Kitobni o'qish: «Следы на песке»

Часть первая. Рассказы из детства

Когда я была маленькая

Когда я была маленькая, я думала, что все мамы для своих детей выглядят точно так же, как моя. Мне казалось, что это такой специальный идеальный образ мамы.

Ожидая маму в магазине, я смотрела на женщин, стоящих в очереди, и представляла, что на самом деле в очереди стоят одинаковые тети. Я была уверена, что другие дети видят своих мам такими же, какой вижу свою я.

А все чужие тети для детей выглядят по-разному. Они ведь чужие.

Кого ты больше любишь?

Когда дети во дворе спрашивали у меня: «Ты кого больше любишь – маму или папу?», я всегда отвечала: «Папу».

Откуда вообще у детей возникал этот вопрос? Почти всегда при знакомстве с новым ребенком мы сначала выясняли, кому сколько лет. Было очень важно быть старше всех. Потом переходили к темам, кто где живет, кто к кому приехал, кто во что умеет играть…

Но при более продолжительном знакомстве рано или поздно возникал и этот вопрос: «Кого ты больше любишь?»

Мое детство проходило в Новосибирске – крупном промышленном и научном центре. Жили мы на самом краю центра в новых хрущевках зарождающегося Заельцовского района.

У нас во дворе было много ребят моего возраста. И почему-то у многих были неблагополучные семьи. У большинства из моих сверстников отцы выпивали, а у некоторых пап вообще не было. Пьяными мужчинами в нашем детстве пугали детей. Наверное, поэтому на фоне других отцов мой папа выглядел для меня идеальным.

Папа не пил, не курил, любил детей.

Я была болезненным ребенком, и моя мама почти не работала, папа один зарабатывал на всю семью. Выдающимся достижением в нашей семье считалось то, что он всю жизнь работал на одном предприятии.

Так вот, когда меня спрашивали, кого я больше люблю, видимо, чтобы подчеркнуть все положительные отличия моего папы от всех прочих, я и отвечала: «Папу».

Это позволяло сразу расставить все точки над «i».

«Ведь и так понятно, – думала я, – что все дети любят маму. И я очень-очень люблю маму, но у меня такой хороший (не как у всех) папа, что можно ответить, что его я люблю больше!»

И в этом месте каждый раз немного царапало сердце, чувствуя что-то похожее на предательство.

Анапа

Летом мама вывозила нас с братом в Анапу почти на все лето. Мы останавливались в уютных маленьких домиках с удивительными дворами. В этом дворе было много приезжих семей с детьми. Там можно было обедать прямо на улице. А над головой в беседке рос виноград.

Однажды мы остановились у знакомых на самой дальней улице от пляжа. Это было дешевле, но на море мы в тот год ходили реже. Зато прямо за домом начиналось большое кукурузное поле, а за ним простирались настоящие виноградники. Мы с ребятишками бегали туда воровать виноград.

Тогда я получила свой первый серьезный укол по самолюбию.

Дело было так.

С ведома родителей пятеро или шестеро мальчишек и девчонок пошли за виноградом. Я хоть и не была самой старшей, но все равно верховодила в нашей компании.

Мы весело пересекли кукурузное поле и осторожно, чтобы шумом не привлечь сторожа (ходили слухи, что у него есть ружье, заряженное солью), пробрались на виноградники.

Ряды, ряды, ряды виноградных деревьев. Посаженные строго параллельно, с небольшими проходами бесконечные ряды виноградника кружили голову.

Мы стали поспешно набирать виноград в принесенные с собой сумки и сетки. Наконец я подала условный знак, и мы отправились в обратный путь.

Помню, солнце палило нещадно, мы устали, но были очень довольны собой.

Когда мы вернулись домой, мы высыпали всю добычу на общий ковер и стали делить. Мы брали гроздь за гроздью и раскладывали по шести кучкам поровну.

Не помню, как так вышло, но почти весь мой виноград оказался в моей кучке.

Мы с братом забрали свои доли и с гордостью понесли родителям.

И вот что оказалось.

Весь мой такой красивый крупный изумрудный виноград оказался еще зеленым и очень кислым. Другие дети набрали мелкого желтого и спелого винограда, а мой красивый виноград оказался не съедобным.

Многие любят мелкий желтый кишмиш, ароматную Изабеллу…

Я – нет. Предпочитаю крупный Дамский пальчик.

Еврейка

Когда я была маленькая, еще до школы, я уже знала, что еврей – это не то чтобы плохо, но как-то нехорошо.

В моем подъезде жила девочка – еврейка, она была моей лучшей подругой. Мы с ней никогда не говорили о том, что она не русская. Мы просто гуляли, играли, как все дети, нам было интересно вместе.

Но иногда во дворе появлялись какие-то ребята, незнакомые нам старшие мальчишки, и они дразнили мою подружку – обзывали «жидовкой» и «еврейкой». Это было обидно и неприятно.

Видимо, такое происходило не раз и не два. Потому что однажды я, искренняя в своем невежестве, дала ей дружеский совет: «Динка, да ты просто скажи им, что ты не еврейка, а татарка. И они отстанут».

Надо ли говорить, что она не последовала моему совету?

Я много лет прожила рядом с ее замечательной семьей, наблюдая их во многом иные устои и привычки, впитывая каждодневную бытовую мудрость ее бабушки, удивляясь тонкому сарказму ее папы, восхищаясь мудростью и терпением ее мамы…

Они многому научили не только своих детей, но и меня.

А лучшего друга, чем Динка, у меня не было и не будет.

Истории

В детстве я мало читала, но слушала множество разных историй. Одним из моих любимых занятий было посидеть с мамой на кухне и мысленно погружаться в ее рассказы о ее детстве. Как многие дети заставляют родителей снова и снова читать им одну понравившуюся сказку, так время от времени я просила маму повторять свои интересные рассказы.

Мамино детство было нелегким. Оно пришлось на годы Великой Отечественной войны. В сорок первом отец ушел на фронт, а в середине войны умерла от аппендицита мамина мама. Моя мама с младшей сестрой и старшим братом долгие годы кочевали от тетки к тетке, от тетки к дядьке и обратно.

Однако большинство рассказов были веселыми и интересными. Из них я узнала, что мама училась в одной школе с Оскаром Фельцманом, и однажды он даже отдал ей свой паек хлеба (это была четвертинка ломтика черного хлеба).

Мама рано начала работать. Целая серия рассказов была о работе в экспедиции. Мама и еще несколько девушек готовили еду и чинили одежду мужчинам и парням, которые занимались добычей чего-то (этого я не запомнила). В этой экспедиции случалось множество смешных, забавных и иногда опасных ситуаций.

Однажды, когда мужчины были далеко на объекте, в лагерь зашли беглые зэки. Оставшиеся на хозяйстве девушки ужасно испугались, но зэки их не тронули. Взяли еду, воду и ушли.

А вот рассказ о том, что мамина мама умерла от аппендицита, вызвал у меня недоумение, испуг, чувство беспомощности.

Мама пришла из школы и узнала, что ее мама в больнице. Побежала, нашла какого-то врача… Ей сказали: «Состояние тяжелое, много крови потеряла. Жар, нужен лед, если принесешь лед, может, поднимется».

Мама рассказала мне, что тогда на улице женщины продавали воду. Я не могла поверить. Как так? Ведь вода просто течет из крана в каждой квартире!

Но где достать лед? Я ярко представила, как девочка бегает от дома к дому, прося у хозяек лед, а это была не зима, и льда нигде не было. Ужас охватывал меня, когда я думала о том, что же должна была чувствовать девочка, от которой зависит жизнь мамы…

Мамину маму не спасли, и долгое время она считала это своей виной. Мне было очень жаль маму.