Kitobni o'qish: «Дарданеллы (Собрание сочинений)»

 
Редеют бледные туманы
Над бездной смерти роковой,
И вновь стоят передо мной
Веков протекших великаны.
 

М.Ю. Лермонтов

Вот уже более двадцати лет я с неослабевающим интересом слежу за творчеством Владимира Шигина. Помню его первые книги, которыми он уже в начале 90-х годов серьезно заявил о себе, как о талантливом и думающем писателе-моряке, настоящим патриоте российского флота. Ныне Владимир Виленович вырос в большого писателя, при этом оставшись верным главной теме своего творчества – истории родного флота.

Диапазон книг В. Шигина удивительно велик – от парусных сражений до исследования «белых пятен» нашей недавней военно-морской истории. Но одно в его книгах неизменно – они позволяют по-новому взглянуть на многие исторические события, а сам процесс чтения всегда интересен и увлекателен. Думается, что особое место в творчестве В. Шигина занимает и нынешняя серия его новых военно-исторических романов «Морская слава России», в которую входит и роман «Дарданеллы».

Новый военно-исторический роман известного флотского писателя капитана 1 ранга Владимира Шигина посвящен победам российского флота при Афоне и Дарданеллах в 1807 году. До сегодняшнего дня эти блестящие победы, одержанных нашими моряками под командованием вице-адмирала Д.Н. Сенявина, являются классическим образцом ведения маневренного боя парусным флотом в открытом море. Опираясь на высокую профессиональную подготовку своих подчиненных, использую новые тактические приемы вице-адмирал Сенявин смог нанести сокрушительные поражения турецкому флоту у самого входа в Дарданеллы, тем самым внеся весомый вклад в окончательную победу над Турцией в той войне.

Много места в романе «Дарданеллы» уделено и последующим драматическим событиям. После подписания унизительного Тильзитского мира император Александр Первый был вынужден заключить союз со своим вчерашним врагом Францией против своего вчерашнего союзника – Англии. Заложником этой ситуации, несмотря на одержанные победы, и стала наша Средиземноморская эскадра. Проявив еще раз незаурядный талант флотоводца, вице-адмирал Сенявину удалось довести ядро эскадры до Лиссабона, где она была блокирована превосходящими английскими силами. После долгих переговоров наши корабли были переданы англичанам на почетное хранение до окончания войны, а команды возвращены на родину. Не менее драматичной оказалась судьба экипажей, оставшихся в портах Средиземного моря, возвращавшихся на Родину в течение нескольких лет. Последней в Россию вернулась команда шлюпа «Шпицберген», произошло это только в 1814 году. Впервые рассказывает Владимир Шигин и о подвиге нашего «средиземноморского «Варяга» фрегата «Венус». Блокированный английской эскадрой на Сицилии, «Венус» был готов в одиночку даться с противником. Только в самый последний момент нашему послу удалось решить дело миром.

Не просто складывались судьбы наших моряков и после возвращения на Родину. Император Александр Первый к флоту относился весьма прохладно, а моряков не жаловал. Именно поэтому опальный флотоводец Сенявин совершает еще один подвиг, на этот раз гражданский. Все свое состояние, дом и имущество он распродает во имя обеспечения средствами раненных и больных сослуживцев, семей погибших…

Уверен, что начавший читать роман Владимира Шигина «Дарданеллы» уже не выпустит его из рук, не перевернув последней страницы.

Главнокомандующий Военно-Морским флотом Российской Федерации в 1992–1997 годах, бывший командир крейсера «Адмирал Сенявин» адмирал флота Ф. Громов

Часть первая
Теснины Геллеспонта

Глава первая
Россия принимает вызов

18 декабря 1806 года турецкий султан Селим Третий издал фирман о войне с Россией. Последняя обвинялась в захвате исконно турецкого Крыма и Гюрджистана (так турки именовали Грузию), вмешательстве во внутренние дела Порты, то есть в управление Ионическими островами и Дунайскими княжествами. Селим призвал всех правоверных к «джихаду» против москалей. Так началась одна из самых продолжительных войн между Россией и Турцией.

А на польских просторах тем временем все жарче и жарче разгорался костер новой русско-французской войны. Непролазная грязь лишила Наполеона его главного козыря – стремительного маневра, а потому борьба шла между врагами на равных. С отъездом из действующей армии престарелого фельдмаршала Каменского ее возглавил старший из корпусных начальников генерал от кавалерии Леонтий Беннигсен, один из участников убийства императора Павла Первого.

Первое серьезное столкновение между противниками произошло при местечке Пултуске. Там Беннигсен сразился с лучшим из наполеоновских маршалов Жаном Ланном, имея, правда, при этом двукратное превосходство в силах.

Торопясь занять до подхода русской армии переправы через Вислу, Наполеон ошибся в расчетах и двинул свои главные силы на Голымин, тогда как наши расположились юго-восточнее. На главные силы Беннигсена нарвался, сам того не подозревая, корпус маршала Ланна. Французы атаковали с хода в центре и на правом фланге. Справа им сопутствовал успех, и дивизия храброго Гюделя выбила из деревни Мошино отряд Барклая-де-Толли. Однако затем Беннигсен подкрепил Барклая артиллерией и бросил в контратаку, всю остававшуюся у него в резерве пехоту. Полки шли, увязая в непролазной грязи сквозь падающий густой и мокрый снег, но с распушенными знаменами и под рокот барабанов.

Не приняв штыкового боя, французы откатились. И тогда в прорыв пошла уже русская кавалерия. Два десятка эскадронов: гусары и уланы, драгуны и кирасиры. Взметая копытами комья сырой глины, они на галопе прорвали неприятельские порядки. Над головами кирасир зловеще отливали сталью тяжеленные палаши-эспадроны. В непролазной грязи тонули раненные и лошади.

Потеряв шесть тысяч человек, Ланн был отброшен. Попытка Наполеона выйти в тыл нашей армии и отрезать ее от переправ через Нарев провалилась. Беннигсен, потеряв три тысячи, тоже покинул поле боя и продолжил свой отход, таща из последних сил по раскисшим дорогам пушки и обозы. Он отходил на Кеннигсберг. Пултуский бой по существу завершился вничью. Наши остались, впрочем, довольны. Синдром прошлого поражения при Аустерлице отныне был ими преодолен.

Две недели спустя Беннигсену пришлось уже при Прейсиш-Эйлау встречаться с самим Наполеоном, причем на этот раз, уступая ему численно.

Русская армия выстроилась дивизионными линиями в батальонных колоннах. Конница расположилась сзади. Стоял страшный холод и мела метель.

Наполеон вызвал Нея и Даву на городское кладбище, где разбил свою ставку.

– Сир! Почему вы в столь мрачном месте! – удивились маршалы, спрыгивая с заиндевевших коней.

– Надгробия, по крайней мере, хорошо прикрывают от зимнего ветра! – ответил им, поеживаясь, император.

– Вам двоим! – сказал он маршалам. – Предстоит обойти русских с флангов, я же буду пока перемалывать их фронтальными атаками!

На рассвете корпус Сульта нанес удар по нашему правому флангу. Гренадеры Тучкова этот удар выдержали с честью. Затем на наш центр обрушился корпус Ожеро. Подпустив французов почти вплотную, открыла огонь артиллерия. В сплошной пурге почти ничего не был видно, и пушки били на звук барабанов. Картечь щедро выкашивала плотные ряды неприятельских солдат. Французы несколько раз откатывались, затем атаковали, потом снова откатывались. Наконец, они были отброшены окончательно. От поголовного истребления солдат Ожеро спасла лишь отвлекающая атака кавалерии Мюрата, да огневая поддержка старой гвардии.

– Моего корпуса больше нет! – зарыдал Ожеро, прискакав к Наполеону.

– Сейчас не до тебя! – оборвал его тот грубо. – Почему опаздывает Даву! Он давно должен быть здесь!

Даву, опоздавший на несколько часов, все же обрушился всей массой своих войск и выбил отряд Багговута из деревни Зерпаллен. Левый фланг русской армии стал сжиматься и откатываться. В этот критический момент положение спасла находчивость артиллерийского полковника Кутайсова. По своей инициативе он перебросил на левый фланг три конноартиллерийские роты. Тридцать шесть русских пушек начали палить прямо с передков. Появление их оказалось столь неожиданным, а огонь столь точным, что французы опешили, а затем побежали. Положение было восстановлено.

Затем последовала мощная контратака подошедшего резерва, и Даву отступил по всем пунктам. Конница генерала Дохтурова, прорываясь сквозь сугробы, добралась до городского кладбища.

– Чьи это полки? – возмутился Наполеон, разглядывая едва видимые в метели тени. – Почему отходят?

– Они не отходят, ваше величество, они атакуют! И это русские! – пригляделся к несущейся конной массе Бертье. – Сейчас нас кажется славно паникуют!

Императора спасла контратака его шурина Мюрата. Но и Мюрат далеко не продвинулся. Его конники застряли в глубоком снегу и повернули обратно.

– А это кто наступает так вразброд! – показал раздраженно Наполеон Бертье куда-то влево, где едва виднелась бесформенная толпа устало бредущей пехоты. – Неужели опять русские! Надо их достойно встретить!

Бертье пригляделся в зрительную трубу.

– Встречать их не надо! Они не наступают, а отступают!

– Но кто это?

– Это ваша старая гвардия, сир!

– Не может быть! Моя гвардия никогда не отступает! Передайте мне трубу!

В окуляры увеличительных стекол Наполеон отчетливо увидел, как бегут его усачи в высоких медвежьих шапках.

– Победы сегодня уже не будет! – сказал император мрачно. – Теперь остается только рассчитывать на ничью!

Поздно вечером сражение прекратилось само собой. Потери сторон оказались примерно равными.

Наполеон был мрачен от доложенных справок по погибшим. Почти тридцать тысяч для одного дня это уж слишком!

– Захвачены ли знамена! – спросил он, чтобы хоть немного поднять себе настроение.

– Нет, сир!

– А пушки?

– Тоже нет, сир?

– Ну, а пленные?

– Ни одного!

– Что же я буду сочинять для бюллетеня в Париж! – раздосадовано топнул ногой император. – Ради чего я морю голодом и морожу здесь своих ворчунов!

В ставке Беннигсена тоже совещались. За продолжение боя на следующий день были храбрые Багратион и Ермолов. Осторожный Петр Толстой предлагал дать армии передышку. Беннигсен решил отходить.

Сражение при Эйлау было еще одной почетной ничьей! Впрочем, современники справедливо оценили Прейсиш-Эйлау, как важный стратегический успех русской армии. Да и Беннигсен доносил об обоих столкновениях в Санкт-Петербург как о своих несомненных победах. Благодарность радостного Александра не знала предела. После Пултуска Беннигсен сразу же стал главнокомандующим, а после Прейсиш-Эйлау получил звезду и ленту Андрея Первозванного с двенадцатью тысячами рублей пожизненной пенсии. «На вашу долю выпала слава победить того, кто еще никогда не был побежден» – восторженно писал российский монарх убийце собственного отца…

В боевых действиях наметился перерыв. Противники отогревались по теплым избам, дожидаясь весны, чтобы продолжить спор сызнова.

Российское общество, прознав об Эйлау, ликовало.

– Это припарка французишкам за Аустерлиц! – смеялись все, радуясь известию. – То ли еще будет впереди, намнем бока якобинцам!

Как всегда, в подобных случаях, разразился одой Державин. На этот раз она звалась иносказательно «Персей и Андромеда». Наполеон в ней был представлен серпкогтистым и двурогим саламандром. На смерть ж его поражал отважный русский витязь… Беннигсен.

 
Ступай и победи никем непобедимых,
Обратно не ходи без звезд на персях зримых…
 

В Париже исход Эйлауского сражения тоже отмечали как свою несомненную победу. В Нотердам Де Пари был даже отслужен благодарственный молебен «Те Dеum»

В частных письмах все свои неудачи французы сваливали на… грязь и морозы. Сам же Наполеон, тем временем, переживал бурный роман с полькой Марией Валевской.

Пока один император предавался любовной неги, второй изо всех сил торопился на войну. После Эйлау Александр Первый сразу засобирался к своей армии. В Митаве он посетил жившего там короля-эмигранта Людовика Восемнадцатого.

Александр I Павлович

– День, когда я водворю вас на престол, будет счастливейшим моим днем! – сказал российский император экс-королю при встрече.

– Как вас здесь содержат? Не обижают ли? – поинтересовался затем он у толстогубого обжоры «бурбона», известного всей Европе своим иезуитским талантом плести тончайшие интриги.

– Все хорошо, мой дорогой брат, – вздохнул Людовик, колыхая бездонным чревом. – Но мало хороших вин!

– Это вполне исправимо! – успокоил приживалу Александр. – Поговорим о политике. Я хотел бы, пользуясь случаем, получить от вас гарантии будущей дружбы наших государств!

– Не рановато ли? – удивился обжора-интриган.

– Уже нет! Наполеон будет скоро мною уничтожен и низвержен в ад! А потому я хочу знать, что вы думаете в отношении нашего будущего альянса? Что касается меня, то я хотел бы видеть вас своим союзником в достижении своей главной политической цели!

– Какой же?

– В занятии Дарданелл!

– !!?

– Вы еще раздумываете? – поднял недоуменно бровь Александр.

– О, нет, нет! – торопливо ударил себя по жирным ляжкам Людовик.

– С моим восшествием я тут же выступлю против Турции и сделаю все для обеспечения вашего владычества над проливами!

– Я нисколько не сомневаюсь в искренности ваших слов! – дружески улыбнулся августейшему беженцу Александр. – Вино же вам сегодня доставит лично мой обер-гофмаршал!

В предместьях заштатного городка Юрбурга Александр провел смотр гвардии, которую привел из Петербурга брат Константин. Преображенцы, семеновцы и измайловцы кричали «ура», рвясь в бой.

Туда же к Юрбургу притащился и униженный Фридрих-Вильгельм Второй, совсем недавно потерявший свою армию при Ваграме. Прусский король клял Наполеона и плакал о своей участи. Тронутый горем прусского короля, Российский император сердечно обнял его. Оба залились слезами, Фридрих-Вильгельм, вспомнив об утерянной армии, Александр, жалея Фридриха-Вильгельма. Обнимая старого друга, Александр воскликнул:

– Не правда ли, ни один из нас двоих не падет один? Или оба вместе, или ни тот, ни другой! Вконец разрыдавшийся от жалости к самому себе, Фридрих-Вильгельм упал головой на плечо верного союзника:

– Вместе… Рядом… До конца…

Фридрих Вильгельм III

Мимо окон с песнями шли один за другим пехотные батальоны:

 
Ах, ты, сукин сын, камаринский мужик!
Ты за что, про что калачницу убил?
Я за то, про то калачницу убил,
Что не с солью мне калачики пекла,
Не по-о-од-жаристы-я!
 

Друзья-императоры долго стояли, обнявшись… Увы, как показывает история, клятвы монархов зачастую стоят не слишком дорого. Пройдет не так уж много времени и тот же Фридрих-Вильгельм отправит свой корпус в составе наполеоновских войск в Россию, предварительно извинившись за это перед другом Александром…

После душещипательного общения с королем Пруссии, Александр встретился и с Бенигсеном. Помня об Аустерлице, император поспешил сразу же заявить генералу:

– Я здесь гость, и никуда вмешиваться не намерен! Все повеления исходят лишь от вас! Я же буду лишь наблюдать и… вдохновлять!

– Какая великая честь для меня! – склонил голову хитрый Беннигсен. Вечером император читал бумаги о ситуации вокруг Турции. Бумаги были безрадостные.

– Надо, если уж не предотвратить войну с турками, то хотя бы оттянуть ее сколь возможно! – велел передать свой взгляд на южную проблему Александр. – Нынешняя истерия султана результат французских происков! Нас хотят взять в сплошное кольцо! А потому здесь нам сейчас нужна только решительная победа!

Вокруг Юрбурга поднимались дымы бивуачных костров. Русская армия готовилась к новым сражениям с Наполеоном.

* * *

С началом войны с Турцией во главе нашей Дунайской армии был поставлен известный храбрец генерал от кавалерии Михельсон. В былые годы генерал прославился в Кагульской битве и в боях со шведами в прошлой русско-шведской войне. Но по-настоящему имя Михельсона стало известно при подавлении Пугачевского бунта. Именно Михельсон нанес мятежникам последние сокрушительные поражения. Теперь же генерала предупредили сразу, чтоб рассчитывал лишь на свои собственные силы – никаких подкреплений ему не будет!

– Нам не привыкать! – нисколько не опечалился бравый Михельсон. Под началом у генерала было всего лишь тридцать пять тысяч штыков. По-существу, и не армия вовсе, а так – корпус средней руки! Но зато это были сплошь ветераны, взлелеянные еще самим Суворовым. Рекрутов не было вовсе. Именно здесь на юге вдалеке от столицы русские полки сумели сохранить старый еще потемкинский дух, здесь никогда не маршировали на вахтпарадах, зато палили из ружей и кололись штыком без промаха. Приехав к войскам, Михельсон собрал генералитет:

– Будем воевать лишь тем, что имеем!

– Значит ли это, что наш план оборонительный? – поинтересовался у командующего острожный генерал Мейендорф.

– Напротив! – рассмеялся Михельсон. – Он будет только наступательным! Готовьтесь к выступлению! Не будем терять ни дня!

Командующий армией рассчитывал стремительным броском занять дунайские княжества и выйти к самой реке. Именно на берегах полноводного Дуная хотел Михельсон решить исход турецкой войны. К октябрю он подтянул свои войска из Подолии к Могилеву и Ямполю. От Могилева шла дорога на юг к столице Валахии Бухаресту и Дунаю. Именно по ней и предполагал двинуться Михельсон. Генерал торопился захватить инициативу и успеть к Дунаю раньше, чем к нему доберутся турки.

Иван Иванович Михельсон

Потянулись томительные дни ожидания рескрипта о начале войны. Нетерпеливый Михельсон не находил себе места. Наконец, примчался курьер с высочайшим повелением перейти границу и занять дунайские княжества. Русская армия решительно двинулась в турецкие пределы пятью колоннами, не дожидаясь обозов.

Вспомогательный корпус Эссена, тем временем, окружил Хотин. Некогда неприступная твердыня, северный форпост Высокой Порты, капитулировал в несколько дней. Да иного туркам и не оставалось! Из-за стремительного рывка Михельсона, крепость почти сразу же оказалась в нашем глубоком тылу, и судьба ее была предрешена.

Главные силы Дунайской армии, тем временем, стремительно катились к югу. Впереди всех авангард храброго Милорадовича. В Бухаресте турки попытались было задержать бег русских полков, но были выбиты и разогнаны нашим Милорадовичем. Еще под Ясами Михельсон выделил отряд князя Долгорукого для захвата стоящего на Дунае города Галац. Князь с поручением справился блестяще. Галац пал, так и не успев понять, что же произошло.

Тем временем, торопившаяся к Силлистрии колонна графа Каменского, повернула к Слободзее и взяла под контроль все течение Дуная от Тутуркая до Галаца. 4-я колонна Мейендорфа тем временем переправилась через Днестр у Дубоссар. Согласно плану Михельсона, она должна была прикрывать главные силы и взять Бендеры. 23 ноября наши были уже перед Бендерами. Когда-то генерал Панин потерял под ее стенами многие тысячи, теперь было совсем по-иному. Бендеры пали, едва завидя казачьи разъезды, выторговав себе лишь свободный уход в Измаил.

– Пусть идут! – решил Мейендорф. – И до Измаила доберемся!

Следуя прямо по пятам бежавшего бендерского гарнизона, Мейендорф 16 декабря был уже под стенами знаменитой Орду- колеси. Не успели русские батальоны замкнуть кольцо вокруг Измаила, как осажденные произвели внезапную вылазку, но встреченные густой картечью, быстро убрались восвояси. Начало третьей по счету измаильской осады было обнадеживающим. Увы, на этом удачи под Измаилом и закончились. Мейендорф был опытный генерал, но он не был Суворовым, да и войск, по правде говоря, у него было для штурма маловато. Все это, да еще недостаток припасов с рано наступившей стужей, заставили генерала снять осаду и отойти на север к Пруту. Здесь к Мейендорфу незадолго до нового года присоединилась и приморская колонна герцога де Решелье. Последний, к тому времени, уже овладел двумя сильными турецкими крепостями: Аккерманом и Килией.

Осенняя кампания Михельсона, несмотря на частные неудачи, была в целом блестящей. Опередив противника и поэтому, почти нигде не встречая сопротивления, он занял Бессарабию, Валахию и Молдавию, выйдя на дунайский рубеж.

Для находившейся в это время в Средиземном море эскадры Сенявина столь стремительное изменение международной обстановки и внезапное начало войны с Турцией означало лишь одно: с этого момента ей надо было сражаться на два фронта, причем центр борьбы переносился отныне из Адриатики в Эгейские воды. Морской министр Чичагов докладывал в те дни императору Александру:

– Сенявину придется нынче туго, а потому следует немедля слать помощь!

Александр близоруко лорнировал своего министра:

– Но там же полно англичан? Они наши союзники и хорошие моряки! Пусть они и помогут Сенявину. Вместе они вполне справятся! Зачем нам попусту гнать корабли через полсвета!

Умный Чичагов лишь разводил в ответ руками:

– Осмелюсь вас огорчить, ваше величество, но думается мне, что Сент-Джеймский кабинет озабочен не тем, чтобы помочь нам, а тем, как скорее прибрать к рукам бесхозный Египет! Иное британцев, по моему их знанию, нынче не интересует. А потому быть Сенявину в одиночестве гордом!

– Из чего же следуют столь мрачные заключения? – недовольно поинтересовался император.

Чичагов пожал плечами:

– Сие вытекает из правил политики британской!

– Что же то за правила? – еще больше нахмурился Александр.

– Правила сии просты и, увы, постоянны! Первое – никого не щадить во имя себя. Второе – ослеплять врагов и союзников деньгами. Третье – идти напролом к источникам обогащающим.

– Что ж, – помолчав, – вздохнул император, – Правила эти всем известны, но ныне они приобретают и вправду особый смысл. Будем же настороже! Сколь большая помощь требуется Сенявину? Чичагов мельком глянул в бумажку:

– Надобно семь кораблей линейных! Тогда, имея шестнадцать кораблей да восемь фрегатов, он вполне справится с турками и без английской помощи!

– Готовьте эскадру к плаванию! – закончил аудиенцию Александр.

* * *

Албанский берег у скал Дураццо издавна славился разбойничьим людом. Бурное море часто приносило тамошним жителям добычу, разбивая о камни суда. Горе было попавшим на прибрежные скалы – не многие оставались в живых. Но и добравшихся до берега ждала не менее страшная участь, чем погибших. Албанцы смотрели на них, как на вполне законную добычу. Спасшихся тут же убивали или же продавали в рабство, затем же грабили останки судна.

Именно здесь у скал Дураццо потерпел в шторм крушение российский бриг «Флора». Судно спасти не удалось и его разбило волнами. Команда, хоть и не без потери, но спаслась и высадилась на неприветливый турецкий берег. Потеря судна – это всегда трагедия, но никто из команды не ведал, что их ожидают впереди еще большие трагедии. Ни командир «Флоры» капитан-лейтенант Кологривов, ни его офицеры, не знали, что пока они находились в море, началась война с Турцией, и все они, таким образом, оказались на неприятельской территории.

Пока же, придя в себя от пережитого, капитан-лейтенант Кологривов первым делом провел перекличку и занялся выяснением места, куда попала команда корвета.

Окружающая местность была достаточно неприветливая. Вокруг громоздились мрачные скалы. Далее шли покрытые лесом горы и, наконец, вдалеке, виднелась какая-то деревушка. Пока матросы и офицеры оглядывались и приводили одежду в порядок, послышался конский топот. К берегу прискакали три албанца. Больше жестами, чем словами, они выразили свое сочувствие случившимся и попросили показать старшего. Кологривов вышел вперед. Всадники объяснили, что они посланы пригласить капитана в деревню к местному аге. Тот, якобы, пригласил Кологривова разместиться с людьми у него, покуда не будет решен вопрос об отправлении потерпевших крушение на Корфу. Кологривов от приглашения поначалу отнекивался, больно уж не хотелось отделяться от команды, но албанцы были настойчивы и командиру «Флоры» пришлось согласиться.

– Попробую договориться насчет какой-нибудь требаки, чтобы подкинули нас до Корфу! – сказал он старшему офицеру. – Вы за меня!

С собой Кологривов взял двух мичманов Сафонова и Клемента, да лоцмана-черногорца, который мог немного говорить по-албански. Особой тревоги у капитан-лейтенанта не было. С Турцией мир, а потому потерпевшие крушение могли рассчитывать на уважительное отношение и помощь.

До деревни добирались долго, часа три. У околицы навстречу к русским морякам внезапно бросились несколько десятков албанцев. Они с какой-то хищной радостью размахивали у лиц офицеров своими кривыми саблями.

– Учуяли добычу, шакалы! – переглянулись мичмана. – Кажется, будет нам весело!

– Ведите нас к своему аге! – не потерял присутствия духа Кологривов.

Албанцы, было, заупрямились, но решительность капитан- лейтенанта возымела действие и офицеров повели к дому на центральной площади деревни.

Ага появился на крыльце, приветливо поздоровался с Кологривовым, пригласил офицеров к себе, но собравшаяся к этому времени поодаль толпа, думая, что начальник хочет присвоить их добычу, ворвалась в дом и схватив моряков, потащила их в какой-то сарай, где и закрыла. У дверей для стражи несколько подростков с саблями.

– Вот тебе бабушка и Юрьев день! – сокрушенно произнес Кологривов, когда за спинами пленников опустили тяжелый засов.

– Не Юрьев, Всеволод Семеныч, а дьявольский! – подал голос мичман Миша Сафронов. – Вот уж попали так попали!

В завязавшейся драке в доме деревенского аги ему сильно разбили лицо и теперь, присев на корточки, мичман обтирал кровь рукавом рубахи. Из темноты сарая натужно блеяли козлы.

– Вот и соседи нам для компании! – нервно засмеялся Клемент. – Почти светское общество!

Заточение длилось четыре долгих нескончаемых дня. Кормить, пленников почти не кормили, зато то и дело просовывали в окна чьи-то отрубленные головы, крича:

– У, рус! У-у рус!

– Уж не наши ли ребятки? – волновался при этом всегда Кологривов, вглядываясь в мертвые белки глаз. – Нет, кажется все же это не из наших…

Тем временем возглавивший команду корвета старший офицер лейтенант Гогард, видя, что командира слишком долго нет, решил действовать сам. К действию наших моряков побуждал и голод, ведь спасти с погибшей «Флоры» не удалось практически ничего. Через трое суток напрасных ожиданий, команда корвета, вооружившись дубьем и камнями, выступила в поход на деревню.

– Нападем на албанцев, овладеем их оружием и освободим командира! – так поставил задачу матросам Гогард.

Те были согласны. Однако едва моряки отошли на милю от берега, навстречу им показался конный отряд.

– Матерь божья! Сколь их на нас прет-то! – сжимали матросы в руках свои сучковатые дубины. – Драка, видать, предстоит сурьезная!

Всадники, а их было никак не меньше пяти сотен, стремительно приближались.

– Помирать так с музыкой! – объявил Гогард. – Камни наизготовку! Однако, не доезжая метров пятьдесят до русских моряков, конница внезапно остановилась. Вперед выехал на коне лоцман-черногорец.

– Господина капитана! – закричал он, размахивая руками. – Ту су свои!

– Чего, чего? – не понял Гогард.

– Ту су свои! Ту су свои! – не переставая, кричал лоцман.

– Говорит, кажись, что это свои! – подсказал лейтенанту кто-то из стоящих рядом матросов.

Лоцман, подъехав к стоявшим с дубинами наперевес морякам, объяснил, что Кологривов с мичманами уже три дня сидит в деревне под замком, и местный ага, боясь, как бы его буйные односельчане не лишили офицеров жизни, послал гонца к владетелю провинции Ибрагиму-паше. Владетель немедленно выслал в деревню два конных отряда. Один из них только что ворвался в деревню и освободил командира с мичманами, другой же прибыл сюда, чтобы оградить русских моряков от возможного неистовства местных жителей.

– Ну и дела! – только и покачали головами наши. – Попали как кур в ощип!

В деревне их уже встречал освобожденный Кологривов с мичманами, тоже, впрочем, охраняемые, во избежание возможных недоразумений, большим отрядом. Албанцы, стоя поодаль, яростно жестикулировали и громко кричали, возмущаясь, что у них отняли добычу. На них старались не обращать внимания. Оставаться в здешних краях не было особого желания, а потому утром следующего дня команда «Флоры» в окружении конных турок, выступила в город Берат, где пребывал в то время Ибрагим-паша.

В дороге пришлось переночевать в каком-то полуразрушенном монастыре и живший там одинокий греческий монах-отшельник, отдав все свои съестные припасы, немного накормил моряков.

К Берату команда «Флоры» добралась в канун рамазана. Усталых матросов сразу же окружила огромная толпа празднично одетых людей. Русских, да еще в таком количестве здесь отродясь не видывали. У дворца прибывших встречал сам Ибрагим-паша – высокий худой старик в меховой шубе и пестрой чалме. Поклонившись Кологривову, он велел развести офицеров и матросов по домам. Хозяевам было строго-настрого велено не чинить русским никаких притеснений, а кормить всем вдоволь. Но это была чистая формальность, ибо большую часть моряков сразу же разобрали по домам местные греки и славяне.

Накормив и дав отдохнуть потерпевшим кораблекрушение, хозяева жадно расспрашивали их о России, русском царе и адмирале Сенявине, слава о котором давно дошла уже и до этих мест. Наши, чем могли, помогали в хозяйстве. Как водится, не обошлось и без любовных романов. Не один и не два матроса засобирались тут же жениться, едва их разубедил в том дальновидный Кологривов:

– Что вам этак приспичило? Потерпите малость, кто знает еще, что ждет нас впереди!

Так минуло две недели. Все шло своим чередом, Командир почти каждый день навещал Ибрагим-пашу, интересуясь, что известно из Константинополя, когда и каким образом команде можно будет убыть на Корфу. Губернатор в ответ лишь разводил руками:

– Пока никаких известий нет!

– Что ж нам остается, – качал головой Кологривов. – Будем ждать!

– Прошу вас ко мне на кофе! – неизменно приглашал капитан- лейтенанта гостеприимный паша.

Тот не отказывался. Оба, не торопясь, пили кофе, обменивались любезностями.

– Говорят, что наш султан весьма недоволен вашим царем! – тревожно поглядывал на Кологривова Ибрагим-паша. – Как бы ни было меж нами новой войны!

– Дай бог обойдется! – отвечал ему командир «Флоры».

На душе у Кологривова было муторно. Он понимал, что Константинополь молчит неспроста. Пока между Россией и Турцией мир, бояться нечего, рано или поздно, но команду отправят к Сенявину. Совсем иное дело, если начнется война. Тогда уж турки не выпустят никого, ну, а что означает турецкий плен, лучше было и не думать.

– Дай бог обойдется! – говорил сам себе капитан-лейтенант, стараясь до поры до времени никого не посвящать в свои безрадостные мысли.