Kitobni o'qish: «Птица с окрасом жёлтый Финч», sahifa 2

– Не включу. – Ответила я и отвернулась от него, прислушиваясь к звукам ночного города. К монотонной вибрации холодильника. К свистящему гулу кондиционера над головой. Той ночью я заснула в тишине, но тишина та была иной.

«Он злился на меня? Неужели, правда, злился? Что такого во мне так сильно раздражает его? И когда это началось?» Такими были мои мысли, прежде чем я погрузилась в сон той ночью.

4.

Во сне, я, как правило, ощущаю себя как я. Не как кто-то другой. Не в чужом теле. В том состоянии и возрасте, в котором я нахожусь в реальной жизни. Но в кошмаре, приснившемся мне той ночью, я увидела себя девчонкой лет тринадцати. Несмотря на то, что в реальной жизни мне далеко уже за тридцать.

На мне одежда… Нет, скорее роба, такая, какая бывает у медицинского персонала – рубаха и штаны, но не белые вовсе, а серые от пыли и грязи. А может и от чьих-то биологических выделений. И я знаю, что страшно напугана, не потому что я ребёнок, а потому что читаю тот же страх на лицах людей, сидящих неподвижно рядком напротив меня в открытом кузове трясущегося на колдобинах грузовика.

Машина, похоже, военных лет. Такие, мне доводилось видеть только в старых фильмах о войне. Те люди намного старше меня – несколько женщин и пара мужчин, и на них те же робы, что и на мне. Без каких бы то ни было опознавательных знаков. Никаких имён, никаких нашивок. Все они как один, напряжённо смотрят куда-то вперёд, туда, куда ведёт дорога. Не произносят ни слова. Лица замершие, словно восковые.

Но мне откуда-то известно, что им страшно. Возможно причина того в чуть дрожащих руках или чересчур напряжённых позах? Или в том, о чём думают все эти люди: ОПАСНОСТЬ. Я тоже чувствую её и потому пытаюсь узнать, в чём же причина их настороженного поведения, но не могу произнести ни звука. Горло словно сжато в тиски.

Бросив попытки обратить их внимание на себя, я решаю подняться с привинченной к кузову скамьи, но сделать это оказывается не так-то просто. Машину трясёт на каменистой дороге. А когда мне всё же удается задуманное, мы вдруг останавливаемся, и я вижу перед собой железную высокую ограду из сетки-рабицы. А вдоль всего периметра висят жёлтые таблички, предупреждающие о том, что забор находится под высоким напряжением.

Что всё это значит? – ни без беспокойства думаю я, и наблюдаю за тем, как водитель с грузным телосложением выбирается из машины и медленно покачиваясь, направляется к выгнутым наружу воротам. Кто-то смял их изнутри, пытаясь вырваться на свободу. Что-то жуткое произошло там за воротами – понимаю я, но не хочу знать, что именно, и вновь пытаюсь выбраться из грузовика. Но прежде чем это происходит, одна из медсестер с искажённым от ужаса бледным лицом, хватается за мою руку, пытаясь удержать. Как раз в ту секунду я слышу лязг открывающихся ворот. По каким-то причинам водитель не обратил внимания на предостережения. Открыл ворота и направился обратно к грузовику.

Уже через минуту мы снова продолжаем движение. Я пытаюсь вырваться из цепкой хватки женщины, но она не уступает мне в силе и разжимает руку, лишь, когда машина, наконец, прибывает в пункт назначения.

Вокруг один лишь песок и знойное палящее солнце. Высохшие безжизненные кусты без листьев, словно напоминание что здесь, когда-то была жизнь. Спрыгнув с грузовика, я тут же обращаю внимание на чёрные пятна чего-то впитавшегося в грунт.

Что это? Кровь? – думаю я, и тут же понимаю, что здесь был госпиталь. Оборачиваюсь и вижу неизвестно откуда появившееся блёклое высушенное, словно просящее пить, трёхэтажное строение. Его стены покрыты глубокими трещинами, а чёрные проёмы выбитых окон, будто бы заманивают нежданных гостей внутрь завываниями горячего воздуха и еле различимыми звуками, отдалённо похожими на стоны. Может, это стонет сам дом? Но в ту же секунду понимаю, что не услышу внутри голосов людей, сколько бы ни прислушивалась. Все они давно мертвы. А непрерывное жужжание мух, доносящееся из заброшенного здания, говорит мне только об одном – что им есть чем поживиться внутри.

В полном молчании, группа сопровождающих меня людей проходит мимо, и в руках их зажаты какие-то мешки. Никто из них будто бы не замечает появившуюся из-за угла здания старую больную лошадь с огромной цепью повязанной вокруг её шеи. Цепью настолько тяжёлой, что кобыла не в состоянии оторвать голову от земли. Земли пропитанной кровью. В глазах её копошиться мошкара, а тело настолько худое, что каждый её шаг может стать для неё последним. Я не хочу приближаться к этой замученной твари и выяснять причины её появления здесь, и потому иду вслед за людьми, что пришли со мной. Отпирая неслышно входную дверь, на цыпочках, один за другим они крадутся внутрь.

«Чего же вы все так боитесь? Зачем пришли сюда, если там настолько страшно? Зачем открывать дверь, ведущую вас к опасности? Объясните же мне. Я пойму». Но ведь это сон и я не в силах остановить движение.

Впереди нас оказывается длинный мрачный коридор и шесть обшарпанных, не таких уже и чёрных дверей какими они были прежде: Три справа и три слева. Но мне уже доподлинно известно, куда держат путь мои спутники, ступая на пол занесённый песком и битым стеклом, так мягко, словно бояться разбудить кого-то. Встревожить шумом нечто, что всем нам представляет угрозу.

Мы подходим к дальней левой комнате. Туда, откуда и доносились эти странные, похожие на стоны звуки. Неожиданный скрип двери где-то в начале коридора заставляет всех их окаменеть на минуту, но и десять секунд спустя, так ничего и не происходит. Ветер – думаю я. Всего лишь дуновение ветра. Не лошадь. ЛОШАДЬ УЖЕ МЕРТВА. А потом голову, словно молнией пронзает мысль: Дети! Вовсе не взрослые. Детский госпиталь. Сотни маленьких детей, над которыми проводили эксперименты. Многим из них нет ещё и года. От ужаса и осознания этого, у меня леденеют руки. В этот момент мне кажется, что я кричу, надрывая горло, а на деле, всего лишь беззвучно раскрыла рот.

Вот зачем им мешки! Вот зачем мы пришли сюда. Их бросили здесь. Бросили умирать, словно ненужный бесполезный мусор. Теперь, они не более чем отходы, для тех людей, что творили с ними жуткие, неподдающиеся пониманию вещи.

В переполняющем моё сознание отчаянии, я заглядываю внутрь комнаты и вижу множество миниатюрных железных кроваток-люлек застеленных пожелтевшими от грязи и экскрементов простынями. Кто-то сдвинул их прямо перед входом, загородив проход. И за стеной из этих импровизированных баррикад, теперь не доносится больше не звука. Лишь жадное жужжание жирных мух. Дети знают, что за ними пришли, и потому молчат. Чувствуют наше присутствие. Боятся спугнуть диким пронзительным плачем.

Медленно, насколько возможно тихо, санитары разбирают тот завал. Не могу смотреть, ожидать того что откроется моему взору когда они закончат, и от того закрываю глаза. На мгновение, как будто выпадаю из сна, погружаясь в темноту, но уже через секунду открываю их, надеясь увидеть привычные очертания своей спальни, но вместо тёплой уютной кровати и мужа сопящего рядом со мной, вижу кучу обнажённых детских тел, изуродованных руками мясников. Те дети живы – это точно, но так измучены, что даже не в состоянии пошевелиться или закричать. Никогда в жизни мне не доводилось видеть, что-либо более ужасное.

На их спинах и бесформенных головах сдавленных какими-то железными обручами, свежие, не так давно зашитые раны сочащиеся гноем. У некоторых из них нет глаз, но они смотрят на нас так пронизывающе и отчаянно, что мне снова хочется кричать, уже от безысходности. Смиренно и спокойно. Не могу на это смотреть. Слишком больно осознавать, что кто-то из живущих на земле людей способен на подобные зверства, но мои спутники не мешкают. Уверенным шагом они подходят к ним и вытаскивают детей из кучи по-прежнему дрожащими руками, а затем осторожно укладывают их в мешки. Я же не в силах заставить себя приблизиться к ним. К их израненной плоти измазанной запёкшейся кровью и липким дурно пахнущим гноем, и потому, я лишь наблюдаю за происходящим, решив, что помогу относить их в машину, укутанных в грубую ткань.

Но не проходит и двух минут, как из вороха тряпок сваленных в углу, появляется то самое нечто, то чего все так сильно боялись. Полусгнивший монстр отдалённо похожий на женщину преклонного возраста. В её седых длинных волосах, что болтаются затвердевшими от крови патлами, застряли разбитые очки, которые когда-то видимо, носила та женщина. Теперь же они раскачиваются в такт движениям перед разъярённой мордой твари. Кажется, кто-то пытался отрубить её ноги, но судя по всему, план их провалился, потому как безжизненные куски её прогнившей плоти, которая когда-то была ногами, тянуться теперь за ней по полу, оставляя грязно-коричневые разводы. Несмотря на потерю подвижности, перемещается эта тварь настолько быстро, что я успеваю заметить лишь её острые, словно бы заточенные зубы, и выпотрошенные за доли секунды тела своих, вроде как, коллег, замертво падающих с грохотом на детские железные кроватки.

Не долго думая, я хватаю те несколько подвижных мешков, что стоят у входа в комнату, и устремляюсь к выходу через длинный мрачный коридор, в конце которого я вижу вполне себе живую лошадь, заглядывающую внутрь сквозь дверной проём, в надежде спасти хотя бы их, от безжалостного чудовища.

Живая. Следит за мной – мелькает у меня в голове, а потом, я чувствую как что-то твёрдое и холодное касается моей кожи, за чем незамедлительно следует протяжный душераздирающий вопль твари. Несмело, с сердцем, отдающимся у меня в висках, я оборачиваюсь и вижу перед собой её корчащееся почти безногое тело. Бесконечно сжимающиеся и разжимающиеся острые зубы, жующие собственный язык и щёки, и то, как она держится за объятую странным, но, похоже, болезненным, свечением руку, прижатую к себе.

Ей больно – думаю я. Она не может прикоснутся ко мне. И в подтверждении моих мыслей, монстр кидается на меня ещё несколько раз, но все её попытки безуспешны, и потому, скуля, она ползёт обратно в комнату, после чего раздаётся её громкое чавканье. Я же бегу к машине, отмечая по пути, что кобыла вновь исчезла из поля моего зрения, и укладываю малышей в кузов, стараясь не смотреть на них.

Как же их много – думаю я, раз за разом возвращаясь в ту зловонную комнату, но понимаю, что кроме меня этих малюток больше некому спасти. Наконец, перетаскав их всех, выдохшаяся, я останавливаюсь рядом с грузовиком и пытаюсь опереться о кузов, но грузовик словно отдаляется от меня и мне становится понятно, что я просыпаюсь, вырываясь из захватившего мой мозг кошмара. Я рада тому обстоятельству безгранично, так как не могу больше слышать звука их скулящих в мешках тел. А затем чья-то рука вновь вцепляется в меня, словно бы затягивая в темноту. Та безногая женщина? Но как? Поток моих безудержных мыслей внезапно прерывает голос старика:

– Ребёнок не боится даже боли, потому что никто не внушил ему, что боль, это страшно. Чувствовать боль и боятся её, не одно и тоже.

– Кто они? Те дети, которых я спасла? – спрашиваю я его, почему-то совершенно не задаваясь вопросом, почему слышу его голос во сне.

– Те дети – твои несбывшиеся мечты. Ты издевалась над ними. По твоей вине, у них нет не единого шанса. Ты и только ты изувечила их…

– Нет. Там… женщина. Монстр. Она…

– Женщина – всего лишь судьба. Она даже ходить без тебя не может – объясняет мне старик. А затем я открываю глаза.

5.

– Проснись! Да что с тобой твориться?!

Не сразу я осознала, что передо мной лицо родного мне мужчины. Щёки мои горели от слёз, но голова была такой ясной, словно я вышла из спячки, в которой пребывала много лет.

– Ты кричала во сне, как сумасшедшая. Про каких-то детей и старика. Я сам испугался до жути, когда увидел твоё лицо и то, как ты билась на кровати. Может, ты зря всё же не включила медитацию перед сном?

Он улыбался, хоть и был отчасти напуган, но страх за моё душевное состоянии уже отпускал его. Я видела это по его вновь равнодушным глазам. Я не знала, пытался ли он меня обидеть своими словами или, это всё же был такой извращённый способ подбодрить меня. Не важно. Ничего не ответив ему, я спрыгнула с кровати и понеслась в ванную комнату. Наспех оделась и выбежала из дома, даже не попрощавшись.

– Куда ты, чёрт побери? – услышала я его удивлённый голос в момент, когда входная дверь отсекла его ничего не значащий вопрос от меня.

То было утро прозрения. Я поняла, что старец не желал птице смерти или увечий. Он хотел лишь показать, что даже маленькая беззащитная птичка, не бросит попыток освободиться от пут. Сделает всё возможное, а может и невозможное, но не прекратит бороться. Я же до того момента не боролась вообще. Более того, я и не знала, что не борюсь.

Я помчалась, как оглушённая, игнорируя всё и всех, к старику, в надежде поговорить с ним о сне, приснившемся мне ночью и об озарении, всколыхнувшем моё мировоззрение. Но меня ждало разочарование.

Там, где раньше находился дом мудреца, теперь стоял старый накренившийся сарай. Я огляделась по сторонам. Но нет. Адрес точно был верным. Вот будка с чёрным мохнатым псом, мимо которого я проходила в первый раз. И всё та же огромная высохшая кость, лежащая перед лапами невозмутимого животного, и яблоня с подгнивающими на земле яблоками. Да и забор, выкрашенный в мутно-зелёный цвет, вряд ли с чем-то можно перепутать. Двор тот же. Вот только дома нет. Как и моего Гуру. А собака, до этого мирно дремавшая в лучах восходящего солнца, вдруг приподняла морду и, оскалив зубы, зарычала на меня.

«Она прозрела тоже» – почему-то подумала я и попятилась к сараю. Ничего больше мне не оставалось, хоть я и знала, что сарай тот пуст.

Внутри оказалось на удивление светло и сухо. Свет пробивался внутрь через перекошенные доски и проделанное в задней стене окно. У одной из стен лежало перепревшее сено, запахом которого было наполнено всё внутри, несмотря на естественную вентиляцию. Стены же, сплошь увешаны строительным инструментом. Вполне новым на первый взгляд, чего не скажешь о ржавых косах, серпах и ещё каких-то странных, но острых предметах, назначение которых мне было не известно.

Признаться, я даже не сразу заметила матрас старика, лежащий всё в том же углу, грязный и, судя по всему, набитый тем же сеном. Как не заметила и стол с красной покрытой густым слоем грязи скатертью, с разложенными на нёй костями. Как оказалось впоследствии, вовсе не костями животных, а птиц, преимущественно черепов и костей крыльев. А не заметила, потому как, была невыразимо шокирована присутствием старой дряхлой лошади гнедого окраса, стоящей посреди того сарая. Или, может быть, то был всё же хлев?

Та стояла равнодушно, не обращая на меня внимания, и как-то даже печально, переминаясь с ноги на ногу, просунув морду в прорубленное кем-то окно. Мне подумалось, что причиной тому отсутствие свежего воздуха в помещении, но когда я подошла к кобыле, стало понятно, что предположение моё было не верным. Сначала я лишь услышала лёгкое металлическое позвякивание, и только приблизившись к кобыле, увидела, что на шее её весит тяжёлая металлическая цепь прикреплённая чем-то снаружи, отчего лошадь и не имела возможности вытащить голову из того окна.

– Живая… Ты снилась мне во сне. Но как же? – Произнесла я вслух, на мгновение совсем забыв и про старика и про причину своего прихода. Но мне об этом незамедлительно напомнили, грубо прервав мой монолог.

– Что вам здесь нужно?! – Мужчина, показавшийся в дверном проёме, не выглядел дружелюбным. В руке он держал молоток, большой и блестящий.

Это странно. – Подумала я. – Он хоть и выглядел, как человек, которого оторвали от работы, но стука молотка я не слышала, ни в момент, когда зашла во двор, ни тогда, когда пробралась в сарай.

– Здравствуйте. Не поймите меня неправильно, но вчера я приходила сюда к одному старому человеку, который живёт здесь.

– К старому значит. – Он причмокнул. Переложил молоток из одной руки в другую. – Кроме меня, пса и этой кобылы здесь больше никто не живёт, дамочка. Да, и я здесь бываю крайне редко. Если вы не заметили, это не жилой участок. Так что, шли бы вы… у меня, знаете ли, дел и без вас хватает.

– Но как же. Ведь я…

– Мне это совершенно не интересно. Проследуйте на выход. Никаких стариков здесь не было, и нет. И вряд ли будут. Только если мне, конечно, доведётся дожить до глубокой старости. Но, уверяю вас, это случится не скоро.

– Кто спит на этом матрасе? Хотите сказать что вы?

– А ты не из пугливых, да? Ну ладно, я поясню. На том матрасе спит мой рабочий. Парнишка, что бродяжничал по округе неделями. Я пожалел пацана, предоставив ему кров за работу.

Пожалел? Он то пожалел?!

– И где же он сейчас?

– Не кажется ли вам, что вы задаёте слишком много вопросов для человека незаконно проникшего на чужую территорию. Выметайтесь сейчас же!

Слишком уж агрессивным было его поведение, и потому, я не стала больше расспрашивать грубияна ни о чём. Но выходя за дверь, не спускала глаз с молотка. Он поплёлся вслед за мной, как будто провожая до калитки. На секунду мне показалось, что он просто желал убедиться в том, что я покинула его владения, но причиной тому оказался набросившийся на меня с диким лаем и брызгами слюны пёс, которого тот и оттащил в сторону, открывая мне путь со двора.

– Зачем вы повесили на лошадь цепь? Это как-то жестоко, вы не находите? – Поинтересовалась я напоследок, стоя по другую сторону забора.

– Не твоё дело. – Рявкнул мужик. – Проваливай и не возвращайся больше. И, послушай мой совет – не увлекайся алкоголем. А то, кто его знает, куда он в будущем ещё тебя заведёт. Окажешься где-нибудь посреди густого леса, а там, знаешь ли, не только звери шатаются.

Мне не понравилась его кривая заигрывающая улыбка и потому я предпочла тихо удалиться. Медленно поплелась по дороге, устремив взгляд на пыль под своими ботинками.

6.

– Вера, ты свободна сейчас? – Я позвонила подруге. Не стала звонить брату, потому как знала, он не лучший помощник в подобных вопросах. Его жизнь не менее запутана, чем моя. Я решила узнать у неё, где искать старика и почему, то место, в котором я была ещё вчера, отныне не существует.

– Что-то случилось? У тебя голос какой-то подавленный.

– Нет. Нормально всё. Я расскажу при встрече. Мне необходимо с тобой поговорить. Давай в нашем кафе, через полчаса увидимся?

Она появилась раньше назначенного времени, как я и ожидала. Влетела в закусочную подобно лесной фее. Всегда с высоко поднятой головой. Всегда уверенная в себе и в дорогих одеждах. Присев на красный кожаный диванчик, она презрительно оглядела полупустоё заведение, а затем вытащила телефон и положила его на стол, намекая, что если поступит важный звонок, она тут же умчится.

– Хоть бы рубашку погладил перед выходом на работу. Куда смотрит твоё начальство? Тебя как будто всю ночь топтали. – Заявила, не поздоровавшись ни с кем, Вера, меланхоличному отрешённому пареньку, что работал официантом в «Лагуне» во все утренние смены. Этот парень явно чем-то задевал её самолюбие. – Так что там у тебя? Выкладывай. Выглядишь ужасно. Ты что, опять поправилась что ли, не пойму? Лишние килограммы не красят девушку.

Парень принял у нас заказ, молча и напряженно. Я думала, что он уже так ничего и не скажет, но он сказал:

– Вы ни разу не оставили чаевых, с тех пор, как пользуетесь уютом нашего заведения. Всегда грубы и нахальны. Я не должен этого говорить, но я с радостью принял бы от вас помощь, предложи вы мне, погладить мои рубашки.– Договорив, он почему-то подмигнул мне и скрылся с нашим заказом на кухне.

– Что?! Нет, ты его слышала? Хамьё! Буду уходить напомни написать на него жалобу. Рубашки ему погладить. И я оставляю чаевые! – крикнула она, отчего все без исключения посетители повернули к ней головы. – Разве нет?

– Ты никогда не оставляешь чаевые. Ты для этого слишком занята. Всегда торопишься. Их оставляю я, но не об этом разговор. Я позвала тебя, чтобы расспросить о старике. Расскажи мне, откуда ты о нём узнала? Расскажи вообще всё что знаешь? Он… пропал. Я не могу его найти.

Вера, то и дело открывавшая рот подобно рыбе, в надежде прервать меня и вставить хотя бы одну яростную реплику насчёт чаевых в опровержение моих слов, услышав о старике, вдруг неожиданно замолчала и пристально посмотрела на меня.

– Какой ещё старик? – Медленно спросила она, приподнимая бровь. Её явно озадачил мой вопрос.

– Слушай, если ты решила надо мной подшутить, то не стоит. Он… это что-то невероятное, но тот дом, в котором я была вчера…. сегодня я приходила туда вновь и… Не знаю даже как сказать. Его там больше нет. Только старый сарай. Всё остальное так же вроде, калитка, собака, яблоня, но его нет.

– Рита, детка, скажи честно, ты что-то принимаешь? – Она участливо протянула руку и накрыла ладонью мою ладонь, блеснув золотыми кольцами, но взгляд её, мне совсем не понравился. Едва ли в нём крылась забота. Скорее, она смотрела на меня, как на психичку. – От этого у тебя такие жутко-припухшие глаза? Если так, расскажи мне. Я помогу…

– О чём ты говоришь? – Её нежный наигранный тон вконец выбесил меня, – Ты о таблетках что ли? Не принимаю я никаких таблеток. Что за чушь? Как ты можешь не знать о старике, если сама меня к нему и направила. Сказала, кто-то из твоих знакомых ходил к нему и он помог.

– Помог с чем? – Спросила она, тяжело вздохнув, как раз тогда, когда нам принесли дымящийся кофе и булочки. На официанта, ожидающего от нас каких-либо возможных реплик, ни одна из нас не посмотрела. – Может, ты просто расскажешь всё от начала и до конца, а то я совершенно не понимаю, о чём ты говоришь.

– Мы сидели в субботу здесь же. Я жаловалась тебе на ночные кошмары, от которых я целыми днями хожу, как сомнамбула.

– Кто такая эта сомнамбула?

– Вот! Ты и тогда так спросила. Сомнамбула – это человек, перемещающийся в реальной жизни, но словно бы в полусне. Мы обсуждали с тобой Артёма и то, что наши отношения ухудшаются день ото дня. Что он как будто отдаляется от меня, и я не знаю, что с этим делать. Ты выслушала меня. Залезла в сумочку и, заглянув в телефон, написала на клочке бумаги адрес, сказав, что там живёт какой-то мудрец или гуру. Кажется, так ты его назвала, хотя я точно не припомню. Ты сказала, что он помог кому-то из твоих знакомых. Я сомневалась. Раздумывала, идти или нет? Не меньше трёх дней, а затем всё же пошла. – Я рассказала ей в подробностях всё то, что произошло в доме старика и про сон, приснившийся мне сегодня ночью, но она отнеслась к моему рассказу скептически, явно не поверив во всю эту историю, хоть и не сказала мне этого.

– Знаешь, я думаю тебе и впрямь пора заканчивать бездействовать, если уж на то пошло и сесть уже за работу. Как давно ты не пишешь?

– Вера, но как же старик? Неужели ты ничего не помнишь?

– Ответь на вопрос. – Попросила она, допивая ещё горячий кофе.

– Какая разница? Ну, месяца три, наверное. Может чуть больше.

– Тогда садись и пиши. Думаю самое время. А то ты совсем свихнешься. С кем я тогда буду обсуждать все свои секреты? Учти, навещать тебя в психушке я не стану. Я боюсь людей с перекошенными физиономиями, пустым взглядом и стекающей по подбородку слюной. Фу, мерзость!

Зазвонил телефон, оповестив нас обеих, что разговор закончен. Вера ответила на звонок, и собрала вещи. Я задумчиво молчала, ожидая, что она уйдет, так ничего и, не сказав.

– Мне нет смысла врать тебе. Я никогда не слышала о старике, о котором ты говоришь. Здесь два варианта, либо умом тронулась я, и у меня провалы в памяти, либо тронулась ты и напридумывала себе то, чего не было. Я добра тебе желаю, поэтому послушай мой совет. Выплесни всё это на бумагу. Станет легче. Шикарная история, по-моему… если, конечно, это не реальная жизнь. Чао. – Она махнула мне рукой и скрылась за дверью.

«Ну, зачем я выбросила тот треклятый клочок бумаги, на котором она написала адрес? Что двигало мной? Она признала бы свой почерк. Не смогла бы не признать».

Через пару минут, кинув на стол расчет, не забыв про чаевые, поднялась и я. Я вышла за дверь, не зная тогда, что всё это время за нами наблюдал мужчина лет сорока. Тот, что сидел в тёмно-синем дорогом костюме тройке через два столика от нас у стены, с висящими на ней черно-белыми арт-портретами Чегивары и Черчиля, прислушиваясь к каждому нашему слову. Я бы и не заметила его, увлечённо работающего за ноутбуком, но он заметил нас. И мысли его были заняты совсем не тем, что он видел на экране компьютера.

– Стойте! – закричал он мне вслед.

– Вы мне? Я забыла оплатить счёт? – поинтересовалась я, припоминая, что точно положила деньги на стол.

– Нет. Нет, думаю со счётом всё в порядке. – Рыжий, с ухоженной бородкой, худощавый и подтянутый, он улыбнулся мне, пытаясь вызвать доверие.

– Тогда вероятно, дело в подруге, – предположила я.

– И нет, и да. – Он отрицательно покачал головой, окончательно сбив меня с толку. – Дело в вашей подруге, но не в том, что она симпатична мне. То о чём вы беседовали… Она вам солгала. Вы действительно обсуждали старика в субботу, и она действительно написала на бумажке адрес и протянула вам. Я видел это собственными глазами и слышал. Не знаю, что за мотивы движут ею, но она вам лжёт.

«Как я могла в себе усомниться? Как могла предположить своё помешательство, откинув единственно правильное и очевидное – Вера лгала мне. Но зачем»?

– Вы в этом уверены?

– Уверен, как никогда. Это не моё дело, конечно, но я всё же скажу – она злобный нехороший человек. Расчётливость двигает такими, как она. Подумайте об этом. Я разбираюсь в людях. – Он собрался уходить, но я остановила его.

– Позвольте, я как-то отплачу вам за честность. В наше время это такая редкость. Вы, правда, очень помогли мне. – Попросила я, хоть и видела, что в материальной помощи он вовсе не нуждается.

– Не стоит, – бросил он, и решительным шагом направился обратно в кафе. – Вы не псих. – Добавил он задумчиво, прежде чем скрылся за стеклянной дверью.

– Я не псих. – Повторила я за ним и прислушалась к шелесту листьев над головой, прикрыв глаза.

Бывает, помощь приходит от тех, от кого ты её совсем не ждёшь.

«Нет. Она точно приходит, если ты на правильном пути» – мысленно поправила я себя и заодно отметила, что парень вполне себе симпатичный. Харизматичный.

«Вот ведь подлюка! Зачем она лгала мне? Зачем выставляла меня сумасшедшей? Но, как же мне найти старика? Ведь не могла же Вера повлиять на то, что я не нашла дом, в котором была вчера. Возвращаться туда сейчас, бессмысленно. Вряд ли что-то измениться. Дождусь темноты и прокрадусь в сарай ночью – решила я. – Возможно, мне удастся остаться незамеченной и выяснить, какие секреты покоятся там. Что за кости лежат на столе и почему прикована лошадь? Кто его знает, что ещё я могла обнаружить там, пробыв хотя бы полчаса».

7.

Весь день я провела в тягостных раздумьях, слоняясь по городу бесцельно. В раздумьях о подруге предавшей меня, о муже, который стал мне незнакомым человеком всего-то за пару месяцев, о жизни запущенной настолько, что я уже не узнавала саму себя. А с наступлением темноты отправилась в тот же двор, в котором была утром.

«Что я скажу тому злобному мужику, если он всё же схватит меня? А может, и говорить ничего не придётся. Вполне возможно, что я вынуждена буду убегать или отбиваться от этого хама». – Размышляла я, тем не менее, всё быстрее приближаясь к дому. Ещё один поворот и он окажется прямо перед моими глазами.

«Как миновать собаку, так чтобы та не залаяла и не набросилась на меня? Чем осветить стены сарая, так чтобы свет не был достаточно ярким. И где его взять вообще? Вот дура! У тебя же есть фонарик в телефоне. Нафига тебе ещё чего-то? Насмотрелась всяких детективов. Лучше бы»… – Дом стоял передо мной. Такой же, каким я видела его вчера. Увитый плющом и перекошенный. Он словно подзывал меня к себе. Насмехался надо мной. Почти шептал: Ну как же ты могла меня не заметить? Вот он я. Зайди и посмотри, что внутри.

«Может, зря, я рано обрадовалась? Тут на лицо сумасшествие. Не могут дома появляться и исчезать только потому, что им так приспичило. Только если это не чьё-либо больное воображение. Тогда возможно».

Перед калиткой не шевелясь, сидел всё тот же чёрный пёс, почти невидимый в темноте. Сидел и смотрел на меня прямо в упор, словно ожидая моего появления.

– Ты не укусишь меня? – спросила я шёпотом у собаки, медленно заходя во двор. Пёс никак не отреагировал на мои слова. Даже не поменял положение головы, когда я проходила мимо него. И тогда, я поняла, что не меня он ожидал. Он был на страже.

На этот раз я не стала стучать в дверь. Прошмыгнула внутрь и тут же закрыла ее, будто пряталась от кого-то. Или наоборот, хотела отгородиться от чего-то. Лунное сияние освещало стол, стоящий впереди меня и кости разложенные на нём. Но не только. Длинная, узкая, вытянутая вверх глиняная ваза, привлекла моё внимание. И ветка с опавшей листвой, на вершине которой, я увидела всё ту же жёлтую птичку. Она сидела спокойно и, кажется, даже спала, закрыв свои чёрные похожие на бусинки глазки.

– Как ты обошла собаку? – Старик стоял у окна, приложив руку к стеклу в том месте, где к нему цеплялся плющ и всё так же зажимал зубами трубку, но не курил. Рядом с матрасом больше не было котла, как и следов той мерзкой жижи, что я пролила уходя.

– Пёс пропустил меня.

– Неужели? И ты даже не испугалась?

– Испугалась, но поступить иначе не могла. Я приходила сюда сегодня утром, и… всего этого почему-то не было. Дом как будто исчез, а на его месте появился сарай. Я схожу с ума?

– Возможно. А сама как думаешь?

– Ночью мне приснился сон…

– Я знаю, что снилось тебе.

– Тогда расскажите про лошадь, которую я видела во сне? Я видела её и в реальности, если только и то и другое не плод моего воображения.

– Лошадь пока не подвластна твоему пониманию. Но… тебе известно, что придя сюда, ты поставила свою жизнь на кон?

– Я не могла поступить иначе. – Повторила я ещё раз, будто и сама в это верила с трудом. – Я чувствую, что должна быть здесь.

Старик отвлёкся от пейзажа за окном, и двинулся ко мне, глядя на меня своими жёлтыми глазами, которые в темноте светились ещё ярче, чем днём. В руке его я увидела сверкнувший в лунном свете нож и отшатнулась к двери. Испугалась. Опять.

– Теперь поздно боятся, – сказал он, хватая меня за руку. Одним резким движением он сделал на пальце надрез, а после вытер кровь, выступившую на нём о свой язык. Я отдёрнула руку, не понимая, зачем ему это. То, что он сделал выглядело мерзко, даже вульгарно, но таковым вовсе не являлось. Нечто вытекло из меня с кровью и проникло в его рот – вот что это было.