Kitobni o'qish: «Господин Кокаларис», sahifa 4
– Деда, ты что?! – вскрикнула я, не слыша сама себя. – Ты зачем?
Алексей тревожно оглянулся, покачал головой и присел рядом.
– Да ты не бойся, милая, – ласково, но с сожалением заметил он. – Ничего ему не сделается.
– У тебя вместо патронов соль? – сообразила я.
– Нет, боевые, но паршивец встанет. Он же бессмертный.
Да он что, издевается? Однако дед Алёша поднял меня, обхватил рукой и повернул к воротам – мол, смотри сама. От вида лежавшей на снегу чёрной фигуры у меня ёкнуло сердце, а на глаза навернулись слёзы. Но каково же было моё удивление, когда через миг фигура вдруг зашевелилась, а знакомый сердитый голос простонал убористое ругательство. Опёршись на руки, Афанасий встал на колени и по-собачьи тряхнул головой.
– Ну, Попович, я тебе припомню, – выдохнул он и тут же улыбнулся – мне. – Доброе утро, Вероника! И с новым годом! Обещал, что приду в гости, и вот, пожалуйста!
Дед Алексей удивлённо заглянул в моё лицо.
– Ты его знаешь?
Я слабо кивнула. В голове у меня всё ещё шумело от выстрела, но представшая картина воскрешения, похоже, лишила и дара речи. Дед посмотрел на меня круглыми глазами, охнул и тут же решил познакомить меня с ужасной биографией нашего гостя. Мол, да это ж Афонька, Кощеев сын, злой чародей и холодный бессердечный мерзавец. Убить его невозможно – ни стрелой, ни мечом, ни пулей, поскольку сердце его заколдовано и надёжно спрятано.
– Твой дед Иван Царевич, спасая и Марью, и родимую землицу нашу от Кощея – папаши его – нашёл иглу с поганым сердцем, раздавил и сам погиб, – сокрушался Алексей. – А ты жалеешь этого…
– Хватит! – рявкнув, перебил его Афоня и поднялся.
Я невольно вздрогнула. Звон в ушах, на удивление, прекратился, да и речь, похоже, вернулась.
– Дед, а где все? – пробормотала я. – Ты же так грохнул.
Алексей печально вздохнул.
– Спят они, лапушка, сном волшебным охвачены. Этот хитрец вчера к нам кого-то заслал, а тот возьми и ослабь защиту. Подозреваю, что Лешак. А Афонька приехал и наслал свои чары поганые – все уснули.
– А тебя не достало?
– Он, видно, на тех, кто в доме, колдовал, а я во дворе был, в погребке. Огурчики достал да соленья гостям. Мне Марья ещё вчера велела.
– А я?
– Ну, Вероника?! – засмеялся Афоня. – Я же к кому приехал? Зачем мне тебя усыплять? Ты же помнишь наш разговор?
– Сын Кощея, – растерянно пробормотала я, и тут мне вспомнилась сказка: игла – в яйце, яйцо – в утке, утка – в зайце, заяц – в сундуке железном, а сам сундук на цепях подвешен к ветвям крепкого дуба. Мама дорогая! Да я же врезалась в него, и сундук навернулся в салон машины. Потом Лешак превратил его в ларчик, и в нём… ой, мама!
– Тс-с-с, – зашипел Афанасий, приложив палец к губам и хитро улыбаясь. – Секреты долго не живут, но всё же… Вероника, пожалуйста, попроси дедулю дать нам пару минут на разговор. Ну, если он захочет, может стоять за углом и целиться в мою голову – думаю, это доставит ему удовольствие. А если пальнёт, рискует испортить красивой девушке не только аппетит, но и психику. Его патроны разнесут мне череп.
– А-а-а… ты не можешь его усыпить, как всех? – предложила я, осторожно освобождаясь от руки деда.
– Увы, на нём защита, – вздохнул Афоня. – Так мы поговорим, Алёш? Будь ласков.
Дед слушал-слушал и что-то своё кумекал. Не долго, правда, но вот лицо его при этом медленно менялось, как будто в голову приходили нужные мысли и верные ответы. Опустив ружьё, он погладил меня по плечу и кивнул – мол, поговорите, а сам неторопливо пошёл к дому. Ну а я подбежала к Афанасию.
– Представляю, что ты думаешь, – усмехнулся он. – Однако всё так и есть на самом деле.
– Кощей Бессмертный – твой отец? – нахмурилась я, чувствуя скрытое волнение.
– А я и сам такой же, представляешь?
– Господи, – ахнула я, округлив глаза, – и сколько ж тебе лет?
Кокаларис игриво подмигнул.
– Много. Но, давай не будем ходить вокруг да около – отдай моё сердце. Пожа-алуйста!
– Это игла?
– Да ну, зачем нечто ценное и дорогое делать таким хрупким?! Я превратил его в камень. Он в яйце.
И тут в доме раздался грохот выстрела.
– Ларец! – ахнула я и рванула к дому. Афанасий бросился следом, а потом вдруг ка-ак гаркнет:
– Стой! – я аж присела. Смотрю, стоит Кощеев сын у ворот и от злости едва не дымится.
– Что ты встал? – рассердилась я.
– Проведи меня! – зашипел Афанасий. – Тут защита – я не могу.
О, как всё сложно! Подбежав, я схватила его за руку и буквально вдёрнула во двор, ощутив невидимую, но весьма упрямую преграду. Миновав её, мы дружно ринулись в дом, вздрогнув от второго выстрела. Значит, дед сбил на ларце все замки! И что будет?
Дверь моей комнаты была закрыта, но сквозь неё до нас отчётливо донеслось испуганное верещание какого-то зверька. Похоже, это был заяц, хотя я никогда не слышала, как они кричат. Мне стало больно и обидно. Кинувшись к дверям, я изо всех сил заколотила в них, умоляя деда никого не трогать. Но голосок зверька оборвался. За спиной что-то шкрябнуло и, обернувшись, я увидела серое лицо Афанасия с помутневшим взглядом. Тяжело дыша, он упирался в стену, пытаясь устоять на ногах.
– Отойди… от двери, – прохрипел Кокаларис, и я послушалась.
С трудом сделав шаг, он рухнул на колени и, взглянув в потолок, шипящим голосом забормотал какие-то молитвы. Хотя нет, скорее всего, это были заклинания. Я тоже взмолилась и вздрогнула, когда за дверью крякнула утка.
И тут случилось что-то невероятное: петли двери жалобно скрипнули, потянулись вверх и… деревянное полотно с грохотом рухнуло у ног бессмертного. Шатаясь, он поднялся и с рычанием ввалился в комнату. Там завязалась потасовка, но я пересилила свой страх, подкралась ближе и заглянула внутрь. Сын Кощея и дед Алёша дрались, как обычные сердитые мужики: били друг друга в челюсть, в ухо, под дыхло. Но смотреть на их крутой мордобой у меня не было никакого желания – я искала утку и… нашла её придушенный трупик. А вот у ножки стола, в опасной близости от ног драчунов, лежало симпатичное, словно раскрашенное к пасхе, яйцо. Радостно ахнув, я схватила его и бросилась прочь из комнаты. Однако мысль о том, что в отличие от Афони дед Лёша всё-таки смертен, заставила меня остановиться на полпути и громко крикнуть:
– Афанасий, оно у меня!
Шум драки тут же стих, но, судя по тому, как охнул сын Кощея, а потом раздался грохот, дед всё же оставил последнее "слово" за собой. А через миг до меня долетел шорох шагов. Нырнув под крыльцо, я затаилась и дождалась момента, когда драчуны выбрались из дома.
– Ну, ты и скотина, Попович, – обиженно выдохнул Кокаларис. – Чуть не убил. А ведь я тебе ничего не сделал.
Дед Лёша сплюнул.
– Не люблю я ваш род. Поганые вы. Ивана жалко. А ты ещё к его внучке привязался.
– У меня не было выбора.
– Выбор есть всегда.
– Подскажи какой? – съязвил Афанасий. – Прийти сюда лично и попросить мой ларец? У Марьи? Или ещё лучше – у тебя? Да ты бы, как узнал, сразу бы меня угробил.
– И не моргнул бы.
– А я хотел по-хорошему – помощь за помощь.
– О чём ты?
– Ну, Вероника могла ещё две недели провести в больнице и её лицо… на мой взгляд, шрамы украшают лишь мужчин.
– Твоё колдовство?! – вскипел дед. – Ах ты, скотина!
Мужчины, походу, снова сцепились.
– Тише-тише, – усмехнулся Афанасий, – это навсегда, клянусь. И потом, как только заберу своё, она меня больше не увидит.
– Вот и вали отсюда куда подальше.
– Вообще-то, Большие Дубцы и моя родина.
Дед сердито крякнул и не ответил.
– Что ж, – бодро заявил Афанасий, – я сниму с хозяев и гостей свои чары, и найду Веронику. А ты…
– Не командуй! Девочку я сам сыщу. Тебе же лучше снять чары и катить отсюда. Тошно уже смотреть на твою довольную рожу.
Дед пошаркал в дом, а сын Кощея бодро спустился с лестницы, и не успела я охнуть, как он заглянул под крыльцо и помахал рукой.
– Привет!
– Ты знал, что я тут?
– Конечно, я же колдун. Ну, давай яйцо и разойдёмся.
Я разжала ладонь, и раздавленная скорлупа посыпалась наземь. В руках остался небольшой тёмно-красный камень.
– Ух ты! – усмехнулся Афанасий, присаживаясь рядом. – Это от нервов. Ничего страшного. Я возьму?
Я быстро сжала кулак и спрятала за спину. Лицо Афанасия удивлённо вытянулось.
– Не понял. Что за капризы?
А я, честно говоря, и сама себя не понимала. Что за чувство овладело мной? Обида? Злость? На что? Ведь Афанасий не сделал мне ничего плохого, даже наоборот, позаботился о моей красоте и скорейшем выздоровлении. И сделка, можно сказать, прошла успешно: не вмешайся дед, мы бы мирно разошлись по своим делам, став друг для друга лишь воспоминанием. Так и должно быть, но то ли я оказалась слабой дурой, то ли чёртовы чары сильней – даже не знаю. Мне не хотелось его отпускать.
– Вся в раздумьях, – хмыкнул Афанасий. – Тебе идёт, но ты уж роди что-нибудь или отдай мой камень.
– А если не отдам? – решилась я, отодвигаясь ближе к стенке.
Кокаларис болезненно сморщился.
– Мне придётся быть грубым, и все старания уйдут псу под хвост, понимаешь? Ты просто сыграй свою роль и вручи мне потерю, а там посмотрим. У меня нет времени объяснять.
– Торопишься?
– Не представляешь как! Очень хочется узнать результат. Как-никак новый год – перемены и всё такое. Волнуюсь. Ну, красавица царевна! Уж коли молодец приглянулся, ты его не мучай, а.
Я открыла рот и, оскорблённо фыркнув, сунула камень в ладонь Кокалариса и шустро поползла из-под крыльца.
– Вот и умница, – усмехнулся за спиной Афоня и потащился следом.
Как он выбрался, я не видела, наткнувшись во дворе на довольную бабМашу. Проворно скользнув ей за спину, я ласково обвила родные плечи и сердито уставилась на Кокалариса – мол, теперь я под защитой – не достанешь. А Афанасий, как видно, и не собирался: спрятав камень, он деловито поравнялся с нами, остановился на миг и, одарив бабМашу "ласковым" взглядом, усмехнулся:
– Ух ты! А снайпер меня не ждёт? Значит, я правильно сделал?
БабМаша гордо фыркнула.
– Там видно будет! Уходи! – сказала она строго. – И очень скоро всё забудется.
– Непременно, – подхватил Кокаларис и, махнув мне рукой, вальяжно двинулся к воротам. – Так и задумано.
А вскоре с улицы донёсся мерный вдох автомотора, приоткрылась дверца в салон и… Яркий солнечный свет внезапно скрылся за наплывшей тучей, а по лицу и рукам скользнул резкий холодный ветер.
– Ну, вот и началось, – торжественно произнесла бабМаша. – Да будет воля твоя!
