Kitobni o'qish: «Пленник реторты»
Глава 1
– Так, значит… Вот как, значит… Ага… Ну-ну…
Маркграф Альфред Оберландский, известный за пределами Верхних Земель под прозвищем Чернокнижник, осматривал новое орудие, установленное над замковыми воротами.
Странное это было орудие… Меньше и легче привычных крепостных бомбард – огромных, ребристых, кованных из железных полос, скрепленных, подобно пивным бочонкам, частыми кольцами. Скорее уж что-то вроде бомбарделлы1… Хотя нет, тоже не очень похоже. Ствол слишком длинный: шагов эдак в шесть-семь, не меньше. Неоправданно длинный ствол при довольно скромных размерах пушки. И бронзовый, к тому же, литой, с высверленным в толстых стенках каналом.
Сзади в бронзу, правда, входит прочная стальная пробка, которую едва ли вышибет при выстреле давлением пороховых газов. Собственно, это и не пробка вовсе, а, скорее, огромный болт-камора с глубокой внутренней выемкой для заряда, короткой, но крепкой и надежной резьбой, парой удобных рычагов-рукоятей по бокам и массивным широким клином, дополнительно подпирающим казну диковинной пушки. Альфред видел, как бомбардиры под чутким руководством прагсбургского магиера и механикуса готовили орудие к предстоящей демонстрации. Сначала рывком поднимается запорный клин, затем, вместе с «пробкой», в два счета откручивается зарядная камора. Откручивается… Выдвигается… Проворачивается…
Приготовленный заранее в специальном «огнестрельном» мешочке пороховой заряд и небольшое ядро вкладываются не со ствола, а с казенной части. Подобным образом можно ускорить темп стрельбы, причем без потери убойной силы, как в случае со старыми маломощными веглерами2. Снаряженная камора вкручивалась настолько плотно, что казалось, будто стальная пробка сливалась с бронзовым стволом воедино. То ли здесь не обошлось без магии, то ли причина крылась в точной механике, тщательной обработке материалов и надлежащей подгонке деталей. Так или иначе, но на месте стыка практически не оставалось ни щелочки, ни сколь-либо заметного зазорчика. А значит, пороховым газам наружу не просочиться, и вся их сила уйдет на толкание ядра.
Длиннющий ствол чудно́й бомбарды лежал не в обычной дубовой колоде, будучи намертво скованным с ней железными обручами. За выступавшие по бокам цапфы он, подобно качелям или колодезному журавлю, крепился к устойчивой конструкции на толстых тугих пружинах и металлическом основании, дававшей возможность поворачивать орудие в любую сторону. Благодаря подвижности ствола, бомбардиры могли быстро и без особых усилий наводить пушку на цель как в вертикальной, так и в горизонтальной плоскости. При выстреле именно пружинистый лафет должен был принимать на себя большую часть отдачи и, упираясь массивным концом в плиты надвратной боевой площадки, отводить ее вниз. Кроме того, пушечное ложе имело прочную стальную ось, к которой можно прикрепить колеса, и тем самым превратить крепостное орудие в стреляющую повозку полевой артиллерии.
Подобные новшества, вне всякого сомнения, являлись полезными и достойными похвалы. Но вот самое главное… Жерло орудия. Узенькое, махонькое… Определенно, оно не шло ни в какое сравнение с огромными зевами добрых старых бомбард. Такое жерло не внушало ни доверия, ни уважения, ни – уж тем более – страха. Ядро приличных размеров туда не вкатишь. Отстреливаться же малыми бондоками3 от тяжелой осадной артиллерии противника смешно и глупо. А как самим пробивать «орешками» каменные стены вражеских замков? В широкой, рассчитанной на крупные орудия, надвратной бойнице длинный узкий ствол смотрелся как-то совсем уж нелепо. Как хворостина, как прутик для ребяческих игр.
Альфред еще раз неторопливо обошел орудие. Глянул с одной стороны, с другой. Правая рука маркграфа огладила и охлопала орудийную бронзу. Левая – легла на эфес меча.
– Так, значит, да?..
Тонкие губы Властителя Верхних Земель кривились в недоверчивой полуулыбке, которую в любой момент могла сменить гримаса раздражения и ярости. В голосе слышались скептические нотки. Во взгляде читалось разочарование.
За Альфредом Оберландским молчаливой тенью следовал создатель новой пушки – магиер и некромант, колдун и астролог, механикус и алхимик Лебиус Марагалиус. Беглый прагсбуржец, нашедший приют и покровительство в Оберландмарке, был в своем неизменном темном балахоне – просторном, ниспадающим вниз свободными складками. Голову магиера, как всегда, покрывал большой островерхий капюшон, напоминавший инквизиторский, а еще больше – палаческий. Ни бледного лица, спрятанного в тени широкого куколя, ни выражения глаз за смотровыми прорезями на плотной ткани разглядеть было невозможно.
Лебиуса сопровождала неотступная стража, не так давно приставленная к знатоку запретных темных искусств. Два опытных латника-ветерана с обнаженными клинками. Достаточно длинными для того, чтобы в одно мгновение дотянуться до магиерского капюшона и срубить его вместе с головой. В отдалении толпилась свита маркграфа. Оберландские бароны и рыцари недоуменно перешептывались, косясь на длинноствольное орудие.
Неподалеку дымилась закрытая жаровня на треноге. Возле жаровни лежал пальник с уже вставленным в ушки фитилем. В стороне – на безопасном расстоянии и от огня, и от пушки – стоял короб с зарядными мешочками. Вокруг короба возвышались небольшие аккуратно уложенные пирамидки из ядер. Все было предусмотрено и подготовлено к стрельбе.
– Значит, это и есть твоя новая грозная бомбарда, колдун? – Альфред повернулся к Лебиусу.
– Совершенно верно, ваша светлость, – донеслось из-под капюшона. Голос магиера был неприятно скрипучим, но приятно заискивающим. – Как вы и велели, испытания пройдут сегодня. Сейчас…
– М-да, велел… – задумчиво протянул маркграф.
Альфред решил пока не торопиться с окончательными выводами. Все-таки механические големы Лебиуса, оказались ох как хороши. Может, и эта длинностволка еще покажет себя с лучшей стороны. Хотя… Со столь малым калибром… Сомнительно, очень сомнительно.
– Вас что-то смущает, ваша светлость? – осмелился поинтересоваться Лебиус.
– Да, смущает, – сухо отозвался Альфред.
Недобро прищурившись, маркграф переводил взгляд с магиера на пушку и с пушки на магиера.
– Выглядит, знаешь ли, твое хваленое орудие не очень м-м-м… устрашающе.
– Внешность зачастую бывает обманчивой, ваша светлость, – вкрадчиво проговорил прагсбуржец. – А форма, случается, не соответствует содержанию. И первое впечатление, производимое на нас зримыми вещами, нередко оказывается ложным.
– Что ж, надеюсь, ты сможешь убедить меня в несостоятельности первого впечатления… – Альфред пренебрежительно мотнул головой, указав на длинный бронзовый ствол. – Причем, убедить с первого же выстрела. Иначе сам будешь привязан к жерлу своего орудия, а я лично поднесу к нему пальник. Второй раз твоя пушка выстрелит тобой. Ты все понял, Лебиус?
– Да-да, конечно, ваша светлость! – часто закивал островерхий капюшон. – Не сомневайтесь, все будет исполнено в лучшем виде…
– Как ты назвал свое новое детище? – Альфред Оберландский, как никто другой, умел менять тему разговора. – Это ведь не бомбарда. И не бомбарделла тоже. И не ручница-хандканнон. И не мортира. Как же нам ее именовать?
– Шланге, ваша светлость, – ответил Лебиус. – Змея4. Змея, способная жалить на расстоянии, станет прекрасным дополнением к вашим механическим големам, созданным для ближнего боя.
– Змея? – Альфред покосился на штандарт, вывешенный над замковыми воротами. Ветер колыхал тяжелую ткань с фамильным гербом маркграфа. В синих складках оберландского знамени лениво извивалась вышитая серебром змея. – Очень интересно… Твоя пушка плюется ядом?
– Может и ядом, – склонился магиерский куколь. – Если стрелять соответствующими снарядами. Но, вообще-то, причина такого названия кроется в другом. В длине ствола.
– А что, она настолько важна – длина ствола? – скривил губы Альфред. – ТАКАЯ длина?
– Длинный ствол придает снаряду больший разгон.
– Да? – с сомнением произнес маркграф. – В самом деле?
– Ваша светлость, – Лебиус приложил руки к груди, – орудие готово к испытанию, и, как только вы пожелаете…
– Погоди, колдун, не торопись, – поморщившись, оборвал его маркграф. – Покажи сначала, чем ты, собственно, собираешься стрелять? Вот этими «орешками», надо полагать?
Альфред шагнул к невысоким пирамидкам из темных металлических шаров. Небольших, гладких, идеально круглых. То ли свинцовых, то ли облитых свинцом. Все ядра в точности соответствовали калибру орудия и, на первый взгляд, были похожи друг на друга, словно горошины, выкатившиеся из одного стручка. Только на некоторых виднелись фитили и пятна краски.
Маркграф взял первое попавшееся. Взвесил в руках. Осмотрел. Положил. Взял другое. Потом – третье…
– Осторожнее, ваша светлость! – всполошился вдруг Лебиус. Шагнув вперед, магиер прикрыл жаровню с углями. – Не подносите ядра близко к огню. Вне стен мастератории мне трудно контролировать огненную стихию. Здесь она может быть опасна.
Альфред только хмыкнул в ответ. Но, покрутив в руках очередной снаряд, все же положил его на прежнее место.
Нет, ядра, так похожие друг на друга, все же не были одинаковыми. Одни – цельные и увесистые: двумя руками едва удержишь. Другие – пустотелые, по всей видимости – полегче, состоящие, вероятно, из двух скрепленных между собой полусфер в свинцовой рубашке, с короткими толстыми фитилями, торчащими из деревянных пробок-заглушек, явно чем-то снаряженные и помеченные краской. Красной, белой, темно-синей и зеленой пятна. Видимо, чтобы не перепутать при стрельбе. Вот только – что с чем?
– Ну-ка, ну-ка, расскажи, колдун, что у тебя за бондоки такие? Из чего сделаны?
– Сверху слой мягкого свинца, – охотно пояснил магиер, щелкнув ногтем по тусклому серому металлу. – Для лучшей обтюрации. Благодаря ему снаряд плотнее прилегает к стенкам ствольного канала. Под свинцом – чугун. Литое ядро из сплошного чугуна даже при невеликих размерах имеет значительную массу, а значит – большую разрушительную силу, нежели простой отесанный камень.
– И как далеко сможет выплюнуть такой снаряд твоя бронзовая змея?
– В два, а то и в три раза дальше, чем каменное ядро, пущенное из обычной бомбарды, – ответил Лебиус. – И бьет она при этом гораздо точнее.
– Дальше? Точнее? – маркграф недоверчиво хмыкнул. – И как же, позволь спросить, достигается столь поразительный эффект? Неужели только за счет длины ствола?
– Не только, ваша светлость. Еще – за счет очищенной и специально обработанной орудийной бронзы, – принялся перечислять Лебиус. – За счет литого и ровно высверленного, а не выкованного абы как ствола. За счет спиральной нарезки на внутренних стенках, раскручивающей ядро и принуждающей его в полете буквально ввинчиваться в воздух. За счет усиленного заряда и особого гранулированного пороха. За счет лафетного ложа, позволяющего гасить отдачу, быстро поворачивать орудие в любую сторону и придавать ему нужный угол наклона. Здесь ведь все рассчитано до долей дюймов и градусов…
– Ага, и никакой магии? – усмехнулся маркграф. – И никаких алхимических фокусов?
Лебиус замялся:
– Разумеется, мною были использованы некоторые магические формулы и алхимические добавки для увеличения силы пороховых газов и укрепления ствола. Кроме того, «змея» обладает некоторыми м-м-м… нехарактерными для обычных бомбард свойствами, препятствующими образованию нагара. По большому счету, ее даже не нужно чистить. Все, что должно сгореть – сгорает в момент выстрела дотла и без остатка. Остальное – выбрасывается из ствола вовне. Но все же магическое и алхимическое вмешательство сведено мною к минимуму…
– Почему?
Прагсбуржец вздохнул:
– Видите ли, ваша светлость, огненный бой – та сфера, в которой излишнее рвение и злоупотребление тайными знаниями может навредить. Все-таки из пушек будут стрелять не опытные магиеры и алхимики, а простые солдаты.
– Верно, – согласился Альфред. – Итак, ты утверждаешь, что твое литое чугунное ядро полетит вдвое-втрое дальше, чем обычное каменное?
– А легкие снаряды поразят цель на еще большем расстоянии, – заверил Лебиус. Магиер нежно, будто женские округлости, погладил ядра, помеченные краской и снабженные фитилями: – Я говорю об этих гранатусах. Их изготовить сложнее, зато в бою они гораздо эффективнее.
– Гранатус? – переспросил Альфред, пробуя на язык незнакомое слово.
– Что значит – зернистый5, – уточнил магиер. – Здесь свинец и чугун только снаружи. Изнутри ядра наполнены особой зернью.
– И что же у них внутри?
– О, там много всякого…, – под магиерский капюшон все же пробился лучик света. Стало видно, как по бледным губам Лебиуса скользнула улыбка. – Разного всякого… Взрывчатые смеси, мощь которых многократно превосходит силу пороховых зарядов. Горючие субстанции, способные плавить камень. Едкие растворы, прожигающие металл. Смертоносные дымы и газы, в которых задохнется любое живое существо. Этим снарядам надлежит разрываться в расположении врага, и уж их-то я под завязку набил губительной магической и алхимической начинкой. Содержимое гранатусов действует эффективно и беспощадно…
– А как долго оно действует?
– Недолго, ваша светлость. Пару-тройку минут, не больше. Но больше и не нужно. Больше никому не выдержать. Гранатусы предназначены для того, чтобы сломить сопротивление противника, но они не должны навредить вашим воинам и вашим големам, идущим в атаку. Принцип таков: смерть быстро собирает жатву, а после – рассеивается бесследно. И поле боя остается за вами. Чистое и совершенно безопасное.
– Хорошая задумка, – похвалил Альфред. – Но хватит болтать. Займемся делом. Где твои мишени, колдун?
– Первая во-о-он там, – широкий рукав магиера указал куда-то за стену. – Видите повозку?
Альфред прищурился, всматриваясь вдаль.
– Возьмите это, ваша светлость, – Лебиус медленно, демонстративно медленно – чтобы не нервировать понапрасну стражей, стоявших у него за спиной – извлек из-под складок просторного балахона небольшую жестяную тубу и протянул ее маркграфу. – Будет лучше видно.
Альфред недоуменно повертел в руках продолговатый цилиндрический предмет.
– Что это?
– Смотровая трубка.
– Опять твои колдовские штучки? В этой жестянке заперт чей-то глаз?
– Всего лишь стекло, – ответил Лебиус. – Особым образом изогнутое и обработанное. Ну и еще небольшой магический кристаллик, усиливающий свойства линз. Трубка приближает то, что трудно увидеть издали. Смотреть нужно сюда, вот в это окошко…
Альфред поднес трубку к глазам, как было показано. И…
Надо же! Мир словно скакнул ему навстречу. То, что располагалось почти у горизонта, вдруг оказалось рядом: чудилось, руку протяни – и можно потрогать.
Маркграф отнял трубку от лица. Морок закончился. Окружающий мир стал прежним. Да уж, чудеса… Альфред снова взглянул в круглое, чуть выпуклое и поблескивающее окошко магиерского инструмента. И вновь маленький глазок смотровой трубки обратился в целый мир, где далекое становится близким, а близкое надвигается вплотную.
«Полезная игрушка, – решил Альфред. – Пожалуй, стоит оставить ее у себя».
– Это вам, ваша светлость, – Лебиус верно угадал ход его мыслей. – Подарок…
– Угу, – удовлетворенно буркнул маркграф, разглядывая окрестности. – Но все же… мишень-то твоя где?
– Извольте посмотреть чуть правее, – посоветовал Лебиус. Мягким осторожным касанием отклонил трубку в сторону. – Еще чуть-чуть. Теперь видите? Там, на дальнем склоне, где куча камней?
Да, теперь Альфред увидел. Опустил магиерский инструмент, проморгался. Посмотрел снова. Со смотровой трубкой. И без.
Разглядеть невооруженным глазом небольшую грязную повозку, поставленную среди огромных серых валунов, было затруднительно. А уж попасть в нее…
– Ты хочешь сказать, что сможешь достать отсюда эту телегу? – недоверчиво шевельнул бровями Альфред.
– С вашего позволения… – качнулся темный капюшон.
– Я позволяю. Действуй, колдун.
Маркграф отошел в сторону, держа смотровую трубку наготове. Лебиус несколько секунд повозился у лафета, наводя орудие на цель. Затем тонким металлическим штырем проткнул через затравочное отверстие уже уложенный в камору «огнестрельный» мешочек с зарядом. Сверху насыпал горкой мелко истолченного пороха. Поджег пальник на углях жаровни. Поднес дымящийся фитиль к пушке…
Бухнуло.
Коротко дернувшийся в пружинистом ложе ствол выплюнул огонь и дым. Облачко, поднявшееся над крепостью, правда, вышло каким-то жиденьким. Да и звук выстрела был не так уж, чтобы очень громким. По сравнению с привычным-то оглушительным бомбардным грохотом!
Однако повозка-мишень вдруг подскочила, будто сама собой. Перевернулась, переломленная надвое. Полетели доски с разбитых бортов. Колесо, сорванное с задней оси, покатилось вниз по склону вслед за весело скачущим темным дымящимся шариком.
Вот это выстрел! Вот это меткость!
Когда потрясенный Альфред Оберландский, наконец, отнял от глаза магиерскую трубку, орудие вновь было готово к стрельбе.
– Ваша светлость, соизвольте обратить свой взор левее, – попросил Лебиус. – Нет, еще левее и еще дальше.
Еще левее и еще дальше – значительно дальше разбитой повозки – располагалась небольшая группка пленников из замковых темниц. Полдюжины человек, скованных цепью, оба конца которой были закреплены на скальных обломках. В магиерскую трубку хорошо просматривались нашейные и наручные кандалы, грязные лохмотья, изможденные лица. Пленники, которым тоже надлежало стать мишенью, волновались и вертели головами, бросая испуганные взгляды то на замок, то на разбитую повозку. Кто-то что-то кричал, кто-то махал руками. Кто-то плакал: через чудесную смотровую трубку Альфред различал даже влагу на впалых щеках.
– Теперь гранатус, ваша светлость! – словно сообщая о смене блюд на пиршественном столе, объявил Лебиус. – Огненный гранатус…
Тщательно наведя длинноствольного «змея» на новую цель, магиер пообещал:
– Это будет красиво. Очень. Хотите попробовать сами?
Поколебавшись секунду, Альфред кивнул. Встал у орудия. С горящим пальником в одной руке, со смотровой трубкой – в другой.
Да – было. Да – красиво. Да – очень. Колдун не обманул. Далекий беззвучный разрыв расцвел ярким кровавым бутоном над шестью маленькими, упавшими наземь человеческими фигурками. А после – огненные лепестки опустились вниз, накрыв собой неподвижные валуны и корчащихся между ними людей. Поднявшийся к небу дым был непроглядно черным, но объявшее камни пламя казалось удивительно чистым.
Прильнув к глазку магиерской трубки, Альфред Оберландский наблюдал, как обращается в пепел и уголья человеческая плоть, как раскалывается от жара скальная порода, как плавятся толстые цепные звенья.
Огонь бушевал лишь пару минут. Затем – сник, опал, сошел на нет. Черное дымное облако порвало и унесло ветром.
– Желаете продолжить, или прикажете перейти к демонстрации ручных бомбард? – раздался над ухом маркграфа скрипучий вкрадчивый голос.
– Что? – Альфред не без труда заставил себя оторвался от смотровой чудо-трубки. Некоторое время потребовалось на то, чтобы привести в порядок мысли и успокоить чувства. – К чему перейти?
– Новые ручницы-хандканноны, – пояснил магиер. – Первая партия уже готова – ее сейчас принесут. И мишени тоже… Выведут. Вам должно понравиться, ваша светлость.
Глава 2
– Выступать нужно сейчас, отец! Немедленно! С теми силами, что уже есть у нас в наличии! Каждый день отсрочки – это наш подарок оберландскому маркграфу и его колдуну. Это время, которое Альфред и Лебиус используют для создания новых големов и Бог весть чего еще!
Гейнский пфальцграф Дипольд Славный нервно мерил шагами знакомую с детства и с детства же нелюбимую приемную залу отца – огромную, гнетуще-пышную, давяще-торжественную, посеченную на правильные ровные сектора косым светом из узких окон-бойниц, увешанную расшитыми гобеленами и оружием. Да уж, оружием! Не боевые – декоративные, щедро украшенные каменьями и золотом, но так ни разу и не обагренные кровью клинки, секиры, шестоперы, клевцы и чеканы кичливо поблескивали со стен не столько отточенной сталью, сколько богатством отделки.
Взволнованный пфальцграф не мог найти себе места в этих ненавистных покоях. Взволнованный? Нет – взбешенный пфальцграф не останавливался ни на секунду. Пфальцграф шагал. Туда-сюда. Сюда-туда. Зло вызвякивали по мозаичным плитам золоченые шпоры. На левом бедре привычно тяготил рыцарскую перевязь длинный клинок. А за просторным голенищем правого сапога, в нашитых изнутри кожаных ножнах-кармашке был спрятан потаенный нож, более приличествующего разбойнику, нежели особе благородных кровей.
Небольшой такой ножичек с простенькой плоской деревянной рукоятью и маленьким чуть изогнутым клинком. После плена в Оберландмарке (проклятый позорный плен!) Дипольд решил всегда иметь при себе какое-нибудь тайное оружие. Чтобы не бросалось в глаза врагу и чтобы всегда было под рукой.
Чтобы не повторилось пережитое уже однажды.
Лиходейский засапожный нож вполне для этого годился.
Дипольд все шагал и шагал, стремясь выплеснуть переполнявшие его чувства через ноги. Сдерживать себя становилось все труднее. Да и как?! Как сдерживаться, как проявлять подобающее уважение и почтение к родителю-сюзерену? К такому родителю? К такому сюзерену? Нарочито спокойному, невозмутимому, непробиваемому. Немногословному.
НЕПОНИМАЮЩЕМУ!
Как – если после плена и бегства; после опасного спуска по обходным горным и лесным тропам (только ноги коню и себе ломать на таких!) к западным рубежам Верхней Марки; после перехода границы (повезло невероятно: чудом удалось проскочить мимо оберландских разъездов и сторожей); после безумной (три загнанные лошади… нет, считай, четыре: четвертую, всю в мыле, приняли дальние дозоры на подступах к Вассершлосскому замку и, скорее всего, несчастная кобылка тоже издохла) скачки по землям Остланда; после выстраданной и взлелеянной мечты о мести… После всего – вдруг это непонимание!
– Ты не прав, Дипольд. Точнее, прав лишь наполовину, или нет, скорее, – на треть, а быть может, и вовсе на четверть. Каждый день отсрочки – это, прежде всего, возможность собрать новые отряды под знамена Остланда. Так что время, если, конечно, использовать его с умом, сейчас на нашей стороне…
Остландский курфюрст и герцог Вассершлосский, полноправный член имперского сейма выборщиков и главный претендент на корону кайзера, Карл Осторожный ронял слова тихо, неторопливо, с величавой ленцой. Обманчивой, обволакивающей… В голосе курфюрста не слышалось той жесткой стальной резкости, которой гейнский пфальцграф умудрялся пробуждать глухое недовольное эхо даже в обитой тяжелой гобеленовой тканью приемной зале. Не было в речи Карла ни напора, ни неукротимой злобы, пронизывавших каждое слово разъяренного Дипольда. Впрочем, никаких других эмоций в ней не было тоже. В том смысле, что настоящих, искренних эмоций – нет. Зато имелось много напускного. Такого… В несколько слоев: не распутать, не раскопать.
Курфюрст, в отличие от сына, говорил не как боец или военачальник, привыкший отдавать приказы вперемежку с крепким солдатским словцом. Карл Вассершлосский Осторожный вещал располагающе-вкрадчивым тоном мудрого управителя, открыто, а чаще – исподволь, повелевающего явными и тайными советами, состоящими из таких же, как он сам, искушенных хитрецов и мудрецов, тоном опытного политика и дипломата, чувствующего себя в путанных имперских интригах, как рыба в воде. Как дерево в лесу. Как семя, прорастающее в жирном черноземе.
Хозяин Остландских земель был невысоким мужчиной в весьма зрелых, однако еще не преклонных годах. Высокий лоб, изогнутый нос, благородная седина на висках и в бороде… Смуглое, худощавое, непроницаемо-приветливое лицо Карла уже расчертили явственно наметившиеся, но не достигшие еще старческих глубин морщины. Холодные карие глаза курфюрста взирали на мир и людей пытливо и внимательно. От таких глаз трудно укрыть даже самое сокровенное. Губы чуть кривились в вечной полуулыбке. Или полуухмылке. Насмешливой? Одобрительной? Поощрительной? Злорадной? Этого никому не дано было постичь до последнего момента, покуда сам улыбающийся не соизволит объяснить. Доходчиво и внятно. Словом или поступком.
– Пока Альфред безвылазно сидит в своем горном логове, и пока большая часть остландских и имперских войск, способных… хотя бы теоретически способных выступить вместе с нами против Верхней Марки, не собрана воедино, отправляться в поход крайне неразумно, – в обычной своей убаюкивающе-неторопливой манере продолжал курфюрст.
Карл словно пытался опутать горячего пфальцграфа вязкими словесами и задавить – хотя бы на время – бушующий в душе сына огонь.
– Сначала надлежит обзавестись максимальным количеством союзников и свести в единую армию отряды, рассеянные по замкам, бургам, городам, дальним заставам и гарнизонным казармам. Нам следует объединить все силы, которые мы можем объединить. Стянуть их отовсюду, откуда возможно взять хотя бы одного солдата. И лишь после этого… И лишь тогда…
Вассершлосский герцог назидательно поднял палец. В косом солнечном луче блеснул отполированными гранями крупный самоцвет. Карл внушительно повторил:
– Тогда. И только тогда. И никак не раньше, сын.
Карл Осторожный, как всегда, не проявлял ни малейших признаков беспокойства. Внешне – не проявлял. И именно эта непробиваемая невозмутимость особенно бесила Дипольда.
Курфюрст сидел в не очень удобном, но внушительном мягком кресле с массивными изогнутыми подлокотниками и высокой… высоченной – много выше человеческого роста – резной спинкой. Кресло это, к слову сказать, являло собой почти точную копию императорского трона. Что, конечно же, было не случайно. Случайностей Карл Осторожный не любил. И умел избегать. Обычно. Как правило…
Сзади, в тени кресла-трона, застыл верный телохранитель, с потрохами и всем их содержимым преданный курфюрсту. Старый рубака при полном боевом доспехе, вооруженный мечом средней длины. Вполне подходящее оружие для боя как в просторных залах, так и в узких галереях замка…
Да и сам ветеран этот, уцелевший в бесчисленных стычках и войнах, тоже был в определенном смысле оружием – надежным, безотказным, не знающим пощады и сомнений. Отличный воин. Смышленый командир. Выходец из ландскнехтских низов, произведенный в рыцари и состоящий в личной гвардии герцога-благодетеля. Повелитель Остланда умел окружать себя верными людьми. По-настоящему верными, обязанными курфюрсту всем и все теряющими в случае его внезапной кончины.
Гвардеец за креслом был подобен бездушному предмету обстановки и напоминал, скорее, неподвижную статую, нежели человека из плоти и крови. Но Дипольд-то знал: статуя эта оживет, едва лишь над Карлом нависнет угроза, пусть даже тень угрозы. А ожив, – ударит. Молниеносно, сильно.
Насмерть.
Этого отцовского трабанта6 Дипольд тоже помнил с раннего детства. Только вот имя… Как же его зовут-то? На «Ф» как-то. Фридрих. Или Фердинанд. Он не любил показной пышности рыцарских турниров и редко принимал в них участие. Но всякий, кто видел его в настоящем сражении или хотя бы на жестоких… очень жестоких тренировках курфюрстовой гвардии, крепко задумался бы, прежде чем бросить вызов такому сопернику. Даже у самого Дипольда, несмотря на всю его горячность и боевой задор, желания всерьез скрестить меч со старыми гвардейцами не возникало. А если и случалось порой такое, то не настолько сильным оно было, это желание, чтобы воплощать его в жизнь. От победы над безродным выскочкой-ландскнехтом все-таки славы мало. А случись поражение – позора не оберешься.
Впрочем, кое-какие уроки на тренировочном ристалище отцовских гвардейцев Дипольд, бывало, брал. Уроки не рыцарского боя – иного. Лютой, жестокой драки на выживание. Обучался так… на всякий случай, больше потехи ради. И ведь пригодилась же наука! В оберландской темнице, к примеру, когда ломал руку Сипатому. Кстати, как носить нож в голенище – скрытно, на разбойничий манер – Дипольду тоже показали именно бывшие ландскнехты, возвышенные Карлом.
Фридрих-Фердинанд стоял навытяжку, готовый вступить в бой в любую секунду. С кем угодно. Прозвучал бы только приказ господина. Был бы только дан знак. Остландский курфюрст, наоборот, восседал в расслабленной позе. Уперев правый локоть в широкий отполированный подлокотник и положив подбородок на пальцы, поблескивающие перстнями, Карл наблюдал за вернувшимся сыном. И не выказывал никаких чувств.
Карл Осторожный вообще никогда не шел на поводу у чувств. Даже узнав о пленении единственного наследника, Вассершлосский герцог не совершил ни одного опрометчивого поступка, о котором впоследствии мог бы пожалеть и он сам, и заложник оберландского Чернокнижника. Курфюрст вел себя как обычно: расчетливо и предусмотрительно, не теряя здравомыслия и хладности рассудка, не поддаваясь страстям. Чего ему это стоило… Трудно было сказать что-либо определенное, глядя на невозмутимое лицо Карла. Но вот седины в волосах курфюрста в последнее время заметно прибавилось.
Посольство, отправленное в Верхнюю Марку, личный визит в Нидербург и предварительные тайные переговоры с кайзером и соседями – да, все это было. Но явных приготовлений к военному походу, способных насторожить оберландцев и стоить жизни пленнику, остландский курфюрст не начинал до последнего момента.
Лишь когда радостная весть о чудесном спасении Дипольда достигла ушей Карла, в Остланде всерьез и открыто заговорили о возможной войне. О большой войне. И это были не пустые разговоры. Однако темпы подготовки к предстоящей кампании не устраивали нетерпеливого Дипольда. Основательность, обстоятельность и неторопливость, с которыми, по своему обыкновению, подходил к решению любой важной проблемы – и к этой, разумеется, тоже – Карл Осторожный, выводили пфальцграфа из себя.
А черепашья скорость передвижения войск, следующих из дальних провинций по необъятным просторам Остланда и дружественных княжеств, герцогств и графств! А разбитые дороги! А тяжелые артиллерийские обозы! А вечно недостающие запасы продовольствия и фуража! А неспешные рекрутинговые наборы и разорительные авансовые выплаты жадным наемникам!.. Неповоротливая военная машина, разбросанная по множеству земель и крепостей, повязанная путаными вассальными отношениями и сокрытыми экономическими интересами, шевелилась, как всегда, вяло и неохотно. Подготовка к войне грозила затянуться не на одну неделю и не на один месяц.
