«Берлинское детство на рубеже веков» kitobiga sharhlar

Уроженец Берлина Вальтер Беньямин жил в Берлине вплоть до эмиграции. Данное произведение он написал в начале 1930 годов. Но издания книги автора не увидел. В 1950 году Теодор Адорно составил первое издание по разрозненным материалам. В 1981 году в Парижской национальной библиотеке ученые обнаружили многочисленные рукописи Беньямина, которые он, спасаясь бегством от фашисткой оккупации, оставил на хранение французскому писателю Жоржу Батаю. Среди этих материалов находился и полный машинописный текст книги, ее последняя авторская редакция 1938 года. Что же это за книга? Это щемящие сердце воспоминания детства. Автор пишет обо всем том, что дорого ему в воспоминаниях. Это книги, бытовые вещи. Вспоминает о том, как много болел в детстве, зачитывался книгами. Телефон, открытки, тетушки, книги, мечты детства... Но описание всего этого необычайно заволакивающее, так приятно и уютно его читать. Единственное жаль, что книга очень небольшая. Произведение это - удовольствие для читательской души.

В 1900 году, на рубеже веков, Вальтеру Беньямину, мальчику из богатой еврейской семьи, было всего 8 лет. Эту книгу нельзя назвать единым целым. Она была и есть - зарисовки о детстве, короткие, чуть побольше, разрозненные, но все же с теплотой о детских годах, которые уже после смерти их автора были собраны воедино его другом, Теодором Адорно. Зарисовки - воспоминания о Рождестве, прогулках с гувернанткой, выходах с мамой за покупками, катании на коньках, коллекциях с открытками, переводных картинках, страшном монстре - телефоне, тетушках и бабушках, и о книгах, множестве книг, которые окружали его с самого детства. Очень щемящие, трогательные, нежные истории, в которых шорох книг переплетается со звоном мейсенского фарфора, запахом рождественской елки, неуловимая выдра ускользает от вашего взгляда в Зоологическом саду, рынок "Крышка" поражает щедротами, звуками и запахами, а лоджия манит своими тайнами. Настолько лирично обо всем этом вспоминает автор, что невольно попадаешь под эту магию красивых метафор, чувственных и поэтичных. Если б не "Игра в классики", то это чудесное светлое произведение могло бы просто никогда не попасться на глаза. Теперь хочу еще прочесть его Вальтер Беньямин - Московский дневник .

Простой психологический тест. Приготовьте лист бумаги и ручку, сядьте поудобнее и напишите небольшое эссе о любом предмете, который попал в поле вашего зрения. Задача не в том, чтобы подробно описать предмет, а чтоб увидеть его под таким необычным углом и изобразить так поэтично, чтоб у читателя возникло стойкое желание дочитать до конца, крепко пожать вам руку и потребовать продолжения. Вам это удалось? Поздравляю, вы писатель. Возможно, вас даже зовут Вальтер Беньямин. Предметом изображения Беньямина становятся не только самые обыденные детали одежды и мебели, вроде чулка и шкафа, но и «куски пространства»: лоджия, кладовка, библиотека. Их описания больше всего похожи на стихотворения в прозе: с длинным рядом ассоциаций, с разнообразными сравнениями, вольными метафорами, устрашающими гиперболами. В потоке этих слов тонешь, как муха в патоке. Голова идёт кругом. Воздух сгущается. А если выйти на улицы города (в данном случае, Берлина начала века)? Мелькают перед глазами Тиргартен и Золотая Эльза, крытый рынок и выдра в Зоологическом саду. Если вы были в Берлине, картинки так и вспыхивают перед глазами. Если не были, поможет воображение. Ловкий фокусник Вальтер Беньямин погрузит вас в болезненный жар и заставит почувствовать всю прелесть зимнего вечера, он будет философствовать о происшествиях и преступлениях и огорошит вас вестью о смерти. Короче, вы испытаете множество разных эмоций, но главное – эстетическое наслаждение от метко и точно подобранных слов:

Послушно, как девочка, день подставлял голову под серую расческу дождя.

Беньямина Вальтера по праву считают одним из самых влиятельных философов культуры 20-го века. Он родился в Берлине в 1892 году в богатой еврейской семье. В предисловии к "Берлинскому детству..." автор пишет следующее:

В 1932 году, находясь за границей, я осознал, что уже скоро мне придется надолго, быть может, очень надолго, проститься с городом, в котором я родился. Я не раз убеждался в действенности прививок, исцеляющих душу; и вот я вновь обратился к этому методу и стал намеренно припоминать картины, от которых в изгнании более всего мучаешься тоской по дому, – картины детства. Нельзя было допустить при этом, чтобы ностальгия оказалась сильнее мысли – как и вакцина не должна превосходить силы здорового организма. Я старался подавлять чувство тоски, напоминая себе, что речь идет не о случайной – биографической, но о необходимой – социальной невозвратимости прошлого.

К сожалению, у меня не вышло насладиться этой книгой, несмотря на то, что настрой был почитать как раз что-то созерцательное, полное тёплых воспоминаний и детских впечатлений. Нет, детских впечатлений здесь предостаточно, вот только текст книги обволакивал меня словно вода, абсолютно не трогая за душу. Наблюдая, как главы этой книги плетутся одна за другой словно лёгкая невесомая паутинка, я испытывала сожаление от того, что не могу представить себе ничего из того, что описывает автор. Возможно, дело здесь как раз в этих коротеньких главах, абсолютно не связанных между собой, и посвящённых каждая какому-то воспоминанию из детства («Телефон», «Лоджии», «Ловля бабочек», «Зимнее утро»…) Автор описывает (и делает это очень хорошо) не столько события и предметы, что окружали его в детстве, а свои впечатления от этих событий и предметов. И мне, как я позже поняла, не хватило в книге именно каких-то бытовых моментов, так скажем, более приземлённых и понятных. А проникнуться чужими впечатлениями у меня не получилось… Как бы то ни было, отговаривать от чтения этой книги не стану, поскольку написана она очень хорошо. В подтверждение – один из понравившихся отрывков.

Подобно матери, которая, прикладывая к груди своего новорожденного, никогда не потревожит его сон, жизнь долгое время заботливо оберегает нашу хрупкую память о детстве. Ничто не питало мои воспоминания столь щедро, как вид дворов, где была среди темноватых лоджий одна, летом затененная маркизами, ставшая колыбелью, в которую уложил меня, своего нового жителя, Берлин.

Эти короткие очерки о Берлинском детстве столь лиричны, что в совокупности воспринимаются, как поэма. Поэма трагического свойства, главный лирический герой которой - Берлин начала прошлого века, увиденный изнутри внутренним взглядом автора-берлинца, спустя 30 лет после детства. Повествование существует в двух проникающих друг в друга временных периодах: от лица полу ребёнка - полу подростка, живущего в Берлине в самых первых годах двадцатого века, и взрослого человека -эмигранта, оценивающего этот рассказ с позиции нового знания и осознания того, к чему пришла Германия в тридцатых годах. Рассказ построен так искусно, что гнетущее предчувствие грядущих руин воспринимается, как пророческое. Самые счастливые детские впечатления пронзительно грустны, а в сентиментальных подробностях благополучного немецкого быта так отчётлив оттенок обречённости, что мысль о последующей имитации отпадает, едва мелькнув. Более того, приближающаяся трагедия разрушения буржуазного мира, в котором прошли детство и отрочество автора, с его клановым эгоизмом, устойчивой сытостью, высокомерием и присвоенной монополией на романтизм подспудно воспринимается, как вызревшая изнутри неотвратимость. Это впечатление с притаившейся в нем возможностью абсолютно для меня неприемлемого косвенного оправдания фашизма вызывает что-то похожее на физическую дурноту. И о любимом мною Берлине... Я плохо знаю западную часть города , где как раз и протекало детство Беньямина. Но и в восточном Берлине каждый раз, когда приходилось туда приезжать, "ловила" и наслаждалась ощущением атмосферы "германского гения". Быстрым шагом от полностью перестроенной Александерплатц, мимо Красной Ратуши слева, через Шпрее, мимо музейного острова справа, по Унтер-ден-Линден до Бранденбургских ворот, взять левее в строну Потсдамер-платц, вдоль восточного края Тиргартена..., налево, по Лейпцигер-Штрассе или параллельным ей улицам в сторону Жендарменмаркт... Удивительный город! Разрушенный, восстановленный в новой архитектуре, переживший стену и воссоединение... Каким чудом сохранился в нём дух великой немецкой культуры? Какое удовольствие дарит эта прогулка...

Читая чужие воспоминания о детстве, не только знакомишься с давними событиями, мыслями и чувствами автора и того ребенка, каким он был много лет назад, но и как никогда ощущаешь колеблющуюся границу между общим и частным, личным и универсальным, архетипичным. Все эти комнаты родительского дома и улицы-закоулки родного города, запахи и звуки, книги и игры, грехи и страхи - все имеет свои приметы времени и места, но каждому есть что вспомнить из этого перечня, пусть только свое, скрытое и тайное, но до чего же созвучное... И поздние гости у родителей, и книги о чудесных приключениях под школьными учебниками, и свет Луны, скрадывающий обыденность и открывающий ночные стороны вещей, и детские болезни с высокой температурой, градусником и подушками - все это было, пусть не так поэтично описанное, не напечатанное на страницах книги, но оставшееся где-то внутри каждого, бывшего когда-то ребенком. И тоска по этому утраченному состоянию детства выражена Вальтером Беньямином неожиданно точно:

Я умею ходить, а вот учиться ходить – это мне уже не дано.

В человеческих глубинах живут воспоминания из того далекого временного пространства—детства. Первая книга, открытая с ощущением впервые ступившего на новую землю путешественника; секретные уголки дома, так напоминающие пещеру в которую редко заглянет взрослый; детский саботаж, чтобы улизнуть от мамы, пока она не видит— возможно это было у каждого. Но у Вальтера был ещё один важный пункт— любовь и уважение к месту, где он родился и жил. Его имя запечатлелось навечно, среди асфальтовых лент улиц западного Берлина.

Никогда не писал на Лайвлибе рецензий, да и не планировал. Но эта книга просто не оставляет выбора.

Невероятно. Н Е В Е Р О Я Т Н О. Как взрослому человеку удалось т а к воспроизвести детские впечатления, воспоминания, которые у подавляющего большинства со временем истончаются и становятся совершенно блёклыми? Очерки Беньямина - нечто совершенно иное; это словно россыпь цветных осколков, каких-то призвуков, запахов и полутонов, настроений... И из этих осколков складывается целостная картина, которая - совершенно неожиданно - поднимает из глубин сознания воспоминания о собственном детстве. Несмотря на то, что моё детство от его отделяет сотня лет и многие сотни километров (и Берлин, так тонко описанный в книге, я узнал и полюбил только несколько лет назад), многие эмоции - практически идентичны. И это - ой как цепляет.

(Ну и философский анализ этих детских впечатлений тоже достоин восхищения - интересный, точный; и нигде Беньямин не перегибает палку, не загружает, нигде его умствования не идут вразрез с канвой повествования.)

Как Вальтеру Беньямину удалось вернуться, сквозь прорехи во времени, к детской открытости миру, и, опередив время, сотворить этот нарратив, который и в начале двадцатого века читается как нечто сплошь современное? Или Берлин на заре двадцатого века был настолько удивительным местом... Уму непостижимо.

Наверное, лучшим саундтреком к этому тексту будет музыка к кинофильму «Берлин — симфония большого города» композитора Эдмунда Майзеля, творение еще одного Вальтера, Вальтера Руттмана. Хотя этот фильм был снят уже в двадцатых, но после прочтения книги все кадры видятся иначе.