Kitobni o'qish: «Влад Хельсинг», sahifa 5

9

Цент проснулся чуть свет, бодрый, отдохнувший, готовый к новым свершениям. Торопясь скорее отправиться в путь-дорогу, он пошел к Владику, дабы озадачить того на тему завтрака, но, заглянув в комнату программиста, он не увидел того в постели. Грешным делом подумал, что прыщавый спутник взялся за ум, и сам, проснувшись спозаранку, приступил к приготовлению утренней трапезы. Но верилось в это с трудом.

– Эй, ты где? – позвал Цент, входя в комнату Владика. Затем повернул голову, и увидел искомое.

Программист сидел на полу в одних трусах у дальней от своей кровати стены. К своей впалой груди он крепко прижимал большую икону. В очах юноши-переростка застыл дикий ужас. Волосы местами стояли дыбом, а местами поседели.

– Эвон как, – произнес Цент, почесывая затылок. – Ну, оно, конечно, похвально, что ты, Владик, наконец-то обрел веру. Но, мне кажется, ты слишком резко начал. У тебя еще недостаточный уровень набожности, чтобы совершать всенощные бдения, наполненные страстными молитвами. Тебе бы следовало сперва постичь азы прикладного православия.

Владик никак не отреагировал на его слова. Застывшим взглядом он тупо таращился куда-то в пустоту, и, казалось, душа его находится где-то в другом месте, вне тела.

– Впрочем, дело твое, – не стал настаивать Цент. – Кто я такой, чтобы осуждать твой духовный порыв? Ты всю жизнь прожил циничным безбожником, и теперь, прозрев, торопишься отмолить свои грехи. Это мне понятно. Грехов на тебе немало, а жить осталось недолго. Я, как бы, ни на что не намекаю, просто времена нынче опасные, а ты слаб, хил и труслив.

И вновь Цент не увидел никакой реакции на свои слова. Его одолело легкое беспокойство. Он подошел к Владику, и пнул того ногой. Программист сильно вздрогнул, и, подняв взгляд, со страхом посмотрел на Цента.

– Очкарик, ты чего? – спросил тот.

– Оно приходило за мной! – прошептал Владик, и в его глазах Цент увидел натуральное безумие. Грешный программист либо уже свихнулся, либо был в опасной близости от этого состояния.

– Кто приходил? – спросил Цент.

– Оно! Чудовище из склепа.

– А, все понятно, – выдохнул Цент. – Совсем ты, болезный, помешался от своих фантазий. Ну, ничего, сегодня мы отсюда уезжаем. Смена обстановки пойдет тебе на пользу. А теперь вставай и готовь завтрак. Закинемся, и в путь.

Озадачив Владика, Цент отпер входную дверь, распахнул ее и вывалился на крыльцо. Владик из своей комнаты слышал, как тот спускается по скрипучим ступеням. Да, под Центом-то они скрипели. А вот под монстром, что приходил нынешней ночью, нет. Что лишний раз доказывало – сие чудовище не от мира сего.

Вдруг со двора донесся возмущенный крик Цент, заставивший Владика сильно вздрогнуть. Он едва не выронил из рук икону, но, в последний момент, успел вновь прижать ее к груди.

– Что? – гневно ревел снаружи изверг из девяностых. – Какого хрена? Что за дела? Кто это сделал?

Вкладки нутром почуял, что произошло нечто ужасное. Просто на пустом месте Цент не стал бы так орать. Не выпуская из рук иконы, он медленно побрел к выходу, дабы выяснить причину переполоха. Не то чтобы ему так уж сильно хотелось что-то выяснять, но он чувствовал – от страшной правды ему не спрятаться.

Выйдя на крыльцо, Владик увидел Цента. Тот метался вокруг их автомобиля, как шаман вокруг ритуального костра, совершал мистическую пляску и извергал из себя заклинания. Владику понадобилось время, чтобы выловить суть проблемы из бесконечного потока грязных ругательств и зверских угроз. А когда он, наконец, понял, что случилось, ему стало настолько дурно, что он присел на ступеньку крыльца, дабы не упасть.

Все четыре колеса их автомобиля были проколоты. Кто-то этой ночью пробрался на подворье, и, орудуя неким инструментом, похожим на очень острый кинжал с узким лезвием, аккуратно продырявил колеса, притом каждое в нескольких местах. Нетронутой осталась только запаска в багажнике, но одна была всего одна. На одном колесе далеко не уедешь.

– Я того рот совокуплял! – орал Цент, гневно размахивая кулаками. – Кто? Какая мразь это сделала? О, я найду этого хулигана. Я его, падлу, из-под земли выковырну. Я с него, шутника гнойного, шкуру заживо сдеру.

На шум прибежала разбуженная криками Машка, и стала выяснять, в чем дело.

– Она еще спрашивает! – напустился на девушку Цент. – У нас тут трагедия, а она спит себе беспробудным образом.

– Трагедия? – забеспокоилась Машка. – Кто-то умер?

– Еще нет. Но умрет. Скоро. В немыслимых муках.

Они с Машкой развернули бурную дискуссию на тему того, кто мог учинить ночную диверсию. Цент склонялся к версии, что проколотые колеса являются делом рук каких-то заезжих хулиганов. Те проезжали мимо, увидели во дворе автомобиль, и, не устояв, совершили акт бессмысленного вандализма.

– Они, вероятно, сочли это забавным, – сквозь зубы цедил злой, как черт, Цент. – Хихикали, небось. Дескать, ха-ха, как весело. Интересно, станут ли они хихикать, когда я начну выдавливать им глаза?

– Могли ведь, ради забавы, и дом поджечь, – заметила Машка.

– Могли, – не стал спорить Цент. – Вот тебе и солидарность среди выжившего населения. Ох, ну что у нас за народец такой? Откуда в нем эта тяга делать окружающим бессмысленные гадости? Мне самому подобное стремление глубоко чуждо, оттого еще больше возмущает сия национальная особенность.

Пока Цент старательно доказывал, что он один святой, а вокруг сплошь мерзавцы, Владик прикрыл входную дверь, чтобы взглянуть на ее внешнюю сторону. Взглянул, и обмер. Потому что увидел там нечто ужасающее. Царапины, оставленные когтями монстра. Но потрясло его еще сильнее то, что эти царапины складывались в хорошо узнаваемый рисунок. Монстр нацарапал на двери их дома сердечко. И Владик все понял – чудовище из склепа хочет сожрать его сердце.

Тут-то заодно он понял, кто проколол колеса в их автомобиле. И не только – кто, но и – зачем. Это сделало чудовище из склепа, дабы не допустить их сегодняшнего отъезда. Зловещая сущность не желала отпускать их из своих охотничьих угодий.

Владик знал, как им следовало поступить. Немедленно уносить ноги. Раз уж транспорт выведен из строя, то уходить пешком. До райцентра отсюда километров двадцать пять. Если идти налегке, они доберутся туда еще засветло. А там уже можно найти новый автомобиль.

Да, Владик понимал, что нужно делать. А вот его спутники не понимали. Хуже того, они наотрез отказывались верить в существование монстра из склепа. Оба сошлись во мнении, что колеса им прокололи какие-то хулиганы, и теперь спор шел о том, стоит ли выследить этих негодяев и жестоко казнить, или плюнуть на них, и забыть об этом досадном происшествии.

– Забыть? – возмущенно кричал Цент. – Да как же я могу такое забыть? Это же не просто преступление, это наезд. Они меня, Цента, фактически, лохом обругали. И ты предлагаешь забыть это?

– Никто тебя не ругал, – напомнила Машка.

– Прямо – нет. Зато косвенно обложили по самый кадык. Я жажду мести. Кровь прольется рекой.

– Послушайте, – попытался привлечь к себе внимание Владик. Но шумные спутники даже не посмотрели в его сторону.

– Мы их найдем и убьем, – втолковывал Цент. – Надеюсь, их окажется не меньше трех. Потому что у меня как раз припасено три замечательные пытки. Хочу опробовать их все. Одновременно.

– Мы замучаемся их искать, – возражала Машка.

– Их мучения будут во сто крат ужаснее, – заверил ее Цент.

– А как же теплые края, яхта и бананы?

– Какие еще бананы? На нас наехали, ясно тебе? Не знаю, как у вас, у лохов, заведено, а мы, крутые перцы, такие вещи не прощаем. Никому и никогда.

– А как же библейская заповедь прощать обидчиков?

– Это поздняя вставка, в оригинале такого не было. Бог просто не мог сказать подобной ерунды.

– Послушайте! – завопил Владик, и оба спорщика повернулись в его сторону.

– Что тебе, очкарик? – спросил у него Цент. – Надеюсь, дело важное.

– Важное, – подтвердил Владик, и указал им на царапины, оставленные когтями монстра на входной двери. Но ни Цент, ни Машка не проявили к ним ни малейшей заинтересованности.

– Не отвлекай, – отмахнулся Цент.

– Я знаю, кто проколол колеса! – сенсационно выпалил Владик.

– Да? Ты их видел ночью? Если видел, почему меня не разбудил?

– Это были не они. Это было оно.

– Оно? – приподняла брови Машка. – Какое такое оно?

– А, не обращай внимания, – отмахнулся Цент. – Очкарик тронулся умом, ему повсюду мерещатся чудовища.

– Оно приходило сегодня ночью, клянусь вам! – разрыдался Владик, вкушая большим половником синдром кассандры.

– Кто приходил? – забеспокоилась Машка. – Ты что-то видел?

– Я слышал! – прошептал Владик, дико выпучив полные ужаса глаза. – Оно скреблось в дверь. Оно скреблось в окно. Оно обдало меня ледяным дыханием.

– Говорю же – рехнулся, – подытожил откровения Владика Цент. – Давайте не будет тратить время на эти бредни. Так, что нам, значит, надо? Надо нам где-то раздобыть четыре новых колеса. Ну, к счастью, я, кажется, знаю, где их взять. Владик, положи икону, надень штаны и поставь чайник на плиту. Позавтракаем, и пойдем за колесами.

Владик сразу догадался, где именно Цент планирует разжиться новыми колесами. И честно попытался отговорить его. Но попытки не имели успеха – изверг из девяностых подверг его процедуре физического вразумления, и строго предупредил о том, что начинает терять терпение.

– Хватит, очкарик, – сказал он. – Это уже не смешно.

А Владик и не смеялся. Он был в ужасе. Потому что его путь вновь лежал к старому кладбищу.

Выступили они после завтрака. Цент нес домкрат и обрез, Владик, кряхтя и надрываясь, большую сумку с кирпичами. Он больше не пытался образумить Цента, убедить его в своей правоте. Владик понял – это бесполезно, да и опасно. Продолжи он упорствовать, доказывая, что монстр существует, это только еще больше разозлит бывшего рэкетира. И тот его побьет. Или сбросит в погреб к Ивашке. Или сделает еще что-нибудь страшное.

Они миновали ложбину с родником, поднялись на холм и увидели автомобиль. Тот стоял на прежнем месте.

– Так, очкарик, теперь не зевай, – приказал Цент, вытащив обрез из-за пояса и взяв его в руку. – Та парочка уже должна была обратиться в зомби. И они, возможно, пасутся где-то поблизости.

Но когда они подошли ближе к машине, то наткнулись на трупы, лежащие в траве на прежних местах. Те не проявляли никакой активности, в зомби превратиться не пытались. Просто валялись себе на травке и тихонько разлагались, как и положено всем нормальным покойникам.

– Да, это странно, – признал Цент, глядя на распухшие и почерневшие тела.

– Это все потому, что их убили не зомби, – тихо пискнул Владик.

– Не важно, кто их там убил. Давай займемся колесами. Вот домкрат, вот кирпичи, вот ключ. Приступай.

Озадачив Владика, Цент закурил, с некоторой подозрительностью поглядывая в сторону старого кладбища. В фантазии программиста он не верил, но кто-то ведь испортил им колеса.

– Валить надо из этой деревни, – негромко произнес Цент. – Валить сегодня же. Мы здесь и так слишком засиделись.

10

С колесами они провозились полдня. Возился, преимущественно, Владик, Цент же, осуществляя руководящую деятельность, которая выражалась в непрерывных угрозах в адрес новоявленного автомеханика, вымотался, по его, словам так, что едва держался на ногах.

Время уже подходило к четырнадцати часам, и Владик всерьез опасался, что Цент отложит отъезд на завтра. В этом случае ему пришлось бы пережить в этом доме еще одну кошмарную ночь. Ну, то есть, он попытался бы ее пережить. Но далеко не факт, что сумел бы. Зловещее существо со старого кладбища долго присматривалось к нему, принюхивалось, прикидывало вкусовые качества намеченной жертвы. И, возможно, именно на грядущую ночь оно и запланировало решительную дегустацию.

Но, к его громадному облегчению, Центу тоже не хотелось задерживаться в этой деревне. И он решился выехать сегодня.

К пятнадцати часам они загрузили в автомобиль все свое добро, затем Владик открыл ворота, и Цент, сев за руль, повернул ключ зажигания.

– Ну, с богом, – провозгласил он.

Ключ щелкнул, но двигатель не запустился.

– Что такое? – удивился Цент, предпринимая новую попытку. И вновь ничего. Выражение недоумения на его лице начало стремительно сменяться гримасой безудержного гнева.

– Да какого же черта? – взревел Цент, когда его попытки запустить двигатель ни к чему не привели.

– Бензин… – попыталась заикнуться Машка.

– Полный бак!

Цент в ярости двинул кулаком по рулевому колесу.

– Ну что, что еще-то? – бушевал он, выбираясь наружу.

Он открыл капот и заглянул внутрь. На первый взгляд все было в порядке, но Цент очень плохо разбирался в технике, и не мог сказать наверняка, так ли это.

– Мы что, никуда не едем? – пискнул с заднего сиденья Владик.

К его несчастью, Цент услыхал эти слова.

– Едем! – заорал он. – Тебя, паразита, запряжем в машину, и поедем. Еще сидит там и издевается. Весело тебе, да?

Владику было невесело, а вскоре стало до слез грустно, когда Цент вытащил его из салона, установил в воспитательную позу, спустил со страдальца штаны и славно отходил по заду пучком ядреной крапивы. Ягодицы страдальца запылали неугасимым огнем. А Цент, сорвав злость на безответном существе, даже не счел нужным извиниться перед невинно пострадавшим. Но Владик на него не обижался. К Ивашке не скинул, и за то спасибо.

– Это какое-то проклятие, – возмущался Цент. – Сначала колеса, теперь это.

Владик, глотая слезы и нежно поглаживая ладошкой пострадавший зад, придерживался иного мнения. Никакое это было не проклятие. Все это – происки кладбищенского монстра, который не желал отпускать их отсюда. Почему не желал? Да потому что для него они были едой. А еду не отпускают на волю. Еду едят.

– Что теперь делать-то? – спросила Машка с растерянным видом.

Цент, сердито сопя, проворчал:

– Как будто у нас есть выбор? Придется идти пешком до райцентра. Возможно, если повезет, найдем тачку по дороге.

– А если не повезет? – забеспокоилась Машка, быстро глянув на часы. – Пока мы туда дойдем, уже стемнеет.

– Знаю, – согласился Цент. – Сегодня мы не пойдем. Завтра пойдем.

– Нет! – взвыл Владик, который вдруг понял – ему предстоит провести в этом доме еще одну ночь. Прошлую пережил каким-то чудом, а эту не переживет точно.

– Что – нет? – раздраженно спросил Цент.

– Я не хочу здесь оставаться, – захныкал Владик.

– Тебя никто и не держит. Хочешь уйти – уходи.

Владик боялся монстра, что мог пожаловать по его душу грядущей ночью, но оказаться в одиночестве посреди зомби-апокалипсиса он тоже боялся. Попытался выбрать меньшее из двух зол, и не сумел определиться. Оба зла были в равной степени огромны.

– Я остаюсь, – произнес он, чувствуя полную обреченность.

Остаток дня все, кроме Владика, провели в праздности. Машка валялась на кровати и листала журналы, Цент валялся на кровати, и представлял, как пытает паяльником жадных коммерсантов. Один Владик не сидел без дела. Он решил подготовиться к грядущей ночи и принять все возможные меры. Дожить до утра будет непросто, но он постарается.

В сарае Владик взял молоток, гвозди и несколько досок, и наглухо заколотил ими окно в своей комнате. К делу подошел ответственно, окно заколотил не только снаружи, но и изнутри. И в этот раз употребил на это дело самые большие и жирные гвозди, какие только сумел отыскать. Затем, в том же сарае, роясь в ящиках, нашел пяток старых шпингалетов, и все их установил на свою дверь. Этого показалось Владику мало, и он соорудил засов из толстого деревянного бруса и металлических скоб.

Его деятельность не осталась незамеченной домочадцами. Цент несколько раз требовал, чтобы он прекратил стучать молотком, но Владик проигнорировал изверга. Ужас, внушаемый ему неведомым чудовищем, был намного сильнее, чем страх перед Центом.

В качестве последнего штриха Владик собрал по дому все иконы, а те висели в каждой комнате, иногда по нескольку штук сразу, и сконцентрировал их в своих апартаментах. Потом опять пошел в сарай, и сбил гвоздями два толстых бруска, получив, в итоге, огромный крест. Этот крест он тоже принес в свою комнату и поставил в изголовье кровати. В ходе тщательных поисков им была обнаружена старая потрепанная библия, Владик забрал и ее. В летней кухне нашел пакет с парафиновыми свечами, и прихватил их тоже.

– Что делает Владик? – спросила Машка у Цента. Ее обеспокоила странная и непонятная, но весьма кипучая деятельность, которую развернул программист в преддверии ночи.

– Малыш совсем плох, – с грустью констатировал Цент. – Его внезапно возникшая тяга к духовному стремительно переросла в религиозное помешательство.

– Он все время твердит о каких-то монстрах, – напомнила Машка.

– Вполне типичное явление при его недуге, – ответил Цент. – Религиозное помешательство неизменно связано с верой в чертей, демонов, дьяволов. В особо тяжелых случаях пациенты утверждают, что нечистый дух вселился в них самих, на основании чего ведут себя весьма забавно – орут по-звериному, катаются по полу, бьются в конвульсиях и мерзко богохульствуют. Возможно, мы еще увидим все это в исполнении Владика. Пока что он на верном пути к этому восхитительному состоянию.

– Что же делать, если с ним действительно произойдет что-то такое? – озабоченно спросила Машка.

– Не переживай, – отмахнулся Цент. – Я из него живо бесов изгоню. Возьму палку, и буду бить. Это самое лучшее средство от одержимости.

– Не стоит ли принять какие-то меры заранее?

– Нет, это лишнее. Выждем и посмотрим, как будет развиваться болезнь. В конце концов, избить очкарика мы всегда успеем.

Вкладку было решительно плевать, что о нем думают его соратники. Едва начало смеркаться, как он закрылся в своей комнате, заперся на все шпингалеты и засов, и стал зажигать свечи, устанавливая их в стеклянные банки, которые натащил к себе еще засветло. На свечах не экономил. Ему хотелось, чтобы в комнате было как можно больше света. Что, если не он, способно отпугнуть порождение тьмы?

Расставив свечи, Владик, надрываясь, отодвинул свою кровать от стены, и вытащил ее на середину комнаты. Вокруг нее он расставил иконы, а библию сунул под подушку. Затем, не раздеваясь, лег поверх одеяла, и положил себе на грудь заранее изготовленный крест.

И только когда все возможные защитные меры были приняты, Владик почувствовал себя в некоторой безопасности. В его душе затеплилась робкая надежда на то, что он сумеет пережить эту ночь. Порождение тьмы сильно и опасно, но и он неслабо подготовился к его появлению.

После того, как Владик забаррикадировался, в его дверь постучалась Машка, и спросила, будет ли он пить со всеми чай. Владик, крепко прижав к груди тяжелый крест, ответил ей, что ничего не хочет.

– С тобой ведь все хорошо? – осторожно спросила Машка.

– Да, да, – отозвался Владик. Он хотел еще раз предупредить возлюбленную о грозящей им всем опасности, но понял, что ему вновь не поверят. И Цент и Машка считали его ненормальным. Они полагали, что он помешался от страха. Возможно, отчасти так и было. Но его страх имел под собой весьма зловещее основание. Монстр был реален. И этой ночью и он сам, и, возможно, его спутники, убедятся в этом на собственной шкуре.

Немного постояв у запертой двери, Машка ушла. Владик сунул руку под подушку, вытащил оттуда святое писание, открыл книгу примерно посередине, и стал читать. Осилил он примерно четыре страницы, и из всего прочитанного не понял ровным счетом ничего. Судя по всему, для понимания всей глубины и мудрости сего сакрального текста следовало быть сильно в теме, потому что Владику показалось, что он читает какую-то бессмыслицу.

Спустя какое-то время в его дверь постучался Цент и позвал играть в карты. Владик сказал, что не хочет.

– У тебя там все нормально? – спросил Цент. – Я надеюсь, ты ничем таким не занимаешься?

– У меня все хорошо, – ответил Владик, решив не уточнять, что имел в виду бывший рэкетир, дабы лишний раз не травмировать самолюбие.

– Ну, ладно, как знаешь, – прозвучало из-за двери. – В таком случае, доброй ночи.

Владик горько усмехнулся. Доброй ночи. Как же! Едва ли эта ночь будет доброй.

Какое-то время он слышал, как Цент с Машкой играли в «дурака». Цент, который нахватался в тюрьме шулерских премудростей, постоянно обманывал соперницу. Машка чувствовала, что ее дурят, и громко возмущалась по сему поводу, но поймать Цента за руку так и не сумела. Затем игра им наскучила, и они расползлись по своим комнатам. В доме воцарилась тишина.

Владик лежал на кровати, придавленный тяжелым крестом, поглядывал на многочисленные горящие свечи, ярко освещающие его обитель, и изо всех сил старался думать о чем-нибудь хорошем. Ему почему-то казалось, что мрачные мысли притягивают чудовищ, а веселые и позитивные, напротив, отпугивают их. Сие, конечно же, являлось заблуждением. Настоящих чудовищ не отпугнешь такой ерундой. Придут и съедят, хоть грустного, хоть веселого. Но Владик решил принять все возможные меры защиты, даже такие наивные.

Он вспомнил свое прошлое, то самое, светлое прошлое, бывшее еще до конца света. Какие же тогда были счастливые времена! Тогда они такими не казались, но все познается в сравнении. И Владик познал. В полной мере познал.

Он сам не заметил, как задремал, и ему приснилось дивное сновидение, будто бы вернулась прошлая жизнь, и он вновь в своей квартире, играет в любимые компьютерные игры. У него все прекрасно, потому что не было никакого зомби-апокалипсиса, и он никогда не встречался с ужасающим Центом.

Цент! Стоило даже во сне подумать о мучителе, как Владик, вздрогнув, распахнул глаза. Он по-прежнему находился в своей комнате, вот только свечи, расставленные вокруг кровати, уменьшились почти вдвое. Владик глянул на часы, и выяснил, что время подходит к двум.

Он вспомнил, что примерно в это же время чудовище приходило к нему прошлой ночью, и крепко вцепился руками в лежащий на груди крест. Чтобы отвлечься от кошмарных дум, и укрепить себя духовно, Владик вновь извлек из-под подушки библию, и углубился в чтение. Но сакральный текст упорно не шел ему в голову. Владик читал и читал, и не понимал ничего из прочитанного. В книге упоминались какие-то люди, которых он не знал, города, в которых он никогда не бывал. Духовность текста зашкаливала. Владик вымучил три страницы, но так и не понял, о чем это все было.

Впрочем, писание сделало свое дело. Полностью сконцентрировавшись на попытках постичь суть бестолковой, на первый взгляд, книжки, Владик и думать забыл о монстре из склепа. Но стоило прервать одухотворяющее чтение, как все страхи вновь вернулись к нему, да с немалыми процентами.

Владик прислушался. Вначале ему показалось, что в доме царит тишина, и даже Цент, вопреки своему обыкновению, не сотрясает стены неистовым храпом. Он уже приготовился расслабиться, как вдруг слух его уловил едва различимый скрежет. Что это могло быть? Пробежала очередная мышка? Или….

Скрежет повторился, на этот раз громче, и Владик, едва не задохнувшись от ужаса, понял, что издает этот звук – деревянный засов входной двери. Кто-то отодвигал его. Тихо, медленно, стараясь не шуметь.

Затем так же тихо звякнула цепь, запирающая дверь, а следом раздался тихий скрип дверных петель. Владик вжался в кровать, вцепившись руками в деревянный крест. Он не услышал ни скрипа половиц, ни хриплого злобного дыхания. Но, тем не менее, он знал точно – монстр уже в доме. И пришел он за ним.

Пламя расставленных вдоль двери свечей вдруг начало сжиматься, будто ему не хватало кислорода для стабильного горения. Язычки огня трусливо жались к фитилям, готовые вот-вот погаснуть. А Владик уже ощутил знакомый холод. На этот раз им повеяло не от стены, а от двери. И он понял – чудовище стоит там, за тонкой деревянной перегородкой.

Медленно, с тихим противным скрипом, начал сам собой открываться первый шпингалет. Владик видел это, и не верил тому, что видит. Он бы давно уже начал кричать, если бы не онемел от ужаса. А за первым шпингалетом начал открываться второй. А за вторым – третий. Некая неведомая сила сверхъестественного характера пыталась отпереть его дверь. И Владик видел, что ей это удается. Нужно было что-то делать, прежде чем чудовище ворвется в его комнату и совершит свое страшное дело. Но Владик лежал на кровати, подобно трупу, прижимал к груди крест и дикими глазами наблюдал за тем, как сам собой открывается последний шпингалет. Теперь оставался только его самодельный деревянный засов, и едва ли он окажется для монстра большой проблемой.

Когда брус засова начал медленно отползать в сторону, Владик каким-то чудом сумел преодолеть сковавший его паралич. Каждое движение давалось ему с огромным трудом, от холода, волнами идущего от двери, у него онемели пальцы. Владик стек с кровати, на коленях подполз к двери, и вцепился руками в брус засова, не давая ему выдвинуться из скобы. Он чувствовал, что некая незримая сила толкает его в сторону двери, и вдруг понял – ему не выстоять. Он уперся ладонями в торец бруса, толкая его от себя всем телом, но темные силы оказались сильнее. Засов резко рвануло на него, и Владик, потеряв равновесие, свалился на пол, повалив одну из икон.

Дверь бесшумно приоткрылась, и сквозь образовавшуюся щель внутрь полез жуткий могильный хлад. А вместе с ним полезло еще что-то. Владик увидел пальцы, длинные, бескровно-белые, увенчанные острыми желтыми когтями, которые просунулись в цель и заскользили по наличнику. Затем развернулись, обхватили торец двери, и толкнули ее от себя. Дверь медленно открылась.

Владик лежал на полу, выпучив глаза и окаменев от ужаса. Он не мог отвести взгляда от дверного проема, в котором, возвышаясь над ним, стояло нечто. Нет, не стояло. Парило над полом.

Несомненно, это было то же самое существо, которое он видел в ложбине у родника. Но там он не сумел разглядеть его во всех подробностях, и, как теперь выяснилось, хорошо, что не сумел. Потому что это был вовсе не человек, и даже не зомби.

Темно-синее платье парило в воздухе, очерчивая стройную женскую фигуру, а над высоким, скрывающим шею, воротником, белело окаймленное черными волосами бескровное лицо. Ни одной кровинки не было в нем, даже губы были белыми, как мел. А глаза…. Когда Владик заглянул в глаза чудовищу, у него открылся второй страх. Одного страха ему уже не хватало. Ибо то были не глаза, а два кровавых озера.

Чудовище медленно двинулось в комнату. Оно не шло, а плыло по воздуху, не касаясь ногами пола. Чуть живой от ужаса Владик нащупал рядом с собой икону и поднял ее, в надежде на то, что культовый инвентарь защитит его от сил ада. Но то ли монстр был из атеистов, то ли Владик переоценил эффективность икон, да только ничем-то ему образ и не помог. Монстр продолжал наплывать на него, не спуская с добычи кроваво-красных глаз. Бледные губы медленно разошлись, и Владик увидел в пасти чудовища клыки. Два длинных тонких клыка, торчащих из верхней челюсти.

И тут он, наконец, понял, с кем имеет дело.

Чудовище стремительно опустилось на корточки, оказавшись лицом к лицу с Владиком. Его бледная когтистая рука потянулась к программисту, из приоткрытого рта пахнуло трупным смрадом. Владик видел острые клыки, приближающиеся к нему, видел ужасные кровавые очи, не спускающие с него алчного взгляда. В голове довольно буднично возникла очевидная мысль – вот и все, это конец. Сейчас его загрызут. Чудовище вопьется клыками в его шею, начнет жадно пить его теплую кровушку, а он, будучи парализованный страхом, даже не пикнет. А утром Цент и Машка найдут его хладный обескровленный труп, увидят на шее следы от укуса, и, может быть, хотя бы тогда поверят, что он все это время говорил правду.

Когтистая ладонь коснулась его щеки. Она была холодная, будто лед. Кожа пальцев оказалась покрыта какой-то слизью, и Владику показалось, что по его лицу ползет змея. Противная, мерзкая змея, только что вылезшая из своей норы, и еще не успевшая отогреться на солнышке. Это ощущение было настолько жутким и отвратительным, что Владик почти сумел стряхнуть с себя охватившее его оцепенение, но тут его глаза встретились с глазами монстра, и он вновь лишился всякой воли к борьбе. Взгляд чудовища гипнотизировал, подчинял, подавлял. И на Владика навалилось свинцовое безразличие. Его перестало сколь-либо волновать, что им вот-вот поужинают. Ну, поужинают и поужинают. Подумаешь.

Чудовище вплотную приблизило к нему свое лицо, и в нос Владику шибанул трупный смрад. Он почувствовал тошноту, почувствовал, что его вот-вот вырвет, но прежде, чем это случилось, монстр обхватил ладонью его затылок и прижал к себе. Владик зажмурился, не желая видеть весь этот ужас. Он уже как-то свыкся с мыслью, что сейчас его загрызут, но категорически не желал становиться тому свидетелем.

Но вместо боли от впивающихся в шею клыков, он почувствовал нечто иное – прикосновение холодных влажных губ к его губам. Это оказалось настолько неожиданным, что Владик невольно распахнул глаза. Прямо перед собой он увидел кошмарное лицо чудовища. Ну, как кошмарное? То есть, да, кошмарное. Но если бы это лицо приобрело нормальный человеческий цвет, если бы кожа стала розовой, а губы алыми, если бы изо рта исчезали клыки, если бы глаза стали глазами, а не двумя кровавыми омутами, получилась бы вполне себе симпатичная мордашка. Да что там – симпатичная. Очень даже красивая. Ну, еще, конечно, что-то следовало сделать с трупным смрадом, исходящим из пасти. И Владик чувствовал, что мятной жвачкой тут не обойтись.

Чудовище отстранилось от него и приоткрыло рот, будто бы собираясь что-то сказать. Но не успело. Потому что за пределами комнаты вдруг прозвучал полный возмущения голос Цента.

– Эй, народ, а что у нас в хате такой холод? Очкарик, ты вчера уголь приносил?

Цент появился в дверях – огромный, страшный, в одних семейных трусах. Одной рукой он почесывал волосатое брюхо, второй прикрывал рот, дабы тот не разорвало зевотой.

– Очка….

Цент опустил взгляд, и осекся. Дверь в комнату Владика была распахнута настежь. Программист сидел на полу, прижавшись спиной к кровати, а перед ним, хищно сгорбившись, стояло на четвереньках какое-то ужасное бледное существо. Цент попятился. Существо не спускало с него кроваво-красных глаз. Из злобно скривившегося рта показались длинные острые клыки.

Цент развернулся и бросился в свою комнату, шлепая по полу босыми ногами. Чудовище резко выпрямилось, подлетело к двери, а там, остановившись на мгновение, обернулось и посмотрело на Владика. Вновь приоткрыло рот, словно желая что-то сказать, но слово вновь взял Цент.

– Демоны! – заорал он во всю мощь своей глотки. – Демоны пришли! Силы ада пожаловали в гости.

Бледное существо выскользнуло в коридор. Спустя секунду там загремели выстрелы.