Kitobni o'qish: «Учебники Судьбы. Остров Отчаяния», sahifa 2
Ненужная Машка
У Машки на брелоке было два ключа: один от общей двери, а второй от квартиры. Подъездная дверь не запиралась, но от тяжести отворялась с трудом. Лифт в доме имелся, но работал редко, да и боялась она его: один раз увидела по телику фильм, где герои застряли в кабинке, у них вырубило электричество, и они стали думать, что останутся там навечно. Может, впрочем, в фильме всё было и по-другому, но в Машкиных страхах происходило именно так.
Бодренько взбежала на шестой этаж, открыла общую дверь, включила свет в «коридорчике», как она называла отделённую дверью часть подъезда, объединяющую их квартиру с соседской. Кто-то пел у дяди Миши – наверное, его брат-гармонист в гости зашёл. Дома же было тихо. Неужели родители снова куда-то ушли?
Стараясь не шуметь, Машка повернула ключ в замке и толкнула дверь.
Нет, кто-то дома. На кухне свет.
Она тихо зашла и стала снимать верхнюю одежду, чтобы потом так же тихо юркнуть в зал.
– Маш, это ты, что ль? Привет. Как дела в школе? Что-то вы сегодня долго… – Мама вышла из кухни и поспешила обнять дочь. От мамы пахло сладкими духами и тёплой едой. – Ты ужинать будешь?
– Угу, – буркнула Маша.
– Ну, я тебе принесу в зал. Ты отдыхай теперь. Опять новый учебный год. Помню-помню, как это тяжело… Ничего, Маш, переживёшь как-нибудь. Все через это проходят.
– Папа на работе?
– Да, Солнышко, – бросила на ходу мама, отправляясь на кухню.
Машка бросила рюкзак в угол прихожей, не переживая о том, какие учебники и тетради понадобятся завтра. Сняв туфли и верхнюю одежду, прошмыгнула в зал, услышав по пути мамины слова для подружек: «У Машки важный день. Снова в школу. Мы столько купили учебников и тетрадей этих дорогущих – в них прям делать домашку надо. Но нам и не жалко! Знали бы, какая она у меня умница. Учителя просто её недооценивают – они же сами были троечники. Нет, ну правда, чего вы ржёте? А кто ещё пойдёт работать за три тысячи в месяц? Жизнь не задалась – вот и отрываются на детях».
Подобные слова Машка слышала почти ежедневно, потому не обращала на них внимания уже давно. Пускай мама продолжает жить в своём мире – ей же не объяснить. Взрослые – они как статуи – кто в какой позе застыл, так и живёт. Попробуй их поменять – только разобьёшь. Маму разбивать ей не хотелось, да и удобно было, что та винит во всём учителей.
Машка прыгнула на заветный диван, не снимая школьной формы. Нырнула, как в бассейн, а после прыжка схватила пульт с тумбочки.
Всё. Жизнь удалась.
Здравствуй, телик!
Впрочем, телик и не прощался. Он с утра был включенным. Выключался он только тогда, когда все-все-все покидали жилище. Он вещал и показывал вне зависимости от того, смотрит его кто-то или нет. Телевизор был четвёртым членом семьи, всезнающим и интересным.
Родители никогда не покупали программу передач (а она была такой классной, пахла печатной бумагой и предвестием клёвых фильмов), поэтому приходилось листать каналы в поисках чего-нибудь, заслуживающего внимания.
В девять почти везде показывали новости, потому надо успеть насладиться каким-нибудь классным шоу или фильмом. По «ОРТ» шла комедия про жандармов – один вид лысого Луи де Фюнеса в полицейской шапочке наводил на Машку тоску. «РТР» предлагал ей эстрадный концерт – захотелось даже лечь спать пораньше. А вот по «6-ому каналу» шёл зарубежный сериал – годно к просмотру.
– Доча, я принесла ужин! – В голосе мамы сквозили радостные нотки, словно она освободилась от камешка в обуви. – Поешь, и тарелку в мойку кинь. Мы с девчонками немного прогуляемся – ты нас не жди. Ложись спать. Папа только утром вернётся. Телевизор выключить не забудь – лишнее облучение вредно! Ну всё, спокойной ночи! Дай я тебя поцелую. До завтра, милая. Школу не проспи.
Теперь Машке стало понятно, кто был тем самым пресловутым камешком.
Это мама ещё при подруженьках такая добрая, заботливая и хозяйственная.
В телевизоре семья американцев тем временем весело проводила время. Они словно подтверждали любимые папины слова: «тупые американские фильмы». Вся суть сериала в том, что члены семьи, будучи непроходимыми идиотами, вечно недопонимали друг друга, совершали безумные поступки и потом избегали последствий.
Но это было весело, что ли.
Да, они кретины, но они, тем не менее, семья: всегда вместе, вечно куда-то ходят, что-то празднуют, заботятся и думают друг о друге.
Машкины вот родители не были тупицами: молодые и энергичные люди.
Почему же семьи-то нет? Сколько фильмов ни смотри, а такого, как у неё, не встретишь. Даже в «Один дома»!
Для Кевина Маккалистера это было приключением, а для Машки – буднями.
«Если хочешь попробовать начать новую жизнь, приходи сюда завтра».
Машка поняла, что хочет этого. Хочет! Пускай её заберут шпионы и увезут жить в семью тупиц. Хоть кто-то да обратит на неё внимание.
Но скорее всего записка от сектантов. Мама рассказывала про свидетелей Иеговы и кришнаитов, которые ходят по домам и вербуют в ряды подданных, слабых умом и нетвёрдых в вере. Сама мама и тем более папа в церкви не были лет десять, но, видимо, считали себя убеждёнными православными.
– Пап, а чем отличаются мужчины от женщин?
– Одни работают, а другие – женщины.
После этой шутки раздался смех невидимой аудитории. Им смешно, а для Машки это будни.
«Если попробовать жизнь хочешь, приходи завтра».
Можно прийти хотя бы посмотреть, кто там будет. Если что, убежит. Город-то рядом – это ж не овраг и не гаражи. Там всё как на ладони. Красть её вряд ли кто осмелится. А захотели б, так давно б украли.
– Пап, а когда ты закончишь работать?
– Когда закончатся все деньги.
Машка так и не поняла, что её реальность медленно переходила в сон. Квартира меняла очертания, голоса американской семейки ещё доносились откуда-то, словно сквозь толстую стену, пока не пропали окончательно. Шумел лишь прибой. Волны накатывались и растекались по песчаному пляжу, насколько хватало их сил. Вокруг ни души.
Машка прыгала на золотом песке от радости. Она одна! Она отдыхает!
Машка зарылась в песок, разбрызгивая его вокруг. Даже на глубине он не был мокрым, а просачивался сквозь пальцы и согревал. Она нырнула в него, как Скрудж Макдак в золото – и получилось! Едва не захлебнувшись, вынырнула на поверхность, отряхнулась и побежала в лазурное море. Оно оказалось тёплым, словно привычная ванна после маминого купания. Только без пены, да и вода хрустально чистая.
Это была мечта. Чудо, о котором её одноклассницы и думать не могли.
«Попробовать хочешь, приходи завтра».
Она хотела попробовать.
Юрка Кактус
Конечно, первым желанием Юрки было не возвращаться в детдом никогда.
Но стать беглецом, ночевать в подвалах и брошенных домах, зимой замерзать и вечно искать в мусорных контейнерах просроченные продукты – это куда хуже побоев и унижения. Хотя кто сказал, что на улице всё обойдётся без них?
Да и Старшие делились опытом побегов. Быстро находят беглецов – у ментов свои уши и глаза везде по городу, а за городом так и ловить нечего, кроме рыбы. Ляг и помри хоть вдоль дороги.
Михаил Иванович предлагал, правда, в другие миры убежать, но это дичь какая-то, если честно. Нет, он, конечно, книжного директор, уважаемый в народе человек, видный. Но, наверное, сумасшедший или масон…
А может, он так в книжный звал подработать? Здравая мысль?! Как сразу-то в голову не пришло! Спал бы Юрка себе в комнатушке из книжных шкафов вместо стен, помогал бы книги сортировать и ценники б подписывал, а вечерами уходил в иные миры – бери любую с полки и зачитывайся.
Переспросить надо будет на днях, что тот имел в виду. В книжный уйти – это классная идея со всех сторон.
В свою комнату Юрка прошёл, как ни странно, без проблем. На него никто не обратил внимания, так как в коридоре стояли два мента и допрашивали Децла, воспитателей и директора. Юрка незаметно пробежал от двери к запасной лестнице и поднялся на второй этаж. Как-нибудь без него на допросах обойдутся.
Уснул он быстро.
Одеяло накрыло его вместе с приливной волной. Мальчишка, захлёбываясь, стал отхаркиваться. Вынырнул из воды и пошёл к берегу. Рокот надвигающегося прибоя заставил ускориться, несмотря на боль в носу – видимо, от солёной воды. Подросток обернулся: огромная волна с пятиэтажку шла пока ещё вдалеке, но её скорость…
И Юрка побежал что есть мочи. Шлёпал по воде, доходящей до живота, ладонями, словно вёслами, отправляющими его бесценный «корабль» к спасению. Далёкий берег острова был отчётливо виден, но, как ни старался мальчуган, ближе суша не становилась. Как будто бежал под водой по беговой дорожке в качалке, куда ходили Старшие дважды в неделю и как-то пару раз брали с собой – на экскурсию.
Волна-пятиэтажка громом гремела за спиной. Юрка мчал к острову, весь вспотевший и мокрый от брызг. Неужели конец? Упасть, поддаться волнам – и сгинуть в безграничности океана унесённым в бездну.
Нет! Он будет бежать, несмотря ни на что! Его мама и папа смотрят, наверное, сверху и верят, что он не сдастся.
Но волна!
Шум стал громче, уши заложило – и она обрушилась на безвольное тело, потащив за собой.
Всё! Конец! Коне-е-е-ец!
– Коне-ец тебе, стукачок! – прорвалось нечто из страшного мира сквозь сознание.
Юрка открыл глаза и понял, что его куда-то везут за ноги, и это не волна, а двое Старших. Попытался брыкаться, ещё не вырвавшись окончательно из плена сна, но кастет возле кадыка заставил прекратить отчаянные попытки.
– Тише, Кактусёнок, – прошептал голос Децла. – Сядь – суд идёт!
Раздались сухие смешки, и Юрку усадили на стул в углу комнаты. Руки привязали к спинке, ноги – к ножкам.
Фигур в тёмной комнате Юрка разглядел три. Сердце бешено колотилось. Никогда ещё над ним не устраивали суд – не зря ведь получил прозвище Кактус: приживался в любых условиях. Что же пошло не так? То ли надоело мириться, то ли безнадёга заела…
– Уважаемый суд, я обвиняю Кактуса в неподчинении. В ответ на приказ пойти на разборку обвиняемый струсил и пошёл по своим делам, – как по-писаному проговорил Децл, не в первый раз изображающий систему правосудия над овцами.
– Виновен! – прошептал местный судья, тощий упырь, усевшийся на подоконник. Гусь, наверное. Тот разбирался в технике, мог починить магнитофон и колонки, а потому состоял в почёте у Старших как необходимый умник.
– Защите добавить нечего, – сонно заявил играющий адвоката верзила, прислонившийся спиной к кровати Попугая, мирно посапывающего или делающего вид, что спит.
– А также я обвиняю Кактуса в нанесении тяжкого увечья. Он первым напал на меня прямо на улице – швырнул в лицо кирпич, хотя я всего лишь взывал к правосудию!
– Виновен! – равнодушно огласил приговор судья, и тут Юрка не выдержал наглой лжи:
– Ты ж меня первым ударил!
– Молчать!
– Я не подписывался на ваши правила! Вы воруете и дерётесь, чтобы доказать, будто не воровали! Почему я должен вас поддерживать? Я не с вами. Вы мне не указ!
Децл влепил пощёчину беззащитному подсудимому. Юрка сморщился, но стерпел и не закричал от боли.
– Не ори, козёл!
– Подсудимому слова не давали, – с горькой усмешкой отрапортовал судья на подоконнике. – Защите есть что сказать?
– Только то, что подзащитный лох, каких свет не видывал лет двести.
– Хорошо сказано. Потерпевший продолжайте.
Децл подошёл вплотную к Юрке, будто собираясь плюнуть ему в лицо.
– И третье обвинение. Подсудимый, как последний мусор, сдал меня в магазине жирдяю хозяину. Слился, собака, затрясся, когда его повели на допрос, и пацанов из родного дома выдал. Требую от судьи повесить Кактуса, чтоб неповадно было остальным. Нечего кактусы в детдоме плодить – чужие они, не наши, не русские.
Повисло гробовое молчание. У Юрки озноб по телу пошёл. В самом деле повесят? Вроде бы до такого ещё не доходило, по слухам от других пацанов, но ведь всё когда-то бывает впервые. Неужели его случай станет роковым, о котором Старшие в назидание потом станут рассказывать? Вот так и погибнуть легендой? То, на что Михаил Иванович подбадривал? Жизнь отдать ради идеи…
– Децл, да ты чё? Айда как обычно ремнём по ушам, по пальцам и… – Гусь проявил слабину – зря он так. Даже Юрка это понял. И слышал, как за спиной главный обвинитель подошёл к судье и крепким ударом по плечу скинул его с подоконника. И плюхнулся Гусь на холодный пол.
– Ещё раз ты мне чё-то скажешь против – сам окажешься на этом стуле!.. – Децл встал на Гусиную шею пяткой, предоставляя возможность понюхать носок.
Гусь заскулил. Орать от боли во время ночных разборок было не комильфо.
– Судья предлагает вместо повешения удары плетью. Ты рад, подсудимый?
– Внезапная радость, как и скорбь, ума лишает, – ответил Юрка, которому вдруг, несмотря на страх за свою судьбу, стал смешон этот спектакль. Фарс отморозков. Они даже сыграть нормально не могут. Уроды! Им бы в цирке только выступать.
– Чего? Угораешь, что ли? Тебе жизнь предложили, а ты ржёшь! Так вот тебе чё, а не помилование! – Децл приложил левую ладонь на правую руку, из кулака которой твёрдо торчал средний палец. – Рыжий, верёвка где?
– Вот верёвка. – Перед глазами Юрки возник скрученный обрезок каната. – А куда мы её прицепим-то? Плафон не выдержит, гардина тоже. Может…
Неизвестно, что хотел предложить Рыжий, но по лестнице раздались уверенные и громкие шаги. Ночной воспитатель в детдоме должен быть настоящим ниндзя, чтобы застать врасплох тех, кто не спит, курит или в карты играет. Антонина Ивановна, конечно, ниндзя не была и даже про них не слышала, зато её все слышали хорошо, когда выключался телевизор и чёрт её отправлял наверх (по крайне мере, все детдомовцы в этом были суеверно убеждены). Свет тут же выключался, сигареты отправлялись прямиком в раскрытое окно, карты прятали под подушки.
А вот сегодня, к несчастью, был суд…
Децл бросился развязывать Юрку, Гусь рванул к своей кровати, Рыжий спрятал под матрас верёвку.
Шаги становились громче, а узел, созданный могучим верзилой, не поддавался.
В последний миг Децл бросил начатое и тоже побежал делать вид, будто спит. Его точно никто не сдаст.
Кроме разве что приговорённого к повешению…
А что терять висельнику?
Конечно, он всех выдаст с потрохами. Вот только знал Децл нрав Сычихи: она проблем не любит. Скажет, что пожалуется воспитательнице и директору – и всё на этом! И останется стукач ни с чем, снова один в темноте…
– Так это что тут такое?! – заорала, оглядев второй этаж, Сычиха, заприметившая привязанного к стулу возле окна мальчишку. Тут же включила свет. Детдомовцы стали возмущаться, кутаться с головой под одеяла, а самые любопытные осматривались, чтобы понять, что же это «тут такое».
Перед глазами Сычихи и пятерых мальчишек, среди которых оказался и проворный Децл, предстал смирно сидевший связанный Юрка с посиневшим от апперкота, полученного возле книжного, носом.
– Что тут происходило, Юр? Говори быстро, иначе завтра пойдём к директору на дознание!
Юрка поймал устрашающий взгляд Децла. Вспомнил он и слова Михаила Ивановича. Вот только не жил хозяин книжного в детдоме, не приходилось ему становиться изгоем просто из-за того, что сдал преступника. Здесь не правда правила балом, а сила. Здесь и сами боги стояли не на стороне правды, а на той, которая им платит и что-то требует. Правды она не требовала, поэтому весь беспредел надо просто не замечать или чем-то оПРАВДывать.
– Ничего не происходило, – злобно буркнул Кактус. – Мы играли в индейцев, а я заснул. Ребята забыли, что я в плену – пошли спать после отбоя.
– И кто же эти ребята, интересно? – прошипела Сычиха, явно не доверяя словам Юрки. Но ей было всё равно, что сделали с Юркой и что сделают потом – её бесил сам факт: детдомовец нагло врёт ей в лицо, скрывает истину, и она здесь бессильна.
– Витёк и Вовка, – назвал он имена Гуся и Попугая.
Если названы, то пришлось им явиться перед лицом начальства и отчитаться. Они шли, опустив глаза, и, лишь мельком поймав одобряющий взгляд Децла, поняли, что надо говорить.
– Да, мы забыли его развязать.
– Потому что закончили играть ещё до отбоя, а…
– А этот растяпа удрыхся.
– Уснул, – поправила воспитательница, довольная тем, что проблема разрешилась сама собой, Юрка не лгал и не надо теперь ни директору докладывать, ни милицию вызывать. Последнее уж было крайней мерой – если б только увечья Юрке нанесли. А синяк, да ещё не свежий, – дело житейское. – Ладно, всем спать! Пленника кавказского развяжите только. Денис, ты самый старший, так давай руководи тут, а я если что внизу буду.
Децл угодливо верёвки с Юрки снял и даже до кровати недотёпу проводил.
Напоследок хитро посмотрел.
Юрке стало стыдно за своё малодушие, но, благодаря чуду (ночной воспитатель неожиданно без шума и гама проверяет детдомовцев в свою смену – воистину чудо!), он остался жив.
Сколько ж ещё терпеть этого тирана, если он заметил, что ты не хочешь мириться с его законами?
Об этом бы серьёзно подумать, но Юрка стал проваливаться в сон после всех суровых испытаний безумного дня обычного сентября. Очередного детдомовского сентября… Неужели они когда-нибудь закончатся? И как этот же день превратятся в сон.
Юрка надеялся, что в новом сне не станет больше тонуть.
Ненужная Машка
Прийти туда завтра Машка могла в любое время – на школу, по большому счёту, наплевать. Но автор записки, наверное, хотел, чтобы она пришла примерно так же. Ближе к закату.
Уроки закончились позже, чем вчерашний День знаний, так что прогуливаться с Гришаней и слоняться по городу в одиночестве не было времени, тем более моросил противный осенний дождь.
Она прямиком поспешила к вышке.
Неужели там, под дождём, кто-то ждёт её, какую-то девчонку с какого-то седьмого класса какой-то средней школы какого-то промышленного города в средней полосе России?
Однако всё на той же скамейке сидела та же женщина с коляской.
«Она больная на всю голову? – подумала девочка, подходя ближе. – Или из дома муж выгнал?»
И вдруг вспомнила, кто передал ей ту самую записку, якобы просто вылетевшую из кармана. Но в карманах Машки не могло быть ничего – значит, женщина всё придумала! Значит, женщина и есть та чокнутая, которая собирает детей для тайных целей. По-любому, сектантка!
Страх отступил, а на его место пришло разочарование. Как всё же вышло банально и глупо… Неужели ей самое место с ними вот, мокнущими под дождём ради светлых идей, доказательств которым нет?
– Это вы написали, да? – Машка не боялась незнакомок. Она привыкла разговаривать и с наглыми продавщицами, обманувшими со сдачей, и с крикливыми кондукторами, требующими выйти безбилетнице.
Женщина подняла голову от коляски и посмотрела на девочку. Перед нею стоял подросток с русыми волосами, слипшимися от дождя. На девочке незастёгнутая куртка из дермантина, губы перемазаны дешёвой, но яркой помадой. Женщина протянула ей зонтик, но та замотала головой, разбрызгивая капли с непокрытой головы.
– Я… Так, значит, ты хочешь всё поменять?
– Хочу. Но мне неинтересны ваши Иеговы и Кришны, ясно? Я хочу жить вдали от всех этих людей, подальше! Хочу на необитаемый остров!
– Тогда я точно была права! – От восторга женщина захлопала в ладоши, и зонтик вылетел из рук, покатившись по мокрой глине, ломая спицы, перекручиваемые ветром и ударами о землю. – Ты подходишь. Ты точно подходишь!
Казалось, ей наплевать и на зонтик, и на ребёнка в коляске, затапливаемой ливнем.
– Вы чокнутая! Ясно?! – заорала на неё Машка и побежала прочь, домой. Никогда больше не вернётся она сюда. Найдёт другую вышку. Наберёт новую коллекцию стикеров «Элен и ребята», пусть даже ей придётся обменивать их за деньги на обед. Это же место потеряно навечно – здесь поселилась Баба-Яга. Так Машка называла беспросветных тупиц, которые не понимают разумных доводов и гнут свою линию. Как учительница литературы Жанна Денисовна: спорить с ней бесполезно – у неё словно внутри спрятана непробиваемая броня, защищающая непогрешимый план урока.
– Маша, твоё место не здесь! – кричала ей вслед сумасшедшая. – Если я права, то мы ещё встретимся.
«Нет, мы точно не встретимся!» – злая на себя, на дождь, на чудачку и на унылую серость бытия, Машка утвердилась в своём решении никогда сюда не возвращаться.
Юрка Кактус
И снова белый с блестящей голубизной потолок…
Сегодня Юрка проснулся даже раньше обычного. Во-первых, нос будто бы ныл и просил о помощи. Во-вторых, страшно же: вдруг Децл новый план мести придумает. То, что Юрка не сдал обидчиков, ничего не значило. Это в детдоме в ходе вещей, как чистить зубы и умываться по утрам. Иначе никто с тобой общаться не станет. В-третьих, тревожное ощущение серьёзных перемен заставляло переворачиваться с боку на бок в доводящей до судорог тревоге.
– Подъём! – крик воспитательницы давал понять, что твоё утро закончилось и начиналось общее.
Неужели где-то там, за забором детского дома, какой-нибудь мальчишка одиннадцати лет может думать, что самое страшное в жизни – получить двойку за невыполненную домашку?
Сегодня диафильмов на потолке не было – серьёзные поломки в проекторе. Перед глазами тараном давящей массы свисала покрытая эмалью бетонная плита.
Тревога и страх оборвали крылья фантазии. Без этих крыльев к горлу подступала тошнота.
– Подъём! – Юрка получил узлом полотенца по глазам. Так и надо. Пора привыкать к побоям – как ещё тут выжить?
Стать Гусём или Попугаем…
Ну уж нет! Юрке не хотелось превращаться в животное, точнее в тварь. Когда он был растением, его не трогали и можно было мирно существовать, питаться солнечным светом и благодатью. Но хищники укололись об его колючки и теперь хотят выдрать из земли.
Надо держаться, качаться и укреплять почву.
Или бежать.
Что там предлагал Михаил Иванович? Может, оно того стоит?
Юрка не стал дожидаться следующего удара – слез с кровати и пошёл умываться. Рядом чистил зубы Попугай. Как же хотелось пнуть его со всей дури, но комом с горы покатятся разбирательства, жалобы, каблуки… Втихаря надо это сделать, а не здесь, не при всех.
– Юрок, – как ни в чём не бывало начал вещать Попугай, словно радио Старших, – сегодня Децл для тебя на хате публичное примирение устраивает. Он сказал, что ты держался молодцом и пацанов не выдал. Короче, после школы иди на Ленина 34, квартира 5. Там ребята ждать будут. Я снова тебе советую прийти. Куда лучше, если ты с ними нормально закорефанишься.
– Ага, и буду я подошвой типо тебя, да?
– Ну а ты что хочешь? Мы пока не старшаки. Какой у нас выбор? Лучше так, чем огребать каждую ночь. Или тебе спать не охота?
– Я их ненавижу. Пусть лучше бьют! – Откуда-то взялась и ярость, и уверенность в правоте. Наверное, перед более слабым легче её показать…
Попугай пожал плечами, мол, ну адрес я тебе дал, и продолжил безучастно намазывать «Жемчуг» на жёлтые зубы.
По дороге в школу, на уроках и переменах Юрку мучил один и тот же вопрос: идти или не идти?
Вроде бы ничего страшного не должно там случиться, ведь это не стрелка и не воровство. Посиделки на хате у местных – обычное дело не только для Старших. Ты словно попадаешь в другой мир – настоящую квартиру, проникаешь в жизнь чужой семьи, в будни того, кто тебя пригласил. Того самого счастливого Миши или Димы.
Хотели бы снова повесить – так кто им мешал сделать это ночью?
Нет, это примирение. Но на каких условиях? Юрка не желал там появляться из-за этих пресловутых условий. Страх подчиниться страху, лживым улыбкам Старших, обещаниям поддержки – и тебя заставят идти на поводу.
Тогда зачем идти, если лучше остаться?
– Ларионов, я тебя спрашиваю! – Голос учительницы математики заставлял, казалось, сами окна звенеть, но Юрку только сейчас вывел из оцепенения. – Где домашнее задание?
Она нависала над его партой, последней в третьем ряду, за которой он сидел в одиночестве.
– Забыл, простите.
– Два! – прокричала математичка. – И родите… И я напишу докладную на тебя! Стыдно, что с таким умом…
А дальше Юрка снова отключился. С таким умом он хотел пойти на примирение с Децлом – это куда важнее. И, наверное, правильнее. Испытания лишь закаляют характер, так что лучше сходить, чем прятаться и жить вечно в страхе. Лучше сказать прямо, что он не будет никогда их посыльным, дворецким, доносчиком или бойцом.
Так Юрка и оказался сентябрьским днём на улице Ленина в поисках дома №34. Подлинная артерия города, она пролегала почти по всей площади, потому начало улицы терялось где-то в частных домах, тропинках, ведущих в овраг, и небольших, в полквартала, скверах. Тридцать четвёртый дом заприметил сразу – единственная двухэтажка, огороженная заборчиком из тонких крашеных досок высотой со взрослого человека. Железная калитка провела во двор, асфальтированный задолго до рождения Юрки – от асфальта осталась лишь галька и пыль. Посмотрел направо: возле дома располагался пышный палисадник. Подняв глаза выше, Юрка заметил в окне второго этажа ухмыляющуюся физиономию Децла. Тот махал ладошкой и указывал на единственную подъездную дверь.
Что же означала его улыбка? Издевательство или торжество?
Если последнее, то Юрке даже страшно подумать, отчего это Децл радовался.
Дверь подъезда отворена настежь, да и толку от неё никакого не было: в нижней части деревянной створки пробитый ногой фанерный квадрат, от замка зияет лишь отверстие, стекло наверху заменено на полиэтиленовый пакет.
Внутри подъезд расписан по стенам углём, процарапанные по штукатурке гвоздём надписи гласили: «Димка ушёл в армию», «Светка плюс Сашка равно любовь», «Мы ждём перемен». Юрка осторожно поднялся на второй этаж, вдыхая запах свободы и жжёных спичек. На подоконнике меж этажами стояла пепельница и пустая стеклянная бутыль.
– Заходи сюда, братишка, – почему-то шёпотом позвал Децл из приоткрывшейся двери.
Юрка поднялся, зашёл в квартиру, снял обувь и осмотрелся. Неужели вот так можно запросто прийти сюда после школы и заниматься тем, чем хочешь? Длинный узкий коридор вёл к главной комнате – залу, но по пути можно посетить кухню и ещё две маленькие, комнаты, двери куда были закрыты. Децл манил его в зал. Наверное, в комнатах сидели родители его знакомого – и те не любили, когда гости шумят.
Зал совершенно не походил на общую спальню в детдоме: заставлен по периметру стеллажами, техникой, коврами, диваном и креслами. Всё казалось мягким и тёплым, даже люстра с прозрачными хрусталиками и жёлтым светом. И вроде свет тот же, но здесь он создавал уют, а не дух сумасшествия.
Возле шкафа, внутри которого помещался телевизор, сидели Гусь с Рыжим и играли в приставку. Юрка краем уха слышал про новомодное чудо техники, но ни разу не видел. И теперь стоял как заворожённый: прямо в телевизоре бегали два смешных хомячка в человеческой одежде, кидались ящиками и прыгали по трубам, а управляли ими Гусь с Рыжим. Они сами нажимали на кнопки, и хомяки подчинялись им. То есть как бы Гусь с Рыжим сейчас были не здесь, а по ту сторону экрана. Возникло спонтанное желание, чтобы железные собаки скорее сжевали их огромными челюстями.
– Знаешь, Кактус, а мы ведь неправильно начали знакомство, – приступил к вербовке Децл. – Я почему-то сразу злой на тебя был. Говорили пацаны, мол, ты стукач и мазунчик. Вчера ночью ты доказал, что первое не совсем правда. А остальное? Я предлагаю тебе мир. Ты не против?
– Кто же против мира? Вот только я и раньше жил в мире.
– Стоп-стоп, не гони лошадок. Понимаешь ведь, что в детдоме свои правила: ты слушаешь Старших, учишься, потом сам становишься Старшим и так же учишь других. Это круговорот. Чего ж ты брыкаешься? – Децл говорил, словно гопник Иисус: так слащаво, образно, но подгоняя под свою схему.
– Понимаешь, Денис, я же не такой, как вы. Я не хочу воровать и бить стёкла магазинов. И я не стану учить этому других, – пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы сказать это не Попугаю, а самому Децлу, сказать в лицо злу, что он зло. Губы дрожали, голос ломался, и Юрка надеялся, что он не выглядит так же жалко, как себя ощущал в тот миг.
– Ну… поживём – увидим, – протянул Децл, хлопнул по плечу и быстро убрал руку. – Сегодня я добрый и не стану спорить. Пускай тебя научит жизнь, а потом мы и по этой теме пообщаемся, когда ты придёшь ко мне за помощью. Когда сильно припрёт, и ты поймёшь, что воспитатели и менты ничего для тебя сделать не смогут. Знай, что я-то смогу.
У Юрки камешек свалился из сердца куда-то в пятки. И это всё? И нет угроз, давления? Где же боль?
– В «Денди»-то играл хоть раз в жизни? – с довольной усмешкой видавшего виды бати спросил вдруг Децл.
– Не-а, – ответил не менее довольный Юрка.
– Ну так, шпана, пошли прочь отсель! Щас мы с Кактусом тут жару дадим. «Контру» ставьте!
Гусь с Рыжим нажали на кнопку, вытащили катридж и сунули в разъём другой, валявшийся рядом на ковре. В телике появились два качка, держащие по огромному автомату в руках, а на заднем плане виднелась целая планета. Аж дух захватывало, куда он сейчас отправится!
И вот они с Децлом где-то в джунглях. Неумело нажимая на кнопки, Юрка позволил с первых же секунд себя убить, а боец его старшего товарища нырнул в воду и там укрывался от вражеских пуль, изредка выныривая, чтобы отстреливаться. Персонаж Юрки вернулся с неба – не прошло и секунды. Разобравшись, где бежать, прыгать и стрелять, мальчишка с азартом вошёл в игру. Пальцы, непривычные к джойстику, ещё не запомнили кнопки настолько, чтобы действовать механически. Сбили его героя ещё до моста: какой-то охотник из кустов винтовкой вынес управляемого солдата. Децл лишь фыркнул – его боец цел-целёхонек плыл по речке и лупил очередью по врагам. Третью – последнюю – жизнь отняли почти сразу: сбили снизу из пушки, которую не успел вырубить напарник.
– С тобой пока каши не сваришь, – протянул Децл, доставая из пенопластового контейнера чёрный пистолет. – Тренироваться тебе надо. На вот постреляй в уток – клёвая игра для начинающих. А я покурю пока схожу во двор.
На экране появились кусты и синее небо. Через секунду в небо взлетела утка. Юрка прицелился – что-то клацнуло в телевизоре, утка крякнула и упала, а из кустов вылезла довольная собака с мёртвой дичью в правой лапе.
– Ничё себе! Даже так можно! Балдёж! – Юрка был счастлив, как никогда. Не такой уж и плохой парень этот Децл. Разве «Денди» может сравниться с диафильмами по субботам?
– Рад, что тебе нравится. Я пошёл, короче, подымлю, а ты тут на ужин нам настреляй дичи.
– Ага, – дружески ответил Юрка. Он был счастлив.
Утки вылетали, но охотник не давал им и шанса. Они стали вылетать всё быстрее и быстрее, пока наконец одна не улетела живой в небеса с противным звуком, а собака вылезла из кустов и посмеялась над хозяином.
Над хозяином…
Кстати, а где хозяин квартиры?
Краем глаза, когда заходил, Юрка видел на кухне Ярика, обнимавшего тостер. В зале сидели Гусь с Рыжим. А где же тот пацан, который пригласил их сюда?
