Kitobni o'qish: «Под кожей – только я», sahifa 4

Вольф все говорил и говорил, перечисляя названия городов, имена каких-то людей – в представлении Луки смысла в его словах было немногим больше, чем в мерном рокоте волн. Он смотрел на пляшущие язычки пламени в камине и чувствовал, как веки наливаются тяжестью. Лицо советника легендарного мессера Ганзы, подсвеченное красноватым отблеском огня в камине, наводило на мысли о высеченном из дерева древнем идоле, смотрящем на мир из обманной глубины окружавшего его озера табачного дыма.

– Ты уже выяснил, кто похитил наследника? – неожиданно спросил он, оборвав доклад Вольфа на полуслове.

– Нет, господин советник. Пока нет. Распутываю клубок, но все нити оборваны. Кто-то искусно замел следы.

– Настолько искусно, что ему удалось сбить с толку Вольфа Вагнера с его волчьим чутьем?.. А что ты думаешь насчет банды арабских взломщиков, которые промышляли по всей Ганзе, вскрывая торговые склады? И настолько уверовали в собственную неуловимость, что рискнули вскрыть замок склада, отмеченного печатью семьи?

– Полагаю, это не было пустой самонадеянностью или удачным стечением обстоятельств. Тео сам навел их на эту мысль.

– Тео?

– Разумеется. Мы прежде бывали с ним на этом складе. Он знал про потайной подземный ход и, полагаю, надеялся воспользоваться им. К несчастью, дежурный дрон засек катер без регистрационного маячка, проследил его маршрут и выслал полицейский отряд. Возможно, план Тео действительно сработал бы, однако в завязавшейся перестрелке его зацепила пуля. Но его действительно вело само провидение: рядом оказался Лукас.

– История, достойная приключенческого романа, – усмехнулся старый советник. – Так ты полагаешь, за похищением Тео стояли другие люди?

– К сожалению, главарь этой шайки, некий Ибрагим Рушманди, и его люди мертвы, так что я лишен возможности допросить их. За последние два дня я поднял всю информацию: задержания, круг общения, привычки – всю их ничтожную жизнь вплоть до последнего часа. Еще полгода назад Рушманди был мелким прохиндеем. Ему не достало бы ни ума, ни смелости, ни изворотливости, чтобы провернуть похищение наследника, разыграть все как по нотам и несколько месяцев водить за нос всю полицию Ганзы.

– Абсолютная посредственность тоже может быть неплохим козырем.

– Нет, здесь что-то другое… Боюсь, не остается ничего иного, как дождаться, пока Тео придет в сознание и сам прольет свет на произошедшее.

– Что ж, прекрасно, мой мальчик, – пробормотал советник Юнг и медленно прикрыл веки. – Ступай, я устал немного.

Вольф Вагнер поспешно поднялся, чтобы удалиться – как мстительно подметил Лука, с нескрываемым облегчением. Родственный визит оказался изощренной пыткой даже для серой тени мессера Герхарда Вагнера.

Дни в фамильной резиденции Вагнеров тянулись чередой и были наполнены бесконечными тренировками, лекциями, зубрежкой иэкзаменами. Никаких вечеринок и безбашенных развлечений золотой молодежи. Вдобавок советник Юнг вызвался обучать хоста наследника игре в шахматы. Правда, нередко случалось, что за время занятия Луке не доводилось передвинуть на соседнюю клетку ни единой фигуры, потому что наставник пребывал не в лучшем расположении духа и сидел, нахохлившись, как старый ворон, погруженный в мрачное молчание.

Худшим испытанием была медитация. Два с половиной часа полной, абсолютной неподвижности.

– Прижми язык к небу. Почувствуй, как вытягивается позвоночник. Ощути пространство между позвонками, – бесцветный голос Вольфа усыплял, погружал в транс.

Спохватившись, что его опасно повело вправо, Лука выровнялся. Пятнадцать минут прошли в молчании. По левой голени поползли щекотные мурашки – еще минута, и нога онемеет. Зачесалась правая бровь. Стараясь не создавать колебаний воздуха, Лука поерзал. Выгнул бровь, как будто услышал что-то небывалое. Но зуд только усилился.

– Не дергайся, – велел Вольф.

– Спина уже задеревенела. И нога затекла, – буркнул Лука.

– Сядь ровно. Дыши.

Лука поморщился, чувствуя, как все тело стало неповоротливым. Напрасная трата времени. За эти два с лишним часа он вполне мог бы вызубрить три главы по истории или хотя бы вздремнуть, чтобы голова была ясной.

Чтобы не сойти с ума от скуки, он пересчитал языком зубы. Потом в обратном порядке. Попробовал перенести вес тела на другую точку, борясь с непреодолимым желанием встать, встряхнуться, размять окаменевшие мышцы. Приоткрыл один глаз и увидел, что Вольф в упор смотрит на него.

– Время еще не истекло.

В отличие от Луки Вольф, казалось, мог сидеть неподвижно сутками напролет. По натуре советник мессера был деятельным, не терпел, когда время тратят впустую и негодовал даже по поводу минутного опоздания. Но во время медитации он превращался в неподвижную статую, как будто был способен покинуть собственное тело и странствовать по миру.

В носу засвербело. Лука зажмурился и громко чихнул.

– Минутный перерыв, и начнем отсчет заново, – с ледяным спокойствием объявил Вольф.

– Вы говорили, что в связке хаупта и хоста нередко развит навык телепатии. Советник Юнг – ни тот, ни другой. Он даже не Вагнер. Как же ему удается так легко читать ваши мысли? Или мои? – спросил Лука, чтобы еще хоть чуть-чуть потянуть время.

– Он истинный Вагнер по крови и по духу, хоть и носит другую фамилию. Его дар – генетически заложенная особенность, которой ни я, ни ты, увы, не обладаем.

– Не особенно приятно, когда кто-то бесцеремонно влезает в мою голову, как в собственный карман, и шарит там.

– Если бы ты прилагал чуть больше рвения и усидчивости, то освоил бы приемы, которые позволяют оградить сознание от постороннего вмешательства.

– Какие, например?

– Есть специальные техники. Но это, скажем так, продвинутый уровень.

– А пока никак? Иногда мне кажется, что советник Юнг прикасается к моему мозгу мохнатыми паучьими лапками. Премерзкое ощущение.

– Кхм… Попробуй читать стихи.

– Стихи?

– Да. И лучше что-нибудь из античной поэзии. В идеале – на древнегреческом. Это не блокирует доступ для столь опытного мастера, как советник Юнг, полностью, но несколько затруднит проникновение. Он – живая легенда. Ты должен быть несказанно благодарен, что он уделяет время занятиям с тобой.

– Угу. Я просто-таки преисполнен благодарности.

– И правильно, – словно не заметив сквозившей в его словах иронии, сказал Вольф. – Даже если иногда кажется, что это сущая пытка. Мы с братом тоже прошли через эту школу. Штефан Юнг был его наставником и советником в первые годы правления.

Лука помолчал, размышляя о чем-то.

– Мне все-таки не дает покоя одна мысль… Раз уж Вагнеры так заморочены на нерушимости кровных уз, как Юнг умудрился стать доверенным советником старого мессера, не будучи ни его хостом, ни даже ближайшим родственником?

– У мессера Манфреда был брат-близнец. Но он, к сожалению, погиб еще в раннем детстве. Посвящая все свое время государственным делам, мессер так и не создал семьи. Когда ему исполнилось сорок пять, он создал семь дублирующих генетических заготовок.

– Но клонирование запрещено! Или для Вагнеров закон не писан?

– Жесткий запрет был принят не сразу, а после череды громких скандалов и судебных дел…

– Семь клонов… С ума сойти! Зачем же так много? И где остальные?

– Кхм… Их активировали по мере необходимости. Иногда обстоятельства требовали, чтобы вместо мессера на публичных мероприятиях при потенциально высоких рисках присутствовал его клон. И случалось, что подстраховка была обоснованной. Иногда требовалась выемка органов. Несовместимая с жизнью. Штефан Юнг был, если не ошибаюсь, четвертым.

– То есть он просто разбирал их на запчасти?

– В отличие от хоста клон не является отдельной личностью. Он всего лишь точная биологическая копия.

– Кстати, сколько Юнгу на самом деле лет?

– Через два месяца исполнится сто семьдесят три.

Лука тихо присвистнул.

– А я читал, что клоны редко дотягивали и до пятидесяти.

– Так и было. Но, как я сказал, советник Юнг – настоящий уникум. Не сомневайся, его ум по-прежнему ясен, а память – безупречна.

– А остальные клоны, получается, так и плавают в рассоле?

– Нет, из-за преступной оплошности дежурного оператора в депозитарии, где хранился биоматериал генетических копий мессера, произошел технический сбой. Системы жизнеобеспечения вышли из строя на критически долгий срок. К тому времени мессер уже был в слишком почтенном возрасте, чтобы создавать новые генетические слепки. А двойной слепок с клона, как оказалось, чреват серьезными сбоями в иммунной системе.

– Как все удачно сложилось для советника Юнга, не так ли?

– Не ерничай, это дурной тон. Все в семье были глубоко опечалены произошедшим.

– Ну разумеется. Знаете, как-то невесело жить с мыслью, что тебя растят, как свинью на убой, чтобы в один прекрасный день разрезать брюхо и вынуть ливер.

Вагнер поморщился: его коробила грубая прямота Луки, который специально поддразнивал его, стремясь разбить ледяной панцирь спокойствия советника мессера.

– Это все давно уже в прошлом. К счастью, с развитием биотехнологий необходимость в донорских органах отпала. В основе связки хаупта и хоста лежит совершенно иной посыл. Из единого генетического материала создаются ментально связанные братья-близнецы, одному из которых изначально предначертано стать верховным лидером, а другому – его союзником, правой рукой.

– А если хост не хочет?

– Не хочет?

– Ну да, не хочет. Если вот это всё его совсем не прельщает? Если он хочет прожить свою жизнь иначе? Идти своим путем, а не быть чьей-то там рукой или прочим придатком?

– Но хост силен именно своей связью с мессером: так в полной мере он реализует свой потенциал для укрепления влияния семьи. В одиночку он… просто человек.

– А этого что, мало?

– Вернемся к медитации, – резко оборвал спор Вагнер.

Устав от постоянной муштры, Лука с наступлением сумерек выходил прогуляться по саду. Он избегал посыпанных белой мраморной крошкой дорожек и прогуливался в глубине парка: брел по траве, вдыхал сырой запах земли и прелой листвы, и напряжение дня постепенно расжимало хватку.

Как-то вечером он забрел в отдаленный уголок дворцового парка и услышал странные звуки – не то тихие всхлипы, не то сдавленный смех, которые подхватывались жутковатым эхом. Стараясь ступать неслышно, он подобрался ближе и, раздвинув ветви сирени, увидел заброшенный колодец, над которым склонился призрачный силуэт. В обманчивом лунном свете бескровное лицо излучало тихое жемчужное сияние. Глаза были закрыты, губы безмолвно произносили что-то. Ладони, похожие на пару птиц, покачивались в воздухе, вспархивали в такт неслышной мелодии. Совершенно свободные, никак не связанные с телом.

Лука почувствовал, как похолодела спина и налились чугунной тяжестью ноги. Ощутив присутствие постороннего соглядатая, призрак распахнул глаза, пригвоздив его немигающим, потусторонним взглядом. «Тео?» – прошелестело в воздухе. Лука отпрянул. Видение пропало, растворившись в ночном воздухе.

Наутро он уже не был уверен, было ли ночное происшествие на самом деле или это все ему только привиделось. Пробравшись к старому колодцу, Лука заметил на влажной после вчерашнего дождя земле узкий след туфли. Значит, призрак был из плоти и крови.

Как только спустились сумерки, он пробрался в сад и затаился в густых зарослях у старого колодца. Но незнакомка так и не появилась. Как и на следующую ночь, и еще ночь спустя.

Несколько дней из-за полуночных прогулок по саду Лука спал урывками, выкраивая минуты между лекциями, и на медитации наступила неминуемая расплата: едва прикрыв веки, он провалился в туманный морок где-то на зыбкой границе яви и сна, сквозь который едва пробивался голос Вольфа.

Открыв глаза, Лука обнаружил, что лежит в вывернутой, неудобной позе на полу в совершенно пустой аудитории, в пятне солнечного света, бьющего через огромные незашторенные окна. Он поднялся, чтобы поскорее стряхнуть сонный ступор. Подергал ручку двери. Но та оказалась заперта. Сколько бы Лука ни колотил, пытаясь докричаться до слуг, сколько бы ни сыпал проклятьями, пробуя с разбега вынести плечом дверной косяк, все во дворце словно забыли о его существовании. Вероятно, милый дядюшка решил так наказать его за нерадивость. «Ну и пусть. Зато я выспался, – с мстительной яростью думал Лука. – Наверное, впервые за последний месяц».

Спустя пару часов, устав от бесцельного хождения по комнате в попытках заглушить ворчание пустого желудка, Лука улегся посреди комнаты. Но спать больше не хотелось, пол казался жестким. Стиснув зубы в бессильной злости, Лука сел в позу лотоса и закрыл глаза, уже не беспокоясь о том, что его спина развалится, как старая кирпичная кладка. И стал дышать: так, как учил Вагнер, чтобы вдох был легким, почти незаметным, а выдох – сильным, выметающим прочь все мысли, как лишний сор. Дышать так, чтобы воздух проносился по телу, как сквозняк по опустевшему дому.

Он не знал, сколько прошло времени – несколько минут, час или целая вечность, но когда открыл глаза, то услышал, как тихо поворачивается в замке ключ. На паркете лежали косые отсветы закатного солнца. А по его предплечью струилось переплетение линий, напоминающее рисунок мехенди.

Перед сном Лука снова выбрался в сад. В ночном воздухе плыл сладковатый, тревожный аромат. Оказалось, на совершенно голых, словно изломанных непогодой ветвях распустились огромные пурпурные цветы магнолии. На одной из дальних дорожек сада чернел тонкий силуэт – девочка со смоляными, гладко зачесанными волосами зачарованно разглядывала цветы, похожие на небрежно завязанные ленты из муслина. Услышав шорох гравия, она вздрогнула и обернулась.

– Эй! Постой! Не бойся!

Подойдя ближе, Лука заметил тачку с садовым инвентарем и огромными желтыми перчатками.

– Привет! Я Тео. Я искал тебя. Когда я увидел тебя той ночью там, у колодца, то поначалу принял за привидение. Ну, духа-хранителя сада. У которого только голова и руки, а тела нет. А ты просто вся в черном была, вот и растворилась в темноте…

Он протянул руку, но незнакомка не пожала ее и не разомкнула губ, продолжая смотреть все так же пристально и серьезно.

– Нет, – наконец произнесла она, будто ей наскучила игра в гляделки.

– Что – нет?

– Ты не Тео. Ты вообще не похож на него. Кто же ты?

Лука смешался. Оказывается, за не прошедшие несколько недель он уже привык, что все во дворце видят в нем наследника мессера. Привык называться его именем, жить по его расписанию, играть его роль. Эта странная девушка была единственной, за исключением разве что Вольфа, кто сразу же заметил подмену. И совершенно неожиданно это было чертовски приятно.

– Ну ладно, ты права. Я просто… ну, вроде как его двойник. На время, пока он не вернется. Кстати, я Лука. А ты? Как твое имя?

– Миа.

– Чуднóе имя, никогда прежде не слышал. Хотя, знаешь, тебе идет. Но признайся, ты тоже поначалу приняла меня за брата? Ты назвала его имя!

Миа отпрянула, как будто в лицо ей брызнули холодной водой, и стала поспешно собирать вещи в тачку.

– Простите, господин, мне запрещено разговаривать.

– Постой, я чем-то обидел тебя? Не уходи, пожалуйста, – Лука попытался взять ее за руку, но она проворно выдернула ладонь, хрупкую, как у синицы.

– Мне правда пора.

– Ты придешь в сад завтра?

– Да, я тут каждый день.

– Не только ночью?

– Не только, – улыбнулась она и, подхватив тачку, поспешно скрылась.

Проводив ее взглядом, Лука вернулся в спальню и плашмя бросился на кровать. На его губах блуждала улыбка, а в голове снова и снова прокручивался разговор с Мией. По потолку комнаты разливалась чернильная тьма арктического неба, которая мало-помалу затянула его в водоворот, где таился сон, прохладный и медленный, как северная река.

Как только в расписании лекций и тренировок образовывался небольшой просвет, Лука навещал Тео в клинике. Когда тот очнулся и увидел брата, похожего на него, как две капли воды, то в первые минуты не мог произнести ни слова. Просто смотрел на Луку и улыбался, как будто выиграл главный приз в лотерее.

– Эй, да брось ты уже меня разглядывать, – буркнул Лука, чтобы скрыть смущение.

– Когда Вольф сказал, что приготовил сюрприз, я поначалу подумал, что речь идет о щенке. Всегда мечтал завести собаку.

– Ну, извини, это всего лишь я. Представляю, как здорово ты разочарован, – рассмеялся Лука.

Тео подхватил его смех, но сразу же закашлялся и обессиленно опустился на подушку.

– Ты это… Ну, не перенапрягайся пока, что ли… Вольф говорит, ты потерял много крови и вообще был на волосок… Ну, это самое, – Лука вынул руку из кармана и неловко похлопал его по плечу, чтобы приободрить. Он не знал, что еще сказать, что вообще принято говорить в подобных ситуациях, и чувствовал себя бегемотом, попавшим в аптеку. Но, кажется, Тео был не в обиде.

Заскочив в этот раз, он застал брата в приподнятом настроении: доктор Крау обещал, что уже через пару недель он сможет вернуться домой.

За время болезни Тео еще сильнее исхудал.

– Эй, ты что, совсем не ешь?

– Ем, конечно. Просто сейчас не хочется.

Тео с виноватым видом отодвинул больничный поднос с порцией сбалансированной и питательной слякоти на тарелке.

– Уверен? Ну ладно, значит, зря принес.

– Яблоко! – Тео выхватил из рук Луки гостинец и впился в него зубами, застонав от удовольствия. – Кислое… Восторг! Ты точно не умеешь читать мысли?

– Я бы заметил, – пожал плечами Лука и сел на край кровати. – Кстати, одна особа передает тебе пожелания скорейшего выздоровления.

– Да? Кто? – спросил Тео с набитым ртом.

– Миа.

– Кто?

– Ты что, не помнишь ее? Ну, такая худенькая, темноволосая. В огромном желтом дождевике. Мы как-то столкнулись в саду, и она сразу раскусила, что я не тот, за кого себя выдаю. Хотя все во дворце приняли обман за чистую монету.

– Миа? Глухая внучка старого садовника?

– Глухая?..

– Ну да. Ты что, не знал?

– Нет. Постой, но мы же разговаривали… Ну вот как сейчас с тобой.

– Ну да, у нее стоит простенький имплант, который позволяет различать некоторые звуки. А еще она прекрасно читает по губам.

– А она всегда была… ну, глухой?

– Кажется, мне было лет семь или восемь – мы с Вольфом прогуливались по саду, и я заметил, что старик Ван, садовник, который всегда срывал для меня самый красивый цветок, чем-то страшно расстроен. Я стал его расспрашивать, и он признался, что его внучка тяжело переболела не то корью, не то свинкой и потеряла слух. Я расчувствовался и сказал Вольфу, что готов пожертвовать свои карманные деньги, чтобы оплатить операцию. Да, я вспомнил теперь: потом старик Ван подвел ко мне какую-то темноволосую девчушку, которая так ужасно смущалась, что не произнесла ни слова и смотрела только на собственные туфли, – Тео улыбнулся воспоминаниям. – Расскажи лучше, как тебе живется в резиденции? Судя по узору на руке, ты сильно продвинулся, у меня на это ушли годы.

Лука засунул руки в карманы и отошел к окну.

– Не сказал бы. Все это так… Бездарный спектакль. Непонятно только, ради кого я днями напролет кривляюсь на сцене – зрителей-то нет. Одно радует: за это время я здорово нагнал учебную программу по всем предметам. Правда, чего это все стоило…

– Вольф говорит, что ты небезнадежен. И это определенно самый лестный отзыв о ком-то из всех, что я слышал от него за всю жизнь. Еще, я слышал, и советник Юнг вцепился в тебя бульдожьей хваткой?

Лука только хмыкнул. Он не верил в кровные узы и галиматью с ментальной связью мессера и хоста, про которую без устали твердил Вольф, но Тео, похоже, неплохой парень.

– Слушай, давно хотел спросить: как тебя угораздило вляпаться в историю с похищением?

Тео сразу поскучнел.

– Это Вольф поручил расспросить, да?

– Нет. То есть да. Но мне и самому это покоя не дает. Ты же все-таки, ну… наследник мессера Ганзы и все такое… Не могли же тебе посреди дня мешок на голову нахлобучить и в аэромобиль затолкать?

– Ну, почему же… Примерно так все и было.

– Ты что, под гипнозом был?

– Я, правда, как ни стараюсь, не могу вспомнить, как это случилось и что было потом. Наверное, посттравматический синдром. Или доктор Крау все-таки переборщил с медикаментами, когда выводил меня из комы. Начисто все стерлось из памяти. И знаешь, я этому даже рад.

– Вот что меня занимает: почему те, кто тебя похитил, не потребовали выкупа?

– Вполне может оказаться, что они вообще не подозревали, кто я. Как я понял из обрывков разговоров, это были вовсе не воротилы криминального мира. Так, мелкие мошенники, промышляющие грязными делишками.

– Но кто же все-таки стоял за всем этим?

– Не знаю. И, честно говоря, мне все равно. Все уже позади.

– Погоди, но как ты оказался на складе в Гамбурге?

– О, это и правда забавная история. Потный алжирец, который заправлял шайкой, оставил нас в каком-то заброшенном доме. От холода зуб на зуб не попадал, из развлечений – только засаленная колода карт. У охранников, которые уже устали слушать заверения, что скоро они сорвут серьезный куш, нервы вконец расшатались. И я сказал, что глупо ругаться из-за ерунды, когда можно обчистить любой банк или магазин в Ганзе. Потому что я – непревзойденный взломщик.

– И эти остолопы купились?

– Не сразу, конечно. Но я показал пару фокусов со старыми замками. Ты знал, что девяносто девять из ста биометрических замков, установленных в Ганзе, производятся на одном-единственном заводе? А принадлежит он, разумеется, семье Вагнеров. Так вот, помимо персональной настройки под владельца в каждом замке зашита базовая программа, которая срабатывает на взаимодействие с генными кодами нашей семьи.

– Для Вагнеров нет закрытых дверей, – усмехнулся Лука.

– А ты думал, поговорки на пустом месте появляются?

– Ну допустим. Но раз любой замок – не проблема, почему ты просто не сбежал?

– После нескольких неудачных попыток на меня нацепили магнитные браслеты с геолокацией и электрошокером. Подаваться в бега с таким багажом – сомнительное удовольствие. Так что пришлось напрячь голову.

– Так ты нарочно навел их на мысль ограбить склад в Гамбурге?

– Конечно. Я бывал там как-то с Вольфом и знал про тоннель. Рассчитывал, что пока они радуются добыче, получится незаметно ускользнуть.

Лука рассеянно выглянул в окно. Ярко светило весеннее солнце, по мокрому карнизу прыгали взъерошенные воробьи. В изложении Тео все выглядело именно так, как и предполагал Вольф. Но Луку не покидало чувство, что головоломка так и не сложилась в правильный паззл, потому что некоторые фрагменты надежно утеряны. И это не на шутку его озадачивало.

– Занят?

Лука оторвал голову от старинного ханьского талмуда по искусству войны.

– Еще пять глав осталось вызубрить к завтрашнему экзамену.

– Прогуляемся в парке? Это не займет много времени, – предложил Тео.

Лука захлопнул фолиант, почти целиком состоявший из сносок, примечаний и пояснительных статей, и с удовольствием расправил затекшие плечи.

Тео вернулся во дворец почти неделю назад, и Лука в очередной раз поразился искусству Вольфа Вагнера обставить все без лишней шумихи. В резиденции никто не выказал удивления из-за внезапного «раздвоения» наследника мессера: как будто Теофиль с раннего детства воспитывался вместе с хостом, как и было принято по семейной традиции. Более того, с каждым днем Лука все больше укреплялся в мысли, что все до единого в бесчисленном корпусе вышколенных слуг с первого дня знали, что перед ними вовсе не наследник мессера. Они просто выполняли распоряжения Вольфганга Вагнера: оказывали почести, полагающиеся юному наследнику по статусу, и старательно не замечали очевидных промахов самозванца. Так что напрасно Лука возомнил себя прекрасным актером и ликовал, что так ловко обвел всех вокруг пальца. На самом деле он оказался безымянным статистом иммерсивной театральной постановки. Наблюдая, как непринужденно Тео держится за обеденным столом, сервированным фамильным серебром и фарфором, как легко подхватывает разговор, как со сдержанной полуулыбкой терпеливо ждет, пока престарелый камердинер услужливо распахнет перед ним двери бальной залы, как придирчиво выбирает подходящий случаю костюм, Лука вновь и вновь убеждался: Миа была права – они с Тео настолько разные, что их невозможно спутать. В роли наследника мессера он выглядел нелепым, неуклюжим посмешищем, как цирковой медведь в расшитой пайетками балетной пачке, который взгромоздился на велосипед на потеху публике.

Ощущение чужеродности, несовместимости с роскошной обстановкой резиденции Вагнеров, ее железным распорядком дня и негласным сводом правил не приглушилось со временем, а только обострилось. Но, когда Лука попытался завести с Вольфом разговор о том, что теперь, когда Тео полностью оправился, их соглашение можно расторгнуть, тот напомнил, что оговоренный в контракте срок еще не истек: «Поверь, я вовсе не собираюсь удерживать тебя здесь силой. Вернуться к прежней жизни в Гамбурге никогда не поздно. Я лишь хочу, чтобы ты увидел, что есть и другой путь. А выбор всегда останется за тобой».

На дворцовый парк уже опустились сумерки. В воздухе плыл приторно сладкий запах цветущей сирени, кусты которой напоминали гигантские облака сахарной ваты. Тео неторопливо шагал по посыпанной гравием дорожке, оглядывая клумбы с распустившимися нарциссами, королевскими ирисами и гиацинтами. Лука понял, что брат вытянул его на прогулку для важного разговора и не торопил, чтобы тот собрался с мыслями.

Они вышли к павильону с высокими арочными окнами и балюстрадой, украшенной причудливыми вазонами. Перед парадным крыльцом раскинулся лабиринт из живого кустарника.

– Это Галерея старых мастеров, – сказал Тео. – Здесь находятся бесценные полотна. Отец – не просто коллекционер. Он прикладывает колоссальные усилия, чтобы спасти сокровища мирового искусства из разоренных варварами музеев.

Тео приложил ладонь к сенсорной панели и потянул за ручку двери в виде оскаленной головы льва. Ярко освещенный холл был обставлен с дворцовым шиком: зеркала, канделябры, позолота, портьеры из алого бархата, бесконечная анфилада⁶ выставочных залов. На мгновение у Луки возникло ощущение, что он заперт в пересечении зеркальных отражений.

Тео приподнял портьеру, за которой скрывалась неприметная дверь, и они вошли в стальную кабину лифта. Как только створки захлопнулись, из потайных клапанов с шипением вырвался сжатый воздух.

– Самые ценные экспонаты требуют особого бережного хранения и никогда не выставляются. В запаснике поддерживается постоянная температура и влажность, а стены отсеков из усиленной стали обеспечат полную сохранность полотен в случае взлома, пожара или природного катаклизма. Даже если весь мир погибнет от ядерного взрыва, они не пострадают. Здорово придумано, правда?

Подземное хранилище, погруженное в полумрак, вызывало у Луки легкий приступ клаустрофобии, и в ответ он только хмыкнул.

На контрасте с нарядными музейными залами запасник напоминал склад забытых и утерянных вещей. Бюст с отколотым носом на шатком постаменте, египетский саркофаг, свернутые в рулон ковры, шкафы с черепками, статуэтками и старинными монетами, груды заколоченных ящиков с непонятной маркировкой и – холсты, холсты, холсты, развернутые лицом к стене, как наказанные дети.

– Смотри, – сказал Тео, разворачивая к рассеянному свету одно из полотен.

С холста на Луку смотрела девушка с глазами того особого цвета, какой бывает только у северных рек. Пушистые светлые косы. Мягкая улыбка, затаившаяся в уголках губ. Задумчивый взгляд куда-то вдаль, за пределы рамы. Образ нечеткий, ускользающий, как будто смотришь сквозь заиндевелое стекло.

– Красивая, – тихо сказал Лука.

Чей этот портрет, он догадался сразу, даже если бы не было этого поразительного, небывалого внешнего сходства – по тоскующему взгляду, которым Тео смотрел на холст, по тому, как подрагивали его руки, державшие подрамник.

– Знаешь, все детство я люто тебе завидовал, – помолчав, признался Тео, не отводя взгляда от портрета. – Не смотри так, это правда. Всё время терзался вопросами: «Почему она выбрала тебя? В чем провинился я?» Раз за разом прокручивал в голове сцену: как она склонилась над кроваткой, чтобы взять только одного…

– Тео, брось…

Это был их первый разговор о матери, и Лука чувствовал, что ступает на тонкий лед.

– В детстве, когда становилось особенно тоскливо сидеть взаперти, я доставал из-под кровати коробку с альбомами и рисовал комиксы. Представлял, как мы втроем странствуем по миру: забираемся в африканские джунгли и переплываем океан в поисках приключений… Я все время спасал маму из разных передряг. Тебе, между прочим, там тоже отводилась важная роль – пухлого избалованного неженки, который вечно ноет и путается под ногами…

Лука от души расхохотался, и Тео, глядя на брата, тоже не сдержал улыбки. Но тут же снова посерьезнел.

– Как думаешь, где она сейчас?

– Я знаю не больше твоего, – пожал плечами Лука. – Ма… ну, то есть Йоана, говорила, что она собиралась встретиться с кем-то, кто обещал сделать паспорт на чужое имя, чтобы она могла покинуть страну. Однажды вечером она просто ушла и не вернулась.

– А как ты…

– О, да здесь, несмотря на поздний час, собрались истинные почитатели искусства, – пророкотал голос за их спинами. Тео вздрогнул и обернулся.

– Здравствуй, отец, – сказал он, подходя к высокому, грузному блондину в военном кителе.

– Как я погляжу, ты безмерно рад встрече, сын! – мессер со смехом потрепал по плечу побледневшего Тео.

Лука вполне довольствовался ролью статиста в разворачивающемся на его глазах спектакле. Мессер, казалось, не замечал его, словно он превратился в одну из безмолвных статуй.

– А я только-только прилетел и дай, думаю, загляну в хранилище, найду подходящее местечко для новой находки. Взгляни, Вольф: редкая удача.

Мессер бережно достал из свертка керамическую статуэтку совы, облупленную и невзрачную. Его глаза сияли восторгом, как у ребенка, заполучившего новую игрушку.

– Коринфский арибалл⁷. Седьмой век до нашей эры. Чудом уцелел во время погрома Лувра.

– Эм-м… замечательная вещица, – тактично заметил Вольф.

– Все время забываю, что мой хост абсолютно не способен оценить подлинную красоту.

Мессер поставил статуэтку в один из застекленных стеллажей.

– Ну, ради созерцания какого шедевра вы пожертвовали драгоценными минутами сна? – он выхватил из рук сына портрет и помрачнел. – Анника. Мог бы и сам догадаться. Кажется, здесь ей пятнадцать. Так, Вольф?

– Да, кажется, – безучастно ответил тот, стоя за его плечом, как каменное изваяние.

– Запереть такую красоту в темном подвале – просто кощунство, вам не кажется? – запальчиво произнес Лука.

Мессер медленно перевел взгляд него, словно только сейчас обнаружив присутствие Луки.

– Этот портрет мог бы висеть в фамильной галерее, если бы безрассудство Анники не поставило под удар будущее семьи. Это все сумасбродные идеи ее папаши, который забил голову дочери дребеденью о том, что люди равны.