертвенно-бледный, сосредоточенный, быстро заговорил перехваченным возбуждением голосом: - Слушай… Это же наверняка мальчишки… Похоже, мы в упор расстреливаем их!.. Сомневаются, пощадим ли мы их. Боятся в плен… Стой, не стреляй!»

- вот она – война во всей красе: постоянное испытание твоей способности оставаться человеком. За эту и подобные ей сцены готова кланяться в ноги Юрию Бондареву.

Ты любишь книги о любви? – Предупреждаю: здесь не всё так просто. Любовь есть, и она не оставит тебя равнодушным – но только если ты поверишь в нее, в эту самую любовь. Я – поверила. Но знаю многих, кто почувствовал здесь фальшь и надуманность. Не знаю... Эта линия (впрочем, здесь не одна любовная линия), так сказать, не про меня, но я допускаю, что любовь может проявляться и выражаться в разных форматах. И мне было грустно, и строки романа о любви казались мне очень трогательными, и я теперь хочу посмотреть фильм, чтобы всмотреться в лица актеров и проверить, удастся ли им передать свой игрой те эмоции, которые я считала со строк Бондарева...

И наконец, ты любишь увлекательную литературу? С сюжетом, интригой? – Знаешь, хоть «Берег» и не назовешь образчиком остросюжетной литературы, но здесь тоже есть свои зацепки. Здесь есть любимые многими (и мной!) флэшбеки, здесь есть связь прошлого и настоящего, причем со своими скелетами в шкафу. Прием ретроспекций полностью оправдан: ниточка, связывающая 45-ый и 71-ый, есть основа сюжета и платформа для всех дискуссий, споров, разногласий. В романе есть и острые ситуации, замешанные на морально-нравственном выборе (лично для меня это интересней, чем многие детективные линии), в которых проявляются людские характеры. В этих ситуациях особо остро звучат вопросы, задаваемые самой войной: нужно ли щадить врагов? ради чего нужно или не нужно жертвовать собой? где грань между мужеством и неоправданным риском? что позволяется человеку-на-войне и что недопустимо даже в условиях военного времени? И ты читаешь страницу за страницей с жадностью и внутренним напряжением, ибо Бондарев тебя заставляет постоянно примерять каждую фразу персонажей, каждый их шаг, каждый поступок на себя – и тебе порой становится не очень уютно, ибо не всё однозначно и правильно. Этим и увлекает тебя роман, этим и интригует.

Друг! Если ты читаешь редко и мало, то отложи роман «Берег» в сторону: есть более яркие и сильные произведения, у того же самого Юрия Бондарева. Если же ты книголюб и книгочей, то попробуй окунуться в мир противоречий и размышлений, попробуй переправиться на тот берег, куда тебя приглашает автор: может, тебе и откроется та истина, которую не нашли персонажи романа и которую, возможно, не нашел и сам Юрий Бондарев.

КНИГА ПРОЧИТАНА В РАМКАХ ИГРЫ «ДОЛГАЯ ПРОГУЛКА», ТУР V.

Я была знакома с творчеством Юрия Бондарева до «Берега», так как ещё в школьную пору читала роман «Горячий снег», который произвёл на меня сильнейшее впечатление. «Берег» тоже о войне, но, помимо страшных событий, здесь можно увидеть человеческое и доброе – белую бабочку любви. Вадим Никитин, известный писатель, 47-ми лет отправляется вместе со своим другом в Германию по просьбе немецкой почитательницы таланта Никитина фрау Герберт. Она дружелюбно встречает своих гостей, оказывает им хороший приём. Вадим не догадывается, кто перед ним, пока фрау Герберт не показывает ему свой старый альбом. Только теперь герой узнаёт в хозяйке Эмму, немецкую девушку, с которым у него возникли романтические отношения во время войны. Воспоминания уносят Никитина назад, в май 1945 года, в последние дни самой кровопролитной войны в мировой истории. Я догадывалась, что примерно так всё и было на самом деле. Солдаты бывают разными, и порядочность не имеет прямой зависимости с национальностью. Думаю, Юрий Бондарев знал, о чём писал. Возможно, подобные события могли происходить в реальности, а не только в воображении писателя. Среди русских воинов тоже хватало сволочей! Поразительно! Спустя десятилетия любовь может вспыхнуть с прежней силой. Я понимаю Эмму: такого благородного и доброго человека никогда не забудешь! Но… не всё так просто. Жизнь и время вносит свои коррективы в судьбы людей. Роман замечательно написан. Юрий Бондарев показал, что любовь сильнее войны. Последняя начинается и заканчивается, а первая может продолжаться не одно десятилетие и с годами только крепнуть.

В руках держишь и не можешь долго удержать острый и горящий осколок истории. На вид книга как книга, а на ощупь – сгусток крови и страданий. Ты знаешь как болезненно переживать перемещение всего внутреннего «я» во времена четырех смертельных годов, загубивших миллионы русских людей. Руки предательски обжигает неотвратимое желание быть ближе к истории своей Родины. Ты открываешь эту книгу, и… ...оковывают тебя руны, наложенные Бондаревым, чародеем реализма и тонкой социальной драмы. Рукою фронтовика через живучую цепь поколений переносит в пылающую и умирающую Германию 2 мая 1945 года. Ты знаешь, что произойдёт через 6 дней, а солдаты – нет. Солдатов, по приказу отступивших в пригород Берлина, окутал ядовитый туман праздности. Ясные солнечные дни весны обманом создали иллюзию конца войны. Уставшие, заматеревшие и до смерти скучающие по дому, солдаты живут колким и эмоциональным конфликтом – внезапно объявляются немцы, молодые брат и сестра, хозяева дома, который заняли солдаты. Как быть с ними? Чем чревато их появление? Война (самое ужасное, что сотворено человеком), а тем более майский аромат ожидания её конца, должны были закаленной в боях хваткой связать солдат, но рядовой конфликт выпускает и кормит выросшие среди однополчан обиду, неприязнь и вражду. Они ссорятся, огрызаются и даже ставят под угрозу кровью и потом сохраненную жизнь. Ты в негодовании, вопишь и стонешь: «Ребята, скоро ПОБЕДА!»… Но ты знаешь, что произойдёт совсем скоро, а солдаты – нет. Крепко держат чары. Книга раскрыта, безумие на её страницах нарастает. Бондарев очаровывает жестокостью прозы, выраженной в таком родном русском слове. Он человек, который не боится описать в мельчайших деталях весь ужас войны и, конечно же, редкое, но сладостное счастье. Бондарев накладывает проклятие любви (такое красивое, но такое коварное) на немку, хозяйку дома, и главного героя, подвергает любовь опасности последних отчаянных атак фашистов. Кричишь: «За что ты так?!», потому что знаешь, что скоро конец войне, конец всему, что она породила, даже любви конец, а памяти – нет. Руны памяти – самые могущественные. Поколение, ряды которого безвозвратно поредели после войны, доносит до тебя, что память – единственное, чем можешь почтить его и отдать дань уважения. Бондарев мановениями своего колдовского пера скрупулезно прописывает каждую сцену, громоздко, обстоятельно, чтобы тебе передалась как можно точная и чувственная картина. Эпизоды, созданные им, не просто остаются в памяти, а вонзаются туда, как осколки от уничтожающих разрывов снарядов артиллерии или авиации; жгучей и пронзительной иглой, будто смертоносная пулемётная очередь, входят в сознание эмоции и мысли солдат, неотступно сопровождающие их до конца войны. Пораженный магией истории, оказавшись в послевоенной Германии 70-х, вместе с выжившими солдатами мучаешь и терзаешь эту самую память. Было ли то поколение счастливо? Что оно хотело бы вернуть, похороненное войной? Заменит ли кто погибших на собственных глазах боевых товарищей? К чему идет сегодня человек, к чему уже пришел?.. ...Закрываешь книгу. Май, 2017 год. В сердце держишь историю, а она горит там и раздирает всё нутро. Не смог докричаться до солдат, побывав волшебной силой реализма Бондарева в далёком мае 45-го, что жив и здоров, что скоро Победа, что вздорите по пустякам. Не смог ответить на вопрос: «Было ли то поколение счастливо?». Не у кого тебе теперь спросить. Но ты жив и здоров, веришь, что это и делало солдат счастливыми. И делает и сейчас, даже когда они спят, больше не смогут полюбить, подружиться и даже повздорить. Чары сильны, но память сильней.

Бондарев использует слово «разъятый» так часто, что поневоле начнешь ассоциировать его с романом. Из-за смыслового переполнения «Берег» тоже становится разъятым на отдельные масштабные сцены, которые хоть и объединяет фигура писателя Никитина, но своей претензией на глобальность его внутренние монологи затирают даже своего «думателя». Вот эпическая встреча русских и немцев после войны — пусть и собрались они с винишком у камина, а все одно никто не забыт и ничто не забыто; вот эпическая сцена боя взвода Никитина за несколько дней до Победы — уже тошно, не хочется, уже видели занятый Берлин, но надо, война еще идет; вот сцена ночного кутежа Гамбурга — захлебывающаяся, звенящая и бурлящая жизнь проституток, джазменов и вырвавшихся с работки интеллигентов. И все как одна эпические не только по размаху, но и по плотности размышлений, ощущений и описаний. Разъят и главный герой Вадим Никитин (под маской успешного советского писателя, выезжающего за границу и отстаивающего успехи советской печати перед Западом, таится такой разброд, что пару раз невольно подумаешь: а не поехал ли товарищ Никитин кукухой?): между неутоленным прошлым и стабильным настоящим; между своей страной и мировой правдой; между жизнью и памятью; между двумя своими берегами. «Берег» разъят и композиционно — на две большие части: несколько майских дней 1945-го в Кенигсдорфе и несколько ноябрьских дней 1971-го в Гамбурге. Последние дни войны: угасает импульс, который двигал вперед массу таких разных людей, начинаются склоки, вспоминаются свары. Собачатся артиллерия с пехотой, собачатся комбат и лейтенент, собачатся местные и завоеватели. Великая война переходит на уровень мелких дрязг: ты у меня авторитет во взводе украл; а ты мне не дал немочку попробовать; а ты вообще марки приказал реквизировать. Долгожданный отдых после боев за Берлин резко становится муторным кошмаром, в котором аккумулируется весь страшный опыт войны: потери, тяготы, неуставные отношения, — и одновременно бойцам взвода снова приходится решать делемму про тварь и право (на немецкой земле, где такой выбор чделали совсем недавно) по отношению к жалким и растерянным «вервольфам», прячущимся в перелесках. На фоне этого сумасшествия Никитин встречает первую за всю войну любовь — молодую немку Эмму. На чувство молодым любям отведено два с половиной дня, и даже они не будут пинадлежать им полностью (хотя успеет лейтенант намного больше, чем любитель Есенина из «Зоси»). В 1971-м году состоявшийся писатель Никитин уже далек от сердечных мук: у него теперь муки похлеще — смысл жизни, боль памяти и значимость потерь. Заграничные поездки Никитин воспринимает как возможность получить новые впечатления, новый опыт и на какое-то время отрешиться от собственных трагедий: внезапной смерти маленького сына, непоняток с другими литераторами и (об этом Бондарев, разумеется, не говорит прямо) с развитым социализмом. Там внезапно появляется и та самая Эмма, чьи глаза напротив говорят, что ее «никто не забыт, ничто не забыто» несколько другого плана. И в этой части, помимо нелегкой темы поведения победителей на земле побежденных, отношения побежденных к победителям тогда и сейчас, Бондарев честно говорит: мол, свою великую любовь Никитин часто вспоминал в 45-м, а в 46-м почти не вспоминал — не до этого ему было. Се ля ви. Меж тем Гамбург охвачен потребительской лихорадкой, о чем рассказывают Никитину и его коллеге Самсонову новые знакомые, немецкие интеллигенты, и каким- то истерическим весельем. Днем — умные дискуссии и активная работа, ночью — кабаки и проститутки, так показывают Запад Никитину, так показывает автор его нам (нужно сказать, что СССР он показывает очень точечно — вот добрый лесник в милой сердцу тайге потрошит белок; вот милый сердцу дачный кооператив, где писатель Никитин проводит осень, думая о жене, вот хулиганы напали на него у ресторана, а потом оклеветали в милиции, но это единичный случай). Но ни на одном из этих полюсов (Восток — Запад) не находит покоя писатель Никитин. И он, увы и ах, не рядом с немкой Эммой, спустя двадцать лет появившейся в его жизни и всколыхнувшей все внутри, и даже не рядом с женой, верно ждущей его в Москве. Где-то внутри прячется свой берег. Не обошелся Бондарев и без любимой схемы: главный герой белее снега и простодушнее убогого, он далек от низких поступков и даже помыслить не может о подлости, с ним плечом к плечу стоит дружочек-пирожочек, еще белее и еще чище (явный смертник), все остальные, коль скоро не дотягиваются до их высокого идеала, становятся все хуже с каждой страницей. «Берег» уже не только и не столько про войну, сколько про то, как встроить память о ней в дальнейшую жизнь и как вообще быть с этим безумным наследием, почему мы оставляем себе какие-то конкретные кусочки мозаики, напрочь отвергая другие. Ну и про будущность, пути развития человеческого общества, истоки подлости, волков в шкурах друзей, ценность потерь, смысл жизни... Невозможно впихнуть это невпихуемое в один отзыв.