Kitobni o'qish: «Учитель народа. Савонарола», sahifa 3

Марко удалился в уединение, чтобы скрыть свое горе. Он старался объяснить поступок Анны в её пользу, оправдывал ее тем, что она никогда не отвечала на его любовь, и не подавала ни малейших надежд на взаимность. Мало-помалу, он стал снова бывать у своих знакомых, но тщательно избегал дома, где жила его прежняя возлюбленная. Теперь она была женой отца одного из его приятелей, добродушного малого, который несколько раз напрасно приглашал его к себе. Наконец, ему удалось заманить Марко в дом своего отца, где молодая мачеха ласково приняла его не только как друга своего пасынка, но и собственного родственника, и осыпала упреками, что он до сих пор не посетил ее. После этого, Марко стал бывать довольно часто; Анна с каждым разом становилась все приветливее и доступнее, видимо старалась возбудить его чувственность костюмом и обращением с ним, пока он не убедился к своему ужасу, что идеал его юношеских мечтаний готовит ему самую недостойную роль. Это сознание разрушило все надежды его жизни. Он решил удалиться от мира, и, заручившись согласием своего отца, отправился в Болонью, где поступил в орден доминиканцев, задача которых заключается не в одном умерщвлении плоти, так как они письменно и словесно поддерживают связь с народом.

Вслед затем старший брату Оньибене также покинул родной город Феррару и перешел на службу в Болонью, куда последовал за ним и Джироламо для занятий в знаменитом болонском университете. Здесь Джироламо часто виделся с обоими братьями; с Оньибене, у него сохранились прежние дружеские, но более внешние отношения, между тем как он чувствовал самую искреннюю привязанность к Марко Аврелио и находил искреннее удовольствие в его обществе. Тем не менее, ему самому никогда не приходило в голову предпочесть монастырскую жизнь общественной деятельности. Он скоро пришел к убеждению, что изучение законоведения в том виде, как оно преподавалось в то время, не может удовлетворить его, и поэтому усиленно занялся историками и поэтами классической древности. От них он перешел к бессмертному произведению Данте, которое теперь недоступно для массы по своей неясности; но в XV веке оно читалось людьми всякого возраста, благодаря множеству аллегорий и косвенных намеков на современные события. Поэтические произведения были тогда излюбленным чтением образованных кружков. При этом в поэме Данте в мелодичном потоке стихов изливалась поразительная глубина мысли; она представляла такую полноту и живость описаний; в ней было столько мистицизма, что она должна была неизбежно увлекать современников Савонаролы при господствовавшей тогда склонности к схоластическим мудрствованиям.

Огромному успеху поэмы также немало способствовала судьба самого поэта, который восхваляя величие церкви, смело восставал против светской власти пап и принадлежал к числу самых упорных борцов в рядах гибеллинов.

Джироламо Савонарола знал на память многие отрывки «Комедии» своего любимого поэта, и нередко целыми часами мечтал о ней. В воображении его воскресал лучистый образ Беатриче; он видел, подобно поэту, её просветленные черты, кроткий взгляд и белоснежную одежду. До сих пор он не знал земной любви; но понимал, что Беатриче была для Данте путеводительницей по бесконечному пути к блаженству, посланной с неба, чтобы прояснить ему величие и неисчерпаемую благость Всевышнего. Для Савонаролы, как для всех идеалистов, действительные события имели временное значение; все его помыслы были обращены к другому отвлеченному и более возвышенному миру, который был внутри его. Печальная судьба его любимого брата глубоко потрясла его; но не привела его ни к каким практическим выводам, потому что еще не наступило время, когда враждебные демоны безжалостно вторглись в его собственную жизнь. Не предчувствуя беды, он принял деятельное участие в играх на празднике Энцио и простодушно любовался прекрасными глазами Ореолы, которые чаще прежнего стали встречаться с его взглядом.

Дворец Медичи во Флоренции

Глава III
Дочь венецианской республики

Неудавшийся заговор Пацци, с его печальными последствиями, должен был неизбежно отразиться на характере Лоренцо Медичи и пробудить его от чувства полной безопасности, которое он испытывал до сих пор. Эта нравственная перемена была благоприятна для него в том отношении, что он сразу отрешился от свойственного ему мелочного тщеславия, и умственный кругозор его сделался шире.

Он увидел, что для него недостаточно, если он будет превосходить своих соперников только художественным вкусом и любовью к роскоши, и, что правитель народа обязан искать другой поддержки, кроме той, которую он имеет внутри государства. Вместе с тем он пришел к выводу, что флорентийское правительство не может долее оставаться изолированным в политике и, что необходимо приобрести надежных союзников между соседними властелинами.

Благодаря браку с Кларой Орсини, он сблизился с одной из самых древних и знатных римских фамилий. Один Орсини носил папскую тиару под именем Николая I, и дом этот вообще пользовался большим влиянием в Италии; но Орсини были только предводители партий, а не царствующие особы. Папа Сикст IV, имевший в виду одни интересы собственной семьи, находился во вражде с Орсини, как и с другими древними родами Италии, что доказал самым неопровержимым образом и заговор Пацци.

Прошло несколько месяцев, прежде, чем волнение во Флоренции настолько улеглось, что Гуильельмо Пацци мог безопасно вернуться в свою виллу и предаться своим обычным занятиям. В это время Лоренцо приехал из Рима с своей молодой женой. Клара Орсини при своей природной энергии поддерживала честолюбивые стремления своего мужа и первая указала ему на способ, каким он может оградить себя от ненависти папского двора. Она обратила его внимание с одной стороны на богатую и могущественную венецианскую республику, с другой – на неаполитанского короля. В данное время, в Неаполе царствовал Арагонский дом, который был одинаково заинтересован в том, чтобы иметь в Италии сильных союзников, в случае, если бы французский король (анжуйского дома) вздумал предъявить свои права на Неаполь. Но Лоренцо Медичи скоро должен был убедиться, что нельзя одновременно поддерживать дружественные сношения с Венецией и Неаполем, так как эти два государства постоянно враждовали друг с другом. Горделивый город дожей на Адриатике, хотел присвоить своему флоту господство над Средиземным морем и посредничество торговли Европы с востоком, вследствие чего у него были частые столкновения с другими морскими державами, а именно с Генуей и Неаполем.

Но Клара Орсини, имела в виду не силу оружия, а тонкую сеть хитрых интриг, с помощью которых она надеялась вернее достигнуть цели. В этом она сходилась с основным принципом дома Медичи, представители которого более придавали значения расчету, нежели сильным мерам и прямому способу действий.

Внешний вид городского дворца, который Козимо Медичи поручил построить для себя и своих потомков знаменитому маэстро Микелоццо, носил тот же характер неприступности, как и все жилища знатных фамилий того времени. Стены нижнего этажа сооруженные из могучих каменных глыб, могли бы служить надежной защитой даже в случае продолжительной осады.

Тем не менее это величественное здание, по своему внутреннему устройству представляло все условия для удобной и приятной жизни. Здесь было бесчисленное множество светлых и великолепно убранных комнат, окна которых были обращены на двор или в сады.

В одно прекрасное утро Клара сидела у окна своей комнаты, изящная, головка её опиралась на руку; она казалась погруженной в глубокую задумчивость. Взгляд её, выражавший гордое сознание собственного достоинства, был обращен к безоблачному небу; но в этом взгляде не было ни любви ни смирения; казалось беспредельная эфирная даль представляла ей безграничное поле для её честолюбивых желаний. Клара любила своего мужа; но это не была кроткая мечтательная привязанность преданной женщины; это были скорее дружеские отношения, основанные на общей цели, для которой она готова была идти с ним на жизнь и смерть.

Лоренцо вошел в. комнату; на лице его выражалось радостное волнение; Клара, бросив взгляд на мужа, поспешно встала, ожидая, что он сообщит ей.

Лоренцо держал в руке распечатанное письмо.

– Посланный короля Фердинанда привез хорошее известие! – сказал он. – Меня ждут в Неаполе; теперь весь вопрос заключается в том, чтобы оказать какую-нибудь услугу королю или приготовить ему приятный сюрприз, который мог бы расположить его в нашу пользу…

Клара на минуту задумалась. При её обручении и, даже позже, многие подсмеивались над ней, что она выходит замуж за купца, так как хотели этим уязвить её самолюбие знатной римлянки. Теперь этот купец явится в качестве желаемого гостя к неаполитанскому королю, чтобы заключить с ним дружественный союз. Гордость её была польщена подобным почетом, но она не могла сразу сообразить, что может способствовать сближению короля с Лоренцо. Последний мог поднести ему подарок в виде ценного художественного произведения; но Клара не знала имеет ли король Фердинанд какое-нибудь понятие об искусстве. Вероятно ему было бы всего приятнее приобрести какое-нибудь выгодное поместье, но Лоренцо не имел права располагать городской землей, он мог в этом отношении только дать добрый совет королю. Эта мысль настолько понравилась Кларе, что она поспешила сообщить ее своему мужу:

Прекрасная кипрская королева, Катарина Карнаро, была вдовой; и тот, кто приобретал её руку, становился обладателем богатого острова, имевшего весьма важное политическое значение. В виду этого венецианцы употребили все средства, чтобы устроить брак болезненного владетеля Кипра, короля Иакова Лузинианского с дочерью венецианского патриция Карнаро, которая была формально объявлена приёмной дочерью Венецианской республики.

У всех было свежо в памяти впечатление, произведенное в Европе браком приемной дочери гордой республики с владельцем цветущего острова на Средиземном море. Много было толков о сказочном блеске, которым Венеция окружила свою дочь, когда та отправилась к своему мужу. Художники и поэты изобразили в живых красках пышные празднества сопровождавшие отъезд Катарины из Венеции и её прибытие в Кипр. Король Иаков в это время был неизлечимо болен; чахотка быстро разрушала слабый организм молодого сластолюбивого властелина, который даже не считался законным сыном прежнего короля. Тем не менее после смерти Иакова, верховная власть в государстве перешла к его вдове, которая была объявлена правительницей за своего малолетнего сына. Таким образом венецианцы пока вполне достигли своей цели. Если бы сын короля Иакова умер, не достигнув возмужалости, то престол должен был неизбежно перейти к Катарине Карнаро, а после её смерти Венецианская республика могла рассчитывать на наследство от своей приемной дочери.

Но все эти соображения должны были оказаться бесплодными в том случае, если бы Катарина вступила в новый брак и оставила бы второго мужа наследником своих прав. В этом должен был заключаться совет, которым Лоренцо Медичи, по мнению своей супруги, мог оказать огромную и незаменимую услугу неаполитанскому королю. Клара лично знала Федериго, второго сына неаполитанского короля, который был красивый статный юноша, и даже некогда оказывал ей особенное внимание. Дело должно было оставаться втайне, потому что венецианцы могли помешать его выполнению тем или другим способом. Лоренцо должен был сообщить свой план королю и дать необходимые указания. Дипломатия в данном случае играла второстепенную роль; вся задача заключалась в том, чтобы Катарина почувствовала страстную любовь к претенденту её руки и решилась бы идти наперекор гневу отечественной республики. Только при этом условии можно было рассчитывать на успех.

Лоренцо вполне одобрил план своей супруги и охотно взялся передать его неаполитанскому королю. Приготовления к отъезду Лоренцо были скоро сделаны, так как он не считал нужным стесняться относительно денежных средств, тем более, что ехал не как частное лицо, а с политической миссией – заключить дружественный союз между Флоренцией и Неаполем. Желая избегнуть папских владений, он сел на корабль в Ливорно и отправился в Неаполь с царской пышностью. Неаполитанский король, узнав о приближении гостя, выслал ему на встречу своего второго сына Федериго, который по своей общительности и любезности произвел наилучшее впечатление на Лоренцо Медичи. Молодой принц был большего роста, сильный, широкоплечий, и при этом неотразимо привлекательный в своем обращении с людьми; цвет лица его был смуглый; глаза и волосы черные. Красивые усы гармонировали с благородными очертаниями рта; в манерах и осанке юноши было столько чувства собственного достоинства, что он выделялся из толпы даже в Неаполе, где и простолюдины отличаются прирожденной грацией движений.

Лоренцо Медичи был в высшей степени польщен радушным приемом, который был ему оказан в Неаполе. Король и наследный принц обращались с своим гостем, как с царствующей особой, и ни разу не дали ему почувствовать его незнатное купеческое происхождение. Лоренцо не мог раздавать ордена приближенным неаполитанского короля подобно коронованным особам, но он делал более щедрые подарки, нежели кто-либо из них, и поэтому пользовался таким же почетом. Одно празднество сменялось другим; устроены были прогулки на воде с фейерверками, блестящий турнир, великолепные пиршества и балы, так что Медичи при своей склонности к роскоши имел немало случаев выразить свое удовольствие за такой радушный прием.

По прошествии нескольких дней между королем и его гостем произошел обмен уверений в готовности взаимно служить друг другу. Король Фердинанд видел в Лоренцо представителя самой воинственной итальянской республики и союзника против папского престола, и готов был почтить его полным доверием. Что же касается принца Федериго, то хорошее впечатление, произведенное им на Лоренцо при первой встрече, усиливалось с каждым днем, и между ними установились самые сердечные отношения. Во время их частых и продолжительных бесед Лоренцо не трудно было возбудить фантазию восприимчивого юноши рассказами об очаровательной Катарине Карнаро и подстрекнуть в нем романическое желание освободить прекрасную дочь Венецианской республики от тирании её честолюбивой родины.

Молодой принц с радостью взялся исполнить план предложенный Лоренцо. Его привлекала романтичность приключения и возможность испытать свое мужество, поэтому чем опаснее было предприятие, тем более оно имело для него прелести. Дело должно было оставаться в строжайшей тайне между Лоренцо Медичи, королем и принцем Федериго. Когда Лоренцо собрался в путь, король позволил сыну проводить гостя на флорентийском корабле, и хотя ему было известно, к чему должны были привести эти проводы, но он мог показать вид, что совершенно непричастен к знакомству принца с Катариной Карнаро.

Отъезд делегации Лоренцо Медичи из Неаполя

Неаполитанский король дружески простился с Лоренцо Медичи, который сел на корабль среди громких прощальных приветствий населения. Везде развивались пестрые флаги; берег был наполнен нарядной толпой; махали шляпами и платками, бросали венки и цветы. Почти вся вода в гавани покрылась ими – зрелище, которое можно себе представить только среди роскошной южной природы. Бесчисленные большие и малые суда и лодки провожали корабли далеко в море; рыцари, дамы, пажи в великолепных одеждах наперерыв приветствовали отъезжавшего гостя и его спутников, как бы для того, чтобы запечатлеть в их памяти последние минуты, которые они проводили вблизи Неаполя. Всем было известно, что второй сын короля намерен проводить гостя и остаться у него на некоторое время. Королевская парусная барка, назначенная для возвращения принца виднелась среди флорентийских судов. Принц Федериго с некоторыми приближенными лицами, сопровождавшими его в предполагаемом путешествии, стоял на палубе, рядом с Лоренцо, и раскланивался с толпой, наполнявшей берег.

Мало-помалу суда, с белевшими на них парусами исчезли из виду; небольшие лодки одни за другими стали возвращаться в гавань, где скоро водворился обычный порядок. Толпа, удовлетворив свое любопытство, разошлась но домам.

Между тем на море совершилось неожиданное событие. Едва неаполитанский берег скрылся в туманной дали, принц Федериго простился с гостем своего отца и пересел на собственную барку, отдав приказание лоцману свернуть в противоположную сторону и править к острову Кипр, мимо берегов Сицилии. Затем принц сошел в каюту, где, с помощью доверенного камердинера, снял свое великолепное платье и нарядился в одежду простого греческого матроса. Хотя это превращение не особенно нравилось его спутникам, но оно настолько шло к его фигуре и прекрасным очертаниям южного выразительного лица, что всякая женщина должна была признать в нем идеал мужской красоты и преклониться перед ним.

Лоренцо Медичи

Остров Кипр служил тогда складочным местом драгоценных товаров, привозимых из Персии, Индии и других восточных стран; здесь товары снова нагружались на корабли для доставки в Венецию, Геную, Неаполь и ближайшие гавани. Кроме того, Кипр был важным стратегическим пунктом во всех войнах с турками и представлял надежный оплот против морских разбойников. Купцы, возвращаясь на родину после тяжелого и продолжительного морского путешествия весело проводили время на прекрасном острове, щедро одаренном природой, где они останавливались на несколько дней для отдыха. Они привозили с собой на кораблях всевозможные товары, дорогие персидские ткани, парчи затканные золотом, драгоценные камни и другие диковины заморских стран. На самом Кипре созревали превосходные южные плоды и приготовлялось вино, известное в целом свете. В Европе ходили баснословные рассказы о роскошных пирах и празднествах, которые устраивались на этом заколдованном острове, представлявшем все условия для высших жизненных наслаждений.

Владетельница этого волшебного государства была молодая прекрасная женщина, вторая Клеопатра, хотя без самовластия египетской королевы, но окруженная ореолом поэзии, который придавал ей особенную прелесть в глазах принца Федериго. Он мысленно сравнивал ее с богиней моря, всей душой стремился к ней и жаждал обладать ею. Но какие шансы имел он для достижения этой цели?

Он мог открыто просить её руки, как сын могущественного короля и освободить от тяжелых уз, связывавших ее с Венецией. Но сознается ли она, что эти узы тяготят ее и что она хочет освободиться от них?

Поэтому принц Федериго решился последовать совету Лоренцо Медичи и употребить все средства, чтобы расположить к себе сердце Катарины Карнаро, так как это одно могло возбудить в ней желание выйти за него замуж и разделить с ним господство над прекрасным островом. По временам в уме предприимчивого юноши возникал мучительный вопрос: действительно ли так хороша кипрская королева, как он представлял себе ее в своем воображении? Но предприятие было настолько заманчиво само по себе, что он решил во всяком случае убедиться на опыте в достоинстве приза.

Благодаря попутному ветру плавание совершилось без всяких приключений; вскоре вдали показались берега Кипра.

Верхушки пальм ясно обрисовывались в прозрачном воздухе среди кипарисов, оливковых дерев и темной зелени кустарников. Сильный аромат цветов и апельсиновых рощ далеко разносился по синим волнам, на встречу барке, которая быстро приближалась к берегу. Теперь можно было ясно различить долины, горы, леса и реки; а так как многие из моряков не раз бывали на острове, то, по их совету, решено было направить барку в ту сторону, где находился город Фамагуста с его знаменитой гаванью. Очаровательное местечко живописно раскинулось вдоль берега с своими врытыми базарами и кладовыми. Вдали на склоне холмов виднелись виллы, тесно построенные одна около другой; все они были окружены прекраснейшими садами, с живыми изгородями из гигантских голубовато-зеленых алоэ или с белыми мраморными стенами. Среди этих очаровательных жилищ, вблизи собора, виднелся королевский дворец, постройка которого совмещала в себе прелесть мавританской архитектуры с строгостью итальянского стиля.

С обеих сторон от главного здания тянулись крытые галереи со сводами, состоящие из колонн, которые окружали полукругом значительную часть сада, по-видимому наиболее роскошную и предназначенную для королевы. Быть может, она была там и в эту минуту! – промелькнуло в голове Федериго. Фантазия живо нарисовало ему прекрасную и цветущую семнадцатилетнюю женщину, гуляющую среди роз и дорогих тропических растений. К дворцу примыкало несколько других вилл, сады которых доходили до самого моря.

Между тем барка так близко подплыла к берегу, что поднят был вопрос куда причалить.

– Только не у городской гавани! – воскликнул принц Федериго. – Весь этот шум и толкотня от выгрузки и погрузки товаров вовсе не соответствует моему расположению духа.

При этих словах глаза его случайно остановились на мраморной террасе красивого дома, окруженного большим тенистым садом. От террасы шла широкая лестница до самого моря, так что последние ступени были постоянно покрыты брызгами волн.

На террасе было несколько дам в богатом греческом наряде. Они были заняты какой-то игрой, соединенной с танцами, и быстро двигались взад и вперед, то в одиночку, то парами или группами. По воде звонко раздавался серебристый смех молодых голосов, что еще больше привлекло внимание принца Федериго, который, следуя влечению своей фантазии, приказал матросам причалить к лестнице виллы, где было привязано несколько красивых лодок. Затем принц подошел к борту и снял шляпу, делая знак, что хочет вступить в переговоры с обитателями виллы.

Высокая представительная фигура принца привлекла внимание дам и расположила их в его пользу, хотя неожиданное появление каждого незнакомого мужчины у берегов возбуждало подозрение в те времена, когда везде крейсировали морские разбойники.

На террасе произошло довольно продолжительное совещание, после чего две дамы сошли с лестницы, чтобы вступить в переговоры с незнакомцем и узнать о цели его появления.

Принц Федериго достаточно знал греческий язык, чтобы объясниться с ними. Дамы заявили, что владетельница виллы принцесса Кандорас желает гнать, кто он такой и по какому праву он осмелился причалить у её дома? Принц Федериго ответил, что он странствующий певец и намерен предложить свои услуги королеве Катарине. Но в данную минуту он просит дозволения представиться синьоре Кандорас, в надежде, что она не откажет ему в гостеприимстве и даже быть может в ходатайстве у королевы.

Дамы были видимо удивлены смелостью незнакомца; но обещали передать его слова владетельнице виллы. Когда они вернулись на террасу, снова начался оживленный разговор, прерываемый веселым смехом. После этого те же дамы снова спустились с лестницы и сообщили принцу, что синьора Кандорас готова оказать ему гостеприимство в своем доме, но под условием, что он подчинится всем мерам предосторожности, какие будут приняты против него. Принц Федериго ответил, что он готов исполнить все требования владетельницы виллы, и затем в сопровождении обеих дам поднялся по лестнице на террасу.

Здесь принц Федериго очутился в обществе двенадцати женщин, начиная от самого юного возраста до более зрелого. Хотя все они показались более или менее привлекательными молодому принцу, – кроме одной горбатой безобразной старухи, – но ему было не трудно с первого взгляда отличить лучшую из них. Это была молодая необыкновенно красивая женщина с золотистыми белокурыми волосами и большими тёмно-голубыми глазами, и, по-видимому, служила центром дамского кружка. Ей, как хозяйке дома, представили принца. Она выслушала его приветствие с ласковой улыбкой и задала те же вопросы: откуда он и с какою целью приехал в Кипр?

Принц Федериго ответил, что он приехал с одного греческого острова с целью представиться королеве и показать ей свое искусство в пении и игре на лютне. Если ему удастся заслужить одобрение прекрасной Катарины Карнаро, то он считает свою будущность обеспеченной, потому что намерен продолжать свое путешествие и посетить другие королевские дворы Европы.

Красавица снова улыбнулась и попросила его спеть что-нибудь, чтобы доставить удовольствие её подругам, которые сегодня собрались к ней в гости.

Принц тотчас же изъявил согласие и приказал принести свою лютню с барки, так как в совершенстве играл на этом инструменте и считался в Италии одним из лучших певцов. Он пропел провансальскую «любовную» песню, недавно сочиненную королем Рене, которая только что вошла в моду при европейских дворах. Между тем чернокожие служанки принесли мягкие табуреты и дамы сели. Они небрежно поигрывали своими веерами и без малейшей застенчивости смотрели в лицо певцу. Только одна красавица с золотистыми белокурыми волосами задумчиво опустила свою очаровательную головку. Два раза во время пения глаза её сверкнули; она взглянула на певца, но тотчас же снова опустила ресницы; при этом легкая краска выступила на её щеках.

Вид города Фамагуста на Кипре

Когда окончилось пение, дамы выразили свое одобрение дружными аплодисментами; затем начался оживленный разговор о песне, пропетой принцем, о короле Рене и других его поэтических произведениях.

Белокурая дама сначала не принимала никакого участия в разговоре; но, помолчав немного, сказала певцу:

– Я готова оказать вам гостеприимство в моем доме, но при условии, что ваши спутники останутся на барке. Кроме того, вы должны дать честное слово, что не замышляете ничего дурного против кого-либо на этом острове и, что вы не уедете отсюда, не простившись со мной. Сюда дошли неблагоприятные слухи, которые заставляют нас принять кое-какие меры предосторожности.

Принц Федериго согласился на все. В эту минуту он совсем забыл о цели своей поездки; сердце его радостно билось при мысли, что он останется в доме очаровательной женщины, предложившей ему гостеприимство. Между тем дамы одна за другой удалились с террасы; после того явились слуги и повели его в приготовленную для него комнату, где он нашел все необходимое для его удобства. Нигде не было стражи, и он по-видимому был совершенно свободен; но уже на следующий день он начал томиться своим одиночеством, потому что хозяйка дома, равно и остальные дамы не показывались. На его вопросы о хозяйке дома ему ответили, что принцесса Кандорас – богатая молодая вдова и живет одна с своей прислугой. Сегодня она не может видеть гостя по нездоровью, но просит его располагать её домом как своим собственным и не забывать о цели его поездки на остров.

Принц Федериго понял значение последних слов; но у него не было никакого желания добиваться благосклонности королевы, так как больше всего его занимала мысль снова увидеть прекрасную хозяйку дома с большими тёмно-голубыми глазами.

Так прошел день, который показался ему бесконечным, хотя он провел несколько часов на террасе, любуясь морем, и посетил своих товарищей на барке. Он мало ел и пил, потому что был весь поглощен воспоминаниями о вчерашнем дне. Он был рад, когда наступила ночь, потому что надеялся на другой день увидеть свою прекрасную хозяйку. Но этого не случилось; казалось, что все в доме сговорились между собой, чтобы довести его до отчаяния вежливой сдержанностью. Он ног расхаживать где угодно по городу; та же свобода была предоставлена его товарищам, остававшимся на барке; но каждый из них чувствовал, что за ним следят шпионы. Прошло еще несколько дней, а принцесса Кандорас всё оставалась в своих комнатах. Окружавшая ее таинственность еще больше воспламеняла сердце молодого принца; недовольный бродил он взад и вперед по саду; по вечерам садился на террасе и глядел, как заходящее солнце золотило волны голубого моря. Иногда он задумчиво распевал песни под аккомпанемент лютни; тогда у окон появлялись женские фигуры, которые украдкой слушали его; но между ними не было хозяйки дома. Принц уже начинал проклинать предприятие, которое вынудило его играть недостойную роль бедного певца; но тут случилось неожиданное событие, изменившее положение вещей.

Раз ночью принц проснулся от внезапного шума и беготни в доме; это побудило его вскочить с постели и наскоро одеться, чтобы узнать о причине тревоги. Оторопевшие слуги сообщили ему, что на дворец напали тунисские пираты и намерены насильственно увезти королеву на своем корабле.

Это известие не особенно поразило принца, тем более, что подобные события представляли тогда обычное явление. Он готов был исполнить свою рыцарскую обязанность и поспешить на помощь королеве, хотя в душе должен был сознаться, что не пришел бы в отчаяние, если бы морским разбойникам удалось увезти свою добычу. Кроме того, у королевы Катарины была своя стража, офицеры и слуги, которые могли защитить ее.

Размышления его были прерваны появлением молодой дамы, которую он тотчас же узнал, потому что видел ее в день своего приезда в числе других подруг синьоры Кандорас.

– Бегите во дворец и спасите королеву! – сказала она испуганным голосом. – Я хочу немедленно послать к ней своих слуг; в город также отправлены гонцы, чтобы созвать всех людей, способных носить оружие, потому что дворцовая стража слишком малочисленна, чтобы защитить ее. Вот уже несколько дней, как мы ожидали этого нападения; нам писали, что в Тунисе назначена большая сумма за Катарину Карнаро. Мы были убеждены, что вы приехали сюда с целью предать её в руки бея и поэтому считали нужным следить за вами. Теперь докажите, что мы ошиблись и помогите нам защитить прекрасную королеву.

– Я сейчас же отправлюсь во дворец, – ответил Федериго. – Но умоляю вас оставить часть прислуги дли охраны этого дома; иначе я буду считать своей обязанностью остаться здесь и защищать до последней капли крови прекрасную синьору Кандорас, оказавшую мне такое радушное гостеприимство.

– От души благодарю вас, – ответила дама, – но вы напрасно беспокоитесь обо мне, потому что мне не грозит ни малейшая опасность. Советую вам поспешить на помощь королеве, тем более, что вы приняли на себя обязательство беспрекословно исполнять её приказания.

– Я не понимаю вас, – возразил Федериго; – если я поклялся в верности, то одной принцессе Кандорас и не оставлю ее беспомощную и больную в этом доме, где она может подвергнуться неминуемой опасности.

– Вы ошибаетесь! – сказала с живостью дама; – Я – принцесса Кандорас, а та белокурая красавица, с которой вы разговаривали, и была сама королева; она удостоила тогда посетить меня с своими приближенными дамами. Присоединитесь скорей к её защитникам, если дорожите её милостью!