Kitobni o'qish: «Клариса. По ту сторону холста», sahifa 5

Глава 6. «Сон рыцаря»

«Здесь покоится великий Рафаэль,

при жизни которого природа боялась быть побеждённой,

а после его смерти она боялась умереть»

Эпитафия на гробнице Рафаэля Санти в Пантеоне Рима.

– Все это очень странно, – задумчиво произнес Арчи, после моего рассказа. – А он так и сказал? Их двенадцать?

– Да. Больше ничего не добавил. А что приходит к вам на ум при слове «двенадцать»? – спросила я.

– Первое, что приходит в голову – это Совет Мудрейших. Там как раз двенадцать магов, – задумчиво произнес мэтр.

– Вы думаете, он имел в виду это? – с сомнением покачал головой Габби.

– Да, вот и я сомневаюсь, – поддержал брата Себ.

– Клари, а что приходит тебе на ум? Может это из твоего мира? – вдруг вмешалась эмакум Альма.

Она тоже присоединилась к нам в гостиной. И старательно подливала всем чай и угощала плюшками.

– На самом деле, много всего. У нас двенадцать апостолов. Есть двенадцать рыцарей Круглого стола, их число правда может меняться, но у некоторых авторов их двенадцать. Еще у нас в суде двенадцать присяжных заседателей. И двенадцать месяцев в году. Также поэма, очень известная, «Двенадцать» называется, – стала перечислять я.

Я бы так и не вспомнила всё сразу, но с тех пор, как прозвучало это слово, оно крутилось у меня в голове, и волей-неволей много всего пришло на ум.

– Так. Из всего этого можно выделить следующее: религия, рыцарство, законодательство, искусство, времяисчисление, – сделал выводы Арчи.

– По-прежнему не понятно, что из всего этого относится к нам? – заметил Габби.

– А у вас не так? – Я ведь по-прежнему многое не знала об этом мире.

– Ну, что-то похожее есть и у нас. Искусство однозначно совпадает. Времяисчисление – тоже. Правда, месяцев у нас одиннадцать, но зато двенадцать часов на часах, – отметил Мэтр.

– Еще закон. У нас же двенадцать магов в совете? – радостно подхватил Гарри.

–Да, и я встречала упоминания о двенадцати святых мучениках. Так что религия тоже участвует, – поддержала эмакум Альма.

– С рыцарями я не в курсе. Их там все время разное количество. Были и в нашей истории круглые столы, но кто их там упомнит, сколько участвовало людей, – попивая наливку, высказался Мэтр.

– И все это ни на шаг не приближает нас к решению загадки, – протянул Себ.

– Я думаю, бессмысленно гадать. Нам нужно больше информации. Нужны сведения о Магическом Граале. Никто из нас не помнит эту очень старую легенду. Нужно раздобыть о ней сведения, – выдал Арчи итог.

– И заодно поискать картины, где ещё он отображен. Возможно, именно они и подскажут что такое двенадцать? – спросила я.

– Можно попробовать, – улыбнулся мне Мэтр.

Две недели прошли спокойно. Братья вернулись в Университет к своей учебе. Я же переехала на второй этаж. Эмакум Альма настояла. Они вдвоем с Мэтром были счастливы, что я приняла их предложение об удочерении. Я не стала уточнять, что я его и не принимала вовсе. Меня поставили перед фактом в тюремной камере. И признали уже свершившимся дело об удочерении. Арчи просто, как всегда, некогда было это со мной обсудить. А Мэтр давно настаивал. Но я была даже рада, что все так получилось. Не знаю, хватило ли у меня наглости и дерзости в противном случае его принять. Все-таки я никто в этом мире. А Мэтр – это Мэтр. И они мне все ужасно нравились. И Эмакум Альма и её дети.

Теперь я заходила в любимое кафе только за стаканчиком кофе с утра, и поболтать с Элли. Завтраками, обедами и ужинами меня теперь на убой кормила Эмакум Альма. Но я не поправлялась почему-то так стремительно, как в своем мире. Мэтр высказал предположение, что это из-за ежедневного расхода магии. Я по-прежнему ежедневно практиковалась. И теперь не только на картинах в лавке Мэтра. С тех пор, как я получила лицензию, стали приходить из соседних лавок. И даже создали список ожидания. Мэтр был очень горд. Взымал за это плату и повысил мне карманные деньги. Так теперь называлось мое жалование.

И все было тихо и спокойно, пока однажды неугомонные братцы не прискакали из общежития с важным известием. Мы идем вламываться в особняк графа Альмавитского.

Они, как всегда, на выходных уже с утра сидели за завтраком и наперегонки рассказывали матери о событиях в Университете. На этот раз они были не одни, а в компании двоих друзей. Одного я знала. Он был поэтом и ухаживал за Элли. Его звали Ги Алониренн. Он обладал слабыми магическими способностями, направленными на стихосложение. Его произведения и в самом деле мне нравились, а его магия могла их украшать. Когда он их декламировал, на стенах потолке появлялись магические изображения. Если это было воспевание женской красоты, то в комнате парили красавицы всех мастей. Если природа, то лес, море или поля. В зависимости от того, что он воспевал. Братья по секрету сказали, что он еще увлекается порнографическими стихами и даже подрабатывает ими в злачных трактирах. Но в обществе благовоспитанной нески, то есть меня, он такое не читал.

А вторым мне представили огромного рыжего детину. Оказавшимся художником Свеном Харлинсоном. Он был откуда-то с севера и приехал к нам учится. Он был просто огромен. И огненно-рыж. То место, где на лице не было небольшой рыжей бородки, украшали веснушки. А еще в моем присутствии он отчаянно краснел. И тогда он становился похож на огромную морковку. Свен почти всегда молчал и робко на меня косился. Он не достиг еще положенного двадцатидвухлетнего возраста и был несовершеннолетним по здешним законам.

После завтрака братья с самым заговорщицким видом не дали мне спустится в лавку, а потащили зачем-то в кабинет Мэтра. Сам Мэтр был уже давно за прилавком. И я собиралась к нему присоединиться, когда была весьма решительно задержана. Расположившись у Мэтра, Габби молча протянул мне папку.

– Клари, мы еле уговорили Свена тебе это показать. В прошлом году он был несколько месяцев в Лондиниуме. И в том числе побывал во многих музеях. В одном из них он сделал набросок с картины, хранящейся там. Посмотри.

Я открыла папку, и перед моими глазами предстал красивый набросок, изображающий рыцаря в доспехах, спящего под довольно тощим деревцем. А рядом с ним двух девушек. Одну в богатых одеждах, другая была одета весьма скромно. За ними простирался пейзаж. Но вот, что привлекло мое внимание – рисунок на доспехах рыцаря. Там совершенно точно проглядывалась чаша.

– Это Грааль? – спросила я у Свена. Ответить он не решился, а только кивнул и покраснел.

– Во всяком случае, очень похоже. Но рисунок Свена схематичен. Он и нарисовал то его, просто проходя мимо. Так что достоверно мы не знаем, – пояснил за друга Себ.

– Нам нужно ехать в Лондиниум? Кстати, у нас этот город называется Лондоном. А Лондиниум – это старое его название, еще со времен римлян, – задумчиво протянула я, продолжая рассматривать рисунок Свена.

– Совершенно бессмысленная информация, Клари. Давай ближе к нашему миру. У нас есть план, – заговорщицки произнес Габби.

– Видишь ли, Клари, Раффаэль да Урбино нарисовал…

– Это работа великого Рафаэля Санти? – перебила я Себа.

– Ну, да. У нас он более известен как Урбино. Не перебивай. Так вот, он нарисовал их в двух экземплярах. Один и в самом деле хранится в музее Лондиниума, а вот второй висит дома у графа Альмавитского. Эти две девушки на картине – Добродетель и Наслаждение. В классическом варианте, что висит в музее, они соперницы. И борются за внимание рыцаря. На второй картине изображены Добродетель и Любовь. И вот тут они уже не соперницы, а союзницы. И в равной степени достанутся рыцарю в награду за доблесть, – продолжил Себ.

– Всего-то и надо проникнуть в особняк графа и, пробравшись в галерею, найти картину. Ты дотронешься до нее, и мы получим следующую часть головоломки. Ерунда. – Вот у Габби все ерунда.

– А может… – Попыталась я.

– Клари. Вот сейчас не говори о том, что нужно рассказать все отцу и Арчи. Они нас не пустят. Велят сидеть дома и не совать свой нос. Они наверняка захотят договориться с графом. А это неизвестно насколько затянется, – продолжал напирать Габби, не давая мне даже договорить.

– А он дает прием завтра в своем особняке, и это идеальный вариант для нас попасть туда. Когда еще выпадет подобный шанс? Там народу будет много. Он почти полгорода пригласил. День Рождение любимой дочери. Её замуж надо выдавать, а не берет никто, –вдруг вмешался в наш спор Ги.

– Не отвлекайся. И так, что скажешь, Клари? Мы же не воровать Рафаэля идем. А проинспектировать его сохранность. Он нам еще и благодарен будет, за проверку сигнализации, – радостно возвестил еще и такую точку зрения Габби.

– Нас опять посадят в тюрьму? – обреченно спросила я.

– Не должны. Мы уже продумали варианты отступления. К тому же мы же не грабим. Со стены не снимаем. И она у него не за стеклом. Я выяснял. Все будет хорошо, вот увидишь. Так что? – не унимался Себ.

– Ладно. Давай свой план, – смирилась я с неизбежным.

И вот я стою в дурацком поварском колпаке, который надежно прячет мои волосы, ну и в остальной форме поваренка. Огромный повар то и дело покрикивает на меня, чтобы я пошевеливался (пришлось играть роль мальчишки).

Вот почему, спрашивается, меня нельзя было замаскировать под гостью, в красивом платье и в украшениях? А то я чувствую себя Золушкой, которую позвали на бал чистить котлы. Чем я и занимаюсь.

На кухне то и дело появляется кто-то из братьев. Габби изменил цвет волос на свой естественный и постригся. Он сказал, что ради такого дела ему шевелюры не жалко. Новая отрастет. За то теперь их с братом не отличишь. Они официанты на сегодняшнем вечере. По-другому попасть у нас не получалось. А вот Ги оказался приглашен в качестве поэта, и должен был читать на балу стихи. Свен ждал нас за оградой, и, если что-то пойдет не так, он тут же подгонит взятый у друга автомобиль. Который, к слову, пыхтел, сопел и грозился развалиться при первой же возможности. А его магический камень уже лет пять не подзаряжали. Так что в целом план был хороший. Провальный, правда, но хороший.

У нас было два варианта, как пробраться на второй этаж в галерею с картинами. И не один мне не нравился. Первый выпадал на то время, когда Ги будет читать свои стихи. Он обещал выбрать что-то героическое с грохотом пушек и выстрелами, чтобы максимально привлечь гостей. Мы же с Себом, именно он должен был меня забрать из кухни, пробираемся вдвоем на второй этаж. Нас не должны будут заметить из бальной залы, которая находилась на первом, потому что гости будут увлечены стихами Ги, и еще потому, что все, наверное, разом ослепнут, по какой-то неведомой мне причине. А лестница была длинной и высокой, бежать наверх по ней достаточно долго.

Второй вариант был связан со временем, когда уже когда поздним вечером запустят фейерверк в саду. Вот тогда шанс был более реален, но тогда непонятно, как нам спустится обратно. Сюжетных дыр в этих историях было много, но отступать было поздно.

Я старательно терла кастрюлю, так как мой внешний вид не внушил главному повару ни малейшего доверия, и мне было поручено только мытье посуды. Другим же поварятам даже ножи доверили.

Внезапно мне позвали:

– Эй, ты! Бесполезная мелочь, да ты. Хватай давай сковородку с плиты и вымой её тщательно. Она мне еще понадобится сегодня.

Делать было нечего и я, подбежав к раскаленной плите грязным фартуком, используя его вместо прихватки, схватила сковородку и понесла её к мойке в углу. Но мой фартук был мокрый, а сковородка жутко тяжелая, хоть и пустая. Я держала ее двумя руками, но все равно для меня этот кусок чугуна был слишком велик. К тому же мне было дико страшно, потому что она была раскалённая. И вот я почувствовала, что не дойти мне те несколько шагов, что остались. И сковородка просто выскальзывает из мокрого фартука. Я прибавила шагу. Но она все равно падала. И тогда, не знаю, с какой такой глупой мысли я решила поддержать её снизу и все-таки донести. Ну, упала бы она. Ну, был бы страшный грохот, и остатки раскаленного масла разлетелись бы по всему полу. Ну и что? Но, по-видимому, общий страх привлечь к себе внимание и подвести всех сыграл свою роль. И я схватилась за дно, поддерживая её, все-таки донося до мойки. Только вот плюхнув её в наполненную водой раковину, я с ужасом разглядывала свою руку, на которой стремительно набухал довольно большой пузырь. И только теперь пришла боль. Очень хотелось взвыть, но тем самым я бы точно себя выдала, поэтому пришлось стиснуть зубы, и сунуть руку в воду в надежде хоть немного её остудить.

И тут, подняв мокрые от слез глаза, я увидела застывшего на противоположном конце кухни Габби. В его глазах был такой ужас, что мне самой вдруг стало страшно. А он вдруг отмер и бросился ко мне. Так, сейчас он что ни будь, натворит! Надо бросать эту сковородку с посудой и бежать. Поэтому я поспешила ему на встречу, но по другому проходу между столами. И вот на середине кухни мы встретились, но между нами был стол. И я, не замедляя шага, полетела к выходу в надежде, что он сообразит и пойдет за мной. А в кухне в это время царила обычная суета большого приема. Поэтому на нас, как мне хотелось верить, никто не обратил внимания. Я вылетела из кухни и только теперь притормозила, не зная, собственно, куда мне дальше.

И тут на меня, едва не сшибив с ног, налетел Габби. И куда-то потащил. Но так как тащил он меня прямо по коридору, а он тут был один, я не возражала. Пока мы не вывалились в большой холл. И тут уже я, схватив его за рукав, утянула за огромную портьеру, свисавшую с потолка огромными складками до самого пола. Она была такая большая и тяжелая, что совершенно точно скрывала нас от посторонних глаз. И спрятавшись таким образом, я ему на самой сказала громким шепотом:

– Габби! Немедленно прекрати истерику и соберись. Если ты хоть как-нибудь нас выдашь, я куплю такую же сковородку и посажу тебя на нее, раскалив перед этим. Задница надолго запомнит.

Ну, слава Создателю. В его глазах хоть появился проблеск здравого смысла и ушла паника. Наварное он представил, как сидит на сковородке, потому что даже попытался мне улыбнуться как-то кривовато.

– Тебе очень больно, Клари? Дурацкая была идея. Прости нас. Давай все отменим и домой? Там и боль снимем, и врача вызовем. Да и у мамы лекарства на все случаи жизни есть, – зашептал он. У меня создалось впечатление, что он сейчас заплачет.

– Габби! – шепотом гаркнула я. – Ну-ка собрался. Перестань выть, как молоденькая неска. Я тебе отменю. Никому о происшествии не слова. Мы продолжим и проберемся на второй этаж! Вот прямо сейчас и начнем!

– Но должен же был Себ? – прохныкало это чудо. Вот совершенно точно знаю, что когда их вытащили из реки зимой в мороз и потом отогревали, он не ревел, а они тогда были еще маленькие. А сейчас совсем расклеился.

– А пойдешь ты! И прямо сейчас! – с этими словами я аккуратно выглянула из-за портьеры.

Холл, в котором мы оказались, был центральным в огромном особняке. Из него вело несколько дверей, в данный момент распахнутых. Потолок подпирали большие колоны, увитые резьбой, и венчало всё великолепная лестница, ведущая на второй этаж. Как раз по ней нам и нужно было подняться. Но только вот освещена она была огромным количеством огней. Да и в сам холл из дверей постоянно кто-то выходил. Уже чудо было, что никто не заметил, как мы юркнули за портьеру. Их, кстати, тут висело две. Симметрично друг дружке они обрамляли вход в одну из зал.

То официант пробежит с подносом в бальную залу, то гость или гостья выйдут в холл непонятно, зачем. Вот музыка же играет. Танцы. А их в холл тянет. Еще и одна из дверей вела по всей видимости в дамскую комнату. А портьеры обрамляли вход в зал с игральными столами. Но все-таки я заметила, что иногда холл ненадолго оставался пустым. Этого времени категорически не хватит, чтобы незаметно подняться по лестнице. Тем более мне в форме поваренка. Я осмотрела Габби. А вот официант вполне сойдет за слугу. И мало ли, зачем он идет наверх. И тут в голову пришла мысль: если меня нельзя провести, меня надо пронести.

– Габби. Аккуратно меняемся местами, и когда никого не будет в холле, протягиваешь руку и дергаешь со стены вон тот ковёр, – прошептала я.

– Клари, это гобелен. И зачем он нам? – послушно меняясь со мной местами, спросил Габби.

– Однажды Клеопатре нужно было предстать перед Цезарем и соблазнить его. Она приказала завернуть себя в ковер и доставить Цезарю, – доступно объяснила я.

– Клари, ты гений, – Габби кажется, пришел в себя, потому что дальше ему моя помощь была не нужна.

Он резким движением сдернул гобелен и ловко запихнул его к нам за портьеру. По всей видимости, раньше тут стояли статуи, потому что было в стене углубление служившее одновременно и постаментом. Статуи убрали, а ниши занавесили. Вот на место этой статуи я и встала, пока Габби аккуратно заматывал меня в гобелен. Теперь главное не чихнуть.

– Ты, главное, не беги. А иди неторопливо, как будто так и надо. Вперед! –подбодрила я его.

Мы какое-то еще время постояли в нашем укрытии. По всей видимости, Габби выбирал время, чтобы выйти. А потом меня медленно и величественно понесли по ступенькам вверх. Я прикладывала все усилия, чтобы не чихнуть, и все время ждала, что вот сейчас Габби окликнут. Но время шло, а мы все шли вперед. Все были заняты, и никому до нас дела не было. Наконец меня опустили на пол и принялись разматывать. Я уселась на полу и осмотрелась.

– Это должно быть одна из гостевых спален, – прошептал Габби.

–Давай постелем ковер на полу ровно. Как будто он тут и должен лежать, – внесла я предложение.

– Это гобелен, Клари. Он не может лежать на полу, – возразил Габби, а сам стал аккуратно расправлять складки и выравнивать его по центру спальни.

– У богатых свои причуды. Может ему петух клюнул по темечку, и он так распорядился.

– Клари? Какой петух? По какому темечку? У графа нет петухов.

– Нет, так будет! Ему их Шамаханская царица подарит.

– Кого их? И какая еще царица?

– Петухов. Ой, всё! Не обращай внимания, Габби. Прости, я просто нервничаю.

– Клари. – Он подошел и обнял меня. – У меня самая смелая младшая сестра. И ей иногда можно поговорить про петухов и замирских цариц.

Мы так постояли обнявшись, пока меня не перестало колотить. А потом Габби решительно сказал:

– Мы уже на втором этаже. Нам нужно разыскать картинную галерею. А потом дождаться начала фейерверков, чтобы спуститься к выходу.

– Пошли, только осторожно. Не хватало еще, чтобы нас схватили, когда мы так близко к цели.

Аккуратно приоткрыв дверь, Габби выглянул в коридор. И мы, крадучись и поминутно прижимаясь к стене, двинулись по нему. Мы примерно представляли, куда идем. Даже с улицы было видно куполообразную крышу сбоку от особняка. Получалось, как будто над одним из залов разобрали крышу и возвели этот стеклянный купол. Там-то граф и хранил свои шедевры. Естественное освещение позволяло, как считалось, лучше оценить краски. Но сейчас нам не нужно было что-то оценивать. Нам нужно было просто дойти до галереи и найти нашего Рафаэля. Хорошо, не нашего. Но найти.

Прислушиваясь к каждому шороху, мы наконец-то добрались до нашей цели. И я замерла в восторге. Это и в самом деле было великолепное зрелище. Да еще и озаренное последними лучами заходящего солнца. Мы двинулись вдоль стен, разглядывая картины. Я старалась не задерживаться. Хотя очень хотелось. Вдруг Габби окликнул меня, и я устремилась к нему.

Полотно Рафаэля было прекрасно. Солнце, преломляясь сквозь стеклянную крышу, бросало на него свои последние лучи, и я замерла в восхищении от воздушности и свежести. От сочности красок и кажущейся простоты. Я стояла, раскрыв рот от восхищения, и стояла бы дальше. Но Габби нетерпеливо потянул меня за рукав.

– Клари. Я потом тебя еще раз в Лувриор свожу. Там глазей, сколько влезет. Мы здесь по делу. Давай уже.

После пребывания в ковре, ах, простите великодушно, в гобелене, я не доверяла чистоте своей одежды. Поэтому вынула из петлицы Габби белоснежный платок и тщательно вытерла здоровую руку. А потом аккуратно прикоснулась к спящему рыцарю.

Рафаэль был не таким, каким я его помнила на его знаменитом автопортрете. Не было длинной шеи, тонких одухотворенных черт и задумчивых слегка печальных глаз. А был еще совсем молодой парень. Я бы сказала даже подросток. Весь перепачканный в краске, с непокорными, перепутанными волосами. А глаза не были романтичны и печальны. Они были полны молодости, жизни и веселья. Он с интересом обернулся ко мне, и я увидела, что картина уже почти готова. Я ее только что видела и дотрагивалась в галерее.

– Замок на скале. Я нарисовал его для тебя. Найди еще десять и сможешь разгадать.

А потом все пропало. Вот еще секунду назад я смотрела в его молодые смеющиеся глаза, и вот его нет. И как-то все разом навалилось. Вдруг нестерпимо заболела рука. Я до этого и не ощущала, как сильно я обожглась. Теперь я устало опустилась на пол и уселась перед картиной. Габби опустился рядом. Я держала здоровой рукой себя за запястье и бережно баюкала поврежденную ладонь. Габби прислонил меня к себе, и я с радостью облокотилась на него.

Так мы и сидели, пока в сгущающихся сумерках не раздался знакомый ледяной голос.

– Что здесь происходит?

Вот почему так-то? Его сиятельство герцог Рихард де Алеманьа был просто великолепен. В шикарном костюме, высокий и красивый. Габби был относительно меня еще чистым. Я же после мытья кастрюль и сковородок и пребывания в гобелене была жутко грязная. Опять. Габби вскочил и, подхватив меня под мышки, поставил на ноги. Я так и стояла, сжимая поврежденную руку и во все глаза рассматривая герцога.

Не дождавшись от нас ответа, герцог внимательно осмотрелся и в первую очередь картину, под которой мы сидели. Потом перевёл взгляд на нас и, заметив мою ладонь нахмурился. Потом подошел и протянул Габби перекинутый через руку длинный плащ.

– Подержите, Габбриэль. – Ну надо же. И как он определил, что это Габби? Их же сегодня с Себом не различить.

Герцог вдруг взял меня за поврежденную ладонь и заглянул в глаза.

– Очень больно?

– Да. То есть, нет. Терпимо.

– Сейчас станет легче. – и он, наклонившись к моей руке, осторожно подул на нее.

Так дуют в детстве на пальчик. Но от его дыхания повеяло морозом и нестерпимо пылающей ладони стало легче. Он поднял голову и снова заглянул мне в лицо. Мы стояли очень близко друг к другу. Он смотрел мне в глаза, как будто пытался там что-то отыскать. А я просто смотрела. В его голубые глаза, на аристократические тонкие черты лица. И вдруг взяла и убрала со лба спадающие туда посеребренные волосы. От моего жеста герцог вздрогнул, но глаз не оторвал. А я как завороженная провела рукой по его волосам.

– Ваше сиятельство, все в порядке? – Вдруг раздался голос от двери, прерывая волшебство момента.

– Да, граф. В абсолютном порядке! – Он выпрямился и, не отпуская моей ладони, протянул руку, – Габбриэль, плащ, живо.

Он загораживал меня от стоящих в дверях галереи людей своей широкой спиной. И вот я с ног до головы оказалась закутанной в его широкий плащ. А на голову, прямо на колпак, каким-то чудом державшийся на голове, мне натянули капюшон. Таким образом полностью скрывая ото всех. Развернувшись к вошедшим, герцог произнес:

– Я вынужден срочно покинуть ваш гостеприимный дом, граф.

– Вы не останетесь посмотреть фейерверк? – Раздался милый женский голосок.

Очень хотелось посмотреть на вошедших, но капюшон плаща почти скрывал весь обзор. Да и находилась я по-прежнему за спиной герцога и выдвинувшегося немного вперед Габби.

– В другой раз непременно, милая неска Юлия. Но сейчас, к моему глубокому сожалению, я вынужден уйти. Передайте мои искренние извинения гостям. Впрочем, праздник уже завершается. И я надеюсь, мой уход никого не огорчит, – продолжил герцог.

– Меня он очень, просто очень огорчит, – с придыханием и хрипотцой произнёс тот же женский голос совсем близко.

– Хм. Все же прошу прощения. Но мне пора. Эти два юных газтера отправляются со мной. Всего вам доброго, граф. Габбриэль, очнитесь! За мной! Живо!

С этими словами, так и не отпустивший мою руку герцог, довольно быстро пошел вперед. Я смотрела себе под ноги и только и думала, как бы не запутаться в полах плаща и не упасть. Все равно из-за надвинутого капюшона мне было мало, что видно. Я только и успела заметить мужские ноги в туфлях с огромными пряжками, да подол шикарного платья.

Мы, не снижая темпа, прошли по коридору, и вышли на лестницу ведущую вниз. И тут герцог быстро, я даже и понять ничего не успела, подхватил мою закутанную фигуру на руки и стал быстро спускаться.

– Габбриэль, дверь. У подъезда мой автомобиль, откройте мне дверцу и залезайте на переднее сидение, – отдал команду герцог.

Так, нигде не останавливаясь, герцог со мной на руках сел в машину и отчеканил:

– На улицу «Трех голубок». Лавка Мэтра Липринора.

Машина тронулась и плавно поехала. Это была, я уверена, машина, которую регулярно магически подзаряжали, и она не тарахтела на все лады. Герцог аккуратно пересадил меня на соседнее сидение и снял капюшон.

– Я очень надеюсь, что на сегодня ваши приключения закончены? И вы никуда до завтра не денетесь, неска Клариса? – и, дождавшись моего утвердительного кивка, продолжил, – я завтра буду ждать всех участников сегодняшних событий у себя. Всех участников, Габбриэль! Я хочу услышать все подробности и детали. Да, и присутствие Мэтра и Арчибальда обязательно. Я надеюсь, вы поставите их в известность Габбриэль?

По всей видимости, Габби тоже потерял дар речи, потому что кивал на каждое слово герцога. Добрались мы очень быстро. Герцог вышел из машины и помог выбраться мне. На пороге лавки стояли взволнованная эмакум Альма и расхаживающий туда-сюда Мэтр.

– Мэтр Липринор. Эмакум Альма. Рад видеть вас в добром здравии. Эмакум Альма, не стоит так волноваться. Не случилось ничего страшного. Все живы, почти здоровы, и даже закон нарушили на этот раз не сильно. Мэтр, вашей приемной дочери необходима медицинская помощь. Думаю, ваша жена справится. Необходимости во враче нет. Я буду ждать вас завтра у себя. А сейчас разрешите откланяться. До завтра. – Произнеся все это, он подошел к эмакум Альме и поцеловал ее руку. А потом взял мою здоровую ладонь и поднес к лицу.

– До завтра.

Он поднес мою ладонь и провел ей по лицу, а потом поцеловал. Пока я приходила в себя, сиятельство уже отпустил мою руку, сел в машину и уехал. А я осталась стоять на пороге лавки ошеломленная и почему-то счастливая.