Kitobni o'qish: «Камень небес»

Shrift:

Повести

Санрейс

1

Сколько уж раз я выходил из самолёта на таких вот самодельных аэродромчиках, где привольно пасутся козы да коровы, бегают по своим делам собаки и лысеют под вьюгой от винтов седые одуванчики, и всегда всё было нормально. Едва сойдя на землю, все мужчины (и я в том числе, конечно) доставали свой табачок – кто папироску, кто сигаретку, а кто и заранее набитую трубочку – и закуривали, соскучившись без дымка за час-полтора полёта. А если лёту было около двух часов, как сегодня, то и сам бог велел, как говорится, и не только велел, но и не отказался бы вместе с нами затянуться разок-другой. Многие несправедливо называют это вредной привычкой, однако таким способом снимается накопившийся за время полёта стресс, потому что не каждый признается даже сам себе, что летать боится. И на таких лётных полях (название прямо в точку!) мы никогда не обращали внимания на грозные плакаты, сулившие за курение немыслимые штрафы. Да и на нас, впрочем, тоже никто внимания не обращал. А то, что написано – ну, не всем же надписям нужно верить. Я тоже могу понаписать везде всякого.

Вот и сейчас, впервые прилетев в этот посёлок, я по привычке закурил на ходу, направляясь к небольшому бревенчатому сооружению, которое, судя по редкой паутине антенн и еле трепыхавшейся на слабом ветерке полосатой чёрно-белой «колбасе», было местным аэровокзалом. Недалеко от него прогуливался милицейский сержант, на вид мой ровесник или даже чуть моложе, лет двадцати двух. Занятый своими заботами – встретит ли меня кто-нибудь, а если нет, то как найти в незнакомом посёлке нужный мне адрес, – я и внимания на него не обратил, просто отметил для себя: посёлок-то с претензией, раз милиция на прилёте дежурит. И тут этот сержантик направляется ко мне, козыряет и говорит:

– Так-с, гражданин, не успели прилететь, сразу нарушаете. Платите штраф.

– И что же это я успел нарушить? – интересуюсь. Действительно, что? Минута всего как ступил на землю.

– А курите на аэродроме, – объясняет сержант и показывает на соответствующий текст на заборе.

– Так все же курят, – отбиваюсь я.

– Кроме вас, никто. – И он делает широкий взмах рукой, обводя окрестности. Как Ленин на постаменте.

Я оглядываюсь – народ разбрёлся от самолёта в разные стороны. Все почти местные, к антеннам я да ещё одна дамочка следуем. Каждый знает свою дырку в заборе – там, где этот забор есть. А по большей части граница между посёлком и полем (лётным, разумеется!) довольно условная. Но никто и правда не курит – знают здешние порядки, и ни один гад не предупредил, когда я папироску вытаскивал.

– Я больше не буду, – неуклюже оправдываюсь я, гася окурок о каблук. – Первый раз тут у вас. Теперь буду знать.

Но зря, что ли, сержантик это место себе прикормил. Нет бы преступников ловить, а он, шустряк, пристроился тут стричь купоны.

– Все так говорят, – возражает он, – а потом снова нарушают. Платите пять рублей.

Ничего себе у него такса! Да я долетел сюда за семнадцать. Выходит, одна «беломорина» стоит как полчаса полёта. Но не станешь ведь прейскурант просить. Жалко, но достаю пятёрку.

– Получите. – И он протягивает мне квитанцию.

– У меня бухгалтерия её не примет, – отвечаю я, отчаливая от него, и бросаю квиток на землю.

– Вот и опять нарушаете, – довольным голосом говорит он мне вслед. – Поднимите и бросьте в урну.

– И за это тоже пять рублей? – осведомляюсь я и решаю, что буду требовать: пусть всё-таки покажет, откуда он эти расценки берёт.

– Нет, это нарушение несерьёзное. Достаточно моего замечания. – Сержант так и светится, впечатлившись собственным снисхождением к злостному несоблюдателю правил общественного порядка.

Ну и чёрт с ним! У каждого свои загогулины, к тому же у нас разные весовые категории: он при исполнении, а я кто такой? Было у отца три сына: два умных, а третий – геолог. Я как раз из третьих…

Вслед за мной сержант выходит через калитку на поселковую улицу. За пределами подотчётной территории он становится совершенно другим, просто душа-человек! И, легко перейдя на «ты», спрашивает меня:

– Так ты в первый раз здесь? А к кому прилетел?

Я лишь секунду раздумываю, как ответить. У калитки пусто, никто меня не встречает. Глупо продолжать конфронтацию, ведь адрес всё равно спросить больше не у кого.

– Мне нужна Гоуджекитская партия, – отвечаю.

– Геолог, да? – интересуется сержант и тут же представляется, протягивая руку:

– Олег. Пойдём, покажу. Сейчас у меня обед, я там рядом живу.

– Федя, – называюсь я.

– Зря ты обиделся. – Он мотнул головой. – В прошлом году один сопляк так же вот закурил и сразу выбросил, затошнило его. Загорелась трава сухая, прямо под самолётом. А к нему уже заправщик подъехал. Каплю керосина пролил бы – и всё.

– Да меня и в самом деле Фёдором зовут! А траву косить надо вовремя.

– Надо, – соглашается он. – Теперь вот косят. Но всего не предусмотришь. Так что лучше возле самолёта не курить.

Город, откуда я прилетел, давно завоевала весна, а тут, в посёлке, снег растаял только на открытых пригорках. Было довольно прохладно, на небе косматились мрачные тучи. Север однако. База партии располагалась через две улицы от аэродрома. Собственно, это была наша будущая база, которую ещё надо обустроить. А сейчас здесь, на пустыре, огороженном забором, стоял лишь один домишко. Из трубы курился дымок. Над крышей висела антенна, только поскромнее, чем на аэродроме. Я потянул скрипучую дверь и вошёл.

– А-а, появился. – Из-за стола поднялся Стас, наш радист, парень с причёской под битлов и редкой бородкой, шагнул навстречу, протягивая руку. – Ну, привет! Как долетел?

– Нормально, – отвечаю. Необязательно ему знать, что у меня возникли проблемы с правопорядком.

– Когда будешь залетать – завтра? А то я утром связывался с участком – Андрей сказал, что продуктов надо привезти. Тушёнка кончается, ещё там что-то. Я записал.

– Ну, конечно, завтра, если погода будет. Сколько тут бортов?

– «Восьмёрка» и «двойка». Но оба с утра улетают и мотаются туда-сюда без передыху, видно, заказчики в очередь стоят. Ты сходи сегодня в аэропорт, узнай. Хотя Ми-восемь тебе не подойдёт, ты же один. Вадим Семёнович скажет – слишком дорого.

– А где Матвеич? Я думал, он меня встретит.

– Поехал с плотниками на «трумэне» в Новый Уоян. Есть возможность купить у бамовцев старые щитовые домики. Пока в них перекантуемся, а за лето что-нибудь посерьёзнее построим… Ну что, отметим прилёт на новое место?

– Давай-ка, Стас, без этого. Просто поесть у тебя имеется?

– Да вон каша с утра осталась. Чай горячий на плите. А к вечеру супчик какой-нибудь сварим.

Было видно, что он немного разочарован. Ничего, переживёт. Да и другие тоже. Иван Матвеевич, прораб по строительству, лишь на прошлой неделе устроился к нам и сразу сюда в командировку угодил. Ну и робеет, наверное, в незнакомой обстановке. И, видимо, позволяет им тут… Нет, пусть сразу почувствуют, что прибыл геолог. Инженер-геолог, если точнее. Вот уже третий год. Какое-никакое, а начальство. По крайней мере, для Стаса, потому что водителем и плотниками руководит Матвеич. Конечно, недолго я тут пробуду. Если повезёт, завтра улечу на участок. Но всё равно я должен сразу поставить себя как надо. Никакого панибратства!

Отобедав, я плюхнулся на спальники, расстеленные прямо на полу, и стал обдумывать свои дальнейшие действия. Стас прав: надо бы сегодня же сходить в… аэропорт, узнать обстановку. Не хотелось называть это поле и убогое сооружение рядом с ним громким словом «аэропорт». Скорее это аэропирс какой-нибудь или аэропристань. Но нет таких слов, к сожалению, поэтому ладно – пусть будет аэропорт. Схожу, отдам заявку на полёт, должны же меня на очередь поставить, если, как Стас говорит, там полно заказчиков. Пусть даже не завтра, но через день-другой улечу, наверное. Андрей там уже второй месяц дежурит, пора его сменить.

Андрей – старый мой друг и однокашник, он и позвал меня сюда работать. Нужны, мол, такие молодые и энергичные, как ты да я, будем изучать новый перспективный район. А я только из армии вернулся – рекрутировали на два года после военной кафедры, лейтенантом. Одному из группы мне так повезло, остальные разъехались по местам распределения. И писали потом сочувствующие письма и желали, стервецы, успехов в боевой и политической подготовке… Но дембель неизбежен, как крах капитализма, гласит армейская мудрость. И вот теперь я должен буду вспоминать всё, чему меня учили пять лет в институте и что основательно улетучилось из головы в сур-ровых условиях пограничной службы. Посидел месяца три в городской конторе, почитал материалы по району, начал кое-что к проекту работ писать. Но сейчас предстоит простое дежурство на поисковом участке в горах. Там в прошлом году построили пару домиков и вертолётную площадку. В домиках разное полевое имущество и снаряжение: палатки, печки железные, запчасти к вездеходу, спецодежда, посуда, молотки, топоры и прочее, без чего невозможны нормальные геологические поиски. И чтобы всё осталось в целости, решили этой зимой охранять по очереди. Дабы не сдуреть от одиночества да исключить всякие неприятные ситуации, дежурили вдвоём: кто-то из геологов и радист. Геологи раз в месяц менялись. Правда, те, кто отдежурил, говорили, что никто из чужих не приходил, да и откуда им взяться: туда ходу от ближайшего посёлка несколько часов – высоко в горы и по глубокому снегу. И если кто и позарится на наше имущество, просто не сможет его далеко утащить. Даже охотники там вряд ли появятся. Леса на такой высоте почти нет, соболей не добудешь, а изюбрь и сохатый в двухметровый снег не сунутся. А делать на участке целыми днями нечего. Лежи, читай, слушай радио, печку топи да поесть чего-нибудь готовь. Тоска… Может, и до руководства нашего дошло постепенно, что никто там ничего без нас не тронет за зиму, но ведь почти все начальники исповедуют принцип: не отменяй принятых решений. С целью не уронить своего авторитета в глазах подчинённых. И вот теперь настала моя очередь нести вахту вместе с Альбертом, молодым радистом, которого забросили туда на всю зиму. Парень холостой, в городе ему делать особенно нечего. А так хоть денег заработает, на полевых работах зарплата ощутимо выше.

Немного переварив обед, я вытащил из пистона свой спальник и расстелил его на свободном месте на полу. Потом развязал рюкзак и достал полевую сумку, где лежали бланки заявок на полёт. Одевшись, я сообщил Стасу, с грустным видом наблюдавшему за мной:

– Ну, пошёл на разведку.

– Давай, – сказал он без энтузиазма и удалился в свою каморку, где на сколоченном из дощечек столике стояла рация.

2

По дороге в аэропорт я приглядывался к посёлку, который занимал узкую полоску земли между берегом Байкала и невысоким горным хребтом, и он меня сразу очаровал. Была в нём какая-то суровая, сдержанная северная красота. На кривоватых улочках старые аккуратные кондовые избы, рубленные, наверное, лет сто назад, перемежались с длинными двух- и трёхквартирными сооружениями, очевидно, советской постройки, а в конце посёлка сменялись ещё более длинными сборно-щитовыми домами – там жили бамовцы, как я потом узнал. Вдали виднелись два портовых крана на капитальном бетонном пирсе, возле него стояли вмёрзшие в лёд катера. Чуть дальше у пирса поменьше застыли сейнеры рыбозавода. На льду озера видны были скопления небольших будочек – Стас успел рассказать, что местные рыбаки вытаскивают эти будки на всю зиму на лёд, ставят там железные печки и вот так, в тепле и уюте, сверлят лунки во льду и ловят омуля. Будку можно легко перетащить на другое место в поисках хорошего клёва. По гравийной трассе вдоль берега то и дело проносились большие оранжевые немецкие самосвалы – «Магирусы». Стройка века приближалась к посёлку, и через год ожидалось прибытие первого поезда.

Да, здесь жить можно. Вот выстроим свою базу и начнём осваивать эти края… Байкал, горы, БАМ, вертолёты. А то на практике в Читинском управлении пришлось работать совсем в другой обстановке. Идёшь по сопке, а внизу трактора землю пашут, мимо разведочных канав коровы бродят, а по осени в лес за ягодой толпы горожан наезжают. Это сильно гасило во мне всякий энтузиазм. А тут совсем другое дело.

Поднявшись на крылечко и войдя в хибару «аэропорта», я отыскал справа по коридору дверь с табличкой «Диспетчерская». За ней в тесной комнатке стояли два стола буквой «Т», вокруг – несколько стульев. На длинном столе лежала большая карта, а за коротким сидел крупный усатый мужчина лет тридцати в синей аэрофлотовской форме и держал возле уха телефонную трубку. Сбоку от него на другом столе стояла большая, не чета нашей, радиостанция, которая помаргивала зелёным глазом и стрекотала разными атмосферными помехами. Выслушав то, что говорилось, и сказав пару слов в ответ, диспетчер положил трубку и повернулся к рации.

– Здравствуйте, – как можно твёрже сказал я.

Усатый развернулся обратно и посмотрел на меня так, будто только что заметил.

– Здравствуйте, – сухо ответил он.

– Мне лететь надо. На вертолёте… – Я немного оробел от его неприветливости. А также от того, что не знал, как делается заказ вертолёта. Что сначала: вынуть заявку и положить её на стол или рассказать на словах, куда мне надо лететь и зачем, а потом доставать бумаги? Чёрт его знает, какие тут порядки.

– Вы откуда? – спросил усатый.

– Я из города, сегодня прилетел.

– Да нет, организация какая? – немного досадуя, переспросил диспетчер.

– Гоуджекитская партия, – отвечаю. А какая ему разница, вообще-то?

– Гоуджекитская… В прошлом году работали?

– Летом работали. Начальник Вадим Семёнович. Но он сейчас в городе. А мне надо на участок, геолога сменить. Да груз небольшой забросить. Продукты там и прочее…

– Понятно, – промычал диспетчер. – Только сейчас бортов свободных нет.

– Да мне всего час полёта нужен. Туда и обратно. На Ми-два. – Я чувствовал, что мой голос становится просительным, нет в нём твёрдости, но другой интонации не получалось.

– Ми-два надолго занят. ПОХ летает.

– Это что?

– Промыслово-охотничье хозяйство. Сейчас старший охотовед должен подойти. С ним договаривайтесь…

Я сел на один из стульев. Минут через пять дверь открылась, и в диспетчерскую вошёл невысокий мужчина в дублёном полушубке.

– Ну что, Петя, – спросил он, – когда мои прилетают?

– Хитренко полчаса назад передал – расчётное прибытие в девять ноль пять, Павел Сергеич.

Павел Сергеевич взглянул на часы.

– Минут через двадцать. Хорошо. Ну что, ещё разок на Чаю, а завтра начнём вывозить с Томпы.

– Сколько рейсов туда планируешь? – спросил Петя.

– Там у меня двое в разных точках. А потом останутся самые дальние. Абчада, Котера, Левая Мама.

– Погода портится, – изрёк Петя. – По прогнозу с запада фронт идёт.

– Плохо. Надолго это?

– Дня на два. А то и на три.

– Может, по фактической получится?

– Если будут просветы, то возможно. – Диспетчер повернулся к рации, потому что оттуда прозвучал искажённый аппаратурой и помехами голос:

– «Ланита», я двадцать три триста сорок.

Петя ответил, потом, как я понял, пилот вертолёта запросил погоду в аэропорту. Петя стал передавать погоду, а я подошёл к Павлу Сергеевичу.

– Это вы сейчас летаете?

Он посмотрел на меня прищурившись.

– Да. Охотников вывозим.

– А может, по пути меня забросите? Мне надо на участок продукты доставить.

– А ты откуда?

– Да геологи мы. В прошлом году работать здесь начали. Вот базу строим на Рабочей.

– И куда тебе надо?

– В район Гоуджекита.

– Покажи на карте.

Я показал. Он посоображал немного, потом ответил:

– Нет, по пути не получается. Крюк надо делать. А у меня люди почти пять месяцев в тайге сидят. Сезон закончен, мясо, шкурки вывозить надо. А тут погода меняется, сам же слышал. Не могу.

Тогда я сказал, как на всякий случай научил в городе Вадим Семёнович:

– Ну тогда рейс за наш счёт. Вам же выгодно будет…

Но Павел Сергеевич даже не дослушал.

– Не могу. У меня каждый час на счету. А тебя завозить – на час крюк и получится.

Я посмотрел на диспетчера: может, замолвит словечко? Но Петя выпятил губу и развёл ладони в стороны.

– И когда же вы закончите? – спросил я.

– Ну, дня четыре ещё, может, пять, – ответствовал Павел Сергеевич. – И то если погода будет.

– Ничего себе, – пробормотал я. – А там продукты на исходе. Голод скоро начнётся.

– Так уж и голод, – засомневался Павел Сергевич. – В тайге всегда можно мясо добыть.

– Это в тайге. А они в горах сидят. Там мясо не ходит.

В диспетчерской повисло молчание.

– Ты вот что, – помягчел Павел Сергеевич. – Приходи завтра, с утра. Может, в нашу сторону не будет погоды, а к тебе, наоборот, прояснение. Лови момент, короче. А так никак не могу. У меня тоже люди там, домой хотят.

Я направился к двери. Петя-диспетчер крикнул вслед:

– Телефон запиши. Чтобы пешком сюда не мотаться.

– Да нет у нас пока телефона. Сам приду, – пообещал я и вышел.

3

На пустыре возле нашего домика стоял древний, как мамонт, ЗИЛ-157 неопределённого цвета – что-то серое с бурым и зеленоватым. Матвеич и плотники, молодые парни моих лет, по виду местные, разгружали большие деревянные щиты. Водитель сидел в кабине с открытой дверцей и курил. Махнув прорабу рукой, я поднялся на крыльцо и вошёл в избушку.

Стас в своей каморке монотонно бубнил в гарнитуру: «Ень-сорок восемь, я Ень-полста пять, как слышишь, приём». Потом покрутил что-то в аппаратуре, пощёлкал тумблерами и снова начал: «Ень-сорок восемь, а сейчас слышишь?» Из наушников доносилось: «Полста пятый, ответь, я тебя не слышу». Минут через десять Стас обернулся ко мне и сказал:

– Вот сволочь, приём есть, а передача пропала.

– Ты же говорил, что утром с участком связывался.

– Утром Альберт прекрасно меня слышал. А сейчас нет.

– А что могло случиться?

– Да чёрт его знает. – Стас озабоченно глядел на рацию. – Может, чего перегорело.

– Ну, ты разбирайся быстрее. Без связи труба.

– Да сам знаю. – Он выключил рацию, потом достал отвёртку. – У тебя-то как дела?

– Да никаких дел. Охотники вылетают, ещё несколько дней будут летать. И погода скоро закроется. Всё глухо.

– Надо же, кругом непруха, – посочувствовал Стас, откручивая винты, и засмеялся. – Смотри-ка, в рифму получилось.

В дверь ввалились Матвеич и остальные, отряхивая снег с валенок.

– Ну как там в городе? – спросил Матвеич, протирая очки.

– Да так, всё нормально. Дела идут. Проект пишется…

– А мы сегодня, видал, домики привезли, пару штук. Четыре на четыре метра. На днях опять туда сгоняем. А потом начнём ставить. Вот только на рыбалку сбегаем. Ребята говорят – омуль подошёл, большой косяк. Сейчас вот сяду, настрой приготовлю.

– Ладно, – говорю. – Только сперва давайте продукты на участок отложим. Вдруг завтра полечу? Вон у Стаса список, Альберт передал.

Матвеич нацелил очки в бумажку, потом сказал:

– За ними ехать надо, покупать. А магазин до шести.

– Так сейчас только пять.

– Может, завтра? С утреца. – Матвеичу не терпелось взяться за подготовку к рыбалке. Эти рыбаки – больные люди, не раз замечал. Маньяки какие-то.

– Да нет, давайте, Иван Матвеич, сегодня.

Матвеич поворчал, но надел шапку и сказал водителю:

– Ладно, Николай, поехали. Ну а вы, – обернулся он к плотникам, – завтра приходите. Ледобур-то есть у кого?

– Я возьму, – отозвался один из парней. – Только бормаш ещё нужен. Не подкормишь – не поймаешь ничего.

– А это что такое?

– Бормаш-то? Рачки такие маленькие. Без него за омулем не ходят.

– Где ж его брать?

– Люди ловят. Я знаю, у кого можно купить.

– Тогда со мной поехали. Эх, вот бы будочку сколотить… Ладно, потом сколотим.

Не понравились что-то мне эти рыбацкие разговоры. Нет, я тоже люблю рыбу ловить, но без фанатизма, и мне даже везёт иногда. Вот в прошлом году строил я со своим взводом дорогу к заставе на берегу Амура. Шёл как-то утром к недостроенному мостику через ручей и услышал: среди обрезков досок кто-то плещется. Пошарил рукой – вроде рыба какая-то. Я перегородил ручей досками и вверх, и вниз по течению, чтобы она не смогла никуда уйти, потом долго ловил её руками и наконец изловчился выкинуть на берег. Это оказался здоровенный язь, килограмма на два. Рыбина долго лежала на берегу, пока мы мостик достраивали, и спустя несколько часов всё ещё иногда разевала рот. А в обед мы на заставе всем офицерским корпусом её с большим удовольствием слопали, зажаренную. Да к тому же она икряной оказалась, мы из неё полный стакан икры выдавили. Начальник заставы капитан Гнедой всё не верил, что я её руками поймал. А замполит Лёня Таран сказал, что язь (или уж сазан это был, не помню) как раз в тёплое время года нерестится и любит заходить в такие вот маленькие притоки… Но у меня и мыслей не было, чтобы бросить всё и начать обшаривать ближние ручьи в надежде снова поймать что-нибудь подобное. А что, свободно. Офицеры с заставы мне не указ, а командир моей инженерно-дорожной роты – на соседней заставе, километров за пятьдесят вверх по течению. Сюда он не ездил, я держал перед ним отчёт по телефону вечером. И дня на два можно было взвод оставить на сержанта Пономарёва, а самому заняться чем-то для души – вот рыбалкой той же.

Но что делать – я Матвеичу не начальник. У меня задача – залететь на участок с продуктами. А за строительство базы он сам отвечает. Вот пусть и строит.

Стас сидел в своей каморке и ковырялся во внутренностях рации.

– Схема-то есть? – спросил я у него.

– Да ну, какая схема, – фыркнул он. – Данному телефункену триста лет в обед. Музейный раритет… Ого, снова в рифму!.. Сейчас везде аппаратура на транзисторах, а эта ламповая. Видал, какая громоздкая. Отдельно передатчик, отдельно приёмник. А что я могу – только контакты проверить. Вроде всё цело…

Он включил рацию и подул в микрофон, потом проговорил:

– Раз, раз, раз… Ну нет индикации на выход, и всё.

– Ладно, сиди думай, – напутствовал я его, а сам вышел на крылечко покурить.

В открытые ворота въехал наш «трумэн». Матвеич вылез из кабины и доложил:

– Вот, всё по списку купил, чего они заказывали.

– Хорошо, давайте в дом перетащим.

– Главное, бормаша я достал, – похвалился Матвеич. – Эх, завтра как начнём таскать!..

– Не говорите «гоп», – остановил я его. – И вообще вы сюда не рыбачить приехали.

– Ну, Фёдор, не понимаешь ты… Когда ещё у меня будет возможность со льда омуля половить? А домики никуда не денутся, через пару дней начнём.

Нет, с рыбаками говорить хуже, чем с инопланетянами.