Kitobni o'qish: «Эпидемия живых мертевецов», sahifa 3

Парень, который принес Ваупону, теперь кланялся передо мной и жестом приглашал следовать за ним. Когда я шагнул вперед, он встал и, пройдя мимо огня, от которого он немного уклонился, направился через пещеру к одному из отверстий в противоположной стене.

Некоторое время мы шли по узкому туннелю, пока мой проводник не свернул в одну сторону, и я оказался в довольно большой пещере с грубым ложем из пальмовых листьев с одной стороны и тлеющим костром в центре, тускло освещаемой расщелиной высоко в стене. Очевидно, это были мои покои или моя тюрьма, и с последним поклоном человек-обезьяна удалился.

Я бросился на кучу листьев, совершенно усталый и измученный. Все, что могло бы быть уготовано мне, нужно встречать по мере того, как это происходило. В настоящее время отдых и сон значили для меня гораздо больше, чем будущее. Я мысленно поблагодарил Бога за то, что у меня были патроны, и моей последней сознательной мыслью было то, что я очень хотел бы, чтобы это были динамитные шашки.

Глава III

"У меня не было возможности узнать, как долго я спал, но, поскольку на стенах не было ни проблеска света, я был уверен, что все еще ночь. Я чувствовал себя отдохнувшим, но ужасно голодным и хотел пить, и я задавался вопросом, намеревались ли мои похитители позволить мне умереть от жажды или голода. Затем, оглядевшись, я увидел при свете тлеющего костра на полу калебас⁴ с водой. Я осушил его и снова заснул. Я проснулся от того, что кто-то двигался, и открыл глаза, чтобы увидеть гигантского парня, который привел меня в эту пещеру. Он разводил огонь, раздувая пламя, а рядом с ним лежал лист подорожника, на котором лежали несколько странных фруктов и кусок мяса. Очевидно, он собирался подать мне завтрак, и все опасения, что я умру с голоду, были отброшены.

Когда парень услышал, что я двигаюсь, он обернулся, дружелюбно улыбнулся и ободряюще покачал головой. Несмотря на свое уродство, он казался довольно добродушным существом, и тот факт, что он принес еду, завоевал мою симпатию к нему. Но я был на попечении и не мог сделать ответных дружеских предложений, потому что я не мог понять ни слова из того, что он говорил, и я не мог заставить его понять ни слова из любого диалекта, который я знал. Однако нам удалось поладить на языке жестов, и вскоре он подал полусырое мясо, при этом гримасничая и кукарекая, кривя свое широкое черное лицо в нелепых ухмылках и напоминая мне щенка-переростка, пытающегося подружиться с незнакомцем. Пока я ел, он сидел передо мной на корточках, пристально глядя на меня с выражением такого удивления и любопытства в его маленьких глазках, что я не мог удержаться от смеха. Он выглядел для всего мира как какой-нибудь деревенский парень, наблюдающий за тем, как животных кормят в ресторане. Очевидно, мой смех доставил ему удовольствие, и он был вполне счастлив думать, что такое замечательное существо, как я, должно обратить на него внимание. Мне казалось, что самым важным было попытаться выучить его диалект. Указывая на фрукт, я сказал: "Фрукт". Какое-то время он выглядел озадаченным. Затем он уловил идею, радостно ухмыльнулся и пробормотал "Пут". Затем, протянув лапу, он коснулся фрукта пальцем и сказал: "Имтах".

Он был не глуп, и как только он ухватился за идею выучить мой язык и научить меня своему, мы отлично поладили. Он прыгал, указывая на один предмет за другим, произнося или, скорее, пытаясь произнести английские названия так, как я их произносил, и очень тщательно произнося эквиваленты на своем собственном жаргоне. Прежде чем я закончил свой легкий ужин, я выучил произношение фруктов, камня, огня, воды, мяса, тыквы, ног, рук и многих других вещей. Но я понял, что впереди будет гораздо более медленная работа по приобретению знаний о глаголах, прилагательных и грамматике. Однако не было другого времени, как настоящее, и, довольно сильно сомневаясь в том, что его интеллект достаточно высок, чтобы понять, чего я хочу, я встал и запрыгал вверх и вниз, повторяя слово "прыжок". Мгновенно парень повторил мои действия и закричал: "Ик, Ик". Он даже пошел дальше и, перепрыгнув довольно далеко, крикнул "Икарак", а после короткого прыжка воскликнул "Тайк". Я был более чем доволен сообразительностью существа, и я знал, что смогу найти время, для полного изучения языка людей-обезьян. Моей следующей попыткой было узнать его имя. Прошло некоторое время, прежде чем я смог прояснить смысл этого вопроса, но, наконец, ударив себя в грудь, он гордо сказал: "Мумба!", повторив это слово несколько раз.

– Хорошо, Мумба, – засмеялся я и, ударив себя в грудь, повторил свое имя: "Генри". Однако это было совершенно за пределами возможностей его голосовых связок, и гортанное "Гений" было лучшим, что он смог произнести. Наконец Мумба собрал остатки завтрака и, подпрыгивая, пошел прочь по коридору, а я предался размышлениям о своем затруднительном положении и своем будущем. Я был уверен, что я пленник. Я знал, что не может быть и речи о попытке к бегству. Конечно, насколько я мог видеть, никто не был на страже, и когда я заглянул в проход, не было видно ни одного живого существа. Однако, чтобы выйти на открытый воздух, мне пришлось бы пройти через главную пещеру с ее ордами обитателей, и даже если бы мне удалось выскользнуть незамеченным, как я мог добраться до долины, не говоря уже о том, чтобы сбежать из нее? Ибо вы помните, что я был перенесен на выступ скалы практически по воздуху в руках человека-обезьяны.

Но мне было любопытно узнать, до какой степени я был пленником. Кроме того, у меня не было желания оставаться взаперти в моей пещере, если я был свободен идти в другое место. Поэтому я довольно смело вышел из комнаты и побрел по коридору к главной пещере. Без помех я добрался до тронного зала, как я мог бы его назвать. Там было несколько женщин и детей и один или двое мужчин, и при моем появлении взрослые бросились на пол, в то время как молодежь юркнула, как испуганные крысы, в свои черные норы. Меня приняли скорее как бога, чем как заключенного, и никто не делал никаких попыток помешать моим передвижениям. К сожалению, я не имел ни малейшего представления, из какого прохода я попал в пещеру. Но одно было ничуть не хуже другого, и я вспомнил, что, когда я прибыл, стоял лицом к огню с королевским троном справа от меня. Я выбрал самое большое отверстие с той стороны и осторожно пошел по темному туннелю. Либо мне сопутствовала удача, либо несколько входов вели на открытый воздух, потому что вскоре я увидел впереди свет, а мгновение спустя вышел на скальный выступ над алой долиной. На уступе никого не было видно, и я начал задаваться вопросом, был ли я все-таки пленником.

Насколько я мог понять, я был свободен уйти, при условии, что я смогу добраться до земли внизу, но я был так же надежно заперт, как если бы я был за засовами и решетками. На какое-то время мне было достаточно удовольствия снова оказаться на свежем воздухе и на солнышке, и, усевшись на камень, я внимательно осмотрел долину, пытаясь определить место, где я вошел в нее и впервые встретил людей-обезьян.

Найти это место было нетрудно. Примерно в двух милях от нас виднелась серебристый сверкающий столб воды, и оттуда я мог проследить течение реки до того места, где Тинана убил Ваупону.

Все еще следя глазами за течением ручья, я был удивлен, обнаружив, что он, по-видимому, заканчивался вторым высоким утесом в дальнем конце долины, в то время как на стороне, противоположной той, где я сидел, отвесная каменная стена поднималась на целых тысячу футов.

Долина была полностью окружена непреодолимыми барьерами, и ее жители были фактически отрезаны от остального мира. Неудивительно, подумал я, что они оставались такими примитивными, так отличались от всех других рас и развили в себе такие уникальные характеристики. Насколько я знал, существа, возможно, были изолированы здесь с тех пор, как их предки произошли от обезьян. Но мои размышления на подобные темы вскоре уступили место более практическим вещам. Я заметил, что уступ спускался к долине, становясь все уже и уже и образуя на своем пути простую тропу или трещину. Изучая его, я убедился, что по нему можно будет пройти до земли далеко подо мной. Я решил попробовать это сделать. Это была опасная тропа, и я выбирал свой путь осторожно и осмотрительно. Несколько раз я находил небольшие овраги или трещины, которые, казалось, вели в долину, но каждый из них оказывался тупиком или был слишком крутым, чтобы по нему могли спуститься человеческие ноги. Все еще держась главного выступа, я продолжал спускаться, пока, наконец, не дошел до места, где я не мог идти дальше. Тогда, впервые, я заметил то, что ускользнуло от меня раньше. Дерево, с которого люди-обезьяны спрыгнули на уступ, было на несколько футов выше того места, на которое они приземлились. Они могли бы перепрыгнуть с дерева на выступ, но даже обезьяноподобные существа не могли, я был уверен, перепрыгнуть через двадцать футов пространства. Должен быть другой способ добраться до долины, и когда я понял это, я услышал голоса внизу. Я очень осторожно выглянул из-за скалы. Почти прямо под тем местом, где я стоял, ходила женщина-обезьяна, собирая фрукты из-под низкого дерева.

Пока я наблюдал за ней, она полуобернулась к утесу и издала крик, как будто звала кого-то. В ответ раздался низкий крик, и в следующее мгновение из расщелины в скале появился человек-обезьяна, который спустился на несколько ярдов по обломкам камня и присоединился к женщине. За ним последовал еще один и еще, пока полдюжины существ не встали под деревом. Пока я наблюдал за ними, они завернули плоды в листья, закрепили связки виноградными лозами и начали карабкаться вверх по усыпанному камнями склону, чтобы, наконец, исчезнуть в расщелине. Мои подозрения подтвердились, был еще один выход, и я решил его найти. Мой план был прост. Без сомнения, подумал я, фрукты отнесут в главное помещение, и, если я смогу добраться туда первым, я смогу увидеть, через какой проход вошли сборщики фруктов. Поспешив назад по уступу так быстро, как только мог, я добрался до туннеля, промчался по нему и появился в главной пещере как раз вовремя. Двое мужчин шли по полу, неся завернутую в листья ношу, и мгновение спустя из небольшого отверстия в стене появились женщина и несколько мужчин. Не было никаких сомнений относительно выхода, но в пещере было слишком много людей, и я колебался, стоит ли пытаться выбраться наружу. Лучше оставить это до завтра, когда их будет не так много, решил я. Однако я боялся, что могу забыть, какой выход ведет в долину, и мне пришла в голову идея сделать грубый набросок пещеры с указанием расположения различных выходов. Усевшись на упавший кусок сталактита, я достал записную книжку и карандаш и начал рисовать приблизительный план пещеры. Сначала дикари бросали на меня испуганные косые взгляды, как будто опасаясь, что я собираюсь сотворить какую-то магию, но поскольку ничего не происходило, они обрели уверенность и, привлеченные ненасытным любопытством дикаря, подходили ко мне все ближе и ближе. Закончив свой торопливый набросок пещеры, я начал рисовать мужчин и женщин и только что закончил рисунок женщины, поджаривающей кусок мяса над огнем, когда один из мужчин взглянул через мое плечо и увидел, что я делаю. Мгновенно он издал пронзительный крик, отскочил назад и излил бурный поток взволнованных слов. Все бросились к нему и, бормоча и жестикулируя, столпились вокруг меня, вытягивая шеи, вглядываясь в страницу моей книги. Все были чрезвычайно взволнованы. Я сотворил еще одно чудо.

Вырвав листок с рисунком, я протянул его ближайшему человеку-обезьяне. Никогда у художника не было более благодарной и восторженной аудитории, и крики восхищения и удивления смешивались с взрывами смеха, когда рисунок переходил из рук в руки. Шум, очевидно, привлек внимание тех, кто находился в близлежащих пещерах, потому что мужчины и женщины появились со всех сторон и из каждой темной дыры в стенах пещеры. Затем, посреди всеобщего гвалта, я поднял глаза и увидел приближающегося самого короля. Люди были настолько поглощены, что не обращали внимания на своего монарха. Они даже не потрудились поклониться перед ним. На мгновение он нахмурился, как будто собирался назначить всем страшное наказание, а затем, когда один из мужчин протянул ему эскиз, выражение его лица претерпело самые поразительные изменения, и недоверие и изумление отразились на его отвратительном лице.

Некоторое время он внимательно изучал его, а затем, подойдя ко мне, он совершенно ясно дал понять знаками, что хочет, чтобы я сделал его портрет.

С готовностью и улыбкой при мысли о попытке адекватно воспроизвести его уродство я начал делать наброски, в то время как благоговейная тишина воцарилась в собравшейся толпе. Без сомнения, набросок имел очень примитивное сходство и не имел художественных достоинств, поскольку я не претендую на звание портретиста. И все же, стараясь не льстить самому себе, король на рисунке узнавался безошибочно – длинная борода, щетинистые волосы, корона из перьев и все такое. Закончив быстрый набросок, я вырвал страницу из своей записной книжки и протянул ее монарху. Выражение его лица, когда он увидел сходство, было настолько нелепым, что я затряслась от смеха, несмотря на все мои усилия сдержать свое веселье.

Король внимательно изучил рисунок, поднял руку и коснулся своей короны, пощупал волосы, погладил бороду и, казалось, был сильно озадачен, обнаружив, что все они на своих местах. На мгновение ему показалось, что они целиком перенеслись на бумагу. Затем он перевернул лист, посмотрел на чистую сторону и, будучи совершенно не в состоянии разгадать тайну, его мрачные, испуганные черты расплылись в самодовольной улыбке. Он подбежал к своему трону и положил бумагу вертикально на сиденье. Затем, присев на корточки перед ним, он отдался любованию собственным портретом. Это был первый раз, когда он увидел себя таким, каким его видели другие.

То, что я чрезвычайно поднялся в глазах людей-обезьян, было очевидным, поскольку мои способности художника, по-видимому, казались этим существам такими же чудесными и сверхъестественными, как и взрывающийся патрон, хотя ему не хватало его ужасающих качеств. Итак, из того, кого боялись и относились к нему с благоговейным уважением, я превратился в популярного кумира. У моей популярности, однако, были свои недостатки, потому что, куда бы я ни пошел, люди-обезьяны толпились за мной по пятам и следовали за мной повсюду, как толпа маленьких мальчиков за знаменитым бейсболистом. Однако я был убежден, что у меня больше нет причин бояться смерти или жестокого обращения, поскольку до тех пор, пока я мог совершать такие чудесные подвиги и мог угодить сварливому старому королю или мог произвести впечатление на него и его подданных, перенося их изображения на бумагу, я был в полной безопасности. Я чувствовал себя примерно так же, как герой янки Марка Твена, должно быть, чувствовал себя при дворе короля Артура, за исключением того, что король людей-обезьян был на несколько тысяч лет старше короля Артура.

Я был поражен, обнаружив, насколько чрезвычайно примитивными были эти существа, потому что тот факт, что они использовали духовые ружья, поначалу наводил на мысль, что они не сильно отстают от других южноамериканских племен. Но я не видел никаких признаков каменных орудий, никакой керамики, никакого оружия, даже луков и стрел, а люди не научились делать даже самые грубые рисунки обожженной палкой. Здесь были мужчины и женщины, которые находились практически в том же состоянии, что и обезьяноподобные предки человека, обитавшие в грубых пещерах Европа бесчисленные века назад. Если бы я был среди них по своей собственной воле, и если бы я был волен уйти, когда пожелаю, я был бы рад иметь такую возможность изучать человечество в процессе становления, так сказать. Но все мои мысли были сосредоточены на том, чтобы убраться подальше от этой красной долины, так что у меня не было ни малейшего этнологического интереса к моим хозяевам. Но было очевидно, что я вполне волен бродить там, где считаю нужным. Я входил в различные туннели и исследовал их, посетил бесчисленные комнаты или небольшие пещеры и проходы, и я обнаружил, что вся гора была буквально испещрена пещерами, которые служили комнатами, проходами и жилищами для этой странной расы, живущей в пещерах. Каждая комната была обитаема, и я подсчитал, что там обитало, должно быть, не менее тысячи обезьянолюдей. Их жизнь была самой простой. Обстановка их комнат состояла из груды пальмовых листьев, костров, которым никогда не разрешалось гаснуть, тыквенных бутылок для воды, грубых, истертых рекой булыжников и кусков битого камня для молотков и ножей. Какое-то время я был озадачен тем, как эти люди разжигают свои костры, но загадка разрешилась, когда я обнаружил, что одна женщина использует деревянное веретено, которое она вертела в руках, против кусочка сухого и полусгнившего дерева. Для меня самым странным было то, что, хотя эти люди изобрели духовое ружье, они не научились делать луки и стрелы, я решил, что, по всей вероятности, первое было получено случайно, поскольку люди-обезьяны казались слишком глупыми, чтобы действительно что-то изобрести или придумать, и поскольку луки и стрелы были не нужны, они никогда не сталкивались с ними. Тем не менее, я про себя решил, что позабавлю себя и убью немало времени, обучая парней пользоваться луками, и я предвидел много веселья и нескучные времена в обучении дикарей различным ремеслам.

Размышляя об этом и праздно прогуливаясь, я зашел в комнату, где человек освежевывал и разделывал тушу с помощью зазубренного куска камня, который служил скорее тупой пилой, чем ножом. Некоторое время я наблюдал, гадая, что бы он сказал, если бы я показал ему свой карманный нож, и я уже собирался вытащить его из кармана, когда передумал. Несомненно, парень будет ужасно впечатлен, но также несомненно, что королю расскажут об этом, и он потребует нож для собственного использования. Я не собирался терять единственный острый инструмент, который у меня был. Но вид дикаря, работающего со своим куском камня, натолкнул меня на другую идею. Я хотел показать людям-обезьянам, как делать действительно приличные каменные орудия. Единственная проблема заключалась, конечно, в том, что я никогда не делал их сам, но у меня было смутное представление о том, как они были созданы. Я видел, как индейцы делали наконечники для стрел как методом скалывания, так и методом отслаивания над огнем, и я решил попробовать свои силы в этом примитивном искусстве.

Более того, моя идея показать людям луки и стрелы заставила меня внезапно осознать, что мне самому может понадобиться такое оружие, если я когда-нибудь выберусь из долины, и знание изготовления каменных наконечников для стрел также послужит моим собственным целям.

Кроме того, вид парня, разделывающего свою добычу, напомнил мне, что я голоден, и, немного подумав, дадут ли мне еду или придется добывать самому, я вернулся к главной пещере, а оттуда в свою собственную пещеру. Еды там не было, но через несколько минут появился Мумба с едой, состоящей из фруктов, жареных кореньев и куска подгоревшего, полусырого мяса.

Он был в приподнятом настроении, возбужденно болтал и жестикулировал, но прошло некоторое время, прежде чем я осознал тот факт, что он пытался сказать мне, что слышал о моем рисунке. Если подумать, я не видел его в толпе, и я понял, что парень чувствовал себя немного ущемленным из-за того, что не видел, как его учитель по языку творит чудеса. Стремясь сделать его надежным другом и товарищем, я вытащил свою записную книжку и нарисовал большого парня, когда он присел на корточки передо мной. Он буквально заплясал от восторга, когда я протянул ему бумагу с рисунком, и он ластился ко мне, как благодарный щенок. Для него, конечно, набросок был несметным богатством, и получить такой подарок от высшего существа, которому он служил, было честью, равной той, что была оказана королю. Он едва мог дождаться, пока я закончу свою трапезу, прежде чем убежать, чтобы показать свой приз товарищам, и если разум человека-обезьяны может вместить такую вещь, как благодарность, я был уверен, что Мумба теперь будет моим верным другом на всю жизнь.

Вскоре он прибежал обратно и жестами дал мне понять, что я должен следовать за ним. Недоумевая, что случилось, я повиновался и, как я и предполагал, обнаружил, что меня вызвал Его Величество, который восседал на своем троне, окруженный толпой мужчин и женщин. Вскоре стало ясно, что король хочет, чтобы я повторил свою выставку рисунков, и в течение следующего часа или больше я был занят тем, что рисовал людей-обезьян, птиц, животных, насекомых, деревья и все, что приходило мне в голову. Каждый раз, когда эскиз был закончен, его сначала передавали королю, а затем передавали по кругу. Их удивление возрастало по мере того, как они изучали каждую новую и знакомую вещь, изображенную, пока они не были почти готовы поклоняться мне. Но вскоре я понял, что такого рода развлечения не могут продолжаться бесконечно. Мой запас бумаги опасно истощался и скоро должен был иссякнуть, и я знал, что как только я использую последний лист и не смогу сделать рисунки, моему статусу придет конец, и, по всей вероятности, мне тоже придет конец. Итак, закрыв свою записную книжку, я сунул ее в карман и начал покидать пещеру. Это совсем не устраивало короля. Он хотел, чтобы его развлекали, и повелительным тоном совершенно ясно дал понять, что я должен продолжать рисовать. Я был в серьезном положении. Если бы я подчинился, монарх понял бы, что я чувствую себя в его власти, и, без сомнения, настоял бы на частых и продолжительных выставках рисунков. Более того, если бы я проявил страх перед Его Величеством, я потерял бы свой престиж в глазах народа, возможно, с ужасными последствиями. С другой стороны, если бы я бросил вызов королю, его гнев мог бы пробудиться, и, не задумываясь о последствиях, он или его люди могли бы напасть на меня и тут же убить.

Все это промелькнуло у меня в голове за мгновение, пока я колебался. Тогда я решился на блеф, чтобы навсегда установить свой статус-кво. Подойдя к огню, я выпрямился, повернулся лицом к королю и, медленно подняв руку, указал на то место, где была установлена Ваупона. Мгновенно дикий вой страха поднялся из собравшейся толпы, многие бросились лицом вниз на пол, а король, вскочив со своего трона, закричал в тревоге и жестами и голосами умолял меня не устраивать второй взрыв в огне.

Я отстоял свою точку зрения. Люди-обезьяны не хотели еще одной демонстрации моей ужасающей магии, и я беспрепятственно покинул пещеру и добрался до своей комнаты. Я очень устал и, бросившись на свою кучу пальмовых листьев, не просыпался до тех пор, пока Мумба не принес мне ужин. Я хорошо выспался той ночью, и после хорошего завтрака и еще одного урока языка людей-обезьян с Мумбой я отправился в путь, полный решимости исследовать проход в долину.

В главной пещере было мало людей, и они приветствовали меня довольно дружелюбно. Я без труда пересек огромную комнату и вошел в темный туннель, откуда, как я видел, люди выходили со своими грузами фруктов из долины.

Она была узкой и чернильно-черной и во многих местах круто спускалась вниз, но там не было никаких боковых проходов, которые могли бы сбить меня с толку. Наконец я увидел впереди свет, а еще через мгновение посмотрел с выхода из пещеры на залитую солнцем долину. Передо мной была крутая груда обломков, которая спускалась футов на пятьдесят или больше к кустарнику внизу, и, спустившись по ней, я оказался у подножия высокого утеса под ближайшим из алых деревьев. Обрадованный тем, что снова выбрался из пещер и оказался на открытом месте, и уверенный, что я не заключенный под стражу, я шагнул вперед, чтобы исследовать долину.

Но не успел я пройти и дюжины ярдов, как в листве надо мной послышался шорох, и, взглянув вверх, я увидел черное лицо, уставившееся на меня. В следующее мгновение огромный человек-обезьяна упал на землю передо мной, преграждая мне путь, и знаком показал, что я не должен идти дальше. Желая увидеть, намерен ли он остановить меня, я повернулся и пошел в другом направлении, но дикарь тут же снова остановил меня. Это было бесполезно. В конце концов, я был пленником, и мне не разрешалось отходить более чем на дюжину ярдов от входа в туннель.

Обескураженный, я повернул назад и заметил, что существо выглядело удовлетворенным и снова запрыгнуло на дерево, чтобы возобновить свое бдение. Но даже ограниченная свобода, предоставленная мне, была очень кстати. Бросившись на траву под деревьями, я отдался наслаждению свежим воздухом и легким бризом, слушая щебетание насекомых и пение птиц и стараясь быть настолько веселым и довольным, насколько это было возможно в данных обстоятельствах. Я был в долине всего два дня, но мне казалось, что прошли недели или месяцы, и я понял, что мне следует вести какой-то учет времени.

Я мог бы, конечно, записывать каждый день в свою записную книжку, но бумага была слишком ценной для набросков, чтобы тратить ее на это, и я напряг свой мозг, пытаясь придумать какой-нибудь календарь, который послужил бы моей цели. Наконец я остановился на нитях с узелками. Каждый день я мог завязывать узел на кусочке волокна и в конце семи дней завязывать узел в два раза больше остальных. Затем, пока я помнил, что прибыл в среду, шестнадцатого, я мог следить за временем без проблем. Начав подсчет с полоски гибкого волокна коры, завязав на ней два узла, я решил поискать камень, подходящий для экспериментов по изготовлению наконечника стрелы.

Поиски среди валявшихся камней вскоре убедили меня, что нужный материал там не найти, так как в основном это мягкий известняк или в некоторых местах гранитная порода. Однако немного в стороне я нашел несколько кусочков материала, похожего на яшму, которые, как я решил, могли бы послужить моей цели, и с ними в кармане я направился обратно в свою пещеру, стремясь занять ум и руки. Выбрав кусок камня хорошего размера, я положил его в огонь, переворачивая его снова и снова палкой, пока он не стал равномерно нагреваться. Затем, выгребая камень из углей, я окунул палочку в свой калебас с водой и осторожно позволил капле упасть на один край горячего камня. В тот же миг раздался резкий щелчок, и отлетела крошечная каменная крошка. Капля за каплей наносились по краям камня, и по мере того, как каждая касалась горячей поверхности и отваливались чешуйки, галька начинала принимать определенную форму. Снова и снова я нагревал камень и капал на него водой, пока, наконец, не испытал сильное удовлетворение от того, что сделал грубый предмет, который мог бы служить наконечником копья. Края, однако, были неровными и тупыми, но это вскоре было исправлено путем отслаивания сначала с одной стороны, а затем с другой, пока не получилась острая режущая кромка. А потом, когда я поздравлял себя с успехом, капля воды упала слишком далеко от края, и с резким треском камень раскололся прямо надвое. Это был печальный несчастный случай. Затем внезапно я расхохотался, подумав, насколько серьезно я отнесся ко всему этому делу. Если бы от этого зависела моя жизнь, я не мог бы еще более полностью погрузиться в эту задачу.

Практика, однако, сделала меня почти совершенным в этом искусстве. Моя вторая попытка была увенчана большим прогрессом по сравнению с первой, моя третья была еще лучше, и к тому времени, когда я сделал дюжину, я почувствовал, что стал опытным мастером изготовления наконечников для стрел. Конечно, ни один уважающий себя индеец каменного века не счел бы грубые неправильной формы вещи, которые я сделал, достойными названия оружия или инструментов, но они намного превосходили все, чем обладали люди-обезьяны, и мне не нужно было стыдиться своего доисторического искусства. Я все еще любовался делом своих рук, когда Мумба принес мне ужин.

Из любопытства проверить эффективность моих каменных орудий, я выбрал самое большое и острое из всех и начал чистить один из плодов. Мумба мгновенно полностью превратился во внимание. По мне, зазубренная штука была плохо приспособлена для ножа, даже для фруктов, но для Мумбы, который никогда не видел никакого острого инструмента, кроме естественного куска камня, это орудие было просто изумительным. Я от души рассмеялся, когда увидел застывший взгляд удивления и благоговения на его лице, и, протянув ему отшлифованный камень, я сделал ему знак попробовать.

Когда он почти испуганно взял кусок камня и увидев его острый край, он закричал от восторга. Он был как маленький мальчик со своим первым складным ножом, и он прыгал, пробуя его на всем, что можно было разрезать, и что он мог найти. Он отрезал им кусочек пальмового листа, постругал полено для костра, а когда случайно порезал себе палец и кровь потекла ручьем, он заплясал и запрыгал с невыразимой радостью. За мгновение до этого он держал в руках только инструмент, безусловно, удивительно полезный инструмент, но полезный только для мирных целей. А теперь у него было оружие, что-то гораздо более ценное, и его собственная рана была полностью забыта после нового открытия.

Я вернулся на несколько тысяч лет назад и наблюдал за реакцией первого человека, обнаружившего, как использовать каменное оружие. Мумба некоторое время был занят испытанием своего замечательного дара, и вскоре, желая показать его своим друзьям, он направился к выходу. Но мне не терпелось стать свидетелем приема, который он получит от сородичей, поэтому, сделав ему знак притормозить, я поспешил с ним в главную пещеру.

Короля нигде не было, но Мумба вскоре понял, что я хочу его видеть, и поспешил прочь, вернувшись через несколько минут со своим правителем.

Я взял с собой остальные свои грубые орудия, и их демонстрация была воспринята с приятным интересом и удивлением со стороны короля. Я подарил ему несколько предметов, и его восторгу не было предела, когда он рубил и строгал палочки и радовался результатам, довольный, как ребенок новой игрушкой.

Стремясь показать королю и его подданным, насколько полезными окажутся новые инструменты для освежевания и разделки дичи, я нарисовал грубый набросок агути и, вызвав Мумбу, попытался донести мысль, что я хочу, чтобы мне принесли одно из этих существ. Сначала он просто ухмыльнулся и повторил слово "Икки", очевидно, думая, что я хочу узнать имя агути. Но вскоре, когда я указал сначала на свой эскиз, а затем на каменные орудия, он понял мою мысль и умчался. Когда он появился снова, он нес мертвого агути, и пока король и его подданные смотрели с удивлением, я начал снимать шкуру с животного каменным ножом. Это была тяжелая, медленная работа, но людям-обезьянам это казалось не чем иным, как чудом. После того, как я частично освежевал существо, я поманил короля попробовать свои силы. Мне, привыкшему к стальным орудиям, камень казался безнадежно тупым и почти бесполезным. Но для черного монарха, который никогда не знал никакого настоящего острого инструмента, работа с тупым камнем была чудом, и с поразительной быстротой он снял шкуру и разделал животное. Люди были так заинтересованы и восхищены, что я тут же начал показывать им, как они могут делать каменные орудия и оружие для себя. Пока я нагревал камешки и придавал им форму, люди сидели на корточках, совершенно очарованные.