Kitobni o'qish: «Волшебный хлеб. Сборник рассказов»

Подарок к юбилею

В начале декабря шеф нашего управления должен был праздновать свой юбилей. Несмотря на солидность числа прожитых лет, юбиляр возжелал отметить эту дату с особой помпой. Коллектив был, конечно, «за». Как водится, мы собрали деньги на покупку подарка и закономерно считали, что на этом наши хлопоты, связанные с праздником, закончены. Однако мы, а конкретнее я и еще двое товарищей, ошибались. В тройку этих несчастных угодила я – Мария Николаевна и два моих коллеги: Владимир Львович и Александр Афанасьевич. Буквально за пару дней до юбилея, шеф попросил меня зайти к нему в кабинет.

– Мария Николаевна, я хочу попросить Вас о помощи, проговорил он.

– Я вся внимание, Евгений Петрович, – ответила я.

– Маша, – перейдя на дружескую волну, начал Евгений Петрович, или как мы его называли раньше, Жека, – у меня возникли некоторые осложнения с празднованием юбилея.

Я удивленно подняла брови.

– Понимаешь, – продолжал он, – наш главный, – он указал пальцем в потолок, – возжелал меня осчастливить своим присутствием на мероприятии, причем вместе со своей супругой.

– С Люськой что ли? – не удержалась я от возгласа.

– Ну не с Анной же! – ответил шеф. – Зачем ему ходить на банкеты со старой женой? – резонно добавил он.

Здесь следует на минуту отвлечься от нашей беседы с шефом и дать некоторые пояснения читателю. Наш самый главный Босс, он же Валерий Аркадьевич Кумиров, был женат на Анне Германовне Заводской, работавшей так же в нашем учреждении и оставшейся в нем на прежнем месте после бегства неверного супруга к сотруднице нашего управления Людмиле, ловкой молодой даме, сумевшей окрутить Босса буквально в течение месяца. Сразу после бракосочетания Валерий Аркадьевич перевел молодую жену, несмотря на все ее протесты, в другое ведомство, проявив поистине мужскую волю и настойчивость, заявив:

– Двух жен в одной организации, работающих у меня под боком, я просто не потяну!

С тех пор минуло более десяти лет, и мы уже забыли то ошеломляющее впечатление, которое произвела эта рокировка, исполненная нашим уважаемым Боссом. И вдруг теперь Людмила настояла на том, чтобы супруг почтил вниманием ее бывшего начальника непременно в ее присутствии.

–Понимаешь, Машунь, – продолжил Жека, – накрывать стол в нашей столовой в такой ситуации, будет не очень прилично. Я подумал, что можно снять зал в кафе напротив. Но я совершенно не представляю, как это практически осуществить. Машенька, – задушевно пропел Жека, – помоги мне, пожалуйста, устроить все на самом высшем уровне.

– Но у меня срочная работа! Кроме того, встреча с представителями министерства. На носу конференция. Нет, я не могу, – пыталась отбрыкиваться я.

– Я попрошу Владимира Львовича и Александра Афанасьевича помочь тебе и по работе и с организацией юбилея, – заверил меня шеф. – Но ты проследи, чтобы все было как надо, и я буду спокоен.

Я вся кипела внутри. Этого мне только не хватало! Да и не занималась я ничем подобным никогда. Почувствовав мое явное нежелание участвовать в решении этой проблемы, Жека положил свою руку на мою и, погладив ее, взмолился:

– Ну, Машенька, дружок, ну кого я еще могу попросить? Мы ведь столько лет работаем вместе!

– Да хоть Владимира Львовича! – воскликнула я.

– Маш, ну ты что, не знаешь Володьку? Он, конечно, сэкономит, но все будет таким убогим!

– Ну, пусть Саша, извиняюсь, Александр Афанасьевич, возьмется! Они все-таки мужики! Ну, не могу я этим заниматься, – взмолилась я.

– Эти мужики будут в твоем полном распоряжении, – настаивал шеф.

Сказать, что я была расстроена, выйдя от шефа, значит не сказать ничего! Я была просто убита этим поручением. Но два моих помощника, два профессора под моим чутким руководством организовали потрясающий банкет. Много добрых слов было сказано в адрес шефа, много сделано подарков. Главный Босс был просто в ударе и сыпал комплименты направо и налево, и под конец банкета они с женой (кто бы мог подумать – жена Босса!) преподнесли Евгению Петровичу свой необыкновенный подарок: картину неизвестного художника с унылым пейзажем и каким-то стариком-колдуном, смешивающим содержимое нескольких пробирок. Все присутствующие были несколько озадачены таким сюжетом картины, но Люська (для нас она так и осталась Люськой, несмотря на свое теперь высокое положение) заявила, что изображенный на картине старец готовит напиток счастья и долголетия. И вот именно этого они с мужем и желают юбиляру!

Евгений Петрович поблагодарил дарящих и пообещал повесть картину на самом видном месте в своем доме и всегда любоваться ею. В ответ Босс пообещал навестить именинника и убедиться в исполнении обещанного. Затем шеф поблагодарил устроителей банкета и всех присутствующих, пожелав, как можно чаще встречаться с коллегами в неформальной обстановке. Банкет закончился, и я с облегчением вздохнула, сбросив с плеч неприятные для меня хлопоты.

Прошло около трех месяцев после банкета. Шеф сильно похудел и все время ходил мрачный и чем-то озабоченный. Но я считала, что при его рабочей нагрузке он, видимо, сильно устает, и не придавала его виду особого значения.

Однажды придя домой и быстро приготовив ужин для своих домочадцев, я уселась передохнуть от домашних забот в кресло с книгой в руках, как тут же раздался звонок телефона. Я с большим неудовольствием подняла трубку. Звонила жена Евгения Петровича, Галя, с которой мы были в дружеских отношениях, нечасто, однако, обременяя друг друга телефонными разговорами.

–Машунь, привет! – сказала Галина. – Я тебя не оторвала от дел?

–Нет, – ответила я. – Минут двадцать я в твоем распоряжении, – сразу ограничила я продолжительность разговора.

– А что будет через двадцать минут? – поинтересовалась шефиня. – Но я не успела ответить, так как она заявила, – ладно, уложусь в отведенное время, ваша светлость!

– Ну, давай! – позволила «моя светлость».

– Скажи мне, только честно, Маша, тебе понравилась картина, которую Босс со «своей» подарили Жене?

– Нет, – честно ответила я.

– А почему? – заинтересовалась Галина.

– А что там, собственно, может понравиться? Я, конечно, не знаток живописи, но мне больше по душе пейзажи, натюрморты.

– Вот именно! – одобрила мой вкус жена шефа. – Зачем «этой» нужно было дарить Жене портрет какого-то колдуна?

– Не знаю! Может у нее вкус такой и ей эта картина очень нравится?

– Черта с два! – заявила моя собеседница. Эту картину она подарила с каким-то недобрым умыслом.

– С чего это ты так решила? – опешила я.

– Ты не поверишь, но эта картина меня удручает. Она несет нам страшную беду, чует мое сердце!

– Да ладно тебе, не нагнетай обстановку! – старалась я успокоить Галю. – Сними ее, раз она тебя так нервирует, и не выдумывай всякую ерунду.

– Я и не выдумываю, но факты упрямая вещь! Женя просто на глазах тает, ходит ужасно подавленный, стонет ночами, или встает и идет в зал, ложится там на диван под картину, и через полчаса мы имеем сердечный приступ. Уже дважды неотложку вызывала.

Позавчера привела я к нам со школы внука, веселенького, здоровенького. Уложила спать на злосчастном диване. Ночью – температура сорок, рвота, все болит! Забрала его к себе в кровать, напоила молоком с медом. Через двадцать минут – температура нормальная, ничего не болит, чувствует себя прекрасно!

– Послушай, – сказала я. – Если ты уверена, что картина несет вам беду, почему не выбросишь ее ко всем чертям, и дело с концом.

– Так в том то и дело, что Женя не разрешает мне ее трогать. Он, видите ли, обещал Боссу повесить ее на самое видное место, на самое лучшее в доме.

– Объясни ему, что самое лучшее место для этого произведения – помойка, и отнеси ее туда.

– Ты знаешь, – сказала Галя, – я до нее дотрагиваться боюсь. Я тут со зла взяла и ткнула ее ножом, а теперь у меня рука сохнет.

– Как сохнет? – ужаснулась я.

– Как плеть! – ответила она.

– Что же делать? – заволновалась я.

– Не знаю! – заплакала Галя. – Поверь мне, эта картина погубит всю нашу семью. Я хотела ее завесить, так Женя орал на меня, что я просто спятила и несу полный бред. Машунь, поговори с Ириной. Она Люськина подруга, может, что знает.

– Мне что, ей рассказать про весь этот кошмар? Не вижу ничего в этом разумного!

– Нет. Рассказывать не надо, но расспроси ее осторожненько, может она что-либо знает про эту картину.

Я пообещала, но, обеспокоенная происходящим, попросила Галю никого к картине не допускать и не ложиться под нее.

– Да я стараюсь! – устало ответила она.

Утром, я как бы мимоходом заглянула в ассистентскую и спросила, не идет ли кто в буфет со мной чайку попить. Ирина тут же присоединилась ко мне. Мы набрали только что испеченных пирожков, взяли большой чайник чая и уселись за стол. Разговор долго вертелся вокруг погоды и наших болячек. Мне это уже начало надоедать, и я сообщила, что на выходных ходили всей семьей в Третьяковку, получили огромное удовольствие.

– Кстати, Ирина, – сказала я. – Не помню, что за картину подарил Босс нашему шефу. Ты не знаешь, кто автор и как она называется?

– Картина эта без автора и названия, – засмеялась Ира.

– Как так может быть? – удивилась я.

– Д а очень просто! Люська как-то уговорила меня поехать с ней к гадалке. Ну, я и поехала. Мне всегда все интересно. А у Люськи тогда, помнишь, неприятности сыпались мешками. Взятку ей шили, в психушку она ложилась, ну и все такое.

– Что-то припоминаю, – соврала я, хотя подобные дрязги обычно проходят мимо моих ушей.

– Ну вот, – продолжила моя собеседница. Приехали мы к этой ведьме. Я, естественно, к ней не пошла, а осталась ждать Люську. Мне было интересно, что эта ведьма Люське напророчит. Ждать пришлось очень долго. Наконец, Люська появилась, вся такая вдохновленная и с этой картиной в руках. Я тогда просто обалдела. «Ты что хочешь тащить этот хлам через весь город?» – спросила я ее на лестнице.

«Это талисман моего счастья! – заявила мне Люська. Через месяц вся моя жизнь изменится», – радостно сообщила она. Я еще усмехнулась про себя и подумала: «как же, держи карман шире!» Но, как ни странно, ведьма ей здорово помогла, превзошла даже Люськины ожидания. Короче, именно, через месяц Люська вышла замуж за нашего Босса.

– Ничего не понимаю, – удивилась я. – Зачем же свой талисман счастья, тем более такой действенный, отдавать кому-то?

– Я и сама теряюсь в догадках, – поддакнула мне Ирина. – Но может быть этот талисман через какое-то время нужно передать под любым предлогом своему врагу, – предположила она.

– Врагу? Но при чем здесь наш Жека?

– Так он и есть Люськин заклятый враг! Знала бы ты, как она тогда его проклинала!

– О чем это ты говоришь? – Моему удивлению не было конца.

– Ой! Я забыла, что ты не в теме! Случилось это все еще до твоего прихода в наше ведомство. Сейчас я тебе поведаю эту душераздирающую историю. Но ни кому ни слова! – она приложила палец к губам.

– Само собой! – заверила я.

– Началось все с того, что Женька был назначен научным руководителем Люськи. Она тогда пыталась писать кандидатскую диссертацию. Сама она ее написать, естественно, не могла, и ей нужен был помощник, который бы сделал это за нее. Такое счастье выпало нашему уважаемому Жеке. Люська затянула его к себе домой, чтобы поближе, так сказать, познакомиться, ну и все обставила надлежащим образом. Он увлекся ей до того, что снял квартиру на Полянке, и они там писали диссертацию вместе!

Ирина засмеялась.

– Однако счастье было очень недолгим. Женькина жена откуда-то узнала, проследила за своим благоверным и застукала их прямо на месте преступления. Пожаловалась в Обком. Был дикий скандал. Женьку вернули в семью и понизили в должности. Люська в Обкоме клялась, что он ее чуть ли не насильно принудил к сожительству, что постоянно совершал над ней насильственные действия. В результате, Женька устроил ей полный провал с диссертацией. Сама же она, как ты понимаешь, ничего написать не может. Женьке через полгода все простили, опять назначили на старую должность, а она осталась не только с носом, но чуть не угодила за решетку, если бы ни эта колдунья. Причем на взятке ее поймали, я думаю, по Женькиной наводке. Если бы не Босс, женившийся на ней так неожиданно, сидела бы Люська, как миленькая.

Я была просто шокирована всем услышанным.

– Все-таки я не понимаю, с какой целью Люська могла подарить свой талисман Жеке?

– Я думаю, – сказала Ира, – что при получении картины колдунья оговорила ей срок, в течение которого талисман может действовать, а затем от него следовало избавиться, вернее, передать в руки своего врага. Но это лишь мои предположения, – добавила Ирина.

Я задумалась. То, что мне поведала бывшая Люськина подруга, объясняло всю историю с картиной, но не давало ответа, как спасти семью Евгения Петровича от несчастий.

– И как же нам спасти семью шефа от беды? – задала я вопрос Ирине. – Ведь он очень изменился, выглядит просто стариком.

– Я это давно заметила, – призналась Ира. – Подарок Людмилы меня тогда просто ошарашил.

Здесь следует заметить, что, выйдя замуж за Валерия Аркадьевича, Людмила порвала все отношения с подругой и та в душе, видимо, была задета, обижена даже таким отношением к себе. Именно поэтому, мне кажется, расчетливая и хитрая Ирина внезапно разоткровенничалась со мной, несмотря на то, что никаких особых проявлений дружбы между нами никогда не существовало.

Действительно, уход Босса из семьи, женитьба его на Люське было невероятным событием, поразившим всю общественность, как гром среди ясного неба. Об этом судачили на всех углах нашего ведомства. Мне даже казалось, что и сам Босс был как под гипнозом и не отдавал себе отчета в своих действиях. Я была достаточно близко знакома с Валерием Аркадьевичем. Мы много раз работали вместе с ним в различных комиссиях, бывали в совместных командировках. Отношения наши были теплыми и дружественными. Он всегда был очень внимателен, галантен, обаятелен. Этакий светский лев, не делавший, однако, ни одного неверного шага, хоть как-то компрометирующего его. Он неизбежно пользовался большим уважением в коридорах власти, принимал участие в разработке многих программ, осуществляемых аппаратом президента. Человек очень высокого интеллекта, выдающийся специалист в своей области, прекрасный собеседник и весьма привлекательный мужчина. И вдруг Люська! Авантюристка до мозга костей, женщина с очень сомнительной репутацией, так и не сумевшая написать диссертацию, замеченная в бесчисленных связях с представителями мужского пола, имевшая троих детей и ни одного мужа. Общество было просто в недоумении от их брака, но, как ни странно, высшее руководство сделало вид, что ничего не заметило.

Как можно было сбить с пути истинного такого человека, не поддается пониманию. Но факт остается фактом, бракосочетание состоялось.

Единственной подругой невесты, всегда ее поддерживающей и встававшей на ее защиту, была Ирина. Однако после свадьбы, она сразу была подвергнута забвению. Ира многое знала о своей подруге, но никогда не распространялась о ней, даже не участвовала в бабских пересудах о достоинствах жены Босса. Она просто уходила, когда начинались такие разговоры. И вдруг, эта неожиданная откровенность! С чего бы это? Видимо, устала подруга, носить в себе тайны Людмилы. Да и обида на предательницу, наверное, сыграна свою роль. И конечно, я думаю, подаренная, таким бессовестным образом картина, плохое самочувствие шефа тоже стали немаловажным фактором ее откровенности.

Поэтому я решила тоже быть до конца откровенной с Ириной и рассказала ей обо всех последовавших за юбилеем событиях в семье шефа.

– Что же нам придумать, чтобы спасти их? – задала я свой главный вопрос.

– Я что-нибудь придумаю, – заверила меня Ира.

– Но только не долго думай. Времени в обрез! Все может кончиться очень плохо! – подтолкнула я ее к действиям.

Ирина придумала. Она послала к шефу на дом своего приятеля. Тот сообщил Евгению Петровичу, что картина краденная, и хозяин хочет подать в суд на воровку.

– Или возвращайте картину немедленно, или будете вовлечены в громкий скандал!

Евгений Петрович, уже наученный горьким опытом, уже однажды пострадавший от связи с Людмилой, на этот раз был категоричен:

– Забирайте этот хлам немедленно. Если бы ни Босс, я бы эту ушлую дамочку с удовольствием засадил за решетку.

Галина была просто счастлива.

Картину приятель Иры вынес во двор, где мы с ней его поджидали с нетерпением. Он прямо во дворе на помойке поджег картину, облив ее заранее заготовленным бензином. Мы втроем мужественно стояли и ждали, пока бесценное творение догорит до конца. Закончив погребальные мероприятия и вдоволь надышавшись вонючим смрадом, исходившим от шедевра, мы отправились в ближайший ресторан и отпраздновали освобождение далеко не святого семейства от нависшей над ними угрозы.

Вскоре произошло еще одно событие, связанное с картиной, оставшееся незамеченным большей частью общества. Скоропостижно скончалась жена Босса. Поговаривали, что она покончила с собой.

Исповедь старого приятеля

Как всегда, совершенно некстати объявился мой бывший коллега и, можно сказать, приятель Димка Серебренников. Прошло столько лет с момента нашей симпатии и доверительности, что я даже забыла о его существовании.

Когда, подняв трубку телефона, я услышала: «Привет, подруга!», то подумала, что кто-то ошибся номером, хотя какие-то нотки в голосе говорившего человека показались мне смутно знакомыми. На мой вопрос: «Кому вы звоните?», я услышала:

– Ну, ты даешь, подруга. Неужели меня не узнаешь?

– А кто вы? – искренне удивилась я.

– Ты вообще здорова, Светик? Не узнаешь старых друзей.

Но я опять его не узнала, поэтому решила тихо положить трубку. Но мой визави словно почувствовал мое желание и буквально проревел:

– Да Димка я. Вспомни аспирантуру, кафедру.

Ну, конечно! Как я сразу не догадалась. Это мог быть только он: самоуверенный самовлюбленный, самонадеянно насмешливый и наглый. Он и сейчас не мог себе вообразить, что его можно не узнать, всего-то после двадцати лет перерыва в общении. Он обращался ко мне так, словно мы расстались только вчера. Я расхохоталась.

– Да, Димуля, ты просто прелесть. Только ты можешь преподносить такие сюрпризы. Как ты вообще узнал мой номер телефона?

– По интернету, по списку абонентов, – удивился он моей серости.

– Но телефон зарегистрирован на другую фамилию, – уточнила я.

– Это неважно, – отмахнулся старый приятель, – я ввел твою фамилию и получил то, чего добивался.

– Ну, на это ты у нас спец – получать то, чего добивался. Это не просто твое хобби, а можно сказать, жизненное кредо, – усмехнулась я.

На другом конце провода вдруг возникла несоответствующая вышеозначенному кредо тишина. Я даже подумала, что нас разъединили, и хотела положить трубку, но вдруг услышала грустный, наверное впервые за все годы нашего знакомства, голос друга.

– Свет, ты, действительно, уверена, что я всегда получаю в жизни то, что хочу?

– Кто бы, вообще, мог усомниться в этом? – ответила я с иронией.

– Вот именно ты и могла бы! – подчеркнул он.

– Почему я? – мое удивление было совершенно искренним.

– Не прикидывайся, Светик. Именно ты прекрасно знаешь, что далеко не все мои мечты и желания сбываются. А в принципе ничего из того, что я желал, я не получил в жизни.

– Даже так! – сарказм в моем голосе покоробил даже меня.

– А я-то считал, что ты единственный человек в моей жизни, понимавший меня, – с обидой в голосе произнес Дмитрий.

– Да что случилось, Димуля? – я вдруг почувствовала его тоску и одиночество.

– Ничего особенного, просто очень хотел бы с тобой повидаться, поговорить, излить свою душу, – озадачил меня своим ответом приятель.

– А к священнику ты не пробовал обращаться? – съязвила я. – Исповедоваться.

– Как правильно ты ухватила суть, дружище. Исповедоваться! Да, я хочу исповедоваться! Но только тебе. Не побрезгуешь старым самовлюбленным индюком и вором?

– Вором? – удивилась я. – Это что-то новенькое в твоем репертуаре.

– А "самовлюбленным индюк", стало быть, принимается? – уточнил Дмитрий.

– Ну, почти, почти, – усмехнулась я.

– Вот, значит, почему ты меня отвергла?

Я замялась, не желая выяснять прежние отношения.

– А я то все искал причину. Воистину индюк, ничего кроме амбиций. Наконец-то я многое понял. Так ты согласна посидеть со старым ослом где-нибудь в кафе или ресторане?

Честно говоря, мне не хотелось идти ни в кафе, ни в ресторан. Я задумалась и притихла.

– Ну, Светик, я очень хочу с тобой пообщаться, просто увидеть тебя, – в голосе моего приятеля прозвучали просительные нотки, что уже совсем не было похоже на наглого и самоуверенного Димку.

– Хорошо, – нехотя согласилась я. – Где и когда?

– Давай встретимся у гостиницы "Рэдиссон", бывшая "Украина", прокатимся на кораблике, заодно и пообедаем. Во сколько ты сегодня свободна?

– Прямо сегодня? – ужаснулась я.

– А чего откладывать? Мне нужно снять груз с души, я не могу больше носить это в себе, – бодро изложил свою цель Димка.

– Хочешь со своей души этот груз переложить на мою душу? Какой ты эгоист, друг мой!

– Это уж точно, – не стал отпираться друг.

– Ну, тогда, часиков в 16-17, – согласилась я на встречу.

– Отлично!

– Кстати, – добавила я, – мы можем и не узнать друг друга. На всякий случай, возьми в руки какой-нибудь журнальчик.

– Да, ладно тебе, Светка, я тебя и через сто лет узнаю!

– Это что, прогноз нашей будущей встречи? Интервальчик вполне подходящий, – заметила я.

– Мы затронем этот вопрос во время переговоров, – официальным тоном сообщил мой приятель.

Я рассмеялась.

– Держи в руках журнал "Плейбой"! – ответила я и отключилась.

– Вот не было печали! – в сердцах воскликнула я и стала обдумывать, во что следует одеться для столь неординарной встречи.

В 16.45 я подъехала к "Украине", то есть "Редиссону". На крылечке уже маячил Димка с букетом роз. Не узнать его было невозможно. Весь его внешний вид кричал о благополучии и довольстве. Он меня тоже сразу узнал, бросился ко мне, обнял за плечи и поцеловал в щеку. Мне на мгновение показалось, что мы с ним расстались не далее, как вчера.

Мы медленно спускались к кораблику, на который Димка уже успел прикупить билеты. Мой приятель не отпускал меня, нежно обняв за плечи. Я уже отвыкла от таких нежностей, и мне было неудобно, тем более что еще пришлось взять в руки тяжелый букет роз. Поэтому я аккуратно высвободилась из объятий и попросила приятеля, чтобы он сам нес цветы. Димка развеселился.

– Ты нисколько не изменилась, Светуля, все такая же капризуля! А помнишь, на госах тебе подарили столько цветов, что их невозможно было донести, и ты попросила нас с Володькой донести тебе их до дома. Хорошо, что у Вовки уже была тачка. Ты еще жила в те времена на Филях, на пятом этаже без лифта. Мы тогда просто согнулись под тяжестью этих цветов. Правда, это стоило того, ты накрыла нам королевский ужин. И мы все ревновали тебя друг к другу, и никак не могли понять, кому из нас ты отдаешь предпочтение. Причем тогда я еще молодой индюк, был уверен, что мне. Ведь мы с тобой делились своими тайнами и мыслями.

Мы вошли на корабль, нас усадили за прекрасный столик у окна-панорамы. Комфортная обстановка вполне могла способствовать откровенной беседе двух старых друзей.

Подали шампанское и фрукты, мы выпили, как подобает, за встречу.

– Ну, рассказывай, Димуля, что такое ты натворил, что, наверное, впервые в жизни решил исповедоваться.

– Думаешь, я не способен на раскаяние? – спросил друг. – Не очень то ты высокого мнения обо мне! – грустно заметил Дмитрий.

Я внимательно посмотрела на него и заметила в его глазах усталость и затаенную боль, седину и опущенные плечи.

« Нет, милая, – сказала я себе, – это не Димка – индюк, а ты глупая гусыня, ничего не замечающая вокруг». Мне захотелось приободрить его, помочь, чем смогу.

Димка же на мгновение ушел в себя, видимо решая, стоит ли исповедоваться перед такой бесчувственной подругой, как я. Но его сомнение длилось лишь мгновение. Он отбросил его прочь и, благодушно взглянув на меня, попросил согласия выпить за мое здоровье. Я согласие дала и уже с сочувствием и нежностью поглядывала на своего друга. Димка говорил мне какие-то нелепые комплименты, читал стихи собственного производства, но помалкивал о своем желании поведать мне свои тайны. За бортом проплывали прекрасные виды столицы, звучала приятная музыка, а главная тема встречи так и не была озвучена.

Моего терпения никогда надолго не хватало, поэтому и сейчас я не выдержала. Заглянув в глаза приятелю, я спросила:

– Так почему же, Димочка, ты назвал себя вором? Это еще из какой оперы?

– Если позволишь, – ответил мой визави, – я изложу все по порядку.

– Я жду этого интригующего момента, – без ложной скромности заявила я.

– Ну, так вот. После твоего отъезда, я не мог оставаться в ВУЗе. Долго скакал в поисках интересной работы, но, в конце концов, устроился в крупную корпорацию (он назвал имя миллиардера-хозяина) с очень хорошей зарплатой, позволившей мне приобрести достойную квартиру, дачу, машину и все прибамбасы крутого господина. Ты ведь знаешь, что в принципе, я всегда легко относился к деньгам. Они никогда не были для меня целью или смыслом жизни, только средством комфортного существования. Для меня важно было то, что в корпорации я получил очень приличный статус и интересное дело. С людьми я схожусь легко, знакомых и приятелей у меня пруд пруди. И для дела это хорошо. Но близких друзей нет. В какой-то момент я понял, что меня никто и ничто не волнует. Мне как-то все безразлично. И это открытие меня испугало. На службе меня считают очень порядочным человеком, спокойным, ровным и доброжелательным. Но я понял, что мне просто все безразлично. Мое сердце никто не трогает, но и я никого не трогаю, не задеваю ничьего сердца. Это открытие я сделал не случайно.

Несколько лет назад у меня появилась подруга. Мы жили с ней в моей квартире гражданским браком, но каждый своей жизнью. Она частенько уезжала в зарубежные командировки. Скажу тебе честно, я в это время отдыхал всей душой. Мне было невероятно хорошо одному. Я понимал, что честнее было бы с ней расстаться, но не знал, как ей сказать, чтобы не обидеть, что не хочу продолжать наши отношения, что устал от них, что она мне просто мешает. Я готов был купить ей небольшую квартирку, чтобы она смогла оставаться в Москве. Но меня мучил тот факт, что я выгоняю человека из дома, лишаю ее уже ставшего привычным образа жизни, возможно, разрушаю ее жизнь. В общем, эти мысли меня мучили постоянно, потому что появились они почти в тот же год, как мы с ней сошлись.

Но в нашем сожительстве был и свой плюс. Мне не нужно было для своих потребностей искать других женщин, которые, на мой взгляд, были не хуже и не лучше ее.

И вот, представь себе, два года назад она уехала в свою командировку во Францию. Я свободно вздохнул, расслабился, и молил Бога, чтобы она задержалась там подольше. И Бог услышал. Она задержалась, то есть вообще не вернулась. Я даже не заметил, что прошло полгода, когда она позвонила мне, чтобы попросить прощения.

Ничего не понимая, я страшно удивился, за что она просит прощения. Она со слезами в голосе сообщила мне, что вышла замуж за француза, очень счастлива, но ее мучает мысль, что я могу не пережить этого, ведь я так любил ее, никогда не обидел ни одним словом и она боится, что я покончу с собой. Она умоляла меня дать ей слово, что я не наделаю никаких глупостей, что мы навсегда останемся с ней друзьями. Стоит ли тебе говорить, как я был ошарашен ее словами. Ведь даже после ее признания я не испытал никакой ревности, сожаления, вообще никаких чувств.

И я сделал вывод, что, видимо, я болен, что моя душа погибла, и я ничего не чувствую. Я не способен любить или ненавидеть. Я бездушный человек. Мне не интересно жить.

Я решил испытать себя, свою душу, ее реакции. Влюбляться, строить семейные отношения мне не хотелось, и я решил уйти в работу, в коллектив. Не знаю, насколько я погрузился в работу, но в коллектив – точно погрузился.

И оказалось, что я надутый индюк, призирающий многих своих коллег, способен и на более яркие чувства, в виде раздражения и почти ненависти. Меня это открытие не огорчило, даже наоборот, порадовало. Значит, я не бесчувственный истукан, а нормальный человек, умеющий держать себя в руках.

На службе особенно меня раздражал один начальник отдела, находящийся в моем подчинении. Это некто Дудкин Николай Аввакумович.

Представь себе достаточно обеспеченного человека, согласно его заработку, который ходит десять лет в одном и том же костюме и ботинках, не переодевается даже на праздники. Он Плюшкин наших дней. Все, что плохо лежит, он подгребает к себе. Как-то я заметил, как он сунул в свой портфель пачку бумаги и набор ручек, которые ему выдали для работы отдела. Но если раньше, я никогда не обращал внимания на коллег и их привычки, то теперь, присматриваясь к себе, я стал приглядываться и к окружающим меня людям.

Почти ежедневно, в целях контроля, я стал заходить в отдел нашего Плюшкина и наблюдать за ним. Оказалось он никогда не ходит в столовую или буфет, пьет чай в отделе, собирая с тарелок все, что осталось от коллег. Это при том что у него очень приличная зарплата, где-то 120 тысяч в месяц, и семья небольшая: жена и ребенок. Я узнал это случайно из разговора его сотрудниц.

Не знаю почему, но именно этот тип, кстати, весьма трудолюбивый, работающий по 12-14 часов, послушный, безропотно выполняющий все мои распоряжения, стал мне страшно неприятен. Его плебейская сущность почему-то с каждым днем раздражала меня все больше, вызывая у меня почти физическое отвращение. Конечно, об этом никто не знал и не догадывался. Это было скрыто под маской полного безразличия. Но в душе я радовался, что, оказывается, могу призирать и даже ненавидеть. Причем я отлично понимал, что совершенно не объективен в своих чувствах к нему. Он был очень хорошим специалистом и строгим начальником. Когда сотрудница его отдела сорвала нам своей некомпетентностью важный договор, он просил объявить ей строгий выговор и лишить на год премиальных. Это была вполне обоснованная мера, но во мне его просьба вызвала чувство бешенства, хотя дура-сотрудница мне была совершенно безразлична. Безусловно, мы объявили ей выговор с предупреждением, лишили премии на год, но бедного Дудкина я еле переносил, он мне был отвратителен.

В тот злосчастный день я зашел в отдел Дудкина и застал там распространительницу лотерейный билетов. У нас частенько распространяют их. Женщине удалось уговорить Дудкина взять на отдел 10 билетов. Он отдал ей деньги, она вышла, а его срочно пригласили к телефону в другую комнату. Дудкин выбежал, хлопнув дверью, билеты на столе разлетелись, один упал на пол. Не отдавая себе отчета, я зачем-то поднял этот билет, сунул его в карман брюк и вышел следом за Дудкиным. Мы почти одновременно оказались в другой комнате. Он переговорил с кем-то по телефону и быстро вышел, а я остался поговорить с сотрудниками о предстоящем вечернем собрании, а затем направился в свой кабинет