Kitobni o'qish: «Десятая невеста», sahifa 4

Глава 5

Жила у нас в селе бабка Крапивка. Славилась она много чем, но прежде всего тем, что во всем любила искать хорошие стороны. Разобьет горшок – к счастью. Захворает – скажет: «А когда б я еще полежала да отдохнула». С дедом поругается – радуется: мириться будет слаще. На торжище обманут – стало быть, вдвое прибудет откуда-то еще. И так во всем. Рассказывают, когда у бабки изба сгорела (я тогда не родилась еще), та плясала на пепелище, задирая тощие ноги и приговаривая: «А, туда ей и дорога, все равно мне изба эта никогда не нравилась».

Теперь, когда Роланд к шее моей склонился и кровь сосать приготовился, я вспомнила Крапивку, а заодно все, что говорили про упырей, и стала искать в своем положении хорошие стороны. Ну и что? Ну и стану упырицей, что такого. Подумаешь, на свету больше не покажись. Кому нужно оно, это солнце. Только обгоришь. Если уж так хочется, смотри на него из окошка и радуйся. Кожа будет белая, как у княжны. И не состарюсь никогда. На веки вечные останусь юная и распрекрасная. Питаться, опять же, нет надобности, это ж какое времени и деньгам сбережение. За сто, тысячу лет столько денег накоплю – у! Терем себе, как у князя, построю. Потом, упыри – они вон какие сильные. Сейчас-то я хлипкая девка, а буду как Роланд. Любой лиходей станет мне нипочем. Ухвачу его за места неназываемые покрепче, да зубками за шею – цоп, вмиг позабудет, как безобразничать.

Ребятам посулила я являться или нет? Посулила. Вот уж теперь беспременно стану являться. Приду в ночи, скажем, к Огурке. Или к Явору. Или вот еще – к Некруте. Явлюсь в свете луны вся белая и красивая, буду охать, стонать и говорить: «Дай-ка я тебя поцелую». Напрудят под себя, к гадалке не ходи. То-то веселья будет.

– Фу, Роланд, фу! А ну-ка брысь! А ну брось! Что за человек такой, на три дня нельзя одного оставить.

Я так размечталась о том, как стану упырицей, что в первый миг даже расстроилась. Кто же это нам помешал?

Вспугнутый криками, Роланд наконец отлип от меня и теперь метался, сшибая подсвечники с опасностью вызвать пожар, а за ним бегала королева Барбара, колошматя его подушкой.

– Говорила, сиди смирно! Говорила, или нет? Что ты мне обещал? Что ты мне обещал? – приговаривала она, лупя упыря, а тот уворачивался от нее и скулил что-то беспомощное.

– Нет, ты подумай, – наконец остановилась Барбара, переводя дыхание и держа в руке подушку. Прическа растрепалась, пшеничные власы взлохматились, и Барбара сердито сдунула упавшую прядь. – Ведь обещал, подлец, что будет вести себя смирно. У!

Она замахнулась подушкой, и Роланд сжался, как нашкодивший кутенок.

– Мало тебе оленей да кабанов? Вон, – она взмахнула подушкой, – леса кругом. Иди, охоться! Нет, он будет девиц заманивать и соблазнять. А у него, между прочим, – обратилась она ко мне, – жена есть.

Вот охальник!

– Малинка! – обрадовалась Барбара, узнав меня, и кинулась обниматься.

Я все еще дрожала от пережитого, но быстро оправилась. Ох, как же рада была я ее видеть.

– Ваше величество! Ты как здесь?

– Так это мой брат, – кивнула она на Роланда и погрозила ему кулаком. – Супруга его на некоторое время уехала с детками, родню навестить. Обещал, что будет вести себя прилично. И ты погляди на него. Стоило появиться смазливой мордашке… Про вечную любовь плел?

Я кивнула.

– Про пьесу свою рассказывал? И какой он одинокий, и все такое?

Я подтвердила.

– Кобель, – вздохнула Барбара, и я едва удержалась, чтоб не хихикнуть, когда она произнесла это своим нежным серебристым голосочком. Еще было удивительнее, что грозный упырь робел перед ней, как дитя пред суровой матерью. – И ведь муж неплохой, и супругу свою любит, и отрекся от своей страсти пагубной, но стоит оставить одного…

Она безнадежно махнула рукой и тут же грозно прикрикнула, обращаясь к Роланду:

– Все расскажу Элинорке!

– Это жена его? – спросила я.

Барбара кивнула.

– Дядя ее заболел, поехала навестить его с ребятами. Я обещала за Роландом присмотреть, но в Медилане распродажа началась, я решила: отъеду буквально на денечек. Что может случиться? Обещал хорошо себя вести.

Королева строго воззрилась на брата, а тот сделал вид, будто происходящее не имеет к нему отношения. Барбара еще раз вдохнула, положила подушку на кресло и принялась приводить себя в порядок. Была она в пышном платье с белыми кружевами, розовом, как закат. Подтянула шнурочки на талии, расправила оборки, убрала на место выбившиеся локоны.

– Больше уж я его одного не оставлю. Со мной поедет. И тебя до постоялого двора довезем.

– Как же ты выбралась-то? – спросила я Барбару. – Неужто рыцари спасли?

– Ну разумеется, – ответила она так, словно иначе и быть не могло. – Меня в Крапош привезли и на торги выставили. Я увидела рыцарей и убедила их меня купить.

– Дорого? – спросила я. Барбара сказала, и я присвистнула.

– Как же ты отдавать будешь?

Она удивленно посмотрела на меня.

– А я и не буду. Спасти даму, тем более королеву – для рыцаря доблесть. Но в благодарность я пригласила их в гости и разрешила посражаться в мою честь на турнире.

Я выглянула в окно. Во дворе замка ожидали не менее трех десятков верховых, закованных в латы. Доспехи блестели в свете факелов, над всадниками реяли знамена разных цветов. Барбара привела с собой целое войско.

– Они купили мне новые платья и проводили сюда, чтобы я забрала Роланда. А теперь все вместе поедем в Беллентарию. Заберу его к себе, чтобы был на глазах. В этом ужасном месте я больше ни секундочки не останусь.

Она сморщила носик, брезгливо окинув взглядом мрак и неуют.

– Прибрались бы, что ли… Ну, идем.

Она пихнула брата в спину, и тот покорно поплелся впереди нас.

– А ты куда, Малинка? – спросила Барбара, когда мы сошли в нижний зал.

Я рассказала. Еду, говорю, в невесты к императору Чиньяня. Завтра же отправляюсь с обозом до Варенца.

– Ах, как замечательно! – воскликнула Барбара, запрыгала и захлопала в ладоши. – Я слышала, что Камичиро собирает невест! Это просто чудесно! Малинка станет императрицей!

И вдруг опечалилась, будто свечка в ней погасла. Остановилась как вкопанная и жестом придержала брата.

– Нет! – решительно сказала она. – Нет, нет и нет!

Это почему еще, спросила я. Что такое?

Королева покачала прелестной головкой, и сверкающие серьги в ее ушах затанцевали, играя искрами.

– Ты хорошая девица, Малинка, но скажу тебе правду. Так ты дальше первого испытания не пройдешь.

– Так – это как?

– Что ты знаешь об императоре Чиньяня? – вместо ответа спросила она.

Я пожала плечами.

– Крайсветная Империя – самое большое и могущественное государство в Лихоморье. Она существует тысячи лет. Подданные императора считают его сыном Луны и Солнца и почитают как божество. В Чужедолье всегда было принято относиться к Чиньяню без внимания, ибо считалось, что лежит она слишком далеко, чтобы оказывать влияние на политику Чужедолья. Но ныне все изменилось, и самые прозорливые начинают понимать, что Чиньянь набирает силу, с которой необходимо считаться, и сила эта – Камичиро, сын недавно почившего правителя. Старый император правил многие годы, уже сильно болея и одряхлев, но его преемник – совсем другое дело. Уже сейчас многое в Чиньяне идет по-иному, а в ближайшие годы дела еще сильнее изменятся. Если прошлый император оглядывался назад, на дела своих предков, то юный Камичиро смотрит в будущее и намерен связать мощь традиций с преимуществами нового. А о сокровищах Крайсветной ходят легенды. Это одно из самых богатых государств. Никто в точности не знает, насколько, ибо чиньяньские императоры ревностно хранят свои тайны, но что Чиньянь может любого из наших правителей купить и продать, не подлежит никакому сомнению. Ты понимаешь, что это значит?

– Откуда тебе это известно?

– В «Вестнике дамозели» писали, – отмахнулась Барбара. – Ты не читаешь? Как же так? Там и про отбор невест было. Потом расскажу. Так вот. Сколько девушек, как думаешь, захотят стать супругой такого правителя?

– Много?

– Очень! А на корабль невест возьмут самое большее несколько десятков. Поедут только те, кого отберет присланный с кораблем императорский советник. То есть даже до Чиньяня доберутся не все. После того, что ты узнала – как думаешь, какая супруга нужна такому человеку, как император?

Я подумала.

– Мудрая. Послушная. Готовила чтоб хорошо. Верная. Не ругалась чтоб последними словами, а говорила прилично. Ну, и всякое такое.

Барбара одобрительно кивала на каждое мое слово.

– Умница. И как думаешь, какую он выберет?

Я затруднилась, и Барбара ответила вместо меня.

– Красивую.

Я разинула рот. Чего?! Барбара слегка улыбнулась.

– Дорогое дитя, император Чиньяня ничем не лучше и не хуже других мужчин. Он такой же, как все. А мужчина всегда выберет красоту. Они любят глазами. И это, к счастью или к радости, закон, который не изменишь. Камичиро может и будет выбирать, как ты сказала, самую мудрую, верную, достойную и так далее. Но победит и станет императрицей та, которая сумеет ему понравиться.

Я стояла, как оглушенная, а Барбара продолжала:

– Ты мне понравилась, Малинка, и я хочу помочь тебе. Поедем ко мне в гости, я научу тебя, как очаровать императора. И ты станешь императрицей Крайсветной, не будь я владычица Беллентарии.

Я уже открыла рот, чтобы ответить, что не намереваюсь ни очаровывать императора, ни выходить за него замуж, но холодная рука разума удержала меня. Во-первых, ни к чему выбалтывать всякому встречному-поперечному, для чего я на самом деле направляюсь в Чиньянь. Во-вторых, Барбара говорила дело. Мне нужно будет время, чтобы отыскать шлем, вряд ли Камичиро держит его на самом видном месте. А для этого необходимо пройти хотя бы несколько испытаний. Я не знала, в чем они будут состоять, но если королева права… В конце концов, что я понимала? Я могла сколько угодно считать Барбару дурочкой в оборочках, но мужики ходили перед ней на цырлах. А это значило, мне есть чему у нее поучиться, если я собираюсь продержаться в Чиньяне достаточно долго, чтобы выполнить задание. Только…

– У меня нет времени, – сказала я. – Корабль невест уходит через неделю. Мне завтра же утром нужно отправляться из Мранича, если я хочу успеть.

Барбара сделала ручкой так, будто мои слова не стоили никакого внимания.

– Не думай об этом. Роланд тебя доставит. За несколько часов домчит из Беллентарии в Варенец.

– Полетим, что ли? – удивилась я.

Барбара вместо ответа позвала:

– Роланд!

Тот уныло ковырял кинжалом деревянный стол.

– Роланд!

Упырь вскинул голову.

– Покажи, что ты умеешь.

Легонько свистнуло, подул ветерок. Вжух – и он уже в другом углу зала. Барбара победно улыбнулась.

– Видишь? В том, чтобы быть упырем, есть польза. В том числе – и для упыревых родственников. Верно, Роланд? Доставишь Малинку к кораблю невест?

Роланд буркнул что-то, что могло сойти за «да».

– И не волнуйся, – успокоила меня Барбара. – Приставать он к тебе больше не станет. Я ведь пригрозила ему, что все расскажу Элиноре. А он боится этого, как… осинового кола.

***

– О да! О да! Еще, еще! Прошу, не останавливайся! О, боги, как хорошо…. Нет-нет, вот здесь. Выше. Да, да. И еще здесь… О да!

Со мной уже закончили и вторично посадили в ванную с духовитыми маслами и розовыми лепестками, а Барбару продолжали месить, она же не отказывала себе в удовольствии выражать свои чувства на всю округу. Я тоже, признаться, поорала, месильщицы ее были мастерицы обращаться с человеком так, будто он кусок теста.

Мы ехали всю ночь в Барбариной карете. Розовой. Просторной, с мягкими лавками и кучей подушек. Даже получилось устроиться на ночлег. Спала я, конечно, скрючившись, но как-никак подремать удалось. Королева же устроилась вроде бы даже и с удобством и сладко сопела, приоткрыв розовый ротик.

В Беллентарию прибыли ранним утром. Барбара разбудила меня, и покуда она потягивалась и прихорашивалась, я выглянула в окно. Королевство было под стать своей правительнице: хорошенькое, как игрушка. Пшеница колосилась, поля зеленели, речушки блестели, повсюду чистенькие беленькие домики и сытые селяне, а над всем этим возвышался замок – белоснежный, будто сахарный, и над ним реяли флаги. Розовые, разумеется. Я задалась вопросом, как это такую прелесть никто до сих пор не завоевал, и спросила об этом Барбару.

Та сияла свежестью, точно и не провела всю ночь, трясясь в карете. У меня, например, все болело и затекло. Посмотреться не во что было, но я могла себе вообразить, как выгляжу: патлы клоками, морда бледная с красными пятнами, под глазами круги, рубаха мятая.

– Я помолвлена с королем Маледетты, – ответила Барбара. – Никто не осмелится напасть на Беллентарию, пока мы под его защитой.

– Чего не женитесь? – спросила я.

Барбара пожала плечиками.

– А куда спешить?

В замке все тоже было замечательно богато: повсюду лазурный, белый, розовый, бархат да шелка, все такое миленькое и прелестное, аж страшно дотронуться. На стенах картины, по полам ковры разложены пышные, зеркала в золоченых рамах от пола до потолка. Едва узрев себя в одном из них, Барбара вскрикнула: «Ах, как я ужасно выгляжу!» и немедленно распорядилась насчет ванны и месильщиц. То и другое было готово: предусмотрительная королева выслала вперед вестника, чтоб велел все устроить к нашему приезду. Меня выкупали в горячей воде, швырнули на койку и давай мутузить. Я вопила не хуже, чем Барбара. Только у меня получалось так, будто корова размычалась недоена, а у Барбары – как будто она… ну, вы поняли. Рыцари, кои слонялись под окнами, наверняка покой потеряли.

Теперь, слушая королевские стоны, я возлежала в ванной с лепестками и листала «Вестник дамозели».

Рубрика «Это надо знать».

Что делать, если вас похитил дракон.

1. Не пытайтесь спастись самостоятельно.

2. Убедитесь, что дракон не является оборотнем. В противном случае рассмотрите возможность его приручения и последующего воспитания (см. статью в предыдущем номере: «Дракон-оборотень: мифы и реальность», а также материал на стр. 32 «Замуж за дракона: “за” и “против”. Семь правил разумной дамозели»).

3. На протяжении всего пленения не забывайте причесываться, умываться и поддерживать в чистоте ваш наряд. Помните: рыцарь будет разочарован, если спасенная им дамозель не окажется красавицей.

4. Проводите все возможное время возле окна. Если, паче чаяния, слух о вашем пленении не разнесется по городам и весям, рыцарь должен заметить вас, проезжая мимо. Высматривая рыцаря, сохраняйте вид задумчивый и кроткий.

5. Пленительное пение скорее привлечет внимание проезжающего мимо рыцаря.

Там еще было, но я утомилась и перелистнула несколько страниц. Далее меня ожидали: «Последние медиланския моды»; «Устроительство турнира: как пережить»; «Что делать, если вами восхищены менее четырех рыцарей»; «Он предлагает надеть пояс верности. Как быть? Отвечаем на вопросы читательниц»; «Тристан и Изольда: история любви или измены? Только в «Вестнике»: мнение Марка из первых уст!».

Я порадовалась, что месильщица пришла выуживать меня из ванны, ибо кожа на моих пальцах сморщилась, а от историй для дамозелей глаза готовы были начать кровоточить. О, знай я, что ожидает меня в будущем! Пару дней спустя я любила Марка, Тристана и Изольду, кем бы они ни были. Я счастлива была бы вернуться к ним и узнать все подробности их личной жизни, лишь бы не заниматься тем, чем я занималась. Я мечтала узнать все о драконах и медиланских модах, только бы меня оставили в покое, и пусть бы кожа моя сморщивалась и дальше, покуда я не стала бы похожа на забытое в подполе прошлогоднее яблоко. Но тщетны были мои мечтания. Дни мои наполнили боль и страдания.

Вытащив из ванны и обсушив, месильщица натерла меня какими-то маслами (будто мало их плавало в ванне), намазала волосы вонючей жижей и отправила на крышу, где я пеклась на солнце несколько часов. Когда жижу смыли, оказалось, что мои русые косы стали почти белыми. Меня скребли чем-то вроде песка, заставляли лежать в теплой грязи, как свинью, ощипывали, как курицу (я ожидала, что начнут потрошить, но обошлось), намазывали какой-то липучкой и срывали ее с кожи вместе с волосами (я орала так, что слышали, должно быть, и в Белолесье), дергали брови, что-то там вытворяли с ресницами, кидали на койку и снова месили и терли маслами.

Я вопила, возмущалась и пыталась драться, но месильщицы были бабы могучие, невозмутимые и крепкие. Я трепыхалась в их мощных руках лягушонком. Время от времени появлялась Барбара, ухмылялась с довольным видом, изрекая: «Красота требует жертв!» и вновь исчезала, оставляя в руках мучительниц.

Иногда мне давали поесть.

Когда я уже решила, что вот-вот сдохну, мое тело наконец оставили в покое. Так я думала. Во всяком случае, не предвиделось ни вонючек, ни грязи, ни дерганья липучки – волос не осталось, чего там дергать. Но нет. Настал час новых испытаний.

На ноги мне натянули портки, такие узкие, что удивляюсь, как кровь не остановилась. Заставили надеть башмаки на подпорках – каблуки называются, и велели пройтись. Я прошлась и грохнулась. Прошлась и еще грохнулась. Позвали Барбару. Та огорченно покачала головой, поцокала языком и с сожалением вынесла, что, пожалуй, от каблуков придется отказаться.

Я вздохнула с облегчением, но ненадолго.

На меня надели какую-то броню, иным словом я не могу обозвать то, что они называли «корсет», и затянули так, что у меня глаза в два раза увеличились и стали почти как у Барбары. Вот в чем секрет, догадалась я, безуспешно пытаясь вдохнуть как следует. К броне добавилось несколько слоев пышных юбок – сколько именно, после десятого я сбилась считать. Поверх них водрузили клетку в форме колокола. Ноги мои подогнулись под ее тяжестью, но месильщица выпрямила меня мощным рывком. После этого наконец сочли, что вот теперь-то настал черед платья. Когда его наконец натянули и зашнуровали, я обнаружила, что хоть ноги мои и закрыты, вырез сверху чуть не до пупа, и грудь выставлена на обозрение почти целиком. Да еще и приподнята. Сущее непотребство.

Волосы мне чесали так долго, что я уснула, а потому мучительницы беспрепятственно раскрасили мне лицо. Разбудили и поставили перед зеркалом.

Волосы льняные, наверх взбитые, заплетенные завитушками, кудряшками и косичками – как расплетать, непонятно. Лицо бледное, как у Роланда, хладного демона. Ресницы черные, мохнатые – хлоп, хлоп, аж моргать тяжело. Стан тонкий, как у осы, по обеим сторонам от него шары – рукава. Юбка такая огромная, что хорошо, если в дверь пролезет, и тяжелей, я думаю, рыцарских лат. Платье лазурное, шелковое – тут ленточки, там розочки, тут бабочки, здесь кружева, а из кружев сиськи наружу чуть ли не целиком. И пахнет от меня, как от медового пряника. Ой, мать-перемать…

– Красота-то какая, – умилилась Барбара, промокая глаза платочком. – Вот теперь ты похожа на человека.

Глава 6

– Женщина – она как цветок, – вещала Барбара. – Нежный, прелестный, беззащитный. Предназначение женщины – украшать жизнь мужчины, радовать глаз и сердце. А что помогает цветку цвести?

– Навоз? – предположила я.

Пока я училась ходить, сидеть и дышать в новых одеяниях, Барбара наставляла меня в искусстве обращения с мужиками.

Королева глянула с упреком и укоризненно покачала головой.

– Не следует говорить таких слов. Твоя речь должна быть сладкой, как мед. Говори только добрые, нежные слова – ничего грубого, ничего дерзкого. Порой можно себе позволить невинную шутку, но и тогда ты не должна пытаться перещеголять мужчин в остроумии. А лучше, – она побарабанила пальчиками по подлокотнику кресла, – лучше молчи. Мужчине это будет еще приятнее. Пусть говорит он. А ты кивай и улыбайся. Когда шутит – смейся.

– Даже если не смешно?

– Особенно – если не смешно. Показывай мужчине, как восхищаешься им, не скупись на похвалы и восторги. Именно таких спутниц ищут себе сильные мужчины. Зачем отважному воину или правителю, который повелевает целой страной, сварливая и нахальная женщина? Ему нужна любезная, кроткая супруга, которая радует взор и услаждает чувства.

Барбара в который уже раз вздохнула. Ей предстояло за пару дней вдолбить в мою голову то, что дамозели усваивали с колыбели.

– Если тебе что-то нужно – не требуй. Проси. Умоляй униженно и нежно. Отказывает – обижайся и плачь. Но, упаси боги, не напирай и не ругайся. И никогда, никогда, никогда не пытайся показать, что ты умнее мужчины. Не препирайся. Не спорь. Улыбайся и соглашайся со всем, что он говорит. Единственным твоим ответом на любое повеление императора должно стать: «Да, мой господин».

– Но ты с рыцарями не так обращаешься, – указала я. – И с Роландом тоже.

Барбара отмахнулась.

– Это другое. Роланд родственник. Рыцари восхищаются прекрасной дамой и превозносят ее красоту. Но разве ты хоть раз видела, чтоб я пререкалась или умничала?

И верно, не видела. Барбара распоряжалась рыцарями как хотела, всякие там сэры и бароны были у нее на посылках. Но я и правда ни разу не заметила, чтобы она проявила грубость. Каждое свое обращение королева сопровождала нежными улыбками и выражениями в духе «Не будет ли любезен благородный господин…».

– Когда я выйду замуж, король Маледетты станет моим повелителем, а я ему – покорной и послушной женой. Но, – лукаво улыбнулась королева, – это не означает, что я должна ему во всем подчиняться.

Что-то тут не клеилось, и я сказала об этом Барбаре.

– Мужчина – голова, женщина – шея, – наставительно сказала Барбара. – Куда шея захочет, туда голова повернет. Но голова пусть думает, что она все решает.

Я неуверенно кивнула.

– Сила, храбрость – оружие мужчин. Твое же оружие – кротость, уступчивость, нежность. Какой мужчина захочет заботиться о сильной женщине? Какой мужчина будет носить ее на руках, дарить подарки, слагать песни в ее честь? Сильная женщина может сама о себе позаботиться. Так они и остаются в одиночестве, бедняжки. Слабой же, нежной, очаровательной женщине мужчина с радостью даст все, что она пожелает, и даже больше. Разве ты не хочешь быть такой? Разве не хочешь, чтобы мужчины складывали к твоим ногам золото и драгоценные камни? Чтобы они прославляли, защищали и оберегали тебя?

Звучало привлекательно. Я поерзала. Под корсетом невыносимо зудело, и ведь не почешешься, это сколько слоев снимать надо.

– С мужиками надо представляться дурочкой. Даже если ты думаешь, что что-то знаешь лучше – никогда не спорь. Главное же твое оружие – красота. Красивой женщине мужчина простит все что угодно. Поэтому, – строго посмотрела она на меня, очевидно подозревая о том, что я уже намеревалась сделать, – даже не думай… Даже не думай пренебрегать тем, чему я тебя научила. Перед императором ты всегда должна выглядеть так, как сейчас.

Я упала духом. Она верно догадалась: я так извелась в этих ее дурацких нарядах, что собралась утопить их в море, лишь сяду на корабль невест. Барбара грозно сверкнула очами и направила на меня холеный пальчик.

– Помни! Твое поле битвы – любовь, оружие – красота, а это, – она указала на одеяния, – твои доспехи.

– Это ж каждое утро по три часа собираться…

Барбара погрозила мне пальчиком.

– Красота – это труд! Пусть мужчины пашут землю и размахивают мечами. У нас, женщин, своя работа, и она в том, чтобы цвести, подобно цветам, и вдохновлять мужчин на подвиги. Быть красивой – твой долг. Разве справедливо, что мужчины зарабатывают деньги в поте лица, либо же завоевывают богатства, рискуя жизнью, а пальцем о палец не ударишь, чтобы поухаживать за собой? Мужчина не должен знать о твоих усилиях, но пусть наслаждается их плодами! Встречай его, сияя красой и улыбкой. Легкая, беспечная, овеянная дивными ароматами, дари внимание и ласку. Очаровывай и соблазняй, играй и поддразнивай, будь покорной и ускользающей. Он – как огонь, пылающий и гордый, ты – словно вода, изменчивая и текучая.

– Помедленнее, я записываю, – пробормотала я, делая пометки. На коленях у меня лежало несколько листков. Запомнить все, что твердила Барбара, было невозможно.

– Будь гибкой и изменчивой. Оставайся покорной, но никогда не давай ему понять, будто он знает о тебе все. Для мужчины ты всегда должна оставаться загадкой. Иначе он утратит к тебе интерес. Будь неожиданной и противоречивой. В один момент – сама покорность, в другой – пылкость и страсть. Еще ты должна…

– Барбара! – взмолилась я. У меня рука одеревенела писать. Я выронила перо из испачканных пальцев. – Я не могу столько запомнить! Не под силу мне эта наука!

– Ох…

Королева грациозно приземлилась рядышком, точно бабочка на цветок, и похлопала ресницами, как крылышками.

– Милая, это легко для любой женщины! Это наш способ жить! Так устроен мир: мужчина – сильный, женщина слабая. Они добиваются, мы вдохновляем. Что же здесь сложного?

Она похлопала меня по запястью.

– Будь нежной и беспомощной. Когда надо – улыбайся, иногда плачь. Временами капризничай. Чуть-чуть – это как приправа к блюду. За каждую мелочь – хвали. Ясно?

Ладно.

– Если запутаешься или что-то забудешь, воображай себя цветком. Он не работает и не приносит никакой пользы – только молчит и радует глаз. Но именно поэтому мы заботимся о цветах и восхищаемся ими. Верно?

«Цветок», – начертала я на листке и вздохнула, насколько у меня это получилось в тисках корсета. Тяжела участь красавицы.

***

Турнир устроили на просторной огороженной поляне неподалеку от замка – ристалище. Вокруг стояло множество скамеек, на которых расселись селяне. Мы же с Барбарой и старшим из рыцарей, бароном Перидуром, расположились на возвышении, на красивых креслах с подушками, под навесом, чтобы солнышко не пекло. Тут же, слегка поодаль, в самом глубоком теньке, восседал Роланд, с недовольным видом мусоля кусок сырого мяса. Ступенью ниже нас чирикали воробушками Барбарины дамозельки.

Вышли несколько отроков с узких портках, почти как у меня, но мои были беленькие, а у этих разных цветов: красный и синий, зеленый и желтый, у некоторых еще и полосатенькие. Чудно́. Еще у них были смешные короткие штанишки шариками и узкие курточки с большими плечами. Отроки продудели в трубы и давай рассказывать: мол, собрались такие-то и такие-то благородные рыцари (имена – язык сломаешь, я не запомнила), кои в честь прекраснейшей Барбары, королевы любви, красоты и Беллентарии, будут мериться силушкой богатырской.

– То есть, – уточнила я, – здоровые мужики в мирное время будут калечить друг дружку, чтобы тебе ручку поцеловать?

– Правда, чудесно? – просияла Барбара.

Вышли рыцари и давай мутузиться: и пешими вдвоем на мечах, и снова пешими стенка на стенку, и верхами мчались навстречу с копьями, чтобы, значит, одному другого с лошади сбить. Славная вышла потеха. Я поначалу заскучала, особо когда они рубились толпой, ничего не разглядишь. А вот когда вдвоем друг против дружки, выходило даже красиво. Выезжают такие нарядные, кони храпят, копытами землю роют, рыцари оружием и доспехами бряцают – загляденье! Я выбирала рыцарей попригожее и переживала за них. Хоть ни один из них меня и не собирался королевой любви и красоты провозглашать, а тем паче лобызать ручку, ну а мне-то что: когда за кого-то переживаешь, смотреть интереснее.

В перерыве, когда рыцари отдыхали, Барбара пихнула меня локотком в бок и глазами на сэра Перидура показывает. Ах, ну да, я и забыла. Она ж мне велела навык светской беседы оттачивать. Я приосанилась, ресницами захлопала, губки бантиком сложила. Как учила Барбара, уставилась на Перидура с таким восхищением, будто он мне только что жизнь спас, и спрашиваю: куда вы, хороший сэр, путь держали, когда ее величество Барбару на невольничьем рынке встретили?

Тот приосанился и говорит гордо: ехали, мол, мощи Виксентия Достопочтенного вызволять у душегубов саранчинских.

– Мощи – это кости мертвяка что ли? – говорю.

Барбара давай опять пихаться: чего несешь. Я исправилась:

– Ах! – говорю. – Как интересно!

Перидур аж расцвел и давай болтать: война там идет не первый год, в Саранчении. Много рыцарей полегло в битвах за эти кости. И вот он, Перидур, ведет очередной отряд на битву. И они-то уж точно кости завоюют и сюда привезут.

Я киваю, глазами хлопаю: мол, до чего увлекательно. А сама вот-вот зевну. Но Перидуру, кажется, нравилось. Приосанился – борода вперед, грудь колесом, и вещает про подвиги, которые они совершат, сокровища, которые привезут, и все такое. Приложил руку к сердцу и говорит: обязательно убью в вашу честь не менее десяти тамошних лиходеев. И буду прославлять вас как самую что ни на есть на свете красавицу. И не позволите ли мне, так сказать, для храбрости, вот прямо теперь облобызать вашу ручку.

Я покосилась на Барбару – та довольная сидит, только что не хихикает, но держится. А во мне кровь горячая дамозельская взыграла, думаю, чего это. Люди вон дерутся, на ристалище кровь проливают, а этот сидит, отдыхает, и ручку ему, видите ли, вынь да положь за одни обещания.

– Вы, господин рыцарь, до тех земель пока что не доехали, – и улыбаюсь. – А турнир проходит прямо сейчас.

И ресницами – хлоп, хлоп. И нарочно ручки на коленочках сложила, чтобы понял: нечего.

Сэр Перидур обозвал меня жестокосердной шалуньей, выпрямился во весь свой богатырский рост и объявил: подать мне коня и доспехи! Буду биться, чтоб красавица Малинка позволила ей ручку облобызать!

И пошел драться. Барбара мне подмигнула, а я только плечиком повела. Дамозель, говорите? Да легче легкого!

***

Пиршество затянулось далеко заполночь. Уж мы с рыцарями и ужинали, и танцевали, и певцы нам играли на разных инструментах, и песни пели – очень было весело. Я даже как-то пообвыклась и с платьем, и с корсетом. В общем, и дамозелькой жить можно, ничего. Утром только тяжело вставать. Нам с Роландом нужно было выходить спозаранку, чтобы успеть на корабль.

Я думала, Барбара будет спать без задних ног – но нет. Зевая, вышла в воздушном, как пена, ночном платье – проводить и убедиться, что я забираю сундук с нарядами. Роланд принялся ворчать, что ему тяжело, но Барбара его отругала, и он притух.

– И не вздумай потерять или выбросить платья, – сказала она мне. – Я там тебе все собрала: и корсеты, и наряды, и краску.

Я обняла ее. Плевать мне было на платья, не хотела я это барахло таскать ни с собой, ни на себе. Но были они сплошь из шелка, парчи, атласа, штук десять, не меньше. И серьги, и бусы, и браслеты, и башмачки. И все это она учила меня носить, и учила вести себя так, чтоб императору понравиться. И денег еще мне с собою дала. Вот какая добрая и щедрая.

И пусть сперва я сочла ее глупышкой. Да хоть бы она такой и была. Кто я, чтобы судить. Можно подумать, я сама семи пядей во лбу. Теперь, проведя с Барбарой сколько-то времени, я замечала только то, какая она хорошая.