Kitobni o'qish: «Керфол», sahifa 3
II
На следующий день Ланривейн достал потрепанный том из телячьей кожи с задней части верхней полки своей библиотеки.
– Да, вот она. Как ее название? История судебных разбирательств в герцогстве Бретань. Кемпер, 1702 год. Книга была написана примерно на сто лет позже дела Керфола, но я полагаю, что рассказ довольно буквально переписан из судебных протоколов. В любом случае, это странное чтение. И в этом замешан Эрве де Ланривейн – не совсем в моем стиле, как ты увидишь. Вот, возьми книгу с собой в постель. Я точно не помню деталей, но после того, как ты прочтешь это, я готов поспорить на что угодно, что ты оставишь свет зажженным на всю ночь!
Я оставил свет гореть всю ночь, как он и предсказывал, но это было главным образом потому, что почти до рассвета я был поглощен чтением. Отчет о судебном процессе над Анной де Корно, женой лорда Керфола, был длинным и тщательно напечатанным. Это было, как сказал мой друг, вероятно, почти буквальное изложение того, что происходило в зале суда; и судебный процесс длился почти месяц. Кроме того, стиль книги был очень плохим....
Сначала я думал привести оригинальную запись. Но она полна утомительных повторений, и основные линии истории вечно сбиваются на второстепенные темы. Поэтому я попытался распутать это и изложить здесь в более простой форме. Временами, однако, я возвращался к тексту, потому что никакие другие слова не смогли бы так точно передать то, что я чувствовал в Керфоле; и нигде я не добавил ничего своего.
III
Это было в 16—м году, когда Ив де Корно, лорд поместья Керфол, отправился в монастырь Локронан, чтобы исполнить свои религиозные обязанности. Он был богатым и могущественным дворянином, тогда ему шел шестьдесят второй год, но здоровым и крепким, отличным наездником, охотником и благочестивым человеком. Так утверждали все его соседи. На вид он был невысоким и широкоплечим, со смуглым лицом, слегка согнутыми ногами, висячим носом и широкими руками с черными волосками на них. Он женился молодым и вскоре потерял жену и сына, и с тех пор жил один в Керфоле. Дважды в год он ездил в Морле, где у него был красивый дом у реки, и проводил там неделю или десять дней; иногда он ездил в Ренн по делам. Были найдены свидетели, которые заявили, что во время этих отлучек он вел жизнь, отличную от той, которую, как было известно, он вел в Керфоле, где он занимался своим поместьем, ежедневно посещал мессу и находил свое единственное развлечение в охоте на дикого кабана и водоплавающую птицу. Но эти слухи не имеют особого отношения к делу, и несомненно, что среди людей его собственного класса по соседству он слыл суровым и даже аскетичным человеком, соблюдающим свои религиозные обязательства и строго держащимся особняком. О какой-либо фамильярности с женщинами в его поместье не было и речи, хотя в то время дворяне были очень свободны со своими крестьянами. Некоторые люди говорили, что он ни разу не взглянул на женщину после смерти своей жены, но такие вещи трудно доказать, и доказательства на этот счет многого не стоили.
Так вот, на шестьдесят втором году жизни Ив де Корно отправился на исповедь в Локронан и увидел там молодую леди из Дуарнене, которая приехала в монастырь вслед за своим отцом, чтобы исполнить свой долг перед святым. Ее звали Анна де Барриган, и она происходила из старинного бретонского рода, но гораздо менее знатного и могущественного, чем Ив де Корно, а ее отец промотал свое состояние в карты и жил почти как крестьянин в своем маленьком гранитном поместье на вересковых пустошах.... Я уже сказал, что ничего не хотел бы добавить от себя к этому голому изложению странного случая, но я должен прерваться здесь, чтобы описать молодую леди, которая подъехала к воротам монастыря в тот самый момент, когда барон де Корно также спешивался там. Я беру свое описание с выцветшего портрета, достаточно четкого и правдивого, чтобы принадлежать покойному ученику Клуэ, который висит в кабинете Ланривейна и, как говорят, является портретом Анны де Барриган. Портрет не подписан и не имеет никаких удостоверяющих личность знаков, кроме инициалов А.Б. и даты 16—, года после ее замужества. Картина изображает молодую женщину с маленьким овальным лицом, почти заостренным, но достаточно широким для полного рта с нежной впадинкой в уголках. Нос маленький, а брови посажены довольно высоко, далеко друг от друга и так же слегка подведены карандашом, как брови на китайской картине. Лоб высокий и серьезный, а волосы, которые кажутся тонкими, густыми и светлыми, зачесаны назад и лежат плотно, как шапочка. Глаза ни большие, ни маленькие, вероятно, карие, взгляд одновременно застенчивый и твердый. Пара красивых длинных рук скрещена под грудью дамы....
Капеллан Керфола и другие свидетели утверждали, что, когда барон вернулся из Локронана, он спрыгнул со своего коня, приказал немедленно оседлать другого, позвал молодого пажа, чтобы тот сопровождал его, и в тот же вечер ускакал на юг. Его управляющий последовал за ним на следующее утро с сундуками, нагруженными на пару вьючных мулов. На следующей неделе Ив де Корно вернулся в Керфол, послал за своими вассалами и арендаторами и сказал им, что он должен жениться на Анне де Барриган из Дуарнене в день Всех святых. И в День всех святых состоялась свадьба.
Что касается следующих нескольких лет, то свидетельства с обеих сторон, похоже, показывают, что они прошли счастливо для пары. Не нашлось никого, кто сказал бы, что Ив де Корно был недобр к своей жене, и всем было ясно, что он доволен своей сделкой. Действительно, капеллан и другие свидетели обвинения признали, что молодая леди оказала смягчающее влияние на своего мужа, и что он стал менее требовательным к своим арендаторам, менее суровым к крестьянам и иждивенцам и менее подвержен приступам мрачного молчания, омрачавшим его вдовство. Что касается его жены, то единственная жалоба, которую ее защитники могли привести в ее защиту, заключалась в том, что Керфол был уединенным местом и что, когда ее муж уезжал по делам в Беннес или Морле – куда ее никогда не возили, – ей не разрешалось даже гулять в парке без сопровождения. Но никто не утверждал, что она была несчастна, хотя одна служанка сказала, что застала ее плачущей и слышала, как она говорила, что она женщина, обреченная на то, что у нее нет детей и в жизни нет ничего, что можно было бы назвать своим. Но это было вполне естественным чувством для жены, привязанной к своему мужу, и, конечно, для Ива де Корно, должно быть, было большим горем то, что она не родила сына. И все же он никогда не заставлял ее воспринимать свою бездетность как упрек – она признает это в своих показаниях, – но, он казалось, пытался заставить ее забыть об этом, осыпая ее подарками и милостями. Каким бы богатым он ни был, он никогда не был щедр, но для его жены не было ничего невозможного в плане шелков, драгоценных камней, льна или чего-то еще, что ей нравилось. В Керфоле были рады каждому странствующему торговцу, и когда хозяина отзывали, он никогда не возвращался, не привозя своей жене красивый подарок – что – нибудь любопытное и особенное – из Морле, Ренна или Кемпера. Одна из служанок на перекрестном допросе дала интересный список подарков на один год, который я копирую. Из Морле – резная джонка из слоновой кости с китайцами на веслах, которую незнакомый моряк привез в качестве пожертвования для Собора Парижской Богоматери над Плуманаком; из Кемпера – вышитое платье, выполненное монахинями Успения Пресвятой Богородицы; из Ренна – серебряная роза, которая раскрылась и показала янтарную Деву в короне из гранатов; из Морле, опять же, отрезок дамасского бархата, отделанный золотом, купленный у еврея из Сирии; а на Михайлов День в том же году из Ренна – ожерелье или браслет из круглых камней – изумрудов, жемчуга и рубинов, нанизанных, как бусины, на тонкую золотую цепочку. По словам женщины, это был подарок, который больше всего понравился даме. Позже, как это случилось, это было предъявлено на суде и, по-видимому, поразило судей и общественность как любопытная и ценная драгоценность.
Той же зимой барон снова отлучился, на этот раз в Бордо, а по возвращении привез своей жене нечто еще более странное и красивое, чем браслет. Был зимний вечер, когда он подъехал к Керфолу и, войдя в зал, увидел, что она сидит у очага, подперев подбородок рукой, и смотрит в огонь. В руке он держал бархатную коробочку и, поставив ее на стол, поднял крышку и выпустил маленькую золотисто-коричневую собачку.
Анна де Корно радостно воскликнула, когда маленькое существо прыгнуло к ней.
– О, это похоже на птицу или бабочку! – воскликнула она, поднимая существо, и собака положила лапы ей на плечи и посмотрела на нее глазами “как у христианина”. После этого она никогда не выпускала собаку из виду, гладила и разговаривала с ней, как с ребенком, – ведь на самом деле это было самое близкое к ребенку существо, которое она знала. Ив де Корно был очень доволен своей покупкой. Собаку ему привез моряк с ост-индского торгового судна, а моряк купил ее у пилигрима на базаре в Яффо, который украл ее у жены знатного человека в Китае: вполне допустимый поступок, поскольку пилигрим был христианином, а дворянин – язычник, обреченный на адский огонь.
