Kitobni o'qish: «Плач скрипки»

Такие залы обычно отводят под пышные мероприятия, наподобие светского бала или благотворительного празднования. Но, правда только, единственное, что отличало эти залы от настоящей жизни, пожалуй, бывало то, что происходило в них в другое время существования. А происходило в них очень и очень много чего.

Как было и в те роковые дни, когда жажда власти, гнев и гнет человеческих страстей не выдерживали, и человек поддавался всему этому мраку. Закулисье в такие дни бывало намного интереснее, чем то, что обычно представлялось публике.

В зале висела мёртвая тишина. То ли от того, что всё это облако мрачности давило на присутствующих, то ли от того, что молчать было обязательным. Молчать было приказом.

– Сегодня утром Катрина сказала мне, что видела как ты, якобы, – женщина агрессивно постукивала веером по своей ладони, – игрался с соседскими мальчишками. В то время, когда тебе было приказано разыгрывать Моцарта. – женщина властно осмотрела мальчишку, чьи руки сочились кровью от безумного хода игры на скрипке – Тебе придется сильно постараться, чтобы избежать наказания. – Женщина сказала это так строго, так мерзко, что молодой человек чуть не выронил смычок из руки. Страх явно овладевал его душою в этот момент.

– Мадам П., позвольте мне объяснить… – подросток склонил голову, голос сильно дрожал… Руки так и тряслись в безумном пепле.

– Что ты там мямлишь, паразит! Подними голову, когда с тобой разговаривают! – женщина рявкнула так громко, что можно было почувствовать, как бокалы на столике неподалеку затряслись. Мальчик настороженно и очень медленно начал поднимать свою голову. Казалось, вот-вот и слезы так и польются из его глаз. Атмосфера в зале была более, чем напряженная.

– Мелкий паразит! – повторила женщина, перестав стучать веером по ладони и беспощадно схватившись за подбородок парнишки, так усердно, но очень уж медленно, по её мнению, поднимающего голову. Женщина, резко дернув подбородок вверх, заставила мальчика почувствовать растяжение кожи на кадыке, боль была невыносима. Но он знал, что плакать нельзя. И держался из последних сил. – Я разрешила тебе жить в моём доме не для того, чтобы ты нарушал правила и игрался, когда тебе вздумается. И раз ты живешь в МОЁМ доме, ты будешь выполнять МОИ требования! – женщина рявкнула ещё громче, только лёгкое, казалось, дуновение ветра игнорировало её черные возгласы. Боль в шеи парнишки была уже адская, ещё чуть-чуть и кожа началась бы рваться, настолько сильно женщина задрала участок шеи.

Но мысли мальчика были не об этом. Он привык, что к нему так относятся, потому что так было постоянно.

Каждый день, ближе к полудню, мальчик должен был играть на жуткой скрипке в жутком присутствии в комнате его бабушки – мадам П.. Мадам П. была женщиной строгой натуры и нрава, с жестоким позволением разрешала заниматься мальчику “самодурством”, как называла это сама мадам П., или, объясняясь более понятно, интересующими его вещами. А вот игра с соседскими “распущенными” мальчишками в планы её внучка не входило. По крайней мере, так она думала.

Мальчик был весьма сдержанным на свои чувства. Хоть так было и не всегда.

Несколько месяцев назад он ещё мог позволить себе что-то наподобие того, что называется проявлением чувств, но с переездом к своей бабушке, всё изменилось.

Его руки привыкли к адской боли, которую может принесли безостановочная игра на скрипке на протяжении более 16 часов в день. Всё это время мадам П. не позволяла мальчику заниматься чем-то таким, что могло вызвать неодобрение со стороны на него общества или же хотя бы той же Катрины, прислуги, которая, во время отсутствия мадам П. следила за мальчиком не меньше, чем ей платят за такие честные присмотры. Так что иногда все эти наблюдения доходили до абсурда, наподобие того, что, пока мальчик не сыграет всё представление безошибочно, он даже не имеет возможности восполнить такие повседневные потребности, как справление нужды. Не говоря уже про сон или еду.

Впрочем, и это не останавливало мальчика продолжать играть на скрипке, ведь он знал – остановившись, будет хуже.

Так пасмурно и проходили все его дни, ночи, вечера, утро. Любое время суток, когда рядом он видел свою бабушку. Но деться от этого было просто некуда. Так что он терпел и точно исполнял все указания.

В его сознании ещё теплились старые добрые дни, когда он радостно встречал рассвет со своими родителями… Он всё помнил: и как мама просила помочь его в саду, и как папа показывал, что будет, если вовремя не отмыть застывшую золу. Но всё это было в далеком прошлом. В его далеком счастливом и беззаботном прошлом.

Наконец мадам П. отпустила подбородок своего внучка, дав ему хотя бы сглотнуть накопившуюся воду от слез, которая, к его счастью, ещё не сочилась из глаз. Ему было больно сегодня. Больно не только морально, но еще и физически. Честно признаться, мадам П. больше предпочитала моральную боль физической, но, если женщина была очень недовольна, то нельзя было отменить и этого.

– Если я когда-нибудь ещё раз увижу, как ты играешься за моей спиной, вместо того, чтобы разыгрывать ноты, я поступлю с тобой не так мягко, как поступлю сегодня. Ты понял меня?

Мальчик не мог ответить. Он знал, если откроет рот, слезы пойдут из глаз. Тогда станет ещё хуже. Но и не отвечать нельзя в том числе. Но от молчания, хотя бы, наказание  будет не таким, если он заплачет.

– Ах ты невоспитанная сволочь! – Женщина со всего размаху прошлась по лицу парнишки своим веером. – Твоя мать не научила тебя вежливо относиться к старшим, особенно, когда они разговаривают с тобой?!

От удара мальчик потерял равновесие и уже не смог сдержать слез. Несчастные три капли вышли из глаз, упав прямиком на паркет, казалось, лишь руки, успевшие опереться на пол до падения, ещё позволяли ему держать осанку твердо. И то он боялся того, что может женщина, покосившись на его падшее тело. Но парень держался. Из последних сил не давал себе окончательно упасть, даже несмотря на страх удара в спину, знал, что за испорченный паркет, заляпанный слезами и кровью, которую мадам П. не дай Бог увидит, будет ещё хуже. Он, казалось, выучил поведение своей бабушки вдоль и поперек.

– Что это? Это слёзы?! – женщина вновь разразила свой голос, как гром в ясное небо, – Ты что, смеешь протестовать мне своими слезами?! Мелкий гадёныш, не думай, что я позволю тебе пытаться переубедить меня! – Женщина схватила мальчика за шкирку, поставила его на ноги. На лице мальчика остался явный след от удара, мимолетная кровь от которого смешалась с солеными слезами, очень сильно щиплющими рану. Парень через страх и боль открыл глаза, выровнял осанку, поднял голову. Перед собой увидел всё тот же веер в руке мадам П., но ей в глаза не взглянул. Смотреть в глаза нельзя – неуважительно. Смотреть вверх нельзя – неуважительно. Но опускать тоже нельзя – неуважительно. Поэтому он смотрел на веер. На стены. На окна. На что угодно, на что смотреть не в такой степени нельзя.

– Ты забыл правило, мелкий гаденыш? – женщина вновь свысока осмотрела мальчишку. – Ты ещё пожалеешь об этом случае. – Женщина раскрыла свой веер, видать, ей уже надоело играться с подростком. – Повтори правило! – Женщина рявкнула настолько громко, что даже Катрина, убирающая на улице, услышала фразу, которая означала окончание скандального выступления.

Мальчик собрался с силами и ответил как можно безэмоциональнее и спокойнее, именно так, как было можно:

– В вашем доме расстроиться может только скрипка.

Женщина вновь осмотрела мальчишку сверху вниз, высокомерно фыркнула, развернулась и покинула комнату, на конец всё же добавив:

– Занятие на сегодня закончено.

Страх постепенно угасал.

Ещё несколько лет назад Виссарион был счастлив в малом кругу своей семьи. И то правда: мать, отец и единственный сын, окутанный доверием и бесконечной любовью. Казалось, что ещё нужно для счастья? – Ничего. Этого для Виссариона было более чем достаточно, тем более он знал, что такое преимущество есть далеко не в каждом доме. И его это очень радовало – это позволяло ему наслаждаться своей жизнью. До определенного момента.

Тот день Виссарион запомнил очень хорошо. Настолько же хорошо, как в наше сознание вцепляется какая-нибудь реклама, причем, достаточно малоизвестного товара. И это иногда очень его огорчало.

В тот день мать Виссариона пришла с очень печальным известием – семья перестала быть полной… Глаза матери в тот день были укутаны слезами, они, казалось, обволакивались таким слоем воды, что от одного их вида кожа морщилась и собиралась в складки. Матери Виссариона пришлось… пережить очень сильное чувство боли. В тот день Виссарион узнал – его отец, его любимый отец, всегда поддерживающий его, всегда готовый прийти на выручку, всегда готовый помочь найти ответ на любой волнующий вопрос, пропал. Пропал без вести… И это не может не поразить: надо же, как злободневно может сложиться судьба человека.

Сплетен на этот счет, конечно же, было более чем достаточно. Кто-то предполагал, что отец сам ушел из своего семейства, не имея полного прикосновения души рассказать о намерениях своего ухода заранее. Кто-то же считал, что этому поспособствовала какая-нибудь третья личность на стороне, которая имела способность очаровать столь превосходного, как хотелось бы считать, мужчину… А кто-то и вовсе думал, что пропажа этого человека – дело рук его жёнушки. На долю которой и так перепала очень уж удручающая ситуация.

Но Виссарион не хотел слышать все эти домыслы. Он хотел знать правду, как и его мать… И, честно признаться, даже до последнего надеялся, что отец не бросил их. А погиб. Погиб там, где его никогда уже никто не найдёт… Это позволяло Виссариону до последнего надеяться на чистоту души своего примерного отца. И, к сожалению, Виссарион был прав. Отец Виссариона умер в ненужном месте в ненужное время. Очень трагично… Настолько трагично, насколько можно погибнуть от скрытой патологии сердца во время одиночной прогулки.

Душевные терзания, которые пришлись на долю жены пропавшего, были слишком велики. Велики настолько, что не давали даже малого повода надеяться на эту жизнь. Душа девушки рвалась на части: изначально она не знала, где искать своего любимого, своего мужа, отца её ребенка, человека, которому она, казалось, отдала всю себя, всю свою жизнь, человека, которого она пыталась искать. Молилась, просила Бога… А после оказалось, что ничего из этого не оправдало её надежд. Сердце ранимой девушки и так раскололось на части от самой вести пропажи, а истинная причина её волнений лишь окончательно превратила её сердце в пыль.

И вот, спустя поиски и долгие бессонные ночи, Виссарион остался один. Совершенно один. Лишь только теплые воспоминания прошлого и внутренний голос, пытающийся не дать пасть ему окончательно, давали ему силы жить.

Так, через несколько самых горьких, как ему казалось на тот момент, недель, Виссарион был вынужден переехать к единственному оставшемуся родственнику, к его бабушке – Мадам П.

Привыкать к новой обстановке изначально было очень и очень сложно, ведь, с переездом на новое место, появились новые правила и порядки, которые не меньше этого отличались от предыдущих.

Мадам П. была женщиной строгой натуры. Очень строгой. Настолько строгой, насколько может быть строга женщина к своему чадо, который, по её словам, делал недостаточно. Хотя на самом же деле тот делал всё, что было в его силах.

Поэтому и первая встреча с мадам П. дала о себе знать. Мальчику, на тот момент, было не так много лет, как хотелось бы, но и не так мало, как могло быть. И это временами очень уж сильно забавляло мадам П. Потому что мальчик уже не знал, что такое “потакать другому” или же “воспитываться”. Его личность была сформирована, хоть и не до конца.

Встреча их прошла холодно, напряженно, в частности, для мальчика, весьма неуютно.

Виссарион сильно переживал из-за всего этого. Сильный удар пришёлся на него, когда после кончины одного родителя, сразу же скончался другой. Не каждый способен выдержать подобное. Но Виссарион держался. Из последних сил, но держался. Желал вновь начать жизнь с начала, каждый раз повторяя и повторяя себе слова своей матери: “Рано или поздно любой поезд уйдёт. И человек, купивший на него билет, уйдёт в том числе”. Это помогало ему не пасть окончательно.

Все жильцы поместья встретили его так же холодно, как и мадам П. . Всего это были несколько человек: сама мадам П., мисс К, или же, как позволено называть ее хозяйке – Катрина, являющаяся служанкой этого достойного имения, и дворецкий Родион – высокий статный мужчина, казалось, так и вынюхивающий всё вокруг.

Приключения Виссариона начались не сразу. Долгое время он привыкал к смене обстановки, и, кстати сказать, мадам П. ничуть не мешала ему делать это, возможно, выжидая какого-нибудь особенного момента… А может быть просто не зная, с чего начать.

Виссариону была выделена целая комната, когда-то принадлежавшая его матери. Впрочем, удивляло его скорее не то, что в ней находилось, а то, что практически все вещи здесь, казалось, лежали именно в том месте, куда их когда-то сложила сама мать Виссариона. Всё было гладко.

В первый же день Виссарион познакомился с соседскими мальчишками, имена которых он так и забыл узнать. Бывает и такое. Но проводить с ними времени он возможности не имел, особенно, когда время шло. Ведь в его случае – время было врагом.

Поначалу все снисходительно относились к Виссариону. Кто-то всегда молча провожал его взглядом, а кто-то и вовсе обходил стороной, только чтобы не “спугнуть” милого мальчика.

И вот, спустя неделю или около того, в новом месте мир Виссариона постепенно начал пошатываться.

Да, для него это было весьма незаметным, ведь он сразу и не понял, что начало происходить. А начало происходить то, что многие люди считают жестоким.

Мадам П., убедившись в желании мальчика дарить миру музыку, предложила ему уроки, которые, якобы, смогут повысить его уровень игры на скрипке. Для Виссариона данное предложение было весьма неожиданным, настолько же неожиданным, как может пойти снег в конце июля.

– Твоя мать тоже увлекалась игрой на скрипке. Я преподавала ей уроки, после того, как она чуть не довела до истерики двух предыдущих учителей своей нелепой игрой. – сказала мадам П., придерживая всё тот же любимый веер, который, казалось, так и скрывает её злобную улыбку на лице.

– Вы правда сможете научить меня играть?

– С твоими-то кривыми руками это будет более, чем сложно. – мадам П. схватила правую руку мальчика, чуть потянув подростка на себя. Виссарион немного пошатнулся от неожиданности. – Впрочем, мне приходилось работать и не с таким деревом. – продолжила мадам П., поворачивая руку из стороны в сторону, – Да уж, если ты собираешься научиться играть, а не делать это настолько позорно, насколько это делала твоя неблагодарная мать, – вновь повернула руку, – будь готов к тому, что костяшки на твоих иссохших руках, видимо, от того, что тебя не кормили должным образом, быстрее пепла превратятся в пыль.

Виссарион чуть смутился, ему явно не понравилось, что его и его мать оскорбляют, но промолчал. Был хорошо воспитан – не грубил старшим, тем более, дорогой бабушке.

– Вы правда думаете, что у меня получится научиться? – Виссарион посмотрел в глаза мадам П., его лицо так и излучало беззаботность и восторг от происходящего. Он хотел играть на скрипке. Хотел играть на той самой скрипке, которую когда-то трогала его мать.

Мадам П. ответила взглядом на Виссариона. Гнев – вот, что было в них.

– Даже безрукий научится играть на музыкальном инструменте под моим присмотром, учти это. – мадам П. подняла подбородок, – и на будущее, смотреть в глаза ты имеешь право только тогда, когда я скажу. Тебе всё ясно?

По спине Виссариона прошёл холодок.

– Да, мне всё ясно…

– Что ты там мямлишь?!

– Я сказал, да, мне всё ясно! – выкрикнул Виссарион.

– Вот и хорошо.

“Правило номер 1” – подумал Виссарион, – “Смотреть в глаза мадам П. равняется самоубийству”.

Так летели годы. Виссарион постепенно изучал основы игры на скрипке и сомневался в правильности своего решения. Его пугало всё это, этот дом. И сама мадам П.. Виссариона пугало то, что мадам П. более не относилась к нему так холодно, как при первой встрече. Сейчас её в его кругу было больше, значительно больше. Но не в хорошем смысле.

Сутками напролёт Виссарион изучал всё, что относилось к его обучению на музыкальном инструменте, от расположения нот до имён лучших скрипачей этого времени. Поначалу ему всё нравилось, интерес жил в его глазах и не позволял выгореть, но потом Виссарион понял – интереса к этому делу у него больше нет. Все дни превратились в рутину, пожирающую его душу и отправляющую в вечные душевные муки. Но он делал это, делал это, потому что знал, что он ошибся. И теперь не делать этого было просто не нельзя.

– Мадам П… – начал было Виссарион несколько месяцев спустя обучения игры на столь значительном инструменте, – Я хочу поговорить с Вами насчет игры на скрипке.

– Внимательно слушаю. – Сказала мадам П., кокетливо переворачивая страничку журнала, которая, казалось, готова была сама перевернуться от дуновения ветра на летней веранде.

– В общем… – Виссарион замешкался, – Я долго думал над нашими с Вами занятиями…

– МОИМИ занятиями. – перебила мадам П., вновь перевернув страницу.

– А? – Виссарион едва слышно усмехнулся, – Да, над Вашими занятиями… И решил, что более не хочу играть на скрипке, боюсь, я понял, что мне это не по нраву.

Мадам П. перевела взгляд вдаль.

– Ты решил… что? – Сказала мадам П., в голосе которой прозвучала долька раздражения.

– Я решил, что не хочу больше играть на скрипке… – повторил Виссарион.

Его ладони мигом вспотели, дрожь прошлась по всему телу, казалось, что юноша знал, какая участь представится ему дальше.

– Ты верно шутишь? Юмор никогда не был на твоей стороне. – мадам П. вновь погрузилась в чтение.

– Нет, боюсь, что я не шучу.

Ветер перестал быть настолько значительным, ведь хлопок от закрытия журнала мадам П. заглушил его.

– Ты решил, что не будешь играть на скрипке? – С усмешкой сказала мадам П., окутав подростка пронзающим взглядом. Виссарион не на шутку перепугался.

– Я просто подумал…

– Мне не важно – превысив голос, перебила Виссариона бабушка, – Мне не важно, что ты там решил. – Мадам П. встала с кресла. – Хочешь сказать, что всё время, которое я потратила на тебя и на твои нелепые попытки научиться хотя бы держать в руке смычок, были напрасны? – Женщина окутала мальчика своим дичайшим взглядом, – Ну уж нет, мелкое отребье, я не позволю тебе загубить все мои старания. – мадам П. вновь свысока посмотрела на мальчишку, – В моём доме подобного рода решения могу принимать ТОЛЬКО Я, тебе это ясно, ты, невоспитанный щенок?

– Но я…

– НО ТЫ! – Виссарион стоял в ужасе, он был явно смятен и растоптан столь необычайным для него поведением мадам П., – Но ты не имеешь права пререкаться со мной! Или ты забыл, как твоя мать оставила тебя, а я стала единственной, кто подобрал тебя с улицы?!

– Прошу Вас, не нужно говорить о… – Сказал Виссарион, опустив голову. Воспоминания постепенно начали бить его по больному месту.

– ЭТО Я буду указывать тебе, что нужно, а что не нужно, ты понял меня?! – В очередной раз перебив внука, говорила женщина.

– Но…

– ПОКА ТЫ живёшь в моём доме, ты будешь делать то, что тебе скажу Я. Ты всё уяснил?!

Виссарион сжался.

– Да…

– Что ты сказал? ГРОМЧЕ!

– Да, я всё уяснил.

“Правило номер 2” – подумал Виссарион, – “Говорить под нос мадам П. является причиной отсутствия ужина”.

Так шли и следующие месяцы жизни Виссариона: он просыпался рано утром, завтракал, если имел возможность не ссориться предыдущим днем с хозяйкой дома, и начинал играть. Постоянно играть на скрипке. А после ложился спать. И круг повторялся.

Его пальцы сильно зудели, от подушечек на них, казалось, ничего уже не осталось – сплошное кровавое мясо. Но нужно было продолжать, потому что делать что-либо другое он не имел права.

Очень часто Виссарион сожалел, что выбрал жить со своей бабушкой, а не отправиться в детский дом. Но, тем не менее, изменить что-либо он больше не мог, ему приходилось терпеть все издевательства, которые он и без того терпел ежедневно.

Жизнь постепенно становилась для него бессмысленной и однотипной: подъем, завтрак, игра, ужин, сон. Подъем, завтрак, игра, ужин, сон. Единственное разнообразие, которое он встречал в своей жизни было лишь, пожалуй, разное меню на завтрак, обед, если выпадала возможность, и ужин. Или же светские встречи мадам П. с неизвестными для юноши дамами и джентльменами. Но даже во время таких встреч он был вынужден выполнять любые указания бабушки, а точнее, тихо сидеть в своей комнате и не издавать и писку, словно его вовсе и не существует.

Единственные люди, которые знали о переезде Виссариона в имение были соседи. Да, да, те самые мальчишки, с которыми Виссариону хотелось подружиться. Несмотря на это, их родители были добры к мальчику: не задавали лишних вопросов, да и впринципе не считали необходимым лезть в жизнь мадам П., за что та уважала их и не гнала подальше при любой удобной возможности.

Хозяйка дома всегда отличалась необычайной способностью скрываться от посторонних глаз, но при этом всегда быть в центре внимания. В городе, пожалуй, не было ни одного человека, который не знал бы, кто такая мадам П. Но при этом в городе также не было ни одного человека, который на самом деле знал бы, кто она такая. Мадам являлась неразгаданной загадкой для любого гостя или репортера, которые так сильно желали стать для нее больше, чем очередной порцией некачественных людишек, попавших в ее поле зрения. Но удавалось это далеко не каждому, из-за чего женщина имела возможность делать всё, что угодно, полагаясь на свою способность оставаться незамеченной. Так постепенно ее чувства овладели разумом, и она перестала быть к своему внуку столь снисходительна, что, конечно же, отразилось на восприятии мальчика. Образ гордой женщины постепенно изменился на образ жестокой и надменной мадам П.

Тем не менее, однажды, очередная встреча мадам П. с неизвестными для Виссариона людьми обратилась в кое-что неприятное.

Это был пасмурный весенний день, когда лучи солнца чуть просачивались сквозь туманные просторы неба, всё же согревая землю теплом. Погода была чудесная, именно поэтому хозяйка дома и ее гостья решили отдохнуть на улице.

– Мадам П., ходят слухи, что у вас уже более года в доме проживает весьма симпатичный юноша. Неужели вы смогли найти мужчину, который был бы достоин Вас? – Говорила низкая, чуть полная женщина в фиолетовой шляпе.

– Слухи на то и слухи, что мы можем лишь слышать их. Никогда не верю слухам. Они удел слабых и завистливых, леди. – Попивая чай, отвечала хозяйка поместья. – А что насчет юноши… Да, боюсь в моем доме нашлась небольшая комнатка для этого оборванца.

– Неужели вы и вправду обзавелись молодым человеком… – игриво заулыбалась женщина, – и чем же он смог удивить Вас, раз Вы дали ему хоть малейший шанс?

– Леди, я не посмотрю, что вы старше меня на несколько лет, но в моем присутствии более не смейте поднимать тему отношений и тем более выпускать столь пошлые намеки. – мадам П. взглянула на собеседницу, постепенно раздражаясь, – В моем доме и вправду с некоторых пор проживает мальчик, но на Ваше дурновкусие, он к Вам не выйдет. И вообще никто и никогда не увидит этого болвана. Это не моя потребность содержать его здесь, а, скорее, уважение к почившей дочери, которая имела наглость повесить на мою шею столь отвратительную ответственность. Мальчик не воспитан и горд, теперь, к милости Божьей, мне приходится перевоспитывать его! – Мадам П. говорила громко и разгневанно, с грохотом поставив чашку на столик веранды.

– Прошу прощения, мадам! Вы совершенно правы, мне не стоило верить слухам. Впрочем, я удивлена, что у Вас уже есть внуки и… О! Примите мои соболезнования, я не знала, что ваша дочь там скоро скончалась, бедная Марго, как такое вообще могл…

– Я более не собираюсь глагольствовать на эту тему! – Вскрикнула Мадам П., вставая со скамейки и взяв со стола любимый веер, – Вам пора идти, дорогая. Уже поздно, Ваш муж явно заждался Вас. – Хозяйка жестом подала сигнал прислуги о необходимости прибраться. Только сейчас в ее голове промелькнула мысль, что рассказывать данной особе о внуке было верх безумства, но, в любом случае, подавать вида растерянности хозяйка права не имела. Ведь ее должны уважать. Ее должны бояться.

– Но мы же так и не успели обсудить… – начала было женщина в фиолетовой шляпе, но ее быстро перебили.

– Я сказала, что вам пора… КАТРИНА! – Мадам П. перевела взгляд на девушку лет 25, смуглую, с каштановыми волосами, завязанными бежевой лентой в узел,  –  проводите дорогую гостью к выходу, кажется, ей нездоровится.

Девушка кивнула и послушно выполнила указание хозяйки, помогая гостье покинуть владения.

Сделав несколько неудачных попыток исправить ситуацию, женщина в шляпе всё же покорно исполнила приказы хозяйки поместья и отправилась восвояси. Будучи весьма огорченной произошедшим, гостья почувствовала необычайно сильный удар по своему самолюбию, еще сильнее возненавидев мадам П.. Впрочем, каждый в городе знал, что играться с мадам не стоит. Потому что расплатиться даже за несчастную попытку этого не выйдет и собственной жизнью.

В городе мадам П. знал абсолютно каждый. Простые рабочие мечтали попасть к ней на службу, а знатные особы желали как можно ближе познакомиться с женщиной, поскольку знакомство с ней открывало двери даже в самые темные и тайные уголки вселенной. Женщина обладала определенной властью, страх которой позволял управлять кем-угодно, лишь бы сама мадам П. пожелала этого.

Но даже мисс К., будучи самым близкорасположенным человеком для хозяйки дома, знала далеко не все тайны, которые скрывала пассия. И это лишь в очередной раз давало повод полагать какую именно власть имеет мадам П.. Впрочем, ее сегодняшняя ошибка сообщить о Виссарионе даст о себе знать. Спустя несколько дней в местной газете появился очередной интригующий заголовок, в котором говорилось о загадочном мальчике, внуке мадам П.:

“В городе в очередной раз наибольшую огласку получила представительница светской власти нашего города. Но что скрывает она на этот раз? Об этом поподробнее стало известно после неудачного визита всем известной “Даме в фиолетовой шляпе”, которая поведала, что мадам П. заикнулась о наличии в ее доме нового лица – мальчика, который переехал в поместье после кончины своего родителя. Я провел незамедлительное расследование и выяснил, что матерью данного юноши, по словам независимого свидетеля, является сама дочь скандальной мадам. Как известно, три года назад, мадам П. отправила свою единственную дочь Маргариту учиться в школу “Престижных девиц” в городе Н., обучение которой должно было закончится по истечении шестого года пребывания там. Но на сегодняшний день мы обладаем информацией о том, что внук переехал к бабушке после смерти дочери, а значит, по данным, Маргарита должна быть мертва. Именно тогда мне пришлось отправится в город Н., чтобы получить наиболее точную информацию о произошедшем…”

– Это возмутительно! – Воскрикнула мадам П. – Как они имеют право не то, чтобы копаться в моей личной жизни, но еще и как-либо втягивать в это Марго… Дворецкий! Срочно ко мне! Видимо мне придется лично позаботиться о том, чтобы эта зажравшаяся конторка утренней газеты навсегда попрощалась с существованием. Родион! Ну и где же он?! Ручку мне, срочно! – мадам П., в привычку, с грохотом выкинула газету на журнальный столик в гостиной. Тут же к ней подбежал пожилой дворецкий, принеся все требуемые с него принадлежности.

Мадам П. приступила к письму, четко выводя каждую букву и каждое слово на листке. Она так сильно давила на бумагу, что местами казалось, что бумага вот-вот порвется под гневом раздосадованной особы. Но дворецкий лишь тихо ожидал следующих указаний, чтобы не попасть под горячую руку хозяйки.

Четко выводя каждую букву, спустя считанные минуты гневное письмо было написано и запечатано в конверт с пометкой “Конфиденциально. Лично начальнику по борьбе с преступными организациями”. Родион тут же забрал со столика готовое письмо и мигом отправился по адресу получателя, даже не дождавшись указаний мадам П..

Родион был отличным слугой, другом, помощником и просто человеком, которому хозяйка могла доверять. А доверять она могла далеко не каждому.

После самоубийства мужа мадам П., ее взгляды на жизнь сильно переменились. Она стала более скрытной, задумчивой, недоверчивой, и иногда это играло с ней злую шутку.

Мадам П. всегда было сложно доверять хоть кому-то, а теперь она и вовсе делала это через силу. Ее тревожность лишала людей рабочих мест, так что буквально через несколько месяцев после смерти супруга, хозяйка начала массово выгонять людей из своей жизни, будь то просто друзья или же слуги.

Так, на 4 год после утраты женщина осталась совершенно одна, позволив оставить себе лишь двух помощников, которые были с ней с самого начала, которые буквально росли вместе с ней.

Первым человеком, которого мадам П. решила оставить безоговорочно стал Родион. Родион всегда был желанным гостем в ее доме. Еще когда мадам П. не умела ходить и разговаривать, Родион уже помогал родителям женщины, заботился о ребенке. Он был другом семьи. Для их времени дружба обычного рабочего с знатными особами была непривычна, но и эта семья не собиралась продавливаться под стандарты времени и стечения обстоятельств, ведь человечность и доброта была для них всем.

Именно поэтому Родион служил здесь. Особенно сильно ему нравилось играться с маленькой мадам П., когда она еще не была такой жестокой и холодной. Впрочем, Родион никогда не считал ее такой, потому что знал, что за маской этой жестокости и хладнокровия на самом деле скрывается ранимая и нежная душа, которой просто пришлось пережить очень и очень много бед. Но даже знание этого не позволяло Родиону распространять информацию о мадам П., поскольку он всегда уважал ее мнение и не давал повода ей сомневаться в их дружбе.

Когда родилась мадам П. дворецкому было 12 лет, но уже тогда он проникся любовью к хрупкому существу и с тех пор не отходил от нее ни на шаг, ведь она стала для него, как родная душа, которой у него никогда не было.

Но вот Катрина никогда не испытала столь сильные чувства к своей хозяйке.

Катрина стройная, худенькая девушка с задернутым носиком. Некоторые считают ее симпатичной, может быть даже и красивой, но те, кто хоть раз имел возможность разговаривать с ней, сразу же понимали, почему это не совсем так.