Kitobni o'qish: «Массовка»
Пролог
ПРОЛОГ НА ВЫБОР:
СИМВОЛИЧЕСКИЙ
Вспышка Вспышка Вспышка…
Тьма Тьма…
Вспышка. Вспышка Вспышка…
ПОЯСНЯЮЩИЙ.
Кажется, что беснующийся стробоскоп отчаянно отбивает сигнал «SOS».
Вспышка Вспышка Вспышка…
Тьма Тьма…
Вспышка. Вспышка Вспышка…
Цепко, хищно он выхватывает из черного небытия два силуэта. Хотя, может, и появляются они в нашем мире лишь на мгновения вспышек.
Всякое лезет в голову, когда тьма подкрадывается так близко…
– Чего тебе? – с тихой ненавистью говорит Должник.
– Ничего нового, – улыбается Переходящий дорогу. – Все, как обычно: ты должен, и придется отрабатывать свой долг.
– И что же, конца этому не будет?
– Кто знает… Все одно – у Должника нет прав. Есть только долг…
Вспышка
Тьма
Длинная очередь вспышек
Должник опускает голову. Дышится тяжело: даже здесь, в саду, не хватает воздуха. Можно только злиться – и Должник, словно гаснущее пламя, раздувает в себе злость. Лишь она способна заглушить ужас, норовящий выпрыгнуть из закутков души и схватить за горло холодной лапой…
Все теряет значение, когда в душу приходит страх. Страх не терпит соседей. Он пинком выталкивает прочие чувства и с комфортом располагается в вопящем и мечущемся сознании. Страх берет в свои руки ниточки, правящие мозгом и телом – просто небрежно наматывает на руку, как кукловод нити марионетки…
Со стороны дома слышны музыка, пьяные крики, смех, женский визг. Гостям хорошо. Им здесь всегда хорошо. Просто им невдомек, отчего хозяин терпит эти сборища, почему изо всех сил старается присвоить себе славу кутилы и плейбоя. Только кто знает, почему сам он давно ненавидит собственных гостей? И продолжает улыбаться, удивлять приглашенных размахом, чтобы было о чем болтать столичной тусовке.
В этом нет изощренного мазохизма.
Просто ему страшно оставаться одному.
Жутко находиться один на один со своими мыслями – уж лучше в компании с бутылкой – конечно же, чего-нибудь дорогого и изысканного. Чья задача, впрочем, не отличается от назначения обыкновенной сивухи: отключить, хоть на время, слепой, неконтролируемый страх…
Вот только сегодня не удалось улизнуть от самого себя. Кое-кто пришел напомнить – кто ты есть в этой жизни. Не тот, кто смотрит на мир с телеэкранов и обложек журналов, а на самом деле…
Да, внешне хозяин этого роскошного особняка – самодовольный магнат, с карманами, набитыми купюрами, несущийся по встречной полосе вдоль «пробок» на завывающем «феррари». Да, все, что пишет о нем журнал «Форбс» – это правда, за исключением мелочей.
Никому невдомек, что цветущий, лопающийся от денег счастливчик – не более, чем бесправный раб.
Должник.
Впрочем, одному человеку известна эта истина. И сейчас он сидит как раз напротив.
У Должника есть имя. У незваного гостя – лишь то, что стало отражением его темной сути.
Переходящий дорогу – проклятье, вошедшее в жизнь, и не желающее уходить, наверное, до самого конца.
Вспышка.
Тьма.
Тьма…
Часть первая. Переходящий дорогу
1
Горный хребет городской свалки величественно выполз из-за холма. Еще раньше небо заполнили громадные птичьи стаи: словно альбатросы в море намекали на приближение берега.
Красный «феррари», низко пофыркивая, замер у въезда. Гравий под огромными, сверкающими дисками смотрелся почти кощунственно. Раскосая морда презрительно морщилась в полосатую трубу шлагбаума.
Павел посигналил.
Открывать не спешили.
Сторож – или кто там отвечал за охрану этой гигантской кучи дерьма – очевидно, впал в ступор. Оно и понятно: трудно представить себе, что могло привести сюда владельца такой машины.
Тем не менее, сторож не стал поднимать шлагбаум, а предпочел выбраться из своей будки и неспешно подойти к водительской двери.
Павел чувствовал себя идиотом. Втянул голову в плечи, пряча глаза за солнцезащитными очками – будто это могло помешать кому-то его узнать.
Надо отдать должное сторожу: тот тоже повел себя нестандартно: остановился рядом с опущенным стеклом, закурил, не глядя на Павла. И некоторое время смотрел куда-то в даль, пуская под нос клубы вонючего дыма.
– Погодка-то не очень, – проговорил он, наконец. – Давление меняется, того гляди, дождь пойдет…
Павел поначалу не нашелся, что сказать. Давно ему не приходилось общаться с таким контингентом.
– Мне на свалку надо, – с трудом произнес Павел. – Последние завозы…
– Всем надо, – глубокомысленно заметил сторож.
Он по-прежнему не удостаивал посетителя взглядом. Павел спохватился:
– Да, конечно… Я заплачу!
– Все платят, – равнодушно сказал сторож.
Павел не знал, сколько полагается денег этому чудному человеку за въезд на помойку. В бумажнике среди кредиток – только пятитысячные купюры. Он сунул «рыжую» поверх тонированного стекла. Смешно, но в этот момент одного из богатейших людей страны, что называется, «сдавила жаба». Не столько потому, что жалко было денег, сколько из какого-то гаденького внутреннего протеста: с какой стати властелин шлагбаума должен так здорово заработать за подъем ржавой палки!
Сторож, ничуть не смутившись, лениво взял «пятитысячную», окинул Павла коротким, ничего не выражающим взглядом. Он продолжал курить и любоваться горизонтом.
Было во всем этом нечто сюрреалистическое, какой-то комичный символизм. Ритуал, подымающий сторожа в его собственных глазах. И визитеру следовало подыграть ему.
Павел подыграл.
Какой-нибудь деляга помельче, прикативший на подержанном джипе, наверняка прикрикнул бы на нерасторопного плебея. Но это потому, что тот, при всех своих быстро нажитых деньгах, по сути, сам оставался плебеем.
Павлу не чего было делить с этим человеком. Они были, словно бы из разных измерений. Повелитель многомиллиардных активов и повелитель шлагбаума – они равны в своей глубинной сути, как два абсолюта. В известном смысле, конечно. Теперь Павел знал это наверняка. Черт, лучше бы он навсегда остался тем самодовольным делягой на подержанном джипе. Ей-богу, лучше…
Сторож докурил и откинул окурок в сторону. Он неплохо держал марку – даже не стал задавать вопросов. Лишь подошел вразвалочку к своей будке и отвязал веревочку, удерживающую противовес.
Полосатая труба взвилась вверх.
С каким-то обиженным взбрыкиванием «феррари» прополз под шлагбаумом. Колесо попало в выбитую грузовиками колею, дно неприятно чиркнуло по гравию.
Машина неспешно приближалась к кучам «свежего» мусора. Гул двигателя перекрывали вопли чаек над головой. Вонь стояла невыносимая.
Павел сразу заметил: на свалке он не один. Работающие в отдалении бульдозеры и самосвалы не в счет – на него глазели десятки настороженных человеческих глаз.
Бомжи. Коренные жители. Аборигены вонючего острова. Даже представить трудно, как они воспринимают приезд этого вызывающего, оскорбительно чистого авто. Как «летающую тарелку», набитую пришельцами? Как прихоть зажравшегося ублюдка?
Стало не по себе, едва только Павел оттолкнул дверцу и выбрался наружу. Под ногами отвратительно хлюпает – конец штучным ботинкам. Легкий ветерок треплет полы пиджака, но не приносит свежести.
Это только начало. Должнику пора отрабатывать свой долг. И что самое мерзкое во всем этом: в отличие от бизнеса, перевод долга в подобной ситуации невозможен…
Он огляделся в поисках ориентиров. Вон, вдалеке над кучами – вышка ретранслятора сотовой связи и труба заброшенной котельной. Совпав, они должны дать направление.
И откуда только его мучитель знает все это? Неужто он и впрямь может заглядывать в будущее, видеть мысли, проникать в суть вещей? Или же все происходящее – просто грандиозный трюк, из разряда тех идиотских розыгрышей, которые устраивают иногда пресыщенные придурки?
Бомжи, замерев, следили за чужаком. Павел не просто чужак. Он вроде ярко раскрашенной осы, попавшей в муравейник: что-то невообразимо чуждое и опасное. И Павел чувствовал это – остро, словно затравленное животное.
Он действительно загнан в угол: нечего противопоставить неумолимой воле пославшего его. Хотелось только выть от бессилия и злобы.
Павел стоял перед огромной кучей мусора, как гладиатор в центре внимания жадных до экзотики глаз. Только, вот, в предстоящем нет ни капли патетики. Лишь унижение, отвращение и проклятья в адрес того, кому он должен…
…На глазах изумленных жителей свалки пижон из красной машины вдруг с воплем бросается в кучу свежепривезенного мусора. Барахтается в нем, разбрызгивая зловонную дрянь, словно старается нырнуть поглубже. Да он просто купается в мусоре, этот сумасшедший!
На лицах бродяг недоумение сменяется испугом. Всех их судьба привела однажды сюда, в этот отвратительный Клондайк, в этот тошнотворный рог изобилия, полный всякой мерзкой всячины. Но вряд ли кто из них мог похвалиться, что испытывает по поводу мусора такой же восторг.
Сумасшедший, псих, свихнувшийся из-за денег – так, наверное, думали бомжи.
Но Павел еще не сошел с ума, хотя и был близок к этому. Ему ясен изощренный замысел Переходящего дорогу: все это – неплохой способ прочистить мозги человеку, привыкшему к ощущению своей исключительности, рафинированному эстету, адепту культа денег, презирающему ползающих у его ног голодранцев…
Павел рыл мусор скрюченными пальцами, между которыми стекали густые помои, не успевшие еще перебродить, сгнить и рассыпаться в прах. Под холеными ногтями собралась теперь вся мерзость мира, на язык то и дело попадало нечто совершенно неописуемого вкуса.
Один раз его вырвало, и рвотные позывы не оставляли до самого конца. Но Павел уже не обращал внимания на неподконтрольную физиологию.
Он рычал от ненависти и продолжал вгрызаться в мусор. Так надо. Он должен. Он – Должник, и этим все сказано…
…Все-таки, Переходящий дорогу знает свое дело. Он и сейчас оказался прав: искомое было на месте.
Павел не понимал до конца замысел того, кому должен. Единственное, что чувствовал – как тот пытается его унизить. Словно породистого щенка ткнуть мордой в собственное дерьмо. Но если щенка хотят таким образом отучить гадить, где ни попадя, то с Павлом случай сложнее: никаких условий ему не ставилось.
Более того, Переходящий дорогу гарантировал: об унижении не узнает никто. Это дело только двоих: Должника и того, кому он должен…
Павел бросил грязный пакет пассажирское сидение, сам устало упал за руль. В зеркале заднего вида мельком заметил собственное лицо и отвел взгляд. Интересно, удастся ли избавить салон от запаха? Или же эта вонь будет преследовать его всю жизнь?
Перевел взгляд на пакет. Невероятно, какая глупость… Зачем Ему понадобилось это? В пакете не золото, не разделанный на куски труп. Вообще ничего стоящего.
Там костюм. Всего лишь костюм от «Gucci» – некогда стильный светлый, лишь раз надетый на какую-то вечеринку. Правда, в нем не довелось даже выйти на улицу: Павел пролил на пиджак чашку эспрессо. Конечно, костюм можно было бы отдать в химчистку – плевое дело для современной химии. А можно было с отвращением стянуть с себя и бросить в мусорный бак.
И отправиться в комнату для одежды. Там висит не один десяток костюмов не хуже этого.
Однако Переходящий дорогу считает иначе. И теперь Павел должен носить только этот костюм – извалянный в дерьме, на фоне которого теряется злосчастное кофейное пятно…
«Феррари» возмущенно взревел и, оставляя за собой облака пыли, бросился бежать из унылого и бескрайнего царства мусора.
– Я сделал, что ты просил, – сказал Должник. – Чего тебе еще от меня нужно?
– Завтра приступишь к исполнению основного долга, – сказал Переходящий дорогу.
– И как только я исполню его, ты оставишь меня в покое? – дрогнувшим голосом спросил Должник.
– Сначала исполни, – сказал Переходящий дорогу.
– А где гарантии, что ты не придешь снова? – упрямо спросил Должник.
– Я знаю, ты привык торговаться, – сказал Переходящий дорогу. – Гарантия прежняя – жизнь. Мне ничего не стоит отпустить твою болезнь на волю. Сколько тебе обещали врачи? Полгода? А сколько ты уже живешь с того времени? Хм, да ты просто по уши в долгах…
Должник вжал голову в плечи.
Возразить нечего. Правда ли все это, или же какая-то невероятно хитрая разводка, только год назад он действительно едва волочил ноги. Лучшие врачи западных клиник только разводили руками: максимум полгода, максимум лекарств, максимум отчаяния…
Как сейчас, стоит перед глазами: он выходит из клиники, ничего не соображая, на предательски ватных ногах, чувствуя себя ненадолго воскресшим мертвецом. И тут, неспешной походкой перед ним проходит Он. Проходит и останавливается, глядя на него. Улыбается…
И вдруг, необъяснимым образом становиться легче…
Подробностей того вялого, полубезумного разговора, Должник не помнит.
Только лишь то, как в сознании вспыхивает безумная мысль – это он, тот, что перешел дорогу, он несет облегчение, избавление от страданий! И бледный, полубезумный человек бросается вслед за незнакомцем, хватает того за плечо и бормочет бредовые слова…
Незнакомец делает недоуменный вид. Но Павел умоляет, даже падает на колени. И незнакомец говорит: «Что ж, ты сам просишь меня…»
И в ответ лихорадочное: «Да, да, согласен на все, что угодно, на любые условия…»
А на утро он просыпается совершенно здоровым, полным сил и забытой легкости. С трудом вспоминая день накануне, бросается в клинику – и не слышит от врачей ничего нового.
Все тот же страшный диагноз.
Только он, черт возьми, чувствует себя совершенно здоровым! На это врачи лишь пожимают плечами: субъективные ощущения не противопоставишь результатам анализов и снимкам…
А потом снова появляется тот, что перешел дорогу. И предлагает свое объяснение.
Бывший больной отныне является Должником – согласно тому авансу, который только что получил. Жизнь имеет бесконечную ценность, а, следовательно, долг не ограничен никакими рамками.
Этот долг не будет распространяться ни на имущество, ни на род Должника или иных людей. Должник обязан жизнью и обязан только лично…
Тогда он не поверил. И на следующий день вспомнил свою болезнь, вновь почувствовал дыхание смерти и снова очутился в руках врачей – тех жутких врачей, которые не обещают исцеления, напротив – гарантируют скорую и неминуемую смерть.
Этого доказательства хватило, чтобы понять: он действительно стал Должником…
И в жизнь вошел кошмар.
Желания у Переходящего дорогу не отличались особой изощренностью.
Скажем, требуется отправиться в бар, где собираются хмурые мотоциклисты, и дать по морде главарю банды. Понятно, чем может кончиться такое вечернее приключение.
Или же украсть на улице женскую сумочку. Как полагается – с криками, погоней и диким приливом адреналина.
Или ворваться голым в женскую баню.
Мерзавец, видимо, так развлекался. Он никогда не переходил грань, которая заставила бы Павла просто наплевать на договоренность. Он издевался над Должником, удерживая его на грани, играл с нервами. И давал необходимые перерывы – чтобы избежать окончательного срыва.
Наверное, есть в этом нечто изощренное: обладать рабом-миллиардером. Кое-кто отдал бы многое, чтобы узнать о скрытой жизни столь известной личности.
Но Переходящий дорогу умел хранить тайны.
Павел стоял на троллейбусной остановке – в плохо вычищенном костюме с кофейным пятном на боку. «Феррари» остался в обширном гараже, разделив его с не менее солидными автомобильными марками. Сюда следовало явиться налегке.
– Здравствуйте, вы – Павел?
Павел вздрогнул: сейчас его узнают.
Но бойкому чернявому парню и в голову не пришло соотнести Павла с известным лицом с новостных программ. Он непринужденно пожал Павлу руку и поманил за собой – к большому туристическому автобусу, возле которого толпились пестро одетые люди.
– Я Борис, – представился парень. – Массовкой занимаюсь я. Если возникнут вопросы – сразу ко мне. С киношниками тоже общаться лучше через меня… В общем, все уже собрались, ждали только вас и одну девушку… А, вот и она! Так, внимание всем! Заходим в автобус…
Через некоторое время Павел освоился в забыто-демократичной обстановке салона. Здесь смешались возрасты и стили одежды, все были возбуждены и ужасно шумны.
Не удивительно: для многих участие в массовке самого настоящего кино было событием, чуть ли не всей жизни. Павел даже с некоторой жалостью подумал о том, как скудна на события должна быть жизнь этих людей.
Или же в нем говорит пресыщенность впечатлениями?
Из всех заданий того, кому он должен, это выглядело самым нелепым. Он просто должен был сняться в массовке какого-то второсортного боевика. Конечно, в происходящем чувствовался подвох, но пока не было понятно, в чем именно.
Поначалу было опасение: его узнают, замучают косыми взглядами и дурацкими вопросами. Теперь казалось, что самое неприятное, наверное, будет после, когда его лицо мелькнет в каком-нибудь непристойном кадре…
Но это все домыслы. Все-таки, лучше ехать в шумном автобусе в киношный Диснейленд, чем копаться в океане помоев…
При воспоминании о свалке, к горлу подкатил отвратительный ком, и Павел спешно уставился в окно. Там проплывала жизнь – самая обыкновенная, в которой не было места отвратительным тайнам и постыдным обязательствам.
Запищал мобильник. Павел глянул на дисплей и шепотом выругался: звонил коммерческий директор одного из холдингов. Это несмотря на приказ забыть сегодня про босса. Надо полагать, что-то действительно важное…
– Ого, – сказал рядом высокий голосок. – Какой у вас классный мобильник! Я такой только в журналах видела. Он ведь еще в продажу не поступил, да?
Павел скосился влево. Он даже не заметил, как к нему подсела молоденькая девушка – пестро, даже вызывающе одетая, с веселыми глазами и пухлыми губками. Она с хитрецой и без излишней скромности поглядывала то на телефон в руках Павла, то на его мятый костюм.
Павел не стал отвечать на звонок, просто сунул телефон в карман. В голове метались тревожные мысли. То и дело всплывала недоуменная фраза: «Что я здесь делаю?»
– А вас тоже Борис на съемки пригласил? – непосредственно поинтересовалась девушка. – Меня Настя зовут. А Вас?
– Паша, – буркнул Павел и отвернулся.
В другой раз он, может, и почесал бы языком с такой вот юной особой. Но вдруг ощутил себя каким-то беспомощным – в грязноватом костюме, вне защитного кокона «феррари», который давно стал стержнем в общении со слабым полом.
Настю его переживания не смутили. Она продолжала болтать, словно Павел был первым в ее жизни благодарным слушателем.
– А мне как Боречка сказал, что массовка для кино набирается, так я сразу согласилась. Вот не поверите – всегда мечтала в кино сниматься! Да ладно, там, массовка. А вдруг заметят? Пригласят куда-нибудь? Вдруг? Всякое в жизни бывает! Ведь если не использовать все шансы, то и не получится никогда, правда?
– Правда, – бесцветным голосом сказал Павел и снова посмотрел на девушку.
Девушка была очень даже милая, но сейчас начала здорово раздражать. Сейчас все доставало – и этот автобус, и царящее в нем веселье. Какое, к черту веселье?! Как можно чему-то радоваться, когда мир вокруг летит кувырком, где-то надрываются телефоны, скрипят факсы, воют и давятся уничтожители бумаг, а по длинным коридорам в панике носятся клерки, не понимающие, что происходит и что нужно делать в отсутствие того, кто способен принять решение, взять на себя ответственность за ход событий!..
Все это осталось в стороне, небрежно отодвинутое тем, кому он должен. Единственное, что не давало сорваться – это весомая гарантия в руках Переходящего дорогу.
Его жизнь.
– А про что, вообще, фильм, кто знает? – бодро крикнул какой-то розовощекий толстяк.
– Я знаю только примерно, – отозвался Борис с места, на котором обычно сидят экскурсоводы. – Фильм про войну, а массовка – это, вроде бы, узники концлагеря…
Грянул дружный хохот.
Павел искоса посмотрел на людей: он не понял, что вызвало смех. Слова про концлагерь ему не понравились. Что-то в них перекликалось с недавней свалкой, с осунувшимися лицами бомжей, с вонью и безысходностью.
– Какой же я узник? – похлопал себя по животу толстяк. – Скорее – полицай…
– Полицаи тоже нужны, – рассмеялся Борис. – Возможно, еще будут автобусы с массовкой. Фильм серьезный, большой – так мне сказали…
Пассажиры принялись бурно обсуждать предстоящую эпопею. Павел, то и дело, нервно хватался за телефон. Что бы ни происходило в чертовом холдинге, он твердо знал: если взять трубку, будет только хуже. Чего доброго, он не выдержит, плюнет на долг и бросится в офис.
А ведь очень не хотелось нового напоминания о долге…
Автобус свернул с трассы на второстепенную дорогу, чуть позже затрясся и закачался, как лодка на волнах: началась грунтовка. Но вскоре пшикнул тормозами и замер.
– Приехали! – крикнул Борис.
Массовка потянулась к раскрывшимся дверям.
Место было вполне живописным: сочная травка, опушка леса, неспешная речка у холма. Под деревьями немедленно обосновалась массовка. Павлу было плевать на красоты. Он смотрел в другую сторону, туда, где декораторы доводили до ума антураж предстоящих съемок.
Длинные серые бараки, ряды колючей проволоки. Деревянные вышки с прожекторами. Непринужденно болтающие и смеющиеся люди в немецкой форме времен Второй Мировой. Отрывистый лай овчарок.
Жуткий, загнанный в угол зверь страха тоскливо завыл где-то в груди. Не нравилось ему предстоящее, совсем не нравилось…
Неподалеку Борис о чем-то спорил с мужиком экзотической внешности: в цветастой рубашке, драных джинсах, со светлой гривой и пышными усами – ни дать, ни взять, вольный стрелок из старого вестерна. Только вместо традиционного кольта держал он в руке вполне реальный мегафон.
Кто-то пояснил: это то ли второй режиссер, то ли режиссер площадки. В общем, тот, кто и будет во время съемок повелителем массовки.
Павел осторожно присел рядом с разомлевшими пассажирами автобуса.
– Здорово, правда? – сказал знакомый голос. – Я не думала, что они здесь все сделают по-настоящему. Очень похоже…
Павел не спеша повернул голову: это Настя, его попутчица.
– Говорят, бараки под конец сожгут, – радостно сообщила Настя. – Будто бы там и мы сгорим. Хи! О, а вон, наверное, крематорий! Жуть…
Павел посмотрел туда, куда указывала Настя. Вначале он не обратил внимание на это здание с трубой. Теперь, когда стало ясно, что это такое, снова накатили волны необъяснимого страха.
Чего, ну чего хочет его мучитель?! Поделиться с ним деньгами? Пожертвовать часть своих миллиардов на строительство детдомов или самой большой церкви?! Может, он сам хочет стать миллиардером?!
Так ведь Павел предлагал, предлагал, и не раз!
Но Переходящему дорогу не нужны деньги. Что ему нужно, так и оставалось вопросом…
– Смотрите, съемочная группа едет! – воскликнула Настя.
Со стороны шоссе на грунтовку сворачивала колонна из нескольких машин – огромного автобуса без окон и трех фургонов. Завидев их, усатый заметался перед декорациями, разгоняя праздношатающихся статистов, освобождая место для новых машин.
Процесс разгрузки аппаратуры был отлажен. Киношники, как муравьи бегали, суетились, орали друг на друга, и на вытоптанной траве возникли рельсы, на рельсах – тележка с камерой, а в сторонке – маленький полотняный шатер, в который тащили аппаратуру и тянули ворохи кабелей.
Лежа на травке, подложив под голову сумку, Павел закрыл глаза. И отключился. Сон был поверхностный, тревожный, наполненный мутным мельтешением картинок и невнятными намеками. Кто-то за ним гнался, пытался схватить… Павел вскрикнул и проснулся.
– Э, вы чего? – смущенно улыбнулась Настя.
Похоже, она только что трясла его. Павел понял, что вцепился в тонкое запястье девушки. Медленно разжал пальцы.
– Извините, – сказала Настя, потирая руку. – Но нам через пять минут надо быть на площадке. Вот, ваша одежда…
Павел с недоумением смотрел на аккуратно сложенное одеяние из грубой ткани с блеклыми черно-белыми полосами. Сама Настя уже была в таких полосатых штанах и теперь теребила в руках что-то бесформенное с рукавами
– Это что же – надевать? – тупо спросил Павел, глядя, как ловко, ничуть его не стесняясь, Настя сдергивает с себя маечку и, оставшись в легкомысленном лифчике, надевает полосатую робу.
– Ну, как, – кокетливо спросила Настя, – мне идет?
Павел не ответил. Его странным образом поразил этот наивный вопрос. С тем же успехом эта девчушка могла задать его, содрав со своего лица кожу.
– Сказали, что сейчас будут снимать общий план – проход по лагерю. То есть нас снимут издалека. Ну, на то мы и массовка, чтобы издалека…
Последние слова она произнесла обиженным тоном, словно изначально рассчитывала на главную роль в этом фильме.
– Так, внимание! – заголосил мегафон. – Актеры массовых сцен! Пожалуйста, переодевайтесь быстрее! Время идет – вас уже ждут на площадке!
Павел переоделся, нервно поглядывая по сторонам, будто опасался насмешки. Внезапно, помимо прочих отвратительных чувств, не оставлявших его с утра, он ощутил невероятное унижение и отчаяние. Словно находился не на съемках, а перед реальным лагерем смерти.
Эта мысль прочно засела в его голове и уже не оставляла.
Снова появились актеры – в новенькой эсесовской форме, с очень натуральными автоматами, некоторые с собаками.
И их погнали.
Именно их погнали – в кирпичные ворота, над которыми виднелась какая-то надпись. Павел, задрав голову успел прочитать ее. Написано было на немецком, который Павел немного знал:
JEDEM DAS SEINE
«Каждому – свое».
Массовка вовсю веселилась, и Павлу было непонятно – то ли эти люди действительно неплохо проводят свое свободное время, то ли таким вот громкими смехом и пустыми разговорами пытаются заглушись свои собственные страхи и неловкость…
Там, в свободном мире, отделенном от площадки слоем «колючки», двигалась по рельсам камера, перед которой время от времени появлялась девушка с «хлопушкой». Главного режиссера никто пока не видел – он сидел в своем затененном шатре с аппаратурой.
Второго же режиссера было даже сверх меры: он суетился, хватался то за рацию в нагрудном кармане, то за мегафон, оглашая воздух криками: «Начали! Стоп! Куда ты пошел?! А ты куда? Как я сказал? Все на исходную! А? Что?! Ты что здесь стал – иди вместе со всеми! Куда?! В другую сторону иди! Приготовились… Начали!»
Небольшая толпа «узников» под конвоем бродила взад-вперед перед бараками, а киношники то и дело перекладывали рельсы, перестраивали свет – и все начиналось снова.
Это безумие продолжалось до вечера. После чего появился Борис и собрал массовку у автобуса. Какая-то женщина выдала каждому под роспись по пятьсот рублей, причитающихся за съемочный день. Кому-то досталось чуть больше – и счастливцы просто лучились радостью. Павел долго стоял над ведомостью, не зная, стоит ли оставлять здесь свой автограф, но на него нетерпеливо прикрикнули, и он расписался.
Теперь он недоуменно рассматривал пятисотрублевую купюру, прикидывая, сколько миллионов за сегодняшний день мог заработать или, напротив, потерять злосчастный холдинг…
– Все в автобус! – скомандовал Борис. – Завтра собираемся там же в то же самое время.
Павел посмотрел на Бориса долгим взглядом, в котором мелькнули острые огоньки безумия.
