Kitobni o'qish: «Тайное свидание», sahifa 3
А Гарри как раз обдумывал сам повод.
– По-твоему, Клодия Баллинджер могла бы стать достойной графиней Грейстоун?
– О господи! Конечно, нет, приятель, нет! Если говорить об Ангелочке – это же сама добродетель! Образец. Эталон. И, честное слово, так похожа на тебя! Соединившись в браке, вы только усилите худшие качества друг друга и самое большее через месяц после свадьбы поймете, что уже осточертели друг другу! Поинтересуйся у Салли, если мне не веришь: она, между прочим, со мной согласна.
Гарри вскинул брови:
– В отличие от тебя мне вовсе не требуются бесконечные приключения. И я определенно не желаю заполучить в жены искательницу таковых.
– Вот здесь-то ты и заблуждаешься, друг мой. Я проанализировал положение вещей весьма серьезно и смею предположить, что тебе как раз и нужна такая: живая, склонная к авантюрам.
Питер резко поднялся на ноги и прошел к окну. Закатное солнце вспыхивало в его искусно причесанных светлых волосах, высвечивало красивый изящный профиль. Он, как всегда, был одет по последней моде. Элегантно повязанный галстук, отглаженная и туго накрахмаленная сорочка с защипами прекрасно дополняли его безупречно скроенный сюртук и плотно облегающие бриджи.
– Это тебе все не сидится на месте и хочется получать встряску за встряской, Шелдрейк, – спокойно заметил Гарри. – Это ты умираешь от скуки с тех пор, как вернулся в Лондон, и слишком много времени уделяешь своим туалетам, слишком много пьешь и играешь.
– Зато ты похоронил себя в этом кабинете среди древних греков и римлян! Признайся, Гарри, ты ведь тоже скучаешь по той жизни, какую мы вели на континенте?
– Ничуть. К счастью, я действительно очень увлечен историей Древнего мира. И что бы там ни было, Наполеон наконец-то убрался с нашего пути, так что теперь у меня есть кое-какие дела и здесь, в Англии.
– Ну конечно!.. Ты должен присматривать за своими поместьями, исполнять свой долг перед титулом. Что же, честь тебе и хвала! Да, вот еще что: ты должен жениться и произвести на свет наследника. – Питер одним глотком допил вино.
– Между прочим, не только у меня имеются кое-какие обязанности, – многозначительно произнес Гарри, но Питер сделал вид, что не услышал намека.
– Ради бога, перестань! Ты же считался лучшим в разведке Веллингтона! Под твоим началом служили десятки агентов, в том числе и я, которые добывали для тебя самые разные сведения. Ты разработал шифры, оказавшиеся не по зубам лучшим дешифровальщикам Франции. Ты не раз рисковал не только своей головой, но и моей, чтобы добыть карты, необходимые для проведения самых важных сражений на полуострове. И не говори мне, что не скучаешь по всему этому!
– Знаешь, я предпочитаю расшифровывать тексты на латыни и греческом, а не военные донесения, написанные симпатическими чернилами. Уверяю тебя: я нахожу истории Тацита куда более вдохновляющими, чем плоды трудов французских шпионов.
– Но подумай о том душевном трепете и подъеме, о той опасности, подстерегавшей тебя каждый день в течение нескольких лет! Подумай о той смертельной игре, которую ты вел со своим главным противником по прозвищу Паук. Как ты можешь не тосковать, вспоминая об этом?
– Единственные мои сожаления связаны с Пауком, – пожал плечами Гарри. – Нам так и не удалось сорвать с него маску и заставить предстать перед лицом закона. Что же до трепета, то он мне, право же, не знаком; поверь, задания, которые я выполнял, всегда воспринимались мною как тяжкое, хотя и необходимое бремя.
– Но выполнял ты их с блеском!
– Я просто старался решать поставленные передо мной задачи самым эффективным способом. Но война закончена и больше пока не предвидится, по крайней мере в обозримом будущем, а вот ты все никак не успокоишься: мало тебе экстрима в жизни, все нервы пощекотать хочется. И, надо сказать, возможности для этого ты стараешься отыскать в самых неподходящих местах. Неужели должность дворецкого – предел твоих мечтаний?
Питер состроил Грейстоуну гримасу, и его голубые глаза сверкнули лукавым весельем.
– В роли Скрагза, конечно, трепета маловато: во всяком случае такого, какой испытываешь, соблазняя жену французского офицера или похищая секретные документы, – однако и здесь есть свои прелести. Но самое большое утешение для меня – видеть, как радуется Салли. Боюсь, ей недолго осталось, Гарри.
– Знаю. Удивительная женщина! Сведения, которые она сумела добыть во время войны на приемах в Англии, оказались поистине бесценными. Она ведь отчаянно рисковала.
Питер кивнул, взгляд его стал задумчивым.
– Салли всегда обожала интриги. Так же как и я. У нас с ней много общего, и мне даже приятно охранять вход в ее драгоценный клуб. «Помпея» сейчас самое важное в ее жизни. Клуб приносит ей такое удовольствие! Кстати, при случае поблагодари за его создание свою юную приятельницу, этого сорванца в юбке.
Гарри сурово поджал губы:
– Да, Салли говорила, что легкомысленная идея создать дамский клуб по образу и подобию мужского целиком и полностью принадлежит Августе Баллинджер. И почему-то меня это вовсе не удивило.
– Ха! Это бы не удивило никого из тех, кто знаком с Августой Баллинджер. Вокруг нее вечно что-то происходит, ты же знаешь.
– К сожалению, да, отлично знаю.
– Хотя я убежден, что мисс Баллинджер пришла к мысли о клубе исключительно из желания развлечь Салли… – Питер задумался. – Мисс Баллинджер очень добра. Даже с прислугой. Сегодня, например, она принесла мне лекарство от ревматизма. Мало кто из великосветских дам стал бы утруждать себя заботой о каком-то дворецком.
– Для меня новость, что ты страдаешь ревматизмом, – сухо заметил Гарри.
– Я-то нет, а вот бедняга Скрагз – да.
– Ты только уж, будь добр, последи, чтобы в «Помпею» не пробрался кто-нибудь посторонний, Шелдрейк. Очень бы не хотелось, чтобы про мисс Баллинджер начали сплетничать.
Питер изумленно вздернул бровь:
– Ты беспокоишься о ее репутации, потому что дружен с сэром Томасом?
– Не только. – Гарри помолчал, рассеянно повертел в руках гусиное перо и тихо добавил: – У меня есть и другая причина постараться уберечь ее от скандала.
– Ага! Я так и знал! – Питер грохнул пустым бокалом о полированную поверхность стола и с торжеством в голосе воскликнул: – Значит, ты все-таки намерен последовать нашему с Салли совету и включить Августу Баллинджер в свой список? Ну согласись! И голову даю на отсечение, что она вскоре вытеснит всех остальных!
– Просто поразительно, до чего весь Лондон озабочен моими матримониальными планами!
– Это только потому, что вы, граф, избрали столь необычный способ выбора жены! Все слышали об этом списке, как и о требованиях к претенденткам. Я же говорил: по всему городу заключаются пари.
– Да-да, я помню… – Гарри сосредоточенно изучал содержимое своего бокала. – А какое именно пари заключили в «Помпее»?
– Десять фунтов, что ты до конца месяца попросишь руки Ангелочка.
– Вообще-то я собирался просить руки мисс Баллинджер прямо сегодня.
– Черт тебя побери! – Питер был явно потрясен. – Мисс Баллинджер! Но уж конечно не Клодии! Тебе наверняка кажется, что именно она могла бы стать превосходной графиней Грейстоун, однако поверь: дама с крылышками и нимбом вокруг головы не совсем то, что тебе нужно, – да и нашему Ангелочку нужен совсем другой муж, так что не глупи, Гарри.
Грейстоун поднял брови:
– А ты когда-нибудь видел меня в этой роли?
Питер прищурился, потом на лице его медленно расплылась улыбка.
– Нет, милорд, никогда! Значит, вот как обстоят дела? Что ж, превосходно! Просто превосходно! Ты ни о чем не пожалеешь.
– Я совсем не уверен в этом, – печально возразил Гарри.
– Ну хорошо, скажем так: тебе по крайней мере никогда не придется скучать. И ты действительно сегодня намерен сделать Августе предложение?
– О господи, нет! Я собираюсь просить ее руки у сэра Томаса.
На мгновение Питер смешался.
– Но как же Августа? Мне кажется, в первую очередь тебе нужно спросить у нее самой, не так ли? Ей уже двадцать четыре, и у нее давно нет гувернантки.
– Мы с тобой, помнится, пришли к согласию, что роль глупца не для меня. Так вот: я вовсе не намерен отдавать решение столь серьезного вопроса в руки представительницы нортумберлендской ветви Баллинджеров.
Питер как будто снова смутился, потом лицо его просветлело и он расхохотался:
– Я наконец понял! Желаю удачи, приятель. А теперь прошу прощения, но я должен заглянуть в два-три клуба – хотелось бы успеть кое с кем заключить пари. Полагаю, ты не усмотришь в этом государственной измены?
– Нет, конечно, – пожал плечами Гарри, прекрасно знавший, как много порой зависит от успешной разведки.
В тот же день, в три часа, дворецкий проводил Гарри в библиотеку сэра Томаса Баллинджера.
Сэр Томас, человек весьма энергичный, несмотря на то что всю жизнь занимался исключительно классической филологией, сохранил и крепость мускулов, и сильные широкие плечи, но некогда светлые густые волосы посеребрила седина, а на макушке уже проглядывала лысина. Его отлично подстриженные пышные бакенбарды были совершенно седыми, а на носу красовались очки, которые он снял, завидев входившего Гарри, и радостно ему улыбнулся:
– Ах как хорошо, что вы пришли, Грейстоун! Садитесь, пожалуйста. Я как раз собирался к вам ехать: наткнулся на перевод довольно любопытной французской работы, посвященной Цезарю. Надеюсь, вам она тоже понравится.
Гарри улыбнулся и, пододвинув одно из кресел, устроился напротив сэра Томаса у камина.
– Не сомневаюсь, сэр Томас, однако давайте отложим обсуждение этой темы до следующей встречи. Сегодня я пришел к вам совсем по иному поводу.
– Вот как? – Джентльмен с интересом посмотрел на гостя и разлил по бокалам бренди. – И что же это за повод, позвольте узнать?
Гарри привстал, принимая бокал, потом опять опустился в кресло и какое-то время молча смотрел на хозяина дома.
– Кое в чем, сэр, мы с вами весьма старомодны – так, по крайней мере, утверждают многие…
– Ну, знаете, в старомодности тоже есть свои привлекательные стороны. Давайте-ка выпьем за старомодных древних греков и римлян. – Сэр Томас поднял бокал.
– Хорошо, давайте за них. – Гарри пригубил бренди и отставил бокал. – Я пришел просить у вас руки мисс Баллинджер.
Пышные брови сэра Томаса поползли вверх, в глазах появилось некое недоумение.
– А сама мисс Баллинджер знает о ваших намерениях?
– Нет, сэр, с ней я еще данный вопрос не обсуждал. Как уже было сказано, я во многих отношениях весьма старомоден и сначала хотел получить одобрение с вашей стороны, а уже потом предпринимать дальнейшие шаги.
– Разумеется, я отвечу «да», милорд! И вы поступили совершенно правильно. Надеюсь, все формальности будут улажены, и я с радостью дам разрешение на этот брак. Клодия умная серьезная девушка, если мне позволительно самому давать о ней подобные отзывы, прекрасно воспитанная. Умение вести себя как истинная леди она унаследовала от матери, знаете ли. Она даже пытается писать книгу, как в свое время моя покойная жена. Вам, конечно же, известно, что она писала книги и брошюры для девушек и была довольно популярна, о чем мне особенно приятно сообщить.
– Да… я осведомлен о блестящих успехах леди Баллинджер на преподавательской стезе, сэр Томас, ее книги есть и у моей дочери, однако…
– Нисколько не сомневаюсь, что Клодия станет для вас замечательной женой и достойной графиней Грейстоун, ну а я буду чрезвычайно рад тому обстоятельству, что вы войдете в нашу семью! – восторженно перебил его сэр Томас.
– Благодарю вас, но я намеревался просить у вас руки не мисс Клодии, хотя ваша дочь, безусловно, совершенно очаровательна.
Хозяин дома изумленно уставился на него:
– О чем вы, милорд? Но… не хотите же вы сказать… не может быть, чтобы…
– Да, вы правы: я намерен жениться на мисс Августе, если, разумеется, она захочет за меня выйти.
– Значит, Августа! – Глаза сэра Томаса едва не выкатились из орбит.
Бедняга залпом допил бренди, поперхнулся, лицо его побагровело, и он долго кашлял, хрипел, фыркал и махал руками, словно никак не мог решить, смеяться ему или плакать.
Гарри спокойно поднялся, подошел к хозяину дома и похлопал по спине:
– Мне понятна ваша реакция, сэр: для вас это действительно несколько неожиданно. Я и сам реагировал примерно так же, когда впервые понял, что со мной происходит, но теперь уже вполне свыкся с этой мыслью.
– Значит, Августа?
– Да, именно так. Вы ведь согласны, правда?
– Разумеется! – мгновенно пришел в себя сэр Томас. – Господи, да лучшего предложения и ждать не приходится – в ее-то возрасте!
– Совершенно верно, – согласился Гарри. – Ну а теперь, поскольку, как мне кажется, мы наконец говорим определенно об Августе, а не о Клодии, следует допустить и такую возможность, что на предложение выйти замуж она ответит… несколько непредсказуемым образом…
– О да, черт побери! – Сэр Томас помрачнел. – К сожалению, непредсказуемость в крови у нортумберлендских Баллинджеров. И это одно из самых отталкивающих качеств Августы, но, к сожалению, не единственное.
– Да, и учитывая особенности ее характера, думаю, будет лучше, если мы лишим ее возможности принимать решение, а поставим перед фактом. Вы меня понимаете?
Сэр Томас метнул на Грейстоуна пронзительный взгляд из-под густых бровей:
– Не значит ли это, что вы, милорд, желаете немедленно подписать все бумаги, то есть еще до того, как сделаете предложение моей племяннице?
Гарри кивнул:
– Именно так, сэр. Как я уже говорил, это гораздо разумнее.
– И вы правы, Грейстоун! – заявил сэр Томас с едва ли не благоговейным восхищением. – Замечательно придумано! Гениально!
– Благодарю вас, однако у меня есть опасения, что все не так просто. Что-то мне подсказывает: чтобы опережать Августу хотя бы на шаг, потребуется ум, выдержка, находчивость и сила духа.
Глава 3
– И вы дали объявление в газеты? Дядя Томас, нет, я не могу поверить! Это же просто катастрофа! Совершенно очевидно, произошла чудовищная ошибка!
У Августы голова шла кругом от неожиданного удара, который нанес ей дядюшка, сообщив, что разослал в редакции газет объявления о ее помолвке с Грейстоуном. Она в слепой ярости металась по библиотеке и, гневно сдвинув брови, тщетно пыталась придумать, как теперь выпутаться из столь щекотливого положения.
Она только что вошла в дом после прогулки верхом по парку и еще не успела снять яркую, цвета рубина, новую амазонку, обшитую на манер позумента золотой тесьмой. Подобранная в том же стиле шляпка с пышным красным пером и изящные серые кожаные сапожки дополняли образ воинственной леди. Едва слуга доложил, что сэр Томас желает сообщить ей что-то важное, как Августа сразу же помчалась в библиотеку.
И как оказалось, лишь для того, чтобы узнать: вся ее жизнь разрушена.
– Как вы могли так поступить со мной, дядя Томас? Как вы могли совершить непростительную ошибку?
– А по-моему, никакой ошибки тут нет, – рассеянно пожал плечами опекун и, не вставая с кресла, тут же опять уткнулся в книгу, которую читал до ее прихода. – Грейстоун, как мне показалось, прекрасно знает, чего хочет.
– Нет, это просто невозможно! Герцог никогда не сделал бы предложения мне! – Августа металась по библиотеке, тщетно пытаясь успокоиться и осмыслить ситуацию. – Это же совершенно очевидно: он просил руки Клодии, а вы его просто не так поняли.
– Не думаю. – Сэр Томас еще глубже зарылся в свою книгу.
– Ах, дядя, дядя! Вы же знаете, что порой бываете ужасно рассеянным: даже путаете наши с Клодией имена, – особенно когда работаете над очередной рукописью, вот как сейчас.
– А чего же вы хотите? Вас обеих назвали в честь римских императоров, – заявил сэр Томас, точно это могло извинить его рассеянность. – Вполне естественно, что я мог и перепутать.
Августа застонала, поскольку хорошо знала своего дядюшку: если его мысли в данный момент занимают любимые древние греки и римляне, привлечь его внимание к чему-либо другому совершенно невозможно. Без сомнения, бедный дядюшка был точно так же погружен в свои исследования, когда к нему явился Грейстоун, а потому ничего удивительного, что все перепутал!
– Не могу поверить, что вы решились на этот шаг, который чудовищным образом изменит всю мою жизнь, и при этом даже не посоветовались со мной!
– Он будет тебе надежным мужем, Августа.
– Но мне не нужен муж и уж тем более надежный! И что, черт побери, все это значит? Ха, надежный! Это лошадь может быть надежной.
– Дело в том, моя девочка, что вряд ли ты дождешься лучшего предложения.
– Наверное, вы правы. Но как вы не понимаете: предложение Грейстоуна адресовано вовсе не мне! Я в этом уверена. – Августа вихрем пронеслась по библиотеке, так что подол рубиновой амазонки хлестанул по серым сапожкам. – Ах, дядюшка, я вовсе не хотела проявить бестактность! Господь свидетель: вы всегда были добры ко мне, щедры и все прочее, за что я очень вам благодарна, – но вы должны знать, что…
– Так ведь и я не меньше благодарен тебе, моя дорогая! Ты столько сделала для Клодии! Тебе удалось наконец выманить ее из раковины, ты сумела маленького серого мышонка превратить в королеву лондонского сезона. Ее мать так гордилась бы ею!
– Пустяки! Клодия красавица, можно сказать – само совершенство. Ей просто нужен был совет в отношении того, как правильно одеваться и вести себя в высшем свете…
– И ты справилась с этим наилучшим образом!
– Это у меня от матушки, – пожала плечами Августа. – Она сама очень любила светские развлечения и многому научила меня. Кроме того, большая заслуга в этом и леди Арбутнотт, которая знакома в высшем обществе буквально со всеми. Так что вам не стоит приписывать успех Клодии исключительно мне одной. Я прекрасно понимаю: вы предложили позаботиться о Клодии, потому что хотели помочь мне самой избавиться от тоски и меланхолии. Как это мило с вашей стороны. Нет, правда, вы очень добры, дядюшка!
– Насколько мне помнится, – изумленно проворчал сэр Томас, – я просто попросил тебя пойти вместе с Клодией на какой-то бал, но ты сразу взяла всю ответственность за нее на себя. Чтобы решить ее судьбу, ты даже разработала некий план. А уж если тебе что-то втемяшится, дорогая, то в любом случае ты доведешь дело до конца.
– Благодарю вас, дядюшка, но давайте вернемся к Грейстоуну. Я вынуждена настаивать…
– Успокойся, не стоит так волноваться. Как я уже сказал, Грейстоун будет тебе надежным мужем. Он прочен как скала, умен и богат. Чего ж еще можно желать?
– Ну как вы не понимаете!..
– Ты просто не привыкла к этой мысли и воспринимаешь случившееся чересчур эмоционально. Представители нортумберлендской ветви нашего семейства всегда отличались излишней чувствительностью.
Августа в полном отчаянии уставилась на дядю, а потом, выбежав из библиотеки, разразилась слезами.
Позднее, вечером того же дня, Августа все еще пребывала в отчаянии, поэтому на очередной прием собиралась с мрачным видом, хотя уже не плакала и даже с гордостью отметила про себя, что вполне успокоилась и рвется в бой, не желая больше предаваться горестным эмоциям.
Клодия, с кротким состраданием наблюдавшая за хмурым лицом Августы, поднялась, с природным изяществом налила две чашки чаю и с ободряющей улыбкой подала одну кузине:
– Успокойся, Августа. Все будет хорошо.
– Как, черт побери, все может быть хорошо, если совершена такая ужасная ошибка? Господи, Клодия, неужели и ты не понимаешь? Случилась беда! Дядя Томас так обрадовался, что сразу, не подумав, разослал объявления в газеты, и завтра утром мы с Грейстоуном прочтем о нашей официальной помолвке. И у него уже не будет возможности с честью выпутаться из этой истории.
– Я понимаю.
– И ты сидишь здесь и преспокойно разливаешь чай, будто ничего не произошло? – Августа со стуком поставила чашку на стол и, вскочив, вихрем пронеслась по комнате, потом начала мерить ее шагами, глядя в пол и сурово сдвинув темные брови.
Впервые Августа даже не заметила, какое на ней платье. Она была настолько поглощена случившимся, что оказалась не в состоянии сосредоточиться на таком, обычно чрезвычайно приятном, занятии, как выбор туалета. Ее горничная Бетси сама выбрала для нее розовое вечернее платье с весьма смелым вырезом, по краю которого были нашиты крошечные розочки из атласа, подобрала к платью и подходящие атласные туфельки, и длинные, до локтя, перчатки и уложила густые темно-каштановые волосы госпожи в высокую греческую прическу, которая, к несчастью, изрядно растрепалась, пока Августа металась по комнате.
– Я все же не пойму, из-за чего ты, собственно, так разволновалась, – пробормотала Клодия. – По-моему, Грейстоун тебе нравился, а в последнее время все больше и больше.
– Ну, знаешь, это уж слишком!
– Хорошо, Августа, успокойся, только вот даже папа заметил, что ты неравнодушна к графу, и на днях что-то говорил по этому поводу.
– Я всего лишь попросила у него одно из недавних исследований Грейстоуна, посвященное этим замшелым римлянам. Вряд ли такой интерес можно назвать признаком сердечного расположения.
– Что ж, но как бы там ни было, я ничуть не удивлена, что папа сразу принял предложение Грейстоуна на твой счет. Он полагал, что ты обрадуешься, что было бы неудивительно: согласись, прекрасная партия для тебя, Августа! С твоей стороны глупо это отрицать.
Девушка перестала метаться по комнате и посмотрела на кузину в полном недоумении:
– Ты что, не понимаешь? Произошла ошибка! Грейстоун никогда в жизни не стал бы просить моей руки, проживи он хоть миллион лет! Он считает, что я настоящая сорвиголова, никуда не годная невоспитанная девчонка, которая вечно балансирует на грани какого-нибудь кошмарного скандала. Я никак не гожусь на роль графини, с его точки зрения, и, надо признать, он совершенно прав.
– Чепуха. Из тебя получилась бы замечательная графиня! – воскликнула Клодия.
– Спасибо, но ты заблуждаешься. – Августа даже застонала от раздражения. – Грейстоун уже был женат и считал свою жену идеально подходившей для роли графини – во всяком случае, так говорят, – и у меня нет ни малейшего желания всю оставшуюся жизнь подражать своей предшественнице.
– Ах да! Он был женат на Кэтрин Монтроуз, верно? Помню, мама говорила, что она свято верила всему, что было написано в пособиях для девочек, по которым воспитывалась.
– А моя мама всегда утверждала, что Кэтрин Монтроуз – прекрасный пример благотворного воздействия ее методических трудов на юные девичьи души.
Подойдя к окну, Августа рассеянно оглядела сад, раскинувшийся вокруг их городского особняка.
– У нас с Грейстоуном нет абсолютно ничего общего. По всем современным вопросам наши мнения расходятся. Надеюсь, тебе известно, что ему глубоко отвратительны независимые и свободолюбивые женщины. Граф дал мне это понять совершенно ясно. А ведь он даже не догадывается, чем еще я занимаюсь, иначе, мягко говоря, не обрадовался бы.
– Не думаю, чтобы лорд Грейстоун расстраивался по какому-либо поводу. И в любом случае уверена, что ты ведешь себя достойно, чем бы ни занималась.
Августа поморщилась:
– Ты слишком великодушна, дорогая. Поверь: совершенно исключено, чтобы Грейстоун пожелал сделать мне предложение!
– Но тогда почему же он просил твоей руки?
– Он ее и не просил, – мрачно заявила Августа. – Я просто уверена, что он имел в виду не меня: произошла чудовищная ошибка. Он, несомненно, просил твоей руки.
– Моей? – Чашка в руках Клодии звякнула. – О господи! Вот это точно невозможно!
– Как раз наоборот. – Августа сосредоточенно нахмурилась. – Я много думала, и теперь вполне ясно представляю, как подобная ошибка могла произойти. Грейстоун явился сюда сегодня днем и, разумеется, попросил руки мисс Баллинджер. Вот дядя Томас и решил, что граф имеет в виду меня, поскольку из нас двоих я старшая.
– Ну, знаешь, Августа, я, право, сомневаюсь, что папа настолько рассеян!
– Ну, это-то как раз возможно. Ты же знаешь, дядя Томас вечно путает нас с тобой. Только вспомни, сколько раз он меня называл Клодией. Он порой настолько погружается в свои исследования, что вообще о нас забывает.
– Ну, это случается не так уж часто…
– Однако, согласись, все же случалось, – не унималась Августа. – А при сложившихся обстоятельствах, когда он, без сомнения, очень хотел наконец выдать меня замуж, в этом нет ничего удивительного. Бедный Грейстоун!
– Бедный Грейстоун? Да нет, скорее весьма богатый. По-моему, у него имения в Дорсете…
– Я говорю не о его финансовом положении, – нетерпеливо оборвала ее Августа. – Дело в том, что завтра он прочтет в газетах объявление о помолвке и, почувствовав себя пойманным в ловушку, придет в ужас. Нет, надо немедленно что-то предпринять!
– Но что здесь можно поделать? Уже почти девять, и через несколько минут мы отправляемся на прием к Бентли.
Августа с мрачной решимостью стиснула зубы:
– Я должна ненадолго заглянуть к леди Арбутнотт.
– Ты что, опять поедешь в «Помпею»? – В голосе Клодии слышался слабый упрек.
– Да. Не хочешь ли поехать со мной?
Августа уже не раз предлагала это Клодии, поэтому знала, каков будет ответ.
– О господи, нет! Уже одно название вашего клуба должно настораживать. Ну надо же: «Помпея»! Не слишком прилично вела себя дамочка! Нет, Августа, на мой взгляд, ты слишком много времени проводишь в этом своем клубе.
– Клодия, пожалуйста, давай сегодня обойдемся без нотаций.
– Я знаю, как ты привязана к леди Арбутнотт, любишь бывать там, но тем не менее действительно подумываю, не повлиял ли образ Помпеи на пробуждение в твоей крови определенных черт нортумберлендских Баллинджеров. Тебе бы следовало как-то подавлять неуместные всплески импульсивности и безрассудства, особенно теперь, когда ты уже почти графиня Грейстоун.
Августа, прищурившись, посмотрела на очаровательную кузину. Временами Клодия удивительно напоминала свою мать – этакая воскресшая леди Пруденция Баллинджер.
Леди Пруденция, тетушка Августы, написала несколько популярных воспитательных книг для девочек. Назывались они примерно так: «Советы юным леди о правилах поведения в обществе», «Руководство по развитию способностей у юных леди». Клодия явно намеревалась последовать примеру своей знаменитой матушки и добросовестно работала над рукописью «Путеводитель по стране полезных знаний для юных леди».
– Скажи-ка, Клодия, – медленно проговорила Августа, – а если мне удастся вовремя разобраться в ужасной путанице с помолвкой, ты будешь рада выйти за Грейстоуна?
– Тут нет никакой путаницы.
Девушка встала и спокойно направилась к двери, ангельски привлекательная в платье, выбранном для нее Августой: элегантном, светло-голубого шелка, мягко ниспадавшем до полу, с мысочком изящных бальных туфелек. Светлые волосы Клодии, разделенные на прямой пробор, были уложены в модную прическу «мадонна», которую дополнял маленький гребень с бриллиантами.
– Но если ошибка все-таки совершена, Клодия?
– Я, разумеется, поступлю так, как велит папа, поскольку всегда стараюсь быть послушной дочерью, но, честное слово, уверена – да ты и сама вскоре поймешь, – что никакой ошибки нет. В течение всего сезона ты давала мне замечательные советы, а теперь позволь дать один совет и тебе: постарайся угождать Грейстоуну, поработай над собой, попробуй вести себя как полагается леди, и, я убеждена, граф будет обращаться с тобой достойно. А может быть, тебе даже захочется перед свадьбой перечитать пару маминых книжек…
Августа с трудом подавила негодование, а Клодия спокойно удалилась из комнаты и закрыла за собой дверь. Да, жизнь среди гэмпширских Баллинджеров порой становится поистине тяжким испытанием!
Клодия, без сомнения, будет прекрасной графиней Грейстоун. Августа уже и сейчас, казалось, слышала спокойный голосок кузины, обсуждающей за завтраком с графом предполагаемый распорядок дня. «Я полностью с вами согласна, милорд». Разумеется, уже через пару недель они до смерти наскучат друг другу …
Но это уж не ее забота, решила Августа и, на минутку задержавшись у зеркала, вдруг осознала, что забыла подобрать украшения к розовому платью, и нахмурилась.
В маленькой позолоченной шкатулке, стоявшей на туалетном столике, хранились ее самые главные сокровища: аккуратно свернутый листок бумаги и ожерелье. На листке, покрытом зловещими бурыми пятнами, было написано небольшое стихотворение, сочиненное ее братом незадолго до смерти.
Ожерелье было собственностью нортумберлендских Баллинджеров и уже в течение трех поколений переходило от одной владелицы к другой. Еще совсем недавно оно принадлежало матери Августы: кроваво-красные рубины вперемежку с мелкими бриллиантами, а в центре на подвеске – еще один рубин, очень крупный.
Августа часто надевала ожерелье, это было единственное, что у нее осталось на память от матери: все драгоценности Ричард продал, чтобы купить офицерский чин, – надела и сейчас, аккуратно застегнув замочек. Когда украшение заняло свое место и крупный рубин спрятался в нежной ложбинке на груди, девушка подошла к окну и стала лихорадочно соображать, что же предпринять.
Гарри вернулся домой из клуба вскоре после полуночи и, отослав слуг спать, направился в свое святилище – библиотеку. На письменном столе лежало последнее письмо дочери с подробным описанием успехов в учебе и погоды в Дорсете.
Гарри налил себе бокал бренди и, улыбаясь, уселся перечитывать усердно нацарапанное гусиным пером письмо. Мередит было девять лет, и Гарри очень ею гордился. Она уже доказала, что является серьезной и прилежной ученицей, мечтавшей порадовать отца и добиться больших успехов.
Гарри лично планировал воспитание и образование дочери и тщательно следил за выполнением каждого пункта своего плана. Всякие фривольные штучки вроде рисунков акварелью и чтения романов были им безжалостно вычеркнуты из этой программы. По мнению Гарри, именно столь легкомысленные занятия развивают склонность к романтическим настроениям, которым подвержены большинство юных леди. Он не хотел, чтобы подобные черты проявились и у Мередит.
С девочкой ежедневно занималась гувернантка Кларисса Флеминг, дальняя родственница Гарри, происходившая из обедневшего рода Флемингов. Он находил, что ему весьма повезло с воспитательницей дочери: серьезная достойная дама, типичный «синий чулок», тетя Кларисса полностью разделяла его взгляды на образование, но главное – была в совершенстве подготовлена для преподавания тех предметов, которые он счел необходимыми для Мередит.
Гарри отложил письмо, отпил немного бренди и принялся обдумывать, какие перемены могут произойти в его тщательно налаженной жизни и хозяйстве, если в них вмешается Августа.
Может, он и в самом деле сошел с ума?
Что-то шевельнулось у окна. Гарри, нахмурившись, поднял глаза, но не увидел ничего, кроме тьмы, зато услышал какой-то подозрительный шорох, вздохнул и потянулся за красивой эбенового дерева тростью, которую всегда держал при себе. Лондон не Европа, да и война давно закончена, но этот мир по-настоящему мирным так и не стал, а опыт в познании человеческой природы подсказывал Гарри, что никогда и не будет.
