Kitobni o'qish: «Королевство Теней», sahifa 7
Он высадил нас с Марком возле бронзового памятника неизвестному герою в полный рост и, уехав с включённым радио, скрылся за стенами облезлых домов, вручную разрисованных уличными художниками. С фонарей, стоявших вдоль дороги, свисали праздничные матовые гирлянды.
Вливаясь в толпу, точно объединённую в один маленький сияющий мир, Марк в бодром самочувствии шагал к серьёзным, хмурым, ласковым и простым лицам и без стеснения и природной робости улыбался, подмигивал всякому, как не мог, к огорчению, подмигнуть приветливо я.
Мы купили луковых крекеров, через час свернули на вымощенную крупным булыжником аллею.
Марк перепугал трепыхавшихся голубей и присел на лавочку, расписанную ромашками и апельсинами.
Закат потухал. Всходили первые звёзды.
– О, смотри! Их больше, чем у нас, – заметил я.
– Умеешь читать созвездия?
– Нет, а ты?
– Угадываю, но редко. Мама однажды купила телескоп, и я часто наблюдал за небом. Вон там, Персей. – Он указал на зенит. – Неподалёку Кассиопея. Я слышу, как звёзды перешёптываются, словно беседуют друг с другом.
– Навряд ли. Они не умеют говорить. Звёзды всего лишь газовые шары, которые испускают свет.
– А ты любишь факты, не правда ли? Прислушайся. Так звучат родные голоса. Там твой папа. Интересно, в каком он созвездии?
– Фантазии! – прервал я рассерженно. – Ты не понимаешь. Как ты не понимаешь!
– Ай, не будь таким серьёзным!
– А ты не относись ко всему легкомысленно.
– Что за идиот! Ну же, улыбнись, – воскликнул Марк и всплеснул руками. – Когда тебе ещё удастся побывать в зимнем парке под звёздами?
– Не скоро.
– К тому же, пока нет папы, я хочу кое-что рассказать.
– Заведёшь шарманку о жизни и смерти? Не стоит. Я пас.
– Это важно.
Моё выражение смягчилось, и я сказал с явной симпатией:
– Валяй, мечтатель.
Он собрался с духом, но в парке, засаженном несуразными тополями и липами, объявился как некстати Сергей. Он прошёл мимо крытых пустых павильонов, набитого мусорного ведра; возле прыгал воробей и клевал шелуху.
– Вас будто след простыл!
– Мы задумались.
– Пап, оставишь нас ненадолго?
– А что? Ещё не наговорились?
– Дни зимой слишком короткие.
– Конечно, я так и понял. Но не ездить же нам по темноте? Ладно, я отойду к машине. Чтобы через десять минут пришли, – отчеканил он повелительным, грозным тоном.
Как только Сергей скрылся из вида, Марк выждал минуту и начал откровенничать по поводу моего папы.
Абсолютно сбитый с толку, я углубился в извилистую аллею и побрёл к мраморному фонтану, точно построенному из прочного стекла.
Голова кружилась бешено. Воробей заскучал и, встрепенувшись, взмыл над деревьями.
Я был поражён тем, как спокойно и бесстрастно Марк говорил о произошедшем. Он шёл медленно следом.
Вдруг он зачем-то пустился в бег и, ненамного обогнав меня, встал под хмурой тёмно-серой тучей, приплывшей издалека, засмущался. Я замер в нерешительности и злости.
– Лил сильный дождь, он потерял управление. Мы переехали. Мне надоели слухи, которые ходили по школе. Папу обвинили в том, что он не среагировал, хотя у него была возможность избежать столкновения, и по его вине умер человек. Как ты?
– Как! – потрясённо выкрикнул я. – Пусть бы не мой папа погиб, а твой проклятый папаша! Он выжил, как назло мне и маме, семья его не распалась. Сейчас просто живётся одной обеспеченной скотине! Твой папаша трус!
– Он был не уверен, что ты тот самый Волков.
– Ну и что, убедился?
– Твоя мама всколыхнула воспоминания. Из-за этого он так разозлился. Он уговаривал меня не дружить с тобой. Удивительно, ведь ему было не свойственно раньше относиться с недоверием к моим знакомым и приятелям. Я разузнал, в чём причина его нервозности. Поначалу я всё отрицал и не верил словам мамы. Она не прикрывала его совсем. Смирилась, наверное. А я устал молчать, потому что видел, как ты страдаешь и решил, что между нами не должно быть никаких тайн. Тайны напрасно изводят.
Он сердечно протянул вздрагивающую руку, чтобы утешить.
– Хватит! – воскликнул я гневно и ударил по приближенной ладони.
– Ты презираешь меня? – спросил Марк с неприкрытым огорчением. – Пожалуйста, делай, что хочешь, но только не презирай!
– Не буду. Просто дай время, чтобы отойти.
– Тогда что, что с тобой творится? Как тогда, в доме у охотника.
– Со мной ничего!..
Хотел было разгневаться и затаить обиду на него, как вдруг почувствовал разъярённых Теней. Они были готовы заживо растерзать меня и жужжали кругом, источая смертельный яд. Аллея, не очищенная ото льда, погрузилась во тьму вместе с лавочками и пугливыми птицами. Смутно представляя папу и бесконечный дождь, в который он попал в октябре, я ощущал обречённость, тоску, накрывающую плотным куполом.
– Кто это?
Марк смотрел в невыразимом ужасе, как за моей спиной сворачивался клубок из густо сплетающихся чёрных Теней. Он пошатнулся от навалившейся на него тяжести, трудно преодолимой, задышал глубоко и судорожно и сомкнул глаза, чтобы не быть свидетелем чего-то поистине разрушительного. Затянувшееся ожидание тяготило нас обоих.
– Ты их видишь? – спросил я задыхаясь. – Боже, скажи что-нибудь!
Он спохватился виновато, открыл, наконец, глаза.
– Вижу! Это их ты тогда перепугался и убежал?
– Почти. Но как ты можешь видеть?
– А что необычного? – рассмеялся беспокойно и нервно Марк. – Бежим! Я спрячу тебя от них! Не важно, кто они и откуда. Не спрашивай, как я их вижу, я и сам не знаю! Но слушай, папа отвезёт нас. Он умеет быстро водить. Мы унесёмся прочь, как тот воробей. Они не догонят!
– Некуда бежать мне, некуда!
– Всегда есть, куда отправиться.
Мгновенное осознание того, что мне стоило отпустить Марка, переполняло необъяснимым радостным волнением.
– Ты прав.
Я в упрямой решительности перемахнул через лавочку, которая была единственной преградой, что разделяла нас с ним. (В каждом моём движении прослеживалась несокрушимая уверенность.) Я оттолкнул его с силой. Не успев сообразить, он упал в черноту. Мне было жаль с ним расставаться.
Я ринулся навстречу Судьбе, не смотря под неустанно скользящие ботинки. Мимо проносились навязчивые видения, разносился голос Матери, рыдающей кровавыми слезами. Она шептала злорадно и горячо:
– Человек, иди ко мне же. Иди сюда, мне одиноко! Приди скорее в Королевство Теней, Паша! Королевство ждёт своего часа, чтобы отворить тебе высокие ворота! Мы ждём!
Не было видать созвездия, с которого глядел папа.
С каждым вздохом мне делалось значительно хуже, и я кричал в отчаянии и плакал, но бежал вперёд, спотыкаясь, и уводил Теней из парка, чтобы они больше никого не взбудоражили, кроме меня. Последним человеком, что я различил перед тем, как провалился в забытьё, была ласковая и милая мама, которая бормотала бессвязно с неутомимым упорством, наклонившись к моему потному лицу:
– Борись! Борись! Борись!
Глава седьмая
МЕЛОДИЯ ДУШИ
Я проводил день в больнице и мечтал выйти в город. Лежание в кровати порядком меня измотало.
После выписки приехали взволнованная мама с Алиной, заметно ослабшей духом. Она бросилась на меня, без слов крепко-крепко обняла за шею и приникла ласково к губам. Я отступил от неё неловко, взял маму под локоть, и мы вместе прошли вниз, где шумела улица, и веяло успокоительной прохладой. У Алины от свежести изменился цвет лица. Она стала улыбчивой и бодрой, о чём-то пела тонким голосом, смотря на горы, укрытые высокими шапками светло-пурпурного снега.
– Они не остались в Забвеннославе. Значит, уехали. Ну и правильно.
– Марк с отцом? – спросила мама с нескрываемым интересом. – Как же, Сергей занятой человек. Он ведь согласился отвезти тебя в город только потому, что ты по-настоящему дружишь с его сыном. Вы с ним говорили?
– Я с ним немножко поругался. Мы повздорили. Вернее, я взбесился… В общем, надо извиниться.
– Мне было так хорошо, что вы оба спокойные и мягкие и никогда не ссоритесь.
– Тебе показалось. Я грубил, кричал. Наверное, сильно его задел. Причём не специально.
– Так почему ругались?
– Девочки плохо осведомлены в делах серьёзных, – произнёс я с откровенной иронией.
– Перестань.
– Тени? – прервала мама и добавила расстроенно: – Сергей поступил не по-человечески, и я не люблю его за то, что он уехал, не подождав тебя. Мог и остаться. Марк зато рвался к тебе. Я понимаю теперь, почему он обижен на отца.
– Мне известно, что Сергей был в аварии. Я ненавижу его. До каких пор ты собиралась скрывать?
Она не ответила и, раскрасневшись до ушей, громко заплакала. Выпуклая оправа её розоватых очков поблёскивала.
Мы разместились в машине, и я взял журнал по инженерной механике, чтобы отпустить напряжение. Мама жалобно всхлипывала. Вздохи с хрипом вырывались из её трепещущей груди. Алина поцеловала меня легонько в шею и положила крошечную голову на плечо.
– Ты ненавидишь Сергея? – спросила она. – Очень ненавидишь?
– Да, ненавижу. Это очень плохо?
– Нельзя любить всех, так не бывает.
– А что же бывает? И, тем более, я ненавижу одного человека. Это можно.
– Ненависть искажает, Паша. Ты несёшь её за собой, мучаешься и рыдаешь, но мучения твои никак не задевают Сергея. Вредишь только одному себе. Знаешь, что я думаю? Отпусти по-хорошему, – посоветовала Алина. – Как отпустишь ненависть, так сразу вспомнишь лёгкость, и станет жить спокойнее. Жить в лёгкости и гармонии счастливее, чем в злости и обиде. Прекрасно же понимаешь.
– Ты права, Виноградинка. Я не злюсь.
– Уже хорошо. А ненависть-то есть.
– Она у меня холодная, почти осязаемая. Она словно сделалась отдельным существом и живёт со мной. Мне бы погадать, – неожиданно для всех сказал я. – Как давно я не гадал! Я увижу что-нибудь и предупрежу.
– Зачем тебе карты, Паша? О чём предупредишь? – спросила мама, закончив плакать. – От карт одни беды. Вот возьму и выброшу их!
– Не верю я тебе больше. Ты их не оставишь.
– Поверь. Вместе выбросим.
Она повернулась ко мне с искрой надежды, вспыхивающей на преждевременно постаревшем лице с резкими морщинами. В остриженных волосах можно было без труда проглядеть небрежные седые пряди, придававшие усталости и так изнурённому, тяжёлому выражению глаз.
– Ладно, но ты скажешь, для чего вспомнил карты?
– Предчувствие.
– Подобное бывало раньше?
– Нет. Оно ни на что не похоже.
– Мы не будем отвлекать. Как думаешь, эту комнату можно переделать во что-нибудь стоящее? – спросила мама, отвернулась и, заведя двигатель, повела машину. – Есть идеи? Алина, твоё предложение?
– Ну, гостиной из неё не получится. Может, кладовка? – предложила Алина с сомнением. – Кладовки у вас нет. Там может поместиться всё что угодно.
– У нас мало вещей. Стоит, конечно, шкаф, валяются ненужные коробки в кабинете. Стоит перебрать, как приедем.
– Точно! Кладовка – это прекрасная мысль. Да, я совсем забыл спросить, вы же говорили с Марком?
– Он звонил мне, – подала бесцветный голос Алина. – Он был так расстроен, что отец не позволил ему остаться в Забвеннославе! Я останусь, даже если папа закатит скандал. Хотя он не шумный и не умеет материться.
– Так, что ещё? – полюбопытствовал я и убрал старый журнал.
– Знаешь ли ты, что он видел Теней?
– Ага.
Алина с удивлением, смешанным с недовольством, убрала голову с плеча.
Она схватила журнал из кармана. Слёзы глубокой привязанности обжигали вялые щёки, а глаза говорили: «Признайся, что он близкий для тебя, не то что я».
– Он увидел… так просто.
– Что с тобой? – спросил я, отняв насильно неинтересный журнал. – Хватит плакать.
– Оно само!
– Ты обиделась, что ему первому удалось увидеть моих Теней? Глупышка.
– Да, наверное.
– Это даже к лучшему, что не ты была первая. Ты совсем ещё маленькая девочка, которой многое кажется страшным и непонятным. Умерла бы от страха, правда. А впрочем, если бы не умерла, то я бы отвёл Теней и от тебя. От кого угодно.
– Но что же дальше?
– Без понятия. Но я пока не могу жить в полной гармонии. Я не готов.
Приехав домой, не переодевшись, я достал из незапертой тумбы знакомые карты и убежал в чёрную комнатушку. Перед этим я предупредил маму, чтобы она не входила ко мне без повода, не сидела в беспокойстве без дела, дёргая длинное платье за льняной кончик, и ни в коем случаем не прижималась ухом к двери, чтобы подслушать, как проходит так называемый сеанс.
Но вот карты были разложены. Меня затянул густой голубой туман. Откуда-то сверху посыпались живописные тревожные картинки. Я собирал их спешно, как обрывки воспоминаний, и раскладывал по низкому столу с прозрачным шаром из молочного кварца, который помещался в чёрную подставку с углублением внутри. Собранные фрагменты головоломки я составил в одну огромную тревожную картину. За отполированным пианино играл мой застывший друг с кровавым пятном, расплывающимся по широкой спине, а в кустах таились Тени, и были они злы и ехидны.
Страх буквально парализовал меня. Я ударил всей пятерней по поверхности, но не сбросил, к ужасу, ни одного фрагмента. Стол дрогнул и слегка качнулся мне навстречу. Опасения крепчали. Я откинул карты, да так, что они разлетелись тихо по разным душным пыльным углам, забитым магической утварью, и, выбежав из чёрной комнатушки, упал бессильно к маме. Ослушавшись, она стояла в неловком молчании под дверью. Она обняла меня и спросила тихо, словно бы нежно:
– Ты увидел кого-то?
– Да.
– Не было ли там папы, родной? Он не приходил к тебе, не появлялся?
– Он погиб. Мёртвых я не вижу. Там был Марк.
– И что же с ним?
– Его убьют! Как же они могут убить, если они не его Тени? Или из-за того, что он разглядел их, понял меня, проникся, и теперь они наши общие? Мне надо уйти. Стой, не ходи за мной, потому что это серьёзно и очень опасно! Ему нельзя садиться за пианино. Никакое оно было не проклятие. Почему я не догадался сразу? Как было сказано Тенями, я не один такой особенный, это чистая правда, а у людей, людей творческих, в особенности, их намного больше! (К тому же, среди них достаточно суеверных.) Целый снежный ком из особенностей, ком из Теней, злых сторон, с которыми непросто совладать! Груз прошлого, неудачи на своём поприще, давние невысказанные обиды, боже, да обыкновенная смерть человека, скорбь по нему, в конце концов!
– Только пианино помогало тебе, – заметила мама.
– Музыка исцеляла меня. Марк появился неожиданно… как будто его подослал кто-то. Знаю, я несу полный бред.
– И ты откажешься от музыки?
– Придётся. Но я не отчаиваюсь. Похожу на выступления всяких пианистов, может быть, их музыка поможет справиться мне с Тенями. Того лучше, ненависть понемногу отступит. Она уже уходит, вон, стоит на пороге и ждёт чего-то. Я ненавидел Сергея, потому что он испортил нам жизнь, разрушил её. Нет, это моя вина! Или нет моей вины? Что ты ответишь на это? Веришь, что мы все причастны к аварии, но не могли повлиять на исход? Наверное. Я сейчас обеспокоен только тем, что будет с Марком. Прочь ненависть, прочь бессонные тревоги! Прошу, скажи Алине, как она появится (а она обязательно появится), что я ушёл к нашему пианисту. Да, скажи ещё так, чтобы она не подумала всякое, что я там, называется, нагадал страшное и теперь собираюсь это страшное исправить в последний момент. Задержи её настолько долго, насколько это возможно. Она может упрямиться и пытать тебя. Но ты же сильная и перенесёшь её расспросы?
– Угощу конфетами, налью горячий чай. Она не откажется посидеть и поболтать.
– Этим ты не удержишь Алину. Сластями её не приманишь. Так и быть, разрешу вам поговорить о нас с ней. Вам, девочкам, нравится беззаботно сплетничать. Слушай, ладно, ты не девочка, но когда-то же была ею?.. Не прибегай, если я не вернусь через три часа. Думаешь, это много для того, чтобы съездить туда и обратно и побыть там целый час как минимум? Мне ещё перед Марком извиниться надо за то, что я не отвечал на его звонки. Он звонил раз десять. Мне, помимо всего прочего, что случилось в парке в Забвеннославе, было стыдно за то, как я называл при нём его же отца. А я называл его грубыми и обидными словами. Марк не отреагировал никак, словно… словно я не был достоин получить от него сдачу! Я ожидал, что он прибьёт меня.
Я ушёл в комнату за тёплой одеждой и заметил одну странность, которая сразу же бросилась мне в глаза. Огненный феникс каким-то непостижимым образом исчез с потрёпанного листа.
Мама вошла без стука и сняла пустую рамку с ржавого гвоздя, на котором ранее висела картина с тремя медведями, доставшаяся нашей семье от прабабушки по отцовской линии.
– Где феникс? Ты его убрал? – спросила она, не веря в таинственное исчезновение.
– Именно, что он был перед тем, как я последний раз спал в комнате. Не ты разве подложила лист?
– Я только пыль протирала, уборку делала, но ничего не трогала. Ты так сердишься, если я лезу туда, куда меня не просят. Хоть у тебя и запущено, особенно в ящиках с красками.
– Но он такой же. В точности, как мой лист!
– Может, может, ты когда-нибудь стёр феникса, забыл о нём и только сейчас увидел? – предположила отрывисто мама. – По-другому быть не должно!
– По твоему, я испорчу детский рисунок, который любил папа? Ай, ну разве тогда не остались бы линии от карандашей? Поднеси ближе, чтобы рассмотреть, какой этот лист чистый. Следы бы всё равно виднелись.
– Да. – Мама вынула несуществующий рисунок и изучила его со всех сторон. – Он серый, однотонный. Никаких линий, чёрточек.
– Кажется, нам обоим стоит отдохнуть после того, как я приеду. Мерещатся глупости.
– Да, большие глупости.
– У тебя остался корвалол?
Мама вышла к себе, чтобы проверить ящик с лекарствами. Вернулась она, как будто чем-то отягощённой.
– Баночка пустая. Я схожу в аптеку. Ты поезжай скорее, – произнесла она с безмерной грустью, словно не желая отпускать меня.
Дом с каменной изгородью был удивительно холоден и недружелюбен. Окна на втором этаже были закрыты тёмно-синими шторами, крыша не очищена от снега. Я нажимал на круглую кнопку дверного звонка, а затем позвонил Марку (с некоторой опаской и острым ощущением, что ненамного опоздал), и он коротко ответил, что сейчас же оставит пианино и раскроет дверь. Мы вошли внутрь. Сняв обувь в прихожей, я свернул в гостиную, полную пряного запаха, который исходил от духовки.
– Ты готовишь? – спросил я с заметной улыбкой.
– Да, пробую. Там пирог с вишней. Сядь, Паша, поговорим.
Я расположился на диване с декоративными бархатными подушками и положил на колени книгу по психологии с резного столика.
Она была полная, в старой кожаной обложке с угловатыми блестящими буквами, начертанными на буром корешке.
На первой странице содержалось подробное, удобное оглавление. Я прочёл половину строк, напечатанных жирной краской, сильно мажущей белые пальцы, и поднял голову на Марка, который сидел напротив в неподдельном недоумении и рассеянно покусывал губы, придумывая, как бы ко мне подступиться.
– Ну и чего ждёшь? – спросил я. – Я же не кусаюсь. Вообще-то я пришёл не просто так, книжку полистать. Ты вот читал её когда-нибудь?
– Нет, она, кстати, здесь давно лежит. Мама оставила. Она любит психологию, и лет пятнадцать работала школьным психологом, составляла графические тесты для старшеклассников. А я подобным не интересуюсь даже.
– Вот оно что… Прости, – осмелившись, я нарушил неловкое молчание.
– За что же?
– За то, что произошло в парке. Твой папаша, конечно же, виноват и всё такое, у меня была причина злиться, но я повёл себя отвратительнее некуда.
– Будь я на твоём месте, то также вспылил. Что в этом ужасного? Во всяком случае, я не приму извинения, потому что не обижался и не сердился. Хочешь, можешь забрать книгу? Она тебя привлекла? Мама разрешит.
– Нет. Это я так, чтобы тяжко не было, – сказал я и тихо выдохнул.
– А что мне было поделать? Я же не слепой и вижу, что ты несчастлив. Как ты зовёшь тех существ? Алина сказала, что они Тени, к ним ещё какая-то Мать прилагается. Пока не разобрался, что она из себя представляет. У моих родственников, которых сразило проклятие, были Тени. Конечно, собственными глазами я их не видал, но слышал разное, что они страшно назойливые и приходят обычно, когда на человека наваливаются проблемы, и что-то понемногу начинает уничтожать его изнутри. Они и впрямь настолько жестокие? Ну да, раз попал в больницу. Знаешь, я тут кое о чём подумал и пришёл к выводу насчёт родителей и игры на пианино.
– Что за вывод? – спросил я и, отложив книгу, добавил сухо: – Она мне не нужна. Спасибо, конечно, но я её не возьму. Может, Татьяне понадобится в будущем.
– Как знаешь. Родители знали о Тенях, скорее всего. Они боялись, что я когда-нибудь столкнусь с непониманием людей и разочаруюсь. Возможно, меня бы не заметили в творческой среде или не оценили высоко по достоинству. До осени я принимал простой факт того, что никому, кроме меня, нет дела до моей музыки. Я занимался в одиночку, а вокруг не было ни души. После конкурса я не ожидал, что мной заинтересуются. Посчитал тебя навязчивым, странным до жути. Одно дело, когда радуется весь зал и совсем другое, когда заканчивается шоу, выключается свет, и тобой восхищается незнакомый человек, но не потому, что так положено, восхищаться тем, кто играет, поёт, сочиняет, а по-настоящему, от души. Послал всё к чёрту, отбросил наставления, все сомнения. Во мне зародилась надежда, что я пойду дальше.
– Тебе действительно нельзя играть.
– Как? – спросил он и рассердился. – Сам-то утверждал обратное.
– Помнишь, я предугадал папину смерть? Как мы приехали, я погадал.
– Что, что ты увидел? – спросил Марк в нетерпении.
– Теней и тебя за пианино. Не играй, ничем хорошим это не закончится! – потребовал я настойчиво. – Я не шучу.
Марк совершенно точно заслуживал знать правду, но я не считал правильным в и так непростой ситуации его ужасно расстраивать и потому не стал расписывать в красках картину, собранную в чёрной комнатушке. Ему было достаточно выполнить мою просьбу, навсегда позабыть о музыке, пускай и волшебной.
Марк энергично возразил, хотя я предугадывал и такой поворот событий. Он всё же никогда не повышал голос, действовал мягко, без лишних эмоций.
– Это твои Тени. У меня их нет, Паша, не ставь меня рядом с собой!
– Ты ошибаешься, – проронил я горько. – Они есть. Хочешь, я позову наших Теней?
– Нет, нет, нет!
Я с небывалым спокойствием принял вспышку его раздражения. Не скрывая разочарования, Марк ходил по гостиной и невнятно ругался, причитал, шумел, быстро топая, и кричал в неловком бессилии на любимое пианино; оно не понимало, отчего всегда спокойный хозяин выговаривал плохие слова, и предчувствовало беду, пока не ясно какую.
Марк более не горячился. Он присел на диван, вымолвил еле слышно:
– Я дописал мелодию. Неблагодарный!
– Ту, что играл осенью?
– Ага. Посчитал, что раз она тебя тронула, то я на правильном пути. Хотел произвести впечатление, удивить. Пирог состряпал… А!
Марк подбежал стремительно к духовке, раскрыл и поставил на столешницу золотисто-коричневый пирог в форме морского конька.
– Кажется, полный порядок. Мы бы поели его, а потом я хотел сыграть. Я так мечтал, так мечтал об этом! Не рушь мои мечты, не сейчас!
Он выключил духовку. Я попробовал рассеять владевшее им уныние, разрезал пирог и разлил по чашкам заваренный кофе.
– Только пирог и никакой музыки.
– Паша! – взмолился он отчаянно и скривил губы. – Мелодия короткая. Всего каких-то три минуты, и я больше не притронусь к клавишам, если ты просишь. Позволь сыграть один раз. Всего один разок!
– Ни за что! У тебя, что ли, головы на плечах нет?
– Голова говорит одно, а сердце другое. У тебя не было никогда выбора между разумом и чувствами?
– Я лучше выберу разум. Как мне не быть разумным, когда я человек? Тем более, я верю в предсказания, карты и мистику. Мистика, как выяснилось, случается, от неё никуда не скрыться. С ней надо быть начеку, по-другому никак. Иначе пропадёшь.
– Но ты выбрал чувства, – обнаружил Марк с лукавой усмешкой. – Папу же не отпустил. Вдобавок к этому у тебя есть рисование. Ты художник, творец. Мы с тобой маленькие ещё, но творцы! Неужто откажешься от дела, которым горишь?
– Выставки и конкурсы я не люблю, – возразил я обиженно и отставил тарелку с пирогом. – Ты мало обо мне знаешь. Я предупредил тебя о Тенях, только и всего.
– Не только.
– Переубеди, а то полез в какие-то дебри. Творцы, разум и чувства, прочее. Прямо как поучительная беседа, от которой нет пользы.
– Вовсе и не дебри. Ты мало был на выставках, но там тебя, безусловно, уважали и твои картины нравились. Это ли не означает, что ты выбираешь чувства? Как без чувств писать картины? И ехал ты на могилу к папе, потому что внутри тебя мечутся Тени. Человек не может существовать с одним разумом. А ты и не принимаешь злые стороны, не отпускаешь отжившее. Да возьми же себя в руки! Прими, наконец, прошлое, да не беси меня зря! Хочешь сказать, ты умрёшь? Я не собираюсь умирать вместе с тобой, Паша! И тебе не дам, потому что, какими мы ни были людьми, мы обязаны жить счастливой и длинной жизнью. Кто останется писать музыку, картины, помогать тем, кто в нас нуждается, восхвалять красоту и укреплять веру в высокие идеалы? Много нас таких, простых, но глубоких, невероятно много. Человек изначально был создан для того, чтобы изучать себя и свою глубину, падать, вставать и двигаться дальше.
Марк с упоением говорил о силе и жизни. Своим восторженным монологом он окончательно вытеснил мою холодность, и я неожиданно вернулся в прежнее детское состояние, когда мне доставляло удовольствие рисовать акварельными красками. Я отчётливо услышал зов внутреннего ребёнка, мы обнялись и замечательно поладили, как старые друзья, давно не видевшиеся друг с другом. Между нами возникло понимание.
– Наверное. Так ты всё же сядешь за пианино?
– Сяду и сыграю.
Я попробовал немного остывший сладкий пирог. Он пришёлся мне по вкусу.
– Можешь, будешь кулинаром? – спросил я с жалостливым выражением лица. – Например, поваром-кондитером.
– Нет. Готовка – моё хобби. Оно не очень серьёзное. Садись на диван и наслаждайся сюрпризом.
– Никакой это не сюрприз. Скорее, пытка. Ты даже не поешь пирог?
– Аппетит пропал.
– Нельзя на голодный желудок, хм, музицировать.
– А вот и льзя.
Мы расселись, каждый на своём месте.
Марк занялся игрой, и мне тотчас сделалось плохо. Сердце замерло в груди. Я упал на подушки и будто бы потерял слух.
Появившиеся из ниоткуда Тени обрели реальные формы, схватили меня и, скрутив, понесли из гостиной на задний двор, где шаталась от ветра маленькая уродливая ель. Я кричал, яростно пинался, но они продолжали перешёптываться нестройным хором и смеяться над моей болью.
Марк гнался за нами и приказывал мучителям меня отпустить. Действовали они властно, решительно, толкали и сбивали его с ног, пока я не остался лежать в тишине на синем льду, полностью обездвиженный. Марк успел стиснуть мою хилую руку, и мы молниеносно переместились на чахлый покатый холм с бесцветной зеленью и узловатыми кустарниками. Меня забрали далее. Королевство Теней отворило высокие ворота.
На извилистом пути, вне всякого сомнения, ведущему к Матери, неоднократно попадались иные, раньше не видимые худые Тени, брошенные кем-то жестоким на произвол судьбы. Они существовали в квадратных домах, выложенных из массивных каменных плит, потрескавшихся местами, с высеченными словами на сложном непонятном языке и, как я успел заметить, грязли в убогом, скудном быту, который, однако, состоял в опрятном беспорядке.
Каждая из неразговорчивых Теней владела бедным хозяйством, огороженным забором из низких, болотисто-серых колючек, и глиняной посудой, раскиданной на полу, на котором оседал слой застарелой грязи. Места для сна у неё не было вовсе.
Внутри жилища находилась одна-единственная комната с прорубленным окном в потолке, откуда брызгал грязно-коричневый свет.
Пищали теневые крысы. Тощие, подвижные, они грызли беспощадно хозяев, когда не находили съестного, а те в свою очередь отмахивались в ленивом равнодушии и шипели тихо, чтобы не разбудить детей.
Тени выходили неуверенно и с любопытством осматривали меня, как подопытного. Я перестал вырываться, но ещё дрожал от злости и выплёскивал ярость на осколки толпы, которая подбиралась слишком близко к скользкой тропинке. Меня провожали пустыми дырами вместо глаз.
Вскоре Тени устали и остановились передохнуть на узкой развилке. Некоторые впились в меня мёртвой хваткой, чтобы я не вздумал убежать.
Шуршала ржавая от крови трава.
Стояла духота, и с меня в три ручья тёк пот.
Главная Тень, что поговаривала со мной с детства, встала в небрежную позу, похожую на человеческую.
– Наконец-то, мы дома, – воскликнула она радостно. – Ах, какие у нас здесь поля, просто загляденье! Ты ещё не видал главного и самого интересного. Мы ведь скоро будем у Матери, так что, пожалуйста, не расстраивайся и не красней. А то страшный, злющий, как чёрт! У! Твой друг много чего понимает, но он и не молчит, как мы предполагали. Он отравит тебя, забавный мальчишка. Вернее сказать, отравил бы, но мы вмешались. Пожалуй, мы сделали доброе дело.
– Я был один, когда вы меня потащили?
– Как же, ты одиночка. Кто поможет простому одиночке, который ничего не умеет? Стой, с тобой был другой человек? Неужели Марк с нами? Ничего не пойму, но я обязательно разберусь, сюрпризов и так хватает. Прямо по курсу пятно!
Тень приподняла мне подбородок и затрепетала. Её восторг разделили и остальные.
– Что это?
– Догадайся.
– Дом?
– Удивительный дом!
– Это же… Самый настоящий замок! Подумать только, Мать обитает в замке.
– Она великая, а великим положено жить в огромных и красивых замках, забавный мальчишка. В сказках короли и королевы не ютятся в халупах, в отличие от крестьян. Ну, поехали! – приказала Тень и приникла ко мне безобразной впалой щекой. – Хорошо, конечно, что успели, а то ведь могло быть поздно для пирушки. Хе-хе-хе! Ну-ка, поднажали!
Вскоре мы оказались возле замка, издали ничем не отличавшегося от прочих затхлых жилищ Теней. Над стенами его, наполовину обвалившимися, в особенности, по облезлым каменным бокам, увитым сухими лозами густого плюща, вздымались в бесконечную даль башни, как бы выстроенные друг на друге. От них уже вырастали витые шпили из свинца, а затем начиналось плоское, точно равнина, тяжёлое бежевое небо, вычищенное от белого пуха свободных облаков.
Я вскинул голову и почувствовал воздух, наполненный тысячью зловонными и терпкими запахами и звуками, столь громкими и резкими, что потребовалось немало сил, чтобы их вынести.
Тени в благоговейном ужасе остановились перед ступенями, усыпанными блёклой крошкой, и согнулись в поклоне. Набравшись смелости, они отвесили мне шлепок по заду, видя, что меня позабавило их поведение. Оступившись, я вымочил ботинки в пустом пруду.
