Kitobni o'qish: «А также их родители»

Тинатин Мжаванадзе

Shrift:

* * *

Действующие лица

Папачос, он же Кормилец, он же Давид или Дато – отец семейства.

Мамачос – автор, мать семейства.

Сандро – старший сын.

Мишка – младший сын.

Автошка, Мариска, Димка, Лука – кузены детей.

Наиле, Хатуна – тети детей.

Зура, Гия – дяди детей.

Два комплекта бабушек и дедушек детей.

Монти – пудель кузенов.

Лилу – собственная кошка детей, голубая британка.

Эпизодические персонажи – разнообразные соседи, родственники, друзья, знакомые, учителя и даже герои мультиков.

Вступление

Вообще-то я хотела жить совсем по-другому.

Мой день начался бы с вечера. Я бы вернулась из театра, или из консерватории, или из гостей в свой душистый дом в вазочках, рамочках и цветочках, уронила невесомые перламутровые туфельки на шелковый ковер, вытащила шпильки из высокой прически, аккуратно убрала гламурные одежки в гардеробную, потом приняла бы ванну с лавандовой солью, потом посидела за чисткой перышков и арт-хаусным кино и уснула бы в 23:00 с кремом на руках, веках и пятках – везде разным. Утром встала бы в 6:00 и пошла на озеро с собакой – в любую погоду, одетая цвет в цвет: если моросит, то белые хантеры, молочный зонт-винтовка и дождевик с рисунком Барберри, а если солнышко – на выбор кремовое, серое или голубое. Собака – кто-нибудь изысканный, вроде акиты, или умной, как профессор, овчарки.

Солнце отражалось бы в моих солнечных очках, ветер шевелил безупречно выкрашенные шелковые пряди, в голове рождались идеи увлекательных сценариев.

Потом я пришла бы домой, позавтракала авокадо и грейпфрутовым соком – конечно, фреш, – сделала массаж, или йогу, или фитнес, потом написала пару только что выдуманных рассказов, потом бы пошла по бутикам тратить баснословные гонорары или выкупать билеты на Сейшелы.

А что на самом деле?

Сандро торчит в ванной уже два часа, вся семья, включая кошку, сидит и напряженно смотрит в дверь.

Он изволил вылезти – клубы пара валят по всей квартире, кошка забегает к лотку, поскальзывается на мокром полу и въезжает в песок, обвалявшись в нем, как пожарская котлета. Тем не менее она делает свое дело, не меняя напряженного выражения лица, вся в панировке, а мы продолжаем терпеть, монотонно выражая Сандро свое негодование.

Не успеваю зайти и смыть косметику перед сном, потому что следующим ванну занимает Мишка, хотя ему было сказано просто принять душ. Молодец набрал пластмассовых тунеядцев и играет с ними в пене, хотя уже здоровенный амбал и ему пора брить усы.

Приходит папачос и требует ужин.

Ужин давно остыл – все надо разогреть.

– Я хочу в туалет! Неужели нельзя было закончить свои дела до моего прихода? – возмущается кормилец. Мишка ухом не ведет, у него решающая схватка Шрека с безруким Суперменом.

Я тру глаза, потому что приняла таблетку и меня клонит в сон, а тушь все еще на ресницах.

Кошка глядит на меня и утробно мявкает в первобытном ужасе.

Мне еще надо намазать Мишке ранки новой мазью, сделать йодовую клетку на бронхи, налепить полоску от храпа Сандро, помыть посуду, загнать всех в кровати, но таблетка срабатывает, и я падаю головой в раковину с недомытой посудой.

Там и засыпаю.

Благословенны будьте, дети мои, включая кошку.

Как вместо собаки завести ребенка

– Хочу собаку, – однажды подступила я к мужу, когда Сандрик стал вполне самостоятельным мужчиной пяти лет. – И ребенок хочет. Как может вырасти нормальный человек без собаки?! Нас двое, ты один.

На тот момент у нас были только этот самый мальчик, квартира без ремонта и нереализованные амбиции.

Муж потянулся, зевнул и посмотрел на меня очень ласково.

– Нам нужен второй ребенок, – сказал он. – А собаку в квартире – не могу. Ни я не могу, ни собака не может. Значит – два на два. Собака будет потом – на даче.

Дачи у нас нет и не предвидится.

Я скорбно поднялась, всячески демонстрируя угнетенную женщину Востока, и ушла зализывать раны. Однако же было ясно, что второго ребенка не избежать, и – чего греха таить, уже давно пора.

Второй ребенок – вроде инфекционного заболевания, которым можно заболеть в удобное для пациента время. Можно сразу, а можно лет через пять. И даже десять и семнадцать тоже не проблема: первый обязательный уже готов, а второй – это произвольная программа. Мама говорила – лучше не затягивать, все равно платить по одному счету – ночами не спишь, службу несешь, один или двое – особой разницы нет, поэтому рожай впритык к первому, спина к спине, след в след. А ведь каждый ребенок имеет право на особенное внимание, а мать – на передышку, поэтому даже не думайте раньше, чем через три года. Я думала пять лет, а потом сдалась – все равно собаки нету, работать негде, а если родить второго ребенка – это как бросить все козыри в игру и сорвать банк.

Конечно, есть люди, у которых не то что два, а три, пять и даже восемь! Но два – это оптимальное число: не мало и не много, а в самый раз.

Став матерью уже двух мальчиков, я стала ждать удобного момента, чтобы опять завести разговор про собаку.

– Да какая еще собака! – с досадой возражал муж. – Девочку нам надо. Видишь, какие у нас получаются шикарные дети!

Невозможный человек! Я – осел, которого заманили морковкой на веревочке. Да что говорить – вся жизнь теперь состоит из сплошных отказов, и даже домашнее животное стало недосягаемой мечтой.

Впрочем, что животное.

Я не умею свистеть. Просто посвистывать губами трубочкой – это не считается, а чтобы по-серьезному, свернуть пальцы в косичку, хитро пристроить их во рту и пропустить воздух сквозь самодельные регистры, да так, чтобы не сипеть и не плеваться, а сразу выпустить верченый свист, от которого по нёбу трещины, барабанные перепонки навылет, а на другом конце улицы воробьи с земли врассыпную – такому не научилась.

Еще я не умею кататься на двухколесном велосипеде. Никогда не прыгала с парашютом. Не видела северного сияния. Не ходила в море на серфе и не каталась на водных лыжах. Не прыгала в бочке в водопад и не мчалась на лошади во весь опор – камерное сидение в седле на курортных клячах для памятной фотографии не считается.

Не успела.

Не сказать, что список безнадежно большой; он просто безнадежный, потому что всего этого я уже не сделаю и не научусь, потому что раньше надо было успевать – пока не родила детей.

А как родила – так и закрывай лавочку.

Но это еще не все.

Гораздо хуже то, что после рождения детей у женщин случаются потери в голове.

Моя свекровь по образованию – хородирижер. Или как это правильно сказать? Дирижер-хоровик? В общем, музыкант.

Но никто никогда не слышал, чтобы она занималась музыкой: заунывные напевы по время приготовления толмы не в счет, а к пианино она не прикасалась на моей памяти никогда.

– Мама! – уличали ее сыновья. – Признавайся, ты не музыкант на самом деле!

– После первой беременности я потеряла слух, – пожаловалась свекровь. – После второй – голос!

– А после меня ты что потеряла – чувство ритма? – неласково пошутил третий и младший сын.

Конечно, это все вранье, думала я, и – конечно, потери в моей собственной голове начались чуть ли с первого дня.

– Я отупела, – в ужасе признавалась я мужу. – Что со мной будет? А вдруг у меня начался Альцгеймер?!

Муж поднимал брови и в утешение говорил, что миллионы женщин родили детей до меня, во время меня и родят после меня, и ничего, а если бы они все теряли память, человечество бы давно выродилось.

Вот уж не знаю, что там остальные женщины, а я раньше могла прочитать страницу текста и тут же отбарабанить его наизусть! Голова работала как швейцарские часы: бесшумно и с ветерком. А сейчас что? Пока читаю фразу, в конце забываю, о чем шла речь в ее начале. Куда носят в починку поломанные швейцарские часы? Мысли идут по кругу, как цирковые пони, и состоят максимум из трех слов: ребенок орет, поменять штаны, еще не уснул, дышит или нет, уже проснулся, дать воды, чего тебе надо, ванная свободна, и все в том же духе. Если во время уборки мне попались умные книжки, я верчу их в руках, как шумерскую клинопись, не веря, что когда-то писала по ним диплом.

А куда пропало присущее мне когда-то безошибочное умение выдернуть из кучи барахла кофточку и юбочку и сделать из них шикарный наряд? Теперь я беру одни и те же камуфляжные штаны, которые не жалко. А как же я могла танцевать всю ночь и веселиться до упаду, а утром сбегать сдать зачет? Сейчас я в ужасе смотрю за окно в вечернюю тьму и понимаю, что хочу остаться дома и ничего не делать.

Новое кино вызывает панические атаки: зачем громят такую прекрасную мебель? Зачем эта дура уходит из семьи – а детей кому оставляет? Ой, а тут назревает семейный скандал, не буду смотреть. Поэтому из всего мирового кинематографа остался только фильм «Римские каникулы»: все красивые, и никто не умер.

Хотя, если рассуждать хладнокровно, есть и приобретения: например, способность уснуть в любое время суток посреди канонады и при этом слышать, что делает ребенок. А умение безмятежно наслаждаться покоем посреди разгромленной детьми квартиры? А внезапно открывшаяся способность зарыдать от мультика, рекламы и даже от картинки в жвачке «Любовь – это…»?

И еще я научилась брать ребенка одной рукой и удерживать на весу за шкирятник. Правда, лет до пяти, не старше.

Конечно, все перемены происходили постепенно, за исключением самой главной – и этот день я запомнила навсегда.

Как стать матерью

Свинья сказала – с тех пор, как у меня есть поросята, я не пила чистой воды.
Грузинская пословица

– Почему ты не носишь сарафан, который я тебе подарил? – бестактно поинтересовался дорогой супруг. Где же мужчине понять такие тонкости?

Нос немедленно разбух, в глаза натекло ведро слез.

– Куда?! Куда я его надену?!

– Да на море хотя бы, – перепугался дорогой супруг, кляня себя за неосторожные слова – хотя в последнее время даже замечание о хорошей погоде могло вызвать извержение вулкана.

Жизнь была ужасна. Я стала толстой, как морская свинья, бесформенной, как ватный матрас, и слезливой, как крокодил. Все нормальные люди налегке ходили на море, а я в это время снаряжалась на ежедневную прогулку с младенцем, как в экспедицию на Южный полюс. Он должен был предварительно поспать, поесть, срыгнуть, покакать, потом его я быстро мыла, одевала в чистое и сажала к себе на грудь в сумку-кенгуру.

К этому моменту я была снаряжена, как спецназовец: волосы в хвост, штаны немаркие, кроссовки на липучках, на одном плече – сумка с бутылочками, на другом – с запасными одеждами. Шатаясь от поклажи, я осторожно спускалась по лестнице и обреченно шагала в парк. Там младенец некоторое время сонно втыкал в природу, дышал воздухом, трескал свои бутылочки и, если повезет, – засыпал. Вне себя от счастья я вытаскивала книжку и читала ее на отлете, не понимая ни слова, – сидела на скамеечке полулежа, чтобы младенцу было удобно. Потом он просыпался, мы делали еще круг по парку, и от постоянного таскания тяжестей я приобрела ухватки борца-сумоиста. Как я могу проделать все эти операции в дивном сарафане до пят?!

– А если бабушке оставить? – предложил вариант кормилец и зажмурился: опять мимо! Бабушку сложно осуждать: она вырастила своих троих погодков, сдала их невесткам и сейчас наслаждалась заслуженным отдыхом. К тому же внуки появлялись с устрашающей регулярностью, в год по штуке и, чтобы никого не обижать, она ввела мораторий: своих детей растите сами, а я не вмешиваюсь.

Тогда супруг придумал новый расклад: ребенка оставить на пару часов моей сестре, а потом забрать. Мир не рухнет, если один раз раз пропустить его прогулку!

Измученному долгим заключением воображению представилась заманчивая картинка: я выхожу на пляж в долгожданном сарафане в мелкую ромашку. Широким взмахом сдергиваю его с себя, оставшись русалкой перед родной стихией. Стремительно разогнавшись, взрезаю волны и плыву наперегонки с дельфинами, преодолевая километры. Остаюсь одна посреди морского синего простора и возрождаюсь, как Киприда. Выхожу из воды, отжимаю косы, мгновенно высыхаю – кудри красиво окружают небесное чело – и забираю младенца, кротко проспавшего все это время. Единение с природой вернет меня к прежней жизни, и я снова стану стройной, как кипарис.

– На два часа! – умоляюще сложила я руки и стала наспех зачитывать инструктаж по присмотру за наследником.

Сестра повертела пальцем у виска, напомнив, что у нее в анамнезе две взрослых дочери, и выпинала меня за дверь, предварительно всучив единственный купальник размера «очень-очень-большой».

На улице меня охватил экстаз освобожденного каторжанина. Сарафан и сумочка! Нарядные люди! Руки свободны! И долгожданное море, наконец-то!

– А может, просто позагораешь? – с сомнением спрашивает воплощенное благоразумие в лице двух моих поджарых невесток. У них дети – почти подростки, два и три года, и втянутые животы, а я в своем сарафане похожа на майское дерево.

Они что, всерьез думают, что меня испугают волны?

– Вчера был шторм, – напоминают девочки и устраиваются загорать. Море в самом деле какое-то нервное – сплошная пена прибоя и ровный гул.

– Ну и что! – По задуманному сценарию стаскиваю с себя одним движением сарафан и остаюсь в купальнике, который бы не надела даже моя бабушка: он бурый и местами пузырится.

– Девушки, – снисходительно говорю я, – вы не знаете, как я плаваю!

Девушки хмыкают и закрывают носы бумажками. Разбег по гальке не удался – пришлось входить в воду задом и позорно падать на спину. Ну, какая разница, если подумать.

Если есть на свете счастье, то я его достигла: море и свобода. Вот сейчас сплаваю вдаль, вернусь и… Что-то подозрительно: кроме меня, в воде никого нет. Волны слишком высокие, и гул чересчур громкий. А если покричать, меня услышат?

– Э-э-эй! – Хриплый крик попрыгал по волнам и тренькнул во вдохновенном шуме живой природы. Подожду еще немного, и пора выходить. Почему-то волны становятся все выше, и меня слегка укачало.

Пора бы уже выходить, но волны держат меня, как бультерьер соседскую щиколотку. Сценарий развалился на глазах. Неужели я утону? Это будет очень странно – молодая мать тонет в море на самом взлете своей счастливой семейной жизни: глупее не придумаешь.

На берегу – без перемен: яркое солнце подсушивает влажную гальку, девушки самозабвенно воркуют на пляже, подставляя солнцу тощие бока, море буйствует, и никто не смотрит в мою сторону. Вот тебе и триумфальный выход Киприды.

Сейчас я утону, и будет большой скандал. Город получит возможность смаковать подробности – экстремалка нашлась, ушла плавать в море после шторма, а грудного ребенка подкинула сестре! И этот бедный сиротка вырастет и спросит – а где же моя мама? А твоя мама, ответят ему, очень любила море!

Где-то спит крошечный мальчик, и он не виноват, что его мать – идиотка, он имеет право получить ее обратно. Самый красивый в мире мальчик, искусанный комарами, четырех месяцев от роду, похожий на совенка, скоро проснется, а мамы нет. И через два часа тоже нет. И утром… тоже нет… А все почему? Потому что я безмозглая курица, а никакая не Киприда, и впервые в жизни стало так страшно, как будто сейчас на меня из глубины движется белая акула.

– Господи, – традиционно вспомнила я о единственной возможной помощи в критический момент. – Я, честное слово, больше так не буду. Мальчик же не виноват! Пожалуйста, можно я выйду из воды?

И тут небеса прорезала молния и ударила прямо в меня, разрезав жизнь на «до» и «после». Ничего не имеет значения, кроме моего ребенка, и мои желания – тоже пыль и пустота.

Волна взяла меня на ладонь, подняла высоко-высоко над берегом и в форме морской звезды шлепнула на камни. По гальке пополз студень в затейливо развороченном танковом чехле с залепленным волосами лицом, и курортники решили, что это такой малоизвестный вид йоги.

Дальше я благоразумно погрелась под бледным солнцем, клятвенно обещая небесам больше не валять дурака. Моря мне уже не хотелось, а только быстрее к мальчику.

Он действительно все еще спал, когда я пришла его забирать. Он крякнул от моих объятий и молча схватил бутылочку.

С этого дня я не катаюсь на каруселях – начинается морская болезнь – и с парашютом точно прыгать не собираюсь. Учиться свистеть уже не имеет никакого практического смысла, равно как и ехать смотреть на северное сияние. У меня другой эстрим: проверять, как мои дети делают домашние задания.

СОЧИНЕНИЕ САНДРО: «ОПЯТЬ ДВОЙКА»

Неистребимая картина «Опять двойка» призвана мучить поколения неокрепших детских умов своим мерзким видом.

В XXI веке ее описание на уроке русского задали Сандро Д.

С разрешения автора и при сохранении авторской стилистики, орфографии и пунктуации публикуем текст.

Петя пришел к своеи семе.

(Сема у него есть, и он к ней пришел.)

Он был в плохом настроении. Петя получил двойку. Очевидно что он плохо учится. Его лицо напоминало лицо молоденца у которого отняли канфетку.

(Молоденец – это молодец в младенчестве.)

Мать Пети расстоена, потаму что ее сын плохо учится.

(Она расстоялась от горя, как тесто – ну еще бы. Сандро четко знает, что бывает с мамой двоечника.)

Но его сестра Маквала отличница, и ей тоже абидно, что у нее тупой брат.

(Сестра слишком прямолинейна – отличница не может быть солидарной даже с родным братом.)

Но больше всего расстроен брат Пети Хвича.

(Видимо, у Пети папа был русский, а потом его мама вышла замуж за грузина, и детей из патриотизма назвали такими кошмарными именами.)

Он очен слабонервный.

(Ну еще бы, такое имя носить – это кто угодно озвереет.)

Петя такой двоешник, что его даже собака жалеет.

(Самый гуманный член «семи» – животное, как водится.)

Я думаю что он не исправиться.

С него болшего не выжмешь.

(Мрак, запустение и декаданс.)

– Хоть бы у нас была собака, – горестно заметил Сандро в ответ на наши повизгивания. – Она бы меня пожалела!

Теперь в нашей семье прочно поселился неологизм «молоденец» и фраза «мама расстоена».

Хорошо все-таки, что я тогда не утонула. Кто, кроме меня, вынес бы этих ужасных детей?!

Мишка и няня Марина

– Мама, наш Миша – русский? – простодушно спросил Сандро. Я не нашлась, что ответить. Мы – средняя грузинская семья, пусть не совсем нормальная, но все же в рамках стандарта. У нас дома все говорят на родном языке, а младший – на русском.

Объяснение этому очень простое – няня у него украинка, то есть попадает в категорию «русскоязычное население». Поэтому Миша первые слова сказал не просто по-русски, а с украинским акцентом.

– Я бехаю! – кричал он в парке Мзиури, и окрестные бабульки переглядывались в раздумьях: какой национальности этот похожий на китайца ребенок?

– Я помохаю. – Вырывал он из рук корзину с прищепками, из которых половина не доживала до следующий стирки – он строил из них динозавриков.

– Почему ваш ребенок говорит по-русски? – в упор спросила меня самая отчаянная бабулька, изведясь от любопытства. – Вы его усыновили?

Нашла я Марину в парке Мзиури.

Про Марину

– Мамочка, ты же приедешь ко мне? – с опаской в сотый раз уточняла я перед родами.

С опаской – потому что мои родители-пенсионеры презрели цивилизацию, поселились в деревне и никуда не ездят.

Папа хоть иногда посещает нас в ближайшем городке, а чтобы повидать маму, кровь из носу – надо приехать к ней в поместье. Для нее выезд из дома равнозначен эмиграции – у нее сад, огород, утки, корова и остальной зоопарк, не считая собаку и стадо кошек.

– Приеду, – вздохнула мама. – А потом как?

– А потом будет няня, – легкомысленно сообщила я, и тут у мамы чуть не случился удар.

– Кто-кто?! Няня? Какая такая няня? Чужой человек при моих внуках?

– Мама, – в сердцах взорвалась я. – Тебе и стиральная машина тоже не нравится!

– А что там может нравиться?! Эта ваша машина небось рвет все в клочья! А стирать надо бережно, ручками! Еще выдумали какую-то няню, революционеры!

Прежде чем взвинченная мама решила перебраться ко мне жить, бросив на папу хозяйство, я торопливо объяснила ей про нянь.

У меня была бабушка.

У всех моих друзей были бабушки. Дедушки тоже ошивались на заднем плане, но их роль была не так существенна. Бабушки всегда были дома, зоркие, как орлы, энергичные, как вечный двигатель, и деспотичные, как Пиночет. Бабушки координировали жизнь всего дома – как внутри, так и снаружи: запасали еду, проверяли уроки, отсеивали нежелательных друзей и хранили секреты. Они поддерживали всех в чистоте, сытости и здравом рассудке. Родители могли спокойно сбагрить потомков на руки бабушке и идти зарабатывать, а также в театр, командировку или отпуск.

В наше время все по-другому. Бабушки-дедушки у нас есть, но они все в другом городе, и дети висят исключительно на родительской шее. А в столице бабушки вовсе хотят жить своей жизнью, а не гробить остаток дней на неблагодарных внуков. И на место бабушек пришли спасительные няни.

Институт нянь возродился в последние годы со страшной силой, работающие мамаши ищут хороших нянь при помощи детективов, выпытывают сведения у очевидцев, перевербовывают лучших Мерипоппинс, заманивают к себе, суля почет, уважение и царские оклады, и скорее разведутся с мужьями, чем отпустят верную воспитательницу несносных детей.

Я поступила очень здраво, начав поиски няни для будущего младенца на восьмом месяце беременности и выбрав территорию парка Мзиури: всем известно, что именно там заповедник наилучших профессионалов. С самого утра туда стягиваются бабульки и нянечки с колясками, а также пехота и конные войска, то есть велосипедисты. Дети ковыряются в песочке, свита занимает места в партере и ведет обмен информацией.

Никто не подозревал, что безобидная беременная, похожая на атомный ледокол, на самом деле шпионит за нянями, подслушивает их разговоры и собирает оперативную информацию.

– Садись, детка, – суетились бабульки, уступая мне самое лучшее место в тени. – А это старшенький?

Старшенький проматывал золотые денечки в ранге единственного наследника и думал, чего бы еще стрясти с мамаши.

Памятка для отбора претенденток была заранее составлена на семейном совете – с учетом требований всех сторон.

– Няня должна быть красивая, – такие требования выдвинул супруг. – Чтобы у ребенка с рождения сформировался эстетический вкус!

– Она должна быть молодая, здоровая и энергичная, – поправляла я.

– Пожалуй, у меня все, – чесал затылок супруг и одобрял все мои пункты.

– Няня не должна совать нос в наши дела, а только исполнять мои требования, у нее должны быть свои дети – хорошо воспитанные, непременно спокойный и веселый характер, терпение и любовь к детям! Хватит? – Мне казалось, что я забываю что-то важное.

– Да, – вспомнил вдруг кормилец. – А мы ей ничего не должны?

– Точно, – растерялась я. – Мы должны, как нет! Обращаться с ней с уважением и вовремя платить зарплату!

Долгий месяц прошел безрезультатно: я замечала все неутешительные подробности и косяки рабочего состава. Вот одна няня подняла с земли соску, вытерла ее платком и сунула в рот подопечному. А вот другая сидит и в упоении рассказывает про беспорядок в спальне своей хозяйки. Вот похожая на медсестру няня, которая мне вроде бы понравилась, равнодушно смотрит, пока ее воспитанница удобряет песком голову соседки.

Приуныв, я уже прикидывала, не пойти ли в агентство, как вдруг небеса расщедрились и привели нас в парк чуть пораньше. Я увидела парочку, которая растопила мое сердце: симпатичная брюнетка нежно заплетала косы трехлетней принцессе. С лету и не определишь – мама это или няня. На фоне суровых коллег женщина была моложе, красивее и лучше одета. Значит, мама. А почему у нее волосы темные, а у ребенка – золотые?

Продолжаем наблюдения. Девочка говорит по-грузински. Женщина отвечает ей на русском, но мое филологическое ухо уловило украинский акцент.

Я коварно закинула удочку:

– Какие красивые у вашей дочки волосы, – льстиво начала я. – На папу похожа?

– Та я не мама, – жизнерадостно подтвердила мои подозрения женщина. – Я няня!

– А сколько ей лет? – вцепилась я в находку, как бультерьер. – В садик ей не пора?

– Три года, – подтвердила мои догадки няня. – А мне потом новая работа будет нужна!

Оставалось дипломатично задать несколько вопросов, указать на живот и записать номер мобильного.

Все-таки метод четкого формулирования своих пожеланий к небесам срабатывает.

Мишке было две недели от роду, когда Марина впервые взяла его на руки. Мама враждебно следила за каждым движением посторонней женщины, которой доверен ее драгоценный внук, и устроила тайные экзамены – выкупать новорожденного, постирать распашонки и приготовить бульон. Она шла следом за шваброй, которой экзаменуемая мыла пол, и поштучно проверяла отглаженные простынки. При желании мама может написать мануал по каждому из этих умений и завалить на экзамене любого, однако Марина с блеском избежала всех ловушек.

– Уезжаю с легкой душой, – сказала мама на прощанье. – Какая хорошая женщина! Если у нее дочка есть – надо ее за нашего Гиечку просватать. И стиральная машинка мне тоже понравилась!

Это высший комплимент, чтоб вы понимали.