Kitobni o'qish: «Видеть лучше. Как сохранить зрение : истории из кабинета офтальмолога», sahifa 2

Оптика

– Бабуль, я в этом году не приеду домой на лето, – сказала я в трубку. (Да, у меня осталась еще одна бабушка.)

– Почему? – расстроенно спросила она.

– Мне предложили работу в оптике. Я не могу отказаться. Во-первых, это опыт, а во-вторых, это хорошая возможность подзаработать, а мне нужны деньги на офтальмоскоп².

– Ну ладно, хорошо. Приедешь на следующий год.

Такое предложение действительно было удачей, ведь я еще даже не поступила в ординатуру. По телефону мне пообещали встречу с опытным доктором, которая будет обучать меня в течение трех дней. Тогда это не показалось мне чем-то подозрительным, ведь я наивно полагала, что в подборе очков нет ничего сложного. Сейчас я, конечно же, знаю, что невозможно научиться подбирать очки и контактные линзы за три дня. Впрочем, меня и не научили. За это время мне только показали, как пользоваться авторефрактометром³ и проектором знаков, который показывает всем известные буквы Ш и Б, а также рассказали, где лежат контактные линзы. Уже после первого дня я поняла, что придется изучать оптометрическое искусство самостоятельно, приобрела блокнот и погрузилась в поиски информации о нюансах подбора очков и линз.

Мой первый самостоятельный рабочий день начался с подбора астигматических очков для взрослой женщины. Благодаря видео на YouTube я изучила все необходимые тесты и алгоритмы и подробно все законспектировала – вот только я не учла, что у пациента необходимо спросить о наличии очков, а сами очки проверить на специальном приборе, чтобы понять, к какой коррекции привык пациент. Женщина получила свой новый рецепт, а оптик-консультант красочно расписала достоинства самых дорогих французских линз. Через пару недель мне сообщили об оформлении возврата, потому что женщина не смогла адаптироваться к новым очкам. Я еще не успела получить первую зарплату, а меня уже оштрафовали. Это сильно подкосило меня вплоть до мыслей об увольнении и своей профессиональной никчемности, а дальнейшие подборы астигматических очков приводили к приступам мигрени. Но я не сдалась и не уволилась. По крайней мере, сразу.

Офтальмоскоп

Работу в оптике успешно удавалось совмещать с учебой в ординатуре. Врачи отделения, зная, что мы трудимся по специальности, спокойно отпускали нас на работу. Но потом в оптику пришла новый менеджер, решившая, что подработчики-ординаторы больше не нужны. Многие попали под сокращение, а мне значительно урезали рабочие часы. Договориться по-хорошему у нас не получилось, поэтому я сообщила о намерении уволиться, но вовремя выплатить расчет руководство отказалось и постоянно кормило меня «завтраками». Пришлось даже обращаться к знакомому юристу, чтобы тот посоветовал, как припугнуть недобросовестную контору, которая неофициально принимает на работу и платит «черную зарплату». Деньги мне в итоге заплатили, проводив ненавидящими взглядами. В глубине души я рада, что эта оптика давно прикрылась, в том числе из-за многочисленных жалоб сотрудников.

На момент всех этих разбирательств я уже успела съездить на собеседование в другую оптику, куда меня с удовольствием приняли. Именно там я научилась подбирать очки и линзы разной сложности, и больше у меня не было ни одного возврата.

Работа в оптике для врача-ординатора – отличная возможность разобраться в рефракции взрослых и детей. В большинстве случаев в ординатуре не учат подбирать очки и линзы, а опыт этот необходим. За время работы здесь я привыкла, что мои пациенты – это люди просто с аномалиями оптики, которые прекрасно поддаются коррекции. Придя в ординатуру и попав в стационар, я испытала шок, узнав, что бывают люди, не видящие даже самых крупных букв таблицы. Не говоря уже о том, что в больницу обращались и полностью слепые.

Ординатура

Ординатура – один из этапов профессионального обучения врача. После ординатуры по выбранной специальности врач получает сертификат и право на осуществление медицинской деятельности в рамках своей специализации. В офтальмологии нет четкого разделения на взрослую и детскую, хирургию и терапию – ты выпускаешься универсальным специалистом и вправе выбирать, чем заниматься и с пациентами какой возрастной группы работать.

К сожалению, наша система последипломного образования далека от совершенства. Я постоянно общаюсь с коллегами из своей и других сфер медицины и слышу одно и то же: «Ординатура – это когда ты заполняешь множество карт, не видишь пациентов, тебе ничего не дают делать самостоятельно, старшие коллеги не хотят обучать из-за страха конкуренции, а чтобы заслужить допуск к пациенту, ты должен пройти несколько кругов унижений». Но хочу успокоить будущих коллег, которые, возможно, держат в руках эту книгу: так происходит не везде. Есть множество клинических баз с прекрасным оснащением и наставниками, готовыми обучать и поддерживать вас в начале вашего профессионального пути. Именно в ординатуре вы получаете возможность научиться не только постановке диагнозов и назначению лечения, но и общению с коллегами и пациентами.

Для меня ординатура – один из лучших и самых ярких этапов моего становления офтальмологом. Мне невероятно повезло с клинической базой и наставниками, которые постоянно менялись в течение двух лет обучения. Я не только «писала бумажки», но и постоянно осматривала пациентов и впитывала каждое слово своих учителей.

Через два месяца обучения в ординатуре я уже наложила первый хирургический шов на кожу века.

Я пропадала на дежурствах в отделении и офтальмологическом травмпункте, потому что именно там ты видишь самое интересное и – самое главное – получаешь возможность поработать руками. Все это было приправлено прекрасной, даже семейной обстановкой в коллективе. Доктора отделения до сих пор вспоминают, как мы с одногруппниками делили один «Сникерс» на двоих и ели с наставником «Доширак» из одной тарелки. Не все, конечно, было столь радужным у меня и моих коллег. Но об этом позже.

Понедельники

Каждый понедельник в ординатуре начинался с обхода палат вместе с куратором ординаторов Татьяной Юрьевной. На обходе также присутствовали врачи и студенты. Мы озвучивали истории болезней, совместно проводили осмотр и обсуждали тактику ведения пациентов – так проверялись наши знания и способности к клиническому мышлению. После обхода Татьяна Юрьевна собирала ординаторов в профессорском кабинете, где обсуждались не только клинические вопросы, но и личные. Мы всегда испытывали волнение, ожидая ее у кабинета, особенно если допустили ошибки во время обхода. Татьяна Юрьевна настолько тонко чувствовала каждого из нас, что всегда с легкостью могла заподозрить что-то неладное, что оказывало не лучшее влияние на нашу работу и учебу. Она могла поругать или похвалить нас, иногда даже поплакать вместе с нами. Мы не боялись, что она взглянет на нас с осуждением, если мы что-то сделаем не так – общение с ней наполняло спокойствием, давало мотивацию развиваться, оказывало необходимую поддержку. Такое отношение было несколько непривычным, потому что во время обучения от некоторых преподавателей и врачей приходилось слышать довольно унизительные вещи. Никогда не забуду, как преподаватель отчитал нас при пациентах, заявив, что мы тупые.

В отделение офтальмологии госпитализировали только взрослых пациентов с разнообразными заболеваниями и травмами глаз. Большинство пациентов попадали туда, конечно же, не по своей воле, но были и те, кто регулярно и с удовольствием госпитализировался с целью «прокапаться». Два понедельника, проведенных там, мне особенно запомнились.

Пациент Николаев, 88 лет. Поступил в отделение с диагнозом «первичная открытоугольная глаукома, далеко зашедшая стадия обоих глаз» – так сказал коллега. Далее по плану необходимо было рассказать о результатах проведенного обследования и о проводимом лечении.

Глаукома – это хроническое заболевание, которое может сопровождаться повышением внутриглазного давления, что медленно убивает волокна зрительных нервов, необратимо приводя к слепоте. Заболевание коварно тем, что долгое время не вызывает никаких жалоб и обнаруживается случайно, часто на далеко зашедшей (III) стадии, когда серьезно страдают зрительные функции.

Николаеву диагноз «глаукома» поставили за несколько лет до нашей встречи. В качестве лечения были назначены глазные капли, снижающие внутриглазное давление, но в последнее время он перестал ими пользоваться. После прекращения лечения он почувствовал снижение зрения, с чем, собственно, и попал в отделение.

– Деда, а почему капли-то перестал капать? – спросила Татьяна Юрьевна.

Она часто обращалась к пожилым пациентам: «баба» и «деда». Мне кажется, что пациенты чувствовали тепло, с которым она к ним относилась, и потому охотнее рассказывали свои истории. Пожилые люди любят говорить много и подробно и, как показывает практика, очень ценят врачей, готовых их выслушать. На нашей базе не было огромного потока пациентов, поэтому врачи отделения могли уделить каждому столько времени, сколько требовалось.

– Так не могу я. Не получается. То рука не поднимается, то лью мимо, – ответил Николаев.

– Может, есть кто-то, кто может помочь? – продолжала Татьяна Юрьевна.

– Раньше ко мне внук приезжал, помогал, а теперь… – дедушка тихонько заплакал, но и сквозь слезы все же договорил: – Но он теперь работает много, некогда ему ко мне заезжать.

Многие думают, что врачи – черствые и циничные. Да, иногда быть таким действительно необходимо. Держать свою нервную систему в уравновешенном состоянии помогает не только отстраненность, но и довольно специфичный медицинский юмор. Впервые с ним я столкнулась в самом начале первого курса университета, когда мы попали в хирургическое отделение детской больницы. Преподаватель сообщил, что у двоих из нашей группы есть возможность поприсутствовать на операции, которую будут проводить малышу грудного возраста. Мне в двойку счастливчиков попасть не удалось, но одногруппница позже рассказала, как однажды хирург, протянув какой-то зонд через тело малыша, с задором сказал: «О, шашлычок получился». Мы были в ужасе. Да как вообще можно такое говорить! Позже я поняла: можно, и не такое говорим. И вовсе не с целью кого-то обидеть или оскорбить. Просто специфика такая у работы, требующая защитной оболочки для нервной системы. Но в то же время врачам необходимо учиться сопереживать пациентам, быть эмпатичными, как сейчас принято говорить, потому что это способствует налаживанию доверительных отношений между ними и повышает приверженность пациента к лечению.

Большинство моих нынешних пациентов – дети разного возраста, и я довольно спокойно реагирую на плач и истерики, но слезы пожилого человека до сих пор выбивают меня из колеи. Вот и в тот раз, слушая Николаева, я не смогла сдержаться – пришлось спрятать лицо за плечо одного из коллег. Мне стало жаль дедушку. Сразу представляешь в голове картину, как одинокий старик целыми днями сидит дома среди кучи всякого барахла и мусора. К нему никто не приезжает, и он мучается, потому что не может банально себя обслужить: прибраться, приготовить поесть, закапать в глаза лекарство. Он медленно слепнет, будучи не в состоянии себе помочь. И не дожидается этой помощи от других.

В еще один понедельник случилась похожая история. На этот раз в отделение поступила 92-летняя бабушка, которая из-за факогенной глаукомы, к сожалению, попала к нам уже слепой на один глаз.

Факогенная глаукома возникла из-за набухшего мутного хрусталика, перекрывшего пути оттока внутриглазной жидкости, которая постоянно циркулирует в глазу. Внутриглазное давление было очень высоким в течение какого-то времени, что бесповоротно погубило зрительный нерв.

– Баба, а ты раньше обследовалась у офтальмолога? – спросила Татьяна Юрьевна.

– Не-е-ет. Сама я не хожу никуда, – ответила пациентка.

– А сюда кто-то привез? Или на скорой приехала?

– Да кто меня привезет? Детям и внукам некогда. Все работают, да и не хочется их беспокоить. Скорую мне вызвали. Глаз сильно болел, уснуть не могла.

Я снова скрыла лицо за плечом коллеги и заплакала. Вот откуда в стариках этот страх побеспокоить близких, быть обузой? Близкие на то и нужны, чтобы помогать, поддерживать и обеспечивать старикам достойную жизнь. Долгие годы они не покладая рук работали и воспитывали детей, затем внуков, а кто-то, может, и правнуков, и большинство людей готовы ответить им тем же – теплом и заботой. Наверняка каждый помнит, как бабушка втайне покупала ему мороженое, чтобы порадовать, помнит вкус ее оладий, запах ее духов. Разве кто-то откажет, если бабушка или дедушка попросит о помощи? Любимый человек не может быть обузой. Никто не должен умирать в голоде и одиночестве.