Kitobni o'qish: «Ходоки во времени. Суета во времени. Книга 2», sahifa 18
– Я же здесь, с тобой, – Иван посмотрел он на неё сбоку, сверху вниз, нахмурился. – Я с тобой, но…
– Значит, уйдёшь, – сказала она с протяжным вздохом.
– Ты меня, милая, не поняла. Я пришёл в Кап-Тартар, чтобы… – Он помолчал, не говорить же ей о Напель. – Ты же знаешь, наверное, что Кап-Тартар – это след временного канала, пробитого из будущего в прошлое?
Ил-Лайда отрицательно покачала головой.
– Поэтому ты уйдёшь от меня?
Иван понял её заботу. Ну конечно, как же он не подумал? Она доверилась ему, он принял её доверие. Теперь у неё, так же как и у него, возникает этот проклятый вопрос: что дальше?
Вот чем она сейчас занята – этим вопросом, а он ей тут сказки о временном канале рассказывает.
Жалость и досада коснулись его сердца и души. Лёгкий морозец пробежал по коже.
Жалость к Ил-Лайде. Она теперь, наверное, с надеждой строит какие-то планы, связанные с его участием в них.
Но нужна ли ему такая зависимость?
Его потянуло в Кап-Тартар не только и не столько от воспоминаний о Напель и возможности её найти, побывав в нём. Будь она с ним рядом, он, может быть, долго бы не догадался из-за ненадобности выйти с вопросом к Учителям о вероятности существования руин временного канала. А сами они сообщили бы ему о Кап-Тартаре лет, возможно, через двадцать, как сказал Симон…
Да и полез бы он сюда с Напель?
И была бы тогда Ил-Лайда?..
Только личная свобода могла гарантировать ему возможность заниматься Кап-Тартаром в полной мере и найти способ проникнуть в будущее. К Напель?.. И к ней, если она там обитает. Или выйти на неё, догнав по временному каналу.
Нет, в его устремлениях Напель сейчас играла лишь побудительную роль, не более. Его занимал сам канал, сама способность движения по нему и то, что могло встретиться по пути…
Но и Напель!..
Но и Ил-Лайда!..
Они обе были при нём. От них ему никогда не отвернуться, не
позабыть, не пренебречь ими.
День клонился к концу.
– Нам, Ваня, пора возвращаться, – глубоко вздохнув, будто перед прыжком в глубину холодного омута, сказала Ил-Лайда. – Уже пора, – добавила она печально и с новым вздохом.
– И то правда, – согласился Иван и погладил её руку, давая понять, что и ему не хочется, чтобы сегодняшний день заканчивался. – Надо определиться с ночлегом. Я ведь здесь в первый раз.
– Ты хочешь в Кап-Тартаре провести ночь?
– А что?
Она вскинула на него глаза.
– Я не знаю… Но почему-то мы… все временницы… здесь на ночь не остаёмся. Уходим.
– Все уходят? И ходоки?
– Наверное, – Ил-Лайда явно была не уверена в сказанном. – Я всегда ухожу. Мне так сказал отец, так говорила и моя наставница. Они тоже никогда не остаются в Кап-Тартаре на ночь… Вот мой отец удивится, – оживлённо проговорила она, – когда я ему расскажу, как в этот раз мне повезло проникнуть в Кап-Тартар. И не одна я, а со всеми. И… ты меня внёс сюда на руках.
Иван усмехнулся. Он оглядывался и как будто узнавал места: здесь они проходили с Ил-Лайдой утром.
– Ты не интересовалась у отца и наставницы, почему они не проводят здесь ночь?
– Нет, – беспечно заявила девушка. – И зачем? Здесь побыть и дня достаточно. Пройтись, искупаться… А потом возвращение… Я иду назад через… я протискиваюсь между громадными столбами из камня. Наверное, из камня… Но не очень долго, не так, как при входе в Кап-Тартар. И потом я теперь уже привыкла и иду спокойно. А вот моему отцу приходится бежать, иначе ему из Кап-Тартара не выбраться… Ты меня отсюда опять на руках вынесешь? Да, Ваня?
Слушая Ил-Лайду вполуха, Иван, тем не менее, думал примерно о том же, о чём говорила она: о возвращении из Кап-Тартара и о неизбежности проводки через барьер всех ходоков и временниц, пришедших с ним сюда. Предстояла опять работа, не слишком обременительная, но нудная, а потому противная его настроению.
– Как я понял, – обратился он к спутнице, – для тебя вход сюда и выход отсюда – не одно и то же?
– Ты меня не хочешь отсюда выносить на руках? – по-своему поняла его вопрос Ил-Лайда.
– Вынесу. Но я вообще хочу знать, есть ли различия при входе и выходе сюда и отсюда.
– Наверное, есть. Отца сюда вносит, так он говорит, а отсюда ему надо бежать, чтобы преодолеть уходящую из-под ног землю.
– А ты?
– И я. Я сюда иду… я же тебе уже говорила… Иду сквозь какие-то столбы. Не знаю из чего они, но думаю, что, наверное, каменные… Я тебе это тоже уже говорила… Там такая теснота… А назад я опять протискиваюсь сквозь эти столбы, но недолго, а потом плыву… не знаю через что. Может быть, через реку. Там вода, я вхожу и плыву, выхожу на берег… Вот и всё.
– Когда я тебя сюда переносил, ты эти столбы видела?
Она вдруг хихикнула и прикрыла рот ладонью.
Иван с удивлением посмотрел на неё, она и вправду смеялась. Он тоже улыбнулся.
– Ты чего?
– Я не могла их видеть. Я смотрела на тебя.
– Эх ты! – Иван прижал её за плечи к себе.
Ил-Лайда обхватила его рукой со спины. Они так и пошли по длинной аллее, в конце которой можно было уже различить многоэтажное строение: как представлялось Ивану, окраину Фимана.
Ходоки и временницы стекались со всех сторон к месту их утреннего выхода из поля ходьбы.
Появились возбуждённые неизвестно чем Сарый и Перкунас.
Лоб жреца под короткой чёлкой закрывала тёмная повязка, скрывающая ужасный шрам. Сарый, похоже, уже был заведён, что пружина в часах, на свою сакраментальную фразу:
– Каждый верт паршивый… или чахоточный…
Перкунас его успокаивал, голос его был мягок. Однако он мало влиял на речи разгневанного Сарыя.
– Я ему когда-нибудь устрою весёлое приключение. Он меня узнает! – выкрикивал он, ни к кому не обращаясь.
– Ничего ты ему не сделаешь, – негромко говорил жрец и быстрым взглядом осматривал собравшихся.
Иван и Ил-Лайда подходили к шумящей толпе не одни.
По дороге к ним присоединились, выйдя из малоприметной дорожки парка, Симон и Манелла. Предводительница временниц делано, но радостно удивилась, приветствуя «молодых друзей». Ил-Лайда, завидя её, отпрянула от Ивана, смутилась и быстро проговорила:
– Мы гуляли.
Симон сделал неопределённую отмашку рукой, обозначив своё отношение к сказанному Ил-Лайдой, мол, перестаньте оправдываться, или, может быть, он хотел выказать ещё что-нибудь, но тут его от «молодых друзей» решительно оттеснила Манелла.
– Ах, чудесно! Вы хорошо сделали, гуляя совершенно одни. Это так романтично. Особенно здесь, в Кап-Тартаре. Ах, Ил-Лайда!.. Как я рада за тебя!
Иван присоединился к приотставшему Симону.
– Почему здесь нельзя оставаться на ночь? – негромко спросил Иван Учителя.
Тот задумчиво покивал головой.
– Ил-Лайда сказала?
– Она. Я её спросил, но она не знает почему.
– Обычный предрассудок. На самом деле, просто таким, как мы, пренебрегающим Фиманом, ночью некуда податься. Кроме того, по временному каналу откуда-то сюда по ночам просачиваются какие-то твари. Или, всё может быть, и это местные ночные хищники. Вот они-то выходят на охоту в тёмное время суток и якобы могут напасть, в том числе и на людей. Но на моей памяти ничего такого не было.
– Не оставался никто или не нападали?
– Вот этого не знаю. Сам я не остаюсь. Ты же видел: днём здесь прекрасно. Что ночью делать, если дня хватает? А? – Симон, прищурившись, посмотрел на Ивана.
Иван вызова не принял, не хотел распространяться о том, что он здесь делал с Ил-Лайдой днём. Его больше занимала Манелла, уточкой ходящая вокруг Ил-Лайды. Она её о чём-то заинтересованно выспрашивала, на что Ил-Лайда потупилась и упорно молчала.
– Нет дыма без огня, – сказал Иван, продолжая начатую тему. – Я же встречался с подобными тварями.
– Наверное, – слегка пожал плечами Симон. – Но Джордан утверждает, что так оно и есть, как я сейчас сказал. Ему, конечно, можно верить. Или нет…
– Кто он, этот Джордан?
– Местный ходок. Верт. Из Кап-Тартара не выходит.
– Что так?
Симон пожал плечами и покривил губами.
– Не интересовался.
– Такое на Вас не похоже, Симон.
– В данном случае, похоже. Джордан… Хотя и ходок, но пренеприятнейшая личность. Я людей его типа не люблю и стараюсь обходить стороной. У него вот с Каменом всегда неурядицы происходят.
– Так это он о нём вещает, когда возвращается из Фимана?
– О нём.
По-видимому, и сегодня Сарый что-то не поделил с этим самым Джорданом, так как продолжал выкрикивать:
– Ничего не сделаю? Да ты меня плохо знаешь. Я ему…
– Ты же первый задрался, – без надежды на успех, увещевал его Перкунас.
– Ну и что?! Какое ему дело? – кипятился Сарый.
Он был занят только собой и не видел, наверное, кто стоит у него на пути. А на этом пути ненароком оказалась какая-то временница. Сарый бесцеремонно оттолкнул её локтём в сторону.
Толкнул, не заметил и пошёл дальше.
– Ты мне потолкайся ещё! – возмутилась женщина и обратилась к подходящей Манелле. – Эти грубияны никак не научатся, как с нами обращаться. Толкается каждый и не извиняется!
Последние слова её прозвучали подобно призыву к действию.
Все временницы, будто подхваченные ветром, сбежались в тесную кучку, начали жарко обсуждать событие, превращая неловкость Сарыя во вселенское явление, отчего, походя, доставалось всем мужчинам.
Среди них, почти в самом центре, оказалась Ил-Лайда.
«С жиру бесятся», – неприязненно подумал о них Иван и отвернулся, дабы их не видеть и не слышать.
Сарый, продолжая бубнить своё, наконец, наткнулся на препятствие, преодолеть которое был не в силах. Он упёрся прямо во КЕРГИШЕТА как в стену и, наконец, остановился.
– Ваня! – удивился он. – А я тут…
– Знаю. Ты меня лучше познакомь с этим Джорданом.
Сарый оцепенел.
– Ну-у, Ваня, – глухо прогудел Перкунас. – Знакомство с ним не к добру приведёт. Вот Задира, – жрец глянул на онемевшего от просьбы Ивана Сарыя, – имел такое несчастье.
– Он что, этот Джордан, монстр?
– В некотором роде. У него, что в голове, то и на языке.
– У многих бывает такое же.
– Так он же…
Между ходоками энергично втиснулась разгневанная Манелла. Лицо её раскраснелось.
– Вот что!.. – начала она сварливо и громко.
– Что случилось, дорогая? – спокойно спросил её Симон, источая участие и заботу.
– Как что случилось? И ты ещё спрашиваешь меня, что случилось? Этот… – она словно шилом ткнула пальцем в плечо Сарыя, – никогда, наверное, не научится вести себя с женщинами учтиво. Он посмел толкнуть и не извиниться…
– Ах, вот оно что. Понимаю тебя, дорогая, – кивнул Симон. – Камен, – так же спокойно обратился он к сомирнику, – ты зачем обидел Манеллу?
– Я!?. – обрёл дар речи Сарый. – Её?.. Обидел?.. Её можно обидеть?.. Когда?.. Манелла, это правда?
Уловка Симона перевести тему возникшей ссоры непосредственно на саму Манеллу удалась на славу. Теперь предводительница женской половины ходоков во времени бестолково топталась в кругу мужчин, открывая и закрывая рот.
Иван усмехнулся произошедшей перемене в поведении Манеллы и воспользовался возникшей паузой, чтобы закрепить успех Симона и настоять на своём.
– Кто бы этот Джордан ни был, но он ходок и, наверное, хорошо знает Кап-Тартар. Мне надо с ним встретиться.
– Ты уверен? – осторожно спросил Симон.
– Да.
– Ты, Ваня, погоди! – Сарый обогнул Манеллу, слегка зацепив её плечом, и придвинулся к Ивану. – Зачем тебе этот паршивый верт? Этот болтун и невежа? Этот дурак набитый, по сути дела? От него никакого толка тебе не будет. Ты думаешь…
– Я думаю, Учитель, – спокойно, подражая Симону, проговорил Иван, – где его можно найти?
– Что его искать? Да он сам тебя найдёт! Это же Джордан! Верт барахольный! Я ему ещё придумаю что-нибудь такое! – Сарый погрозил пальцем. – Будет меня помнить!..
– Что от тебя ждать, мы и так знаем, – ввернула своё Манелла. – Сам мужлан и невежа! Если ты ещё раз…
– Манелла, помолчите, пожалуйста, – попросил её Иван.
Временница обмякла и ретировалась, бросив на Ивана многозначительный взгляд, но тот не обратил на него внимания.
Он решил с Сарыем по поводу Джордана здесь разговор больше не поднимать: опять тот скатится до перечисления нелестных эпитетов местному ходоку, пока у него горит всё внутри против этого человека. Пусть успокоится. Потому обратился к Перкунасу:
– Как и где его можно найти в Фимане?
Перкунас изучающие посмотрел в глаза Ивану; взгляд его был долгим, оттого показался Ивану печальным.
– Ты его можешь найти на площади Первого Порога. Там есть небольшой памятник некоему Давналу. Он держит в руке шар. Джордан как раз рядом с ним практически всегда и пребывает.
– Как я найду эту площадь?
– В Фимане она одна.
– Тогда… Симон, я пойду в Фиман.
– Раз решил, то сходи. Только, Ваня, – Симон помедлил, прежде чем продолжить, – Фиман не простой город и просто так ты там ничего не найдёшь. Хотя площадь Первого Порога одна на весь город.
– Да уж, – подтвердил Перкунас. – Кто там бывает в первый раз, всегда… Всегда с ними что-нибудь случается такое…
– Он прав, Ваня. Мне кажется, тебе следует с нами поговорить о Фимане в спокойной обстановке и подготовиться к входу в него. Но прежде надо отсюда вывести ходоков и временниц.
– Выведу. Если все в сборе, то начнём.
– Нет пока дона Севильяка… А, вон он, возвращается.
Выйти из Кап-Тартара
Дон Севильяк возвращался из Фимана не один.
С ним шёл громадный звероподобный мужчина. От роду, наверное, нечёсаные волосы космами свисали до половины его недюжинного тела, под стать дону Севильяку. Одежда на нём – едва до коленей оборванная хламида. Ноги босые, с мощными, загорелыми до черноты икрами. В руках – посох из суковатой палки. И пронзительные глаза, поблескивающие сквозь спутанную прядь волос.
Таким его впервые увидел Иван.
Он ещё не подозревал, чем в его будущей жизни обернётся эта будто бы рядовая встреча…
– Опять он его волокёт, – пробурчал Сарый по-русски.
– Ещё один недруг? – хмыкнул Иван, позабавившись произнесённым словом – «волокёт».
Он давно уже заметил особенность Учителей использовать некоторые диалектные слова русского языка в своей речи. Либо нахватались от контактов вне городов, либо у них это осталось от пребывания в прошлом, когда, наверное, именно так и говорили.
– Да нет. Какой он враг? – Сарый почмокал губами. – Но к кому это он?.. А-а… – Сарый весело похлопал Ивана по руке. – Это про тебя, Ваня. Тебе, думаю, повезло.
– В чём же? – спросил Иван, но ответа не получил.
– Зря Севильяк привёл его, – озабоченно проговорил Симон. И с досадой: – Я же его предупреждал!
Дон Севильяк и сам, похоже, был обескуражен не меньше Учителей и присмиревших при виде дикаря ходоков и временниц.
– Вот, – сказал он, виновато улыбаясь, что совершенно не вязалось с его всегдашней напористостью и довольством чем-то совершённым. – Он узнал… где-то. И пошёл за мной.
– Что ж это он за тобой пошёл, а не за другими увязался? – ядовито поинтересовался Сарый. – Привёл, так молчал бы уж, а то узнал он будто где-то от кого-то.
– Дигон – святой человек, – уважительно сказал Перкунас.
– Все вы святые, – Сарый неприязненно глянул на жреца. – Если святой, то пусть в этом качестве и пребывает. Но здесь, в Кап-Тартаре. Вам там, у нас, тесно не будет от лишнего святого? Их у нас и так пруд пруди. Так что достаточно!
– Не богохульствуй! – строго упрекнул Перкунас, приложил ладони к груди и закатил глаза под изображенный лоб.
Сарый с иронической улыбкой наблюдал за ним.
– Похоже, – одобрил он действия Перкунаса и хныкающе засмеялся. – Ну, вылитый святой! Глаза, поза, уши… Особенно уши.
– Не богохульствуй, говорю!
Перкунас говорил строго, но Ивану показалось, что глаза его смеются и заинтересованно поглядывают на него, следят, как он будет реагировать на его слова.
Тем временем ходоки стали понемногу оживать и жарко обмениваться впечатлениями.
Единственный, кто ничего не понимал в поднятой шумихе вокруг спутника дона Севильяка – святого Дигона, по словам Перкунаса, – был Иван, к которому как будто тот и пришёл.
Он с интересом рассматривал этого человека, невозмутимо внимающего репликам, направленным на него. Было что-то в его спокойствии от каменной скалы, стоящей на юру: об неё разбивались ветры, её бессильно хлестали дожди, и солнечные лучи напрасно старались проникнуть в её тёмное и неведомое нутро. Эта скала выдержала всё и могла простоять ещё века.
– Этот? – голос у Дигона оказался густым, но словно звучащим на самом выдохе, когда воздуха в лёгких уже не хватает и его оттуда приходится выжимать с изрядным усилием.
– Он, он, – быстро подтвердил дон Севильяк.
Сказал, воровато бросил взгляд на Ивана и отвернулся от Дигона, показывая свою полную непричастность к происходящему.
– Вот что, КЕРГИШЕТ, или как там тебя, – сверкнув глазами, напористо заявил Дигон. – Думаю, нелегко тебе будет со мной. Точно, нелегко! Но сделаешь великое дело. О нём и тебе потом в народах и веках легенды складывать будут.
– Во как! – воскликнул Сарый. – Заговорил как, а? У Джордана нахватался, смотрю. Только этот верт может так сказать, что голова кругом пойдёт, а на самом деле…
– Он что… с нами? – растерявшийся Иван искал поддержки у Симона.
Но Симон был обескуражен заявлением Дигона, пожалуй, не меньше ученика.
– Сейчас, Ваня, разберёмся, – медленно сказал он и обратился к Дигону: – Почему ты решил, что КЕРГИШЕТ должен пробить тебя в наш мир? К тому же у тебя, как мне помнится, никогда не появлялось желания покинуть Кап-Тартар. Напротив, ты всегда отзывался о нашем мире плохо, называя его гниющей раной на здоровом теле времени. Так?.. И что же теперь изменилось?
Дигон сверкнул глазами, словно бросил молнию в Симона.
– Всё! Всё изменилось! И время, и, главное, возможности. А миры… Так они все гниющие, что мясо под солнцем.
– Возможности – это понятно, так как появился КЕРГИШЕТ. Но при чём тут время?
Дигон смахнул с лица клок волос, ладонью оправил растрёпанную бороду, прикрывающую половину его мощной груди. Проговорил изменившимся, бархатистым, не лишённым приятности голосом:
– Не знаю, но чувствую. Здесь что-то не так стало со временем. Жмёт со всех сторон, как сандалии не по ноге. Как бы вширь раздаётся, будто его раздувает изнутри. Что-то назревает. Что-то или кто-то раскачивает его. И не ясно, откуда это пришло, из прошлого или из будущего.
– Камен, ты слышал?
– Да он о том каждый раз говорит. Одно и то же… Хотя в поле ходьбы Кап-Тартара – ни-ни.
– Ни-ни, – прогудел опять грубо Дигон. – В поле ходьбы Кап-Тартара никто ни-ни. Молчал бы уж.
– Камен, ты сам ничего не почувствовал?
Сарый облизнул губы.
– Мне не до того было. Да и Джордан, если что заметил, сказал бы. Случись ему ощутить что, он не упустил бы возможности рассказать о том всем, чтобы показать себя. Верт…
– Перестань! – Симон постоял в задумчивости. – Ваня, – сказал он. – Надо попробовать вывести Дигона из Кап-Тартара. Он сюда попал не по своей воле.
– Почему только попробовать? Выведу!
– Здесь особый случай.
– Как скажете, – безразлично отозвался Иван.
Он почувствовал душевную усталость. Предстояла нелёгкая работа, а день был опять же не из лёгких. Ему не хотелось что-либо делать или принимать какие-то решения. Однако он понимал неизбежность своего предназначения, ведь вся эта орава ходоков и временниц, проведя время в омолаживающем их временном канале, сейчас опять ожидала беспроблемного возвращения в свой мир, домой.
Иван вздохнул.
– Давайте тогда начнём выходить отсюда. К нам…
– Да, да, – заторопился Симон. – Только… Дигона надо либо брать сразу с собой и проводить его сквозь Пограничье нам с тобой вместе, а там я его пробью сам через время, куда он пожелает… Либо это сделать в последнюю очередь.
– В последнюю, – не задумываясь, сказал Иван.
А предпоследней в его расчётах должна была быть Ил-Лайда.
Ходоки и временницы, высказав слова благодарности за возвращение в нормальное для них поле ходьбы, и намекнув, что не прочь опять воспользоваться его услугами, уходили по дороге времени в свои эпохи и места обитания.
Лишь Манелла долго не могла покинуть точку перехода, ссылаясь на свою обязанность заботиться о подопечных. Да Таа-Ту-ир-Мана пыталась безо всяких уже женских ухищрений, а в лоб, соблазнить его. Она обещала несказанное удовольствие и удовлетворение любой его прихоти от посещения её маленького, но миленького заведения, где к его услугам будут, что следовало из её слов, не только она сама, но и любящие таких красивых и сильных мужчин, как он, молодые и понятливые девушки.
Ивану до того было не до неё и обещанных соблазнов, что он даже не отделался шуткой, а нагрубил, надеясь раз и навсегда отбить у Таа-Ту-ир-Маны желание вести с ним разговоры на эту тему вообще.
– У меня и без вас таких хватает.
Манелла осудила его выпад качанием головы, а Таа-Ту-ир-Мана даже не обиделась, сурово предупредив:
– Сам захочешь придти, такого не получишь. – И отрезала: – Будешь как все!
Вильнула соблазнительным задом и растаяла в поле ходьбы.
«Чем они все занимаются?» – с досадой подумал Иван, возвращаясь в Кап-Тартар, чтобы вывести оставшихся там ещё ходоков. – «На свете столько интересного!.. везде так хорошо!.. почему они не могут воспользоваться своим даром?.. что им нужно?..»
И тут же с холодком в сердце обратил все эти притязания на свой личный счёт.
Да, в мире так много интересного, а он…
Что он делает, по большому счёту?
Ничего!
Болтается, как селёдка в пустой бочке, по векам и тысячелетиям, теша лишь себя и свои интересы, коих у него оказалось не более чем гороха в погремушке. Даже Сарый заметил его неспособность жить нормальной жизнью. И ведь он прав как никогда…
С тяжёлым чувством собственной никчёмности Иван продолжал вывод ходоков.
Пока что обратный переход из Кап-Тартара обременял его только самим процессом: туда-сюда. К тому же, на этот раз никто не сопротивлялся и не пытался вырваться из его рук, так как теперь с охотой доверялись КЕРГИШЕТУ.
Но впереди были ещё Ил-Лайда и Дигон…
И невесёлые мысли о своём неправильном житье-бытье, посетившие его так некстати…
– Ваня, возьми меня на руки и держи крепко. А то, когда мы шли сюда… – Ил-Лайда замолчала и потупилась.
– Что было с тобой тогда? – обеспокоился Иван.
Её просьба насторожила его. Утром она вела себя буйно. И что-то будет в этот раз. Может быть, ещё труднее, и она это чувствует.
Ил-Лайда промолчала.
– Ладно. Если не хочешь, не говори. А на руки я тебя возьму. Ты для меня ноша не тяжкая.
– Я скажу. Тогда я тебя любила… Но и хотела убить тебя, – тихо сказала Ил-Лайда.
– За что!? – непроизвольно воскликнул Иван от её признания.
– За то, что ты силой завладел мною.
– Я!?. – совсем опешил от её заявления Иван. – Ты что-то путаешь… Как я мог? И…
– Нет, Ваня… Так мне казалось, когда ты меня переносил сюда. А я не могла тебе не уступить, потому что хотела этого и за это хотела тебя убить.
– Но-о… Я тогда ни сном ни духом… – начал оправдываться Иван.
В её словах ему послышалось обвинение в том, что между ними произошло в Кап-Тартаре. Он же помнил, что не питал какого-либо страстного чувства, переводя Ил-Лайду через барьер. А она вдруг укоряет его именно в этом.
– Ты, может быть, и не думал, а я сильно в те мгновения, пока ты меня переносил, представляла, каким всё это будет. Я всё уже видела. Поэтому со мной такое и случилось. И я рада…
Ивана занимали совсем другие мысли. Он не дал ей договорить.
– А до того, как я тебя… Ну, пока я тебя не брал на руки. Что ты ощущала?
– Ты мне понравился сразу и…
– Я не о том, – досадливо перебил её Иван. – До того у тебя было намерение меня убить?
– А-а, – разочаровалась Ил-Лайда, ей хотелось говорить об их взаимоотношении, а он решил выяснить у неё совершенно не то, что ей хотелось. – Нет, конечно.
Иван задумался.
– Возможно, это барьер послужил неким исполнителем твоих желаний. А?
– Ты так думаешь? – всплеснула она руками.
– Предполагаю.
– Но тогда, Ваня… Я боюсь!
– Чего ты боишься? Возьму тебя на руки и перенесу.
– Да, Ваня. Но только держи меня крепко, чтобы я… – она коротко глянула на него, потупилась. – Я за себя боюсь… И за тебя боюсь тоже. Я так хочу… Я так боюсь…
Впору было выругаться.
Иван так и сделал, про себя, естественно. Чего только не случается с ходоками в поле ходьбы. Вот и Ил-Лайда, может быть, тихая и скромная, по всему, девушка, вдруг становится женщиной, обуреваемой страстями.
А он сам…
Он просто тупеет от всего этого, да ещё так сильно, если даже совершенно не понимает, что творится вокруг него.
Ходоки и временницы со своими порой глупейшими причудами и заботами – так и остались за пределами его соображения…
Вот ещё Дигон, будто сошедший с картины о древнем человеке – не хватает только камня, нацеленного узловатой рукой в издыхающего мамонта…
Или пристрастия Сарыя и жреца племени будущих литовцев – Перкунаса – в Фимане…
А безудержная деловитость Манеллы и плоские, не нужные ему, желания Таа-Ту-ир-Маны…
Всё слилось, смешалось в запутанный клубок отношений, устремлений, действий, где ему, быть может, даже вопреки ему, его воле и желаниям, тоже отведена роль…
Да, роль.
И роль, по сути дела, второстепенная. Пока что удобного для них перевозчика… Перевозчика не то душ, не то тел из мира людей в мир Тартара, то бишь, в загробный мир, и обратно. Через Стикс. Кто он тогда?.. Харон?
– Ваня, Ваня, – теребила его Ил-Лайда. – Ты что, Ваня?
Иван словно очнулся от неожиданного наваждения.
Вообще, с ним в последнее время такое случалось уже не однажды. Уж слишком разыгрывалось у него воображение и захватывало все чувства, будто всё это происходило наяву. До того, как стать ходоком, таких странных симптомов он в себе не замечал. Наверное, потому, что был всегда занят какими-то приземлёнными мыслями: о работе, об обустройстве квартиры… Да мало ли чем он занимался в той, давно уже прошедшей жизни, когда он опять же ни сном, ни духом не помышлял о вещах, которыми занимался сейчас.
– Ничего. Подумалось кое-что…
– Ну, тебя, испугал! Смотришь куда-то и рычишь. – Ил-Лайда изобразила, как это выглядело. – Разве так страшно можно думать? А, Ваня?
– Конечно, нет, – сказал Иван, стараясь выглядеть веселее, чтобы не столько Ил-Лайду успокоить, сколько себя…
Несмотря на предупреждение, Ил-Лайда при переходе вела себя намного спокойнее, чем можно было ожидать.
Барьер, правда, как только Иван взял девушку на руки, опять сгустился и пропускал его с ношей неохотно, растягивая недавнюю короткую (с другими ходоками) дистанцию из мира в мир до размеров широченного поля.
Однако они прошли его без особых приключений. Ил-Лайда хотя и выдохлась в борьбе с собой, но выглядела или старалась выглядеть бодрячком. Пограничье осталось позади, и уже после первого шага в родном поле ходьбы она выскользнула из объятий Ивана юркой каплей ртути. Делано засмеялась.
Потом подошла к нему, положила ладони на его грудь, грустно попросила:
– Ваня, ты меня не забывай. Ладно?
– Я… Конечно… Но как я тебя найду?
Она на мгновение застыла, прикрыв глаза.
– Вечером… В точке зоха, откуда мы все ушли с тобой в Кап-Тартар. Ладно?
– Ладно, – машинально повторил Иван её слово, с сожалением провожая гаснущую в поле ходьбы ладную фигурку Ил-Лайды.
Не теряет ли он её навсегда, как потерял Напель?
Но намеченное время встречи вселяло надежду, ведь для него, ходока во времени, вспомни он об Ил-Лайде даже через сто лет, всё останется незыблемым и он сможет её найти всегда на будущих Пулковских высотах шестого мая тысяча сто сорок седьмого года до новой эры. Вечером.
Так же, как и она его…
Симона и Дигона он застал мирно беседующими на том же самом месте, где оставил, становясь со всеми ходоками на дорогу времени.
Учитель выглядел бледнее обычного, но его подчёркнутая фатоватость и аккуратность в одежде резко контрастировали с поношенным и неухоженным одеянием Дигона, если можно было так назвать то, что тот предпочитал или вынужден был носить.
– Все прошли? – Симон вскинул на Ивана прозрачные глаза.
– Всё в порядке.
– Ил-Лайда?
– Тоже… нормально.
– Устал?
– Есть немного. Утром было труднее.
– Тогда теперь мы с Дигоном, – Симон нехотя стал подниматься с покрытой пышной травой земли.
Дигон сверкнул острым испытующим взглядом из-за спутанных прядей седеющих волос на КЕРГИШЕТА. Что-то хотел сказать, но промолчал. По-видимому, Симон тут его наставлял на правильное поведение с Иваном, который устал и был на вид раздражителен.
– За тем пришёл, – сказал Иван и поинтересовался у Симона, будто и не было рядом Дигона: – Он ходок или…
– Ходок, – тут же отозвался Учитель, однако чуть позже, покачав головой, добавил: – Но тут есть загвоздка.
– В чём проблема?
– С ним, Ваня, произошёл редкий и, скажу, непонятный, а ещё точнее, неприятный случай. Он начисто лишился чувства ориентирования в поле ходьбы.
– То есть? – нахмурился Иван, стараясь осмыслить услышанное.
– Он не может определять нужные точки зоха, а также направления в прошлое и будущее…
– Он ходит в будущее?
– Нет, конечно. Я имею в виду из прошлого в будущее. Но может на него случайно наткнуться, даже не подозревая о том.
– Ничего себе! Неприятная, говорите. А я бы сказал, что это страшноватенькая болезнь для ходока.
– Не болезнь, а несчастье. Это я так думаю. А он называет это порчей.
– Ну да, – хмыкнул Иван, кривясь в усмешке. – Бабка с дурным глазом нашептала… Соли подсыпала в его протёртый башмак… Ладно, давайте отсюда выходить, а то мне уже, честно скажу, надоело.
– Сочувствую, – сказал Симон и повернулся с Дигону. – Ты не передумал?
– Я никогда не меняю своего решения. А ты, КЕРГИШЕТ, про бабку помолчи! Вижу, молод ещё, горяч. Поживёшь с наше, пообщаешься со всякими…
Этот дикарь Ивану не понравился и так, а тут ещё ему в нос тыкают молодостью. К тому же после ласковых рук Ил-Лайды браться за это грязное, пропахшее бог весть чем чучело – ему до брезгливости не хотелось. Чего, спрашивается, не сидится здесь? Прибежал, как собака на кость, учуяв возможность на халяву перейти рубеж. Да и что ему там, в нашем мире, если выход ему в поле ходьбы небезопасен?
Пока Иван таким образом злился и терзался вопросами, на которые, и он догадывался об этом, не мог бы ответить даже сам Дигон, его действия от них не зависели. Они с Симоном стиснули беглеца из Кап-Тартара с двух сторон, покинули реальный мир и оказались перед барьером.
– Ваня, осмотрись, – сказал привычную фразу Симон.
– И так смотрю.
– Я к тому…
– И я к этому!.. Извини, Симон. И не торопи меня, пожалуйста. Я пока ничего особенного не вижу и не ощущаю. Приграничье, вернее, моя Кахка, никак не реагирует на наше появление. Но, когда пойдём через барьер, Вам надо будет держаться не только за него, но и за меня…
– Ты прав, Ваня. Боюсь даже предугадывать, что может нас поджидать при проводке Дигона.
– И не надо, – сказал Иван и повернул голову к Дигону. – Ну, а ты что видишь?
– Да ничего! – густо отозвался дикарь. – Я сейчас после этих… ну, всяких… ничего в поле ходьбы не вижу. Вскочу в него как в крутой кипяток и… опять назад. Потому что будто в муть какую-то окунаюсь. Так что ты имей это в виду, когда будешь меня выводить. На дорогу ходьбы мне встать – раз плюнуть, а вот куда идти – это ты решай.
