Kitobni o'qish: «Ассоль»

Глава первая

Сквозь ветер, волны, курсом верным

К скалистым берегам Каперны

Причалил одинокий бриг;

У пристани в какой-то миг

Толпа встречающих сбежалась,

Гудела, очень волновалась,

Ведь больше года «Орион»

По свету белому скитался.

Лонгрен ужасно волновался

(На бриге был матросом он):

Сейчас красавица жена

Его впервые не встречала.

Бегом помчался от причала

Лонгрен: «Здорова ли она?»

Предчувствие большого горя

К нему пришло в далёком море,

Когда на вахте он стоял

И месяц среди туч сиял

Совсем один в беззвёздной дали.

Лонгрен, пытаясь гнать печали,

Себя работой занимал,

Ни сна, ни отдыха не знал,

Но сердце от тоски щемило,

Перед глазами образ милый

Стоял; был полон скорби взор

И явственно звучал укор:

«Лонгрен, любимый, где же ты?»

И столько было доброты

В простых и искренних словах,

Что со слезами на глазах

От нескончаемой разлуки

И испытав такие муки,

Что не изведал и Тантал¹,

Он словно мальчик зарыдал.

Лонгрен бежал к родному дому

Дорогой сызмальства знакомой,

Но никогда ещё она

Не показалась так длинна,

Как в этот раз, когда волненье

Так навалилось на него,

В душе полнейшее смятенье,

Лонгрен не видел ничего,

Бежал, как буйвол, напролом;

Вот, наконец, родимый дом,

Над домом дым из печки вился,

Лонгрен на миг остановился,

Утёр вспотевшее лицо

И устремился на крыльцо,

Вошёл в прихожую украдкой,

Тихонько дверь чуть приоткрыл,

Увидел детскую кроватку

И в изумлении застыл:

Над той кроваткой как наседка

Склонилась старая соседка

И песню пела для малышки:

«Гуляли как-то в поле мышки…—

Вдруг прекратила петь она.—

Ну, спи, Ассоль! Желаю сна

Тебе приятного. Приснится

Тебе пускай сейчас жар-птица,

Что будет до скончанья дней

В раю для матушки твоей

Петь песни краше соловьиных.

Спи, дорогая, птенчик милый!»

Лонгрен всё понял: «Мери нет!

Она покинула сей свет —

Юдоль тревоги и печали

И нескончаемых забот.

На горе «Орион» причалил

К Каперне. Я так ждал… и вот

На свете я один остался» —

И в полный голос разрыдался.

Соседка рядышком присела:

«Так получилось… Что же делать?

На то была Господня воля.

Поплачь! Слезам своим дай волю —

Авось, немного полегчает.

Слеза печали размягчает» —

«Жить нет охоты мне… и точка!» —

«Но у тебя малютка дочка!

Её обязан ты растить!» —

«Отцом я стал? Не может быть!» —

«Всё может быть на этом свете.

Какое это счастье – дети!

Сама детей я лишена. —

Печально молвила она. —

Да! Мери не вернуть назад,

Её обитель – райский сад,

Она с небес на нас взирает

И слёзы счастья утирает».

Лонгрен как ото сна очнулся,

К кроватке детской повернулся,

Взглянув на маленькую дочь,

Отринул мысль о смерти прочь:

«Она на Мери так похожа!

Мой долг – отцом достойным быть.

Мне Мери в жизни не забыть!

Дай мне лишь сил и веры, Боже!»

Затем соседка рассказала,

Как Мери тихо умирала:

«Она ребёнка родила

И кучу денег отдала

Врачу за затяжные роды —

Так начались её невзгоды;

Она всерьёз поиздержалась,

Гроша в копилке не осталось,

Еды – хоть покати шаром,

Хоть разбери на доски дом —

Нет и для глупой серой мышки,

А у неё растёт малышка.

Что делать? В долг занять решила

И обратиться поспешила

К трактирщику (Ведь он богат!).

Ни с чем пришла она назад:

Не дал ей в долг подлец ни цента

Ни под залог, ни под проценты,

Готов был дать лишь за «любовь».

Ударила ей в щёки кровь,

Она отвергла предложенье

И, вся в слезах от униженья,

Зажав в руке своей кольцо,

И, утерев платком лицо,

Отправилась дорогой в Лисс,

Дождь вдруг пошёл – судьбы каприз,

Туда-обратно – три часа…

Разверзлись словно небеса,

Холодный дождь лил всю дорогу,

Чуть душу не отдала Богу,

Слегла, болезнь её свалила,

В бреду металась, говорила:

«Кольцо я всё же заложила…

Теперь, голубушка Ассоль,

Мы купим хлеб и купим соль».

Два дня в бреду она металась,

На третий – с ней душа рассталась…

Молитву пастор прочитал,

Народ крестился и рыдал.

Теперь она уж в лучшем мире,

Душа её парит в эфире.

Нам на земле же жить сейчас,

Пока не пробил смертный час.

Бог самых лучших забирает

К себе в заоблачную высь.

Душа в раю не умирает,

Вы ещё встретитесь. Крепись!»

Глава вторая

Лонгрен, растроганный рассказом,

Отправился в Каперну сразу,

У капитана «Ориона»

Он полный получил расчёт,

Как сухопутная персона

Теперь он с дочерью живёт.

Но сразу море не отпустит

Совсем на берег моряка,

В душе его по морю грусти

Полным полно ещё пока.

Казалось бы, что ты теряешь —

Разлуки с милыми и шторм?

Взамен того приобретаешь

Семью и свой родимый дом.

Тебе что – шторм семьи дороже?

Разлуки что – милее встреч?

Или с ума сошёл ты, может,

И уж пора в больницу лечь?

Всё так! Но снится ночью море,

К себе зовёт, к себе манит,

Как будто в море есть магнит,

Как будто счастье есть в просторе

Его волнующихся вод.

Лонгрен уже который год

Тоску по морю подавлял:

Искусно он изготовлял

Модели лодок, шхун и бригов,

Яхт, пароходов, катеров;

Игрушки расходились мигом,

Их брать всегда-всегда готов

Был лавочник, что в Лиссе жил

И честью лавки дорожил.

Он говорил: «Товар отменный!

Лонгрен, прошу вас, непременно

Несите мне всё, что угодно,

Я вас не стану проверять.

Вам можно смело доверять —

Товар ваш постоянно модный».

Лонгрен не стал миллионером,

Но зарабатывал на хлеб,

Отцом был нежным и умелым,

Лопатой денег хоть не греб,

Но жил, хоть скромно, но в достатке,

Дом содержал всегда в порядке

И дочь любил самозабвенно,

Все мысли были непременно

К одной Ассоль устремлены,

Её он обожал безмерно,

Был для неё отцом примерным,

Но не завёл себе жены:

Любить кого-то кроме Мери

Он просто-напросто не мог

И в сердце на любовной двери

Повесил он большой замок.

Лонгрен был замкнут по природе,

Компаний шумных не любил;

О нём судачили в народе,

Что он кого-то там убил,

Поэтому не ходит в море:

Убийцу в море не берут,

К тому ж в семье случилось горе —

От горя люди все бегут,

Боятся горем заразиться,

Ведь может всякое случится.

Нет, чтобы руку протянуть —

Старались только оттолкнуть.

Однажды сильный норд² подул,

Все лодки на берег втащили,

Они лежали кверху килем,

Никто рыбачить не рискнул

В такую жуткую погоду.

Лонгрен любил смотреть на воду,

Один на мол он выходил,

Взирал с тоской на волн кипенье

И от забот отдохновенье

В стихийном буйстве находил.

Бушует море на просторе,

Волною бьётся об утёс,

В такой момент, забыв про горе,

Лонгрен мечтал, что он матрос

И вновь идёт на «Орионе»

В далёкий рейс. Король на троне

Не мог счастливей быть, чем он.

Лонгрен был пламенно влюблён

В морские ветреные дали,

Его печали покидали,

Когда валил из трубки дым,

Он вновь казался молодым

Себе и был готов сразиться

Хоть с целой тысячей чертей…

На миг бы в море очутиться

Среди авралов³, склянок⁴, рей.

Трактирщик Меннерс зазевался,

Оставил лодку на воде,

Его сын рядом оказался,

Увидел – скоро быть беде:

Волна её о сваи била

С такой неистовою силой,

Что доски на бортах трещали,

Хрустели, жалобно пищали.

Сын сообщил о том отцу,

Сластолюбивцу, подлецу,

Который Мери домогался

И равнодушным оставался

К чужой нужде, к чужой беде.

Увидев лодку на воде

Трактирщик в лодку прыгнул ловко,

Но подвела его верёвка:

От натяжения порвалась.

Как птица лодка заметалась

На обезумевших волнах,

В трактирщика вселился страх,

Он закричал: «Лонгрен, Спаси!

Хоть сколько денег запроси —

Я заплачу тебе сполна!

И бочку доброго вина

Тебе я к дому подкачу!»

Лонгрен ответил: «Не хочу!

Ты не помог моей жене —

Гори же в адовом огне!

Ты как свинья на свете жил

И кару неба заслужил!»

На горизонте лодка скрылась,

Неся трактирщика в себе.

«Месть неба всё-таки свершилась! —

Лонгрен подумал о судьбе,

Что сколько ни сопротивляйся,

Её никак не обмануть. —

Предрешено – так отправляйся

В далёкий свой последний путь!»

Три дня по воле волн носился

Трактирщик в лодке по воде,

Нептун⁵ как будто бы взбесился,

Но не случилось быть беде —

Поблизости шёл пароход

(Да, подлецам порой везёт!),

Трактирщика спасли и вот

Доставили в Капернский порт.

Лонгрена он ругал безбожно

И чёрной краски не жалел:

«Скажите, как это возможно?

Я погибал, а он смотрел!»

Молва росла как снежный ком,

Подробностями обрастая,

Лонгрена обвиняли в том,

Что мог спасти, но не спасая,

Он как убийца поступил

И Меннерса чуть не убил.

А Меннерс сильно простудился,

Вина до чёртиков напился,

Чтобы простуду победить

Решил ещё вина попить,

Пошёл, шатаясь, он в подвал,

Но поскользнулся и упал,

Виском на бочку налетел,

Тут дух его и отлетел.

Народ Лонгрена обвинил

В том, что трактирщика убил

Он из-за мести верно,

Кипела вся Каперна.

С ним знаться вовсе перестали

И обходили стороной,

Руки ни разу не подали —

Он жил в Каперне как изгой⁶;

Мальчишки даже обзывали

Ассоль злодейкой молодой,

Подкравшись, грязью обливали

Или холодною водой.

«За что они нас так не любят?» —

Ассоль спросила у отца.

Cтерев слезу с её лица,

Лонгрен сказал: «Людей всех губят

Три вещи – зависть, глупость, злость.

Всё испытать им довелось,

Любви они лишь не узнали.

Их надо просто пожалеть:

Они ведь могут умереть

От этих бед, прожив в печали

Все лучшие свои года,

Любви не зная никогда!»