Kitobni o'qish: «Бег на тонких ногах»

Shrift:

Глава первая
Первый день в Брюсселе

Я шёл быстрым шагом, не катил, а нёс чемодан. Утреннее бегство из марокканского отеля, проявленные при этом предприимчивость и решимость придали мне новых сил. Улицы расширялись, изгибались, сменяли одна другую и приобрели наконец благообразный вид европейской столицы. Разномастный людской поток увеличивался, а вместе с ним – моё беспокойство. Я остановился и опустил чемодан на тротуар. Над небольшой дверной аркой нависал матерчатый полукупол изумрудного цвета с тиснением золотыми буквами: «Hôtel des Colonies». Я нащупал в потайном кармане джинсовой куртки бумажник и паспорт.

Сгорбленный старик с пергаментным лицом, в шляпе и с маленькой собачкой на поводке, задержав шаг, принялся открыто и настойчиво разглядывать меня. Я отвернулся. Старик сказал по-французски:

– Писающий мальчик вас непременно разочарует. Он совсем маленький, а внизу не убранное собачье дерьмо.

Мне ничего не оставалось, как ответить на это замечание немой, натянутой улыбкой.

Двери отеля распахнулись и выпустили наружу стройную светловолосую девушку в замшевой куртке. Она стояла у входа, нервно всматриваясь в проезжающие мимо автомобили. Весь её силуэт излучал тёплый янтарный свет: шлейф золотисто-льняных волос, спадающих на ровные плечи, бело-матовая кожа, светлые джинсы. Упорный взгляд голубых глаз, буравящий пространство перед отелем, мимолётно задержался на моём лице. Черный «мерседес» затормозил возле входа. Девушка сделала несколько шагов вперед. Дверца автомобиля распахнулась. Но незнакомка не села в машину, а вела переговоры, опираясь на дверцу. Беседа шла на русском языке, я почти не различал слов, заглушаемых ветром и уличным шумом. Послышался русский мат с грузинским акцентом, и девушка с размаху захлопнула дверцу. Автомобиль рванул с места. Девушка прокричала тонким, визгливым голосом пару грязных ругательств и даже успела наотмашь стукнуть по пыльной крыше «мерседеса». Обернувшись в мою сторону, с видимым смущением улыбнулась и спросила:

– Est-се que tout va bien, mon petit?¹

Девушка выглядела лишь на несколько лет старше меня. Судя по выражению миловидного лица, её можно было причислить к тем дочкам, которые силой своего обаяния убеждают родителей предоставить им ничем не ограниченную свободу. У нее оказался необычайно тонкий, певучий голос.

– Я ищу отель, не больше пятидесяти евро за ночь, – ответил я на одном дыхании по-русски.

– Турист, что ли? А где маму и папу потерял? – Девушка прищурилась, окинула меня взглядом с головы до ног и задумалась, как бы пытаясь вспомнить что-то важное. Затем подошла ко мне, коснулась пальцами рукава куртки и серьезно сказала: – Ладно, пойдем, устрою тебе проживание. Я знакома с хозяином этого заведения.

В просторном холле небольшого отеля, залитом ярким светом роскошной люстры с изумрудными подвесками, я с облегчением вздохнул и, поставив чемодан, устало опустился в глубокое кресло.

* * *

Польский автобус приткнулся носом к тротуару возле центрального вокзала. Я не спал ни минуты в течение суток. Множество путаных мыслей, пустых страхов и мечтаний пронеслись в голове за эти дорожные часы. И вот теперь, коротко подстриженный, с маленьким чемоданом на колёсиках, я смиренно стоял в узком автобусном проходе между двумя поляками. Тот, что был сзади – рыжеволосый, потный, пузатый, – толкал меня в спину легкими ударами наплечной сумки. Во время поездки он сидел рядом со мной, большей частью спал и изредка смотрел в окно. В начале пути поляк пытался заговорить со мной по-русски. Мои короткие ответы успешно убили беседу в самом зародыше. Когда двери автобуса распахнулись, я бросил взгляд на водителя – пожилого мужчину в кепке и рубашке в клетку – и легко спрыгнул на гладкий асфальт с тёмными пятнами от раздавленных жвачек. Мой чемодан был уложен заботливыми руками мамы. Тонкий слой рубашек, джинсы, зубная щётка, электрическая бритва – все эти вещи пахли домом и покоем. Чемодан приобрёл для меня за время пути преувеличенно большое значение. Поверх одежды, придавленная крышкой, лежала тетрадь в мягкой жёлтой обложке. Ведение дневника на родном языке за границей представлялось мне успокоительным и полезным занятием.

Гулкое здание вокзала наполнял разреженный липкий воздух. Опиравшийся на мраморные колонны высокий купол был усеян белыми блюдцами ламп. Босоногий парень с коричневым лицом и волнистыми черными волосами сидел на ступеньке в позе йога. Голова его свисала вниз, и можно было подумать, что он читает газету, на которой сидит. Возле одной из колонн, играя желваками под небритыми щеками, стоял потрепанный мужчина в спортивных штанах. Ни одна жилка на моём лице не дрогнула, когда я проходил мимо него. Выглядел я теперь совсем не так, как прежде: сильно исхудал и был очень коротко подстрижен. Я был горд собой. Собственная дерзость сохранила мне половину платы за визу. Другую половину оплатила моя тётя в одиозном миграционном агентстве.

Выйдя из открытых дверей вокзала «Брюссель Централь», я не мог отыскать нужной улицы и в растерянности ходил по внешнему периметру здания вокзала. Прохладный утренний воздух забирался под джинсовую куртку. На вокзале, очевидно, имелось несколько входов. Я боялся заблудиться в больших чужих городах – это был один из тех необъяснимых страхов, которым нередко подвержены даже молодые и сильные люди. Оставив поиски отеля, рекомендованного родной тётей, я свернул направо на первом перекрёстке. На присмиревшей заброшенной улице заметил вывеску отеля и, не задумываясь, толкнул дверь.

– Добро пожаловать в отель три звезды «Этуаль Д’Ориан», – с воодушевлением произнес по-французски (правда, с ярко выраженным арабским акцентом) низкорослый черноволосый мужчина и, вскинув руки над головой, направился мне навстречу.

Одновременно, кто-то толкнул меня в спину: ватага цыганских детей мал мала меньше шумно вбежала в маленький холл.

– Дверь закройте! – прикрикнул на них мужчина.

Но дети не обратили никакого внимания на его приказ и побежали вверх по лестнице. Я хотел было закрыть дверь, но не успел: в отель уже входили взрослые цыгане, по всей видимости, родители детей.

– Пятьдесят евро за ночь, с завтраком. Четвёртая ночь бесплатно при оплате трёх ночей. Вы поляк?

Цыганское семейство поднималось по узкой лестнице. От топота бегущих уже по второму этажу детей, казалось, вот-вот обвалится потолок.

– Нет, я русский, а вы марокканец?

– Да. Но советую вам никогда больше не спрашивать у смуглых людей об их происхождении. Люди здесь очень обидчивые. Сами иногда не знают, на что обижаются.

Хозяин отеля посмотрел на меня печальными глазами и похлопал по плечу. Я тут же проникся симпатией к этому человеку, в глубине души уже будучи готовым принять его условия.

– В отеле проживает несколько многодетных семей беженцев различного происхождения. Вы без чемодана?

– Чемодан на вокзале в камере хранения. Я не знал, как быстро удастся найти подходящий отель.

Марокканец пригласил меня продолжить разговор в баре. Бар с дюжиной деревянных столиков находился в подвальном помещении, вечером он служил рестораном, а утром – буфетом. Прошло совсем немного времени, и я уже знал, что мой собеседник недавно развёлся со своей бельгийской супругой, редко видится с сыновьями и вынужден сдавать отель беженцам, присылаемым федеральным агентством. Совсем другое дело, такой постоялец, как я. Марокканец снова похлопал меня по плечу и отрывисто рассмеялся.

* * *

Моя подруга без труда договорилась о бесплатном проживании в двухместном номере. Когда мы поднимались по ступенькам, она обернулась и сказала:

– Меня зовут Алла.

– Андрей, – ответил я.

Мне понравилась широкая лестница, облитая белыми пятнами света, номер с высоким окном и множеством больших и маленьких светильников. Мне безоговорочно понравилась Алла. Её тонкие алые губы на бледном лице, распахнутые неподвижные глаза, их холодно-искристое свечение – всё это показалось давно знакомым и таким желанным. Все объекты моих влюбленностей, начиная с молодых воспитательниц в детском саду, у которых я обожал сидеть на коленях, имели такие же глаза и губы.

Когда я захлопнул за собой дверь номера, Алла внимательно посмотрела на меня и сказала с усмешкой:

– Ну, что же ты, малыш, решаешься пригласить меня к себе в номер, а сам краснеешь и немеешь. Или, может, я ошиблась и не нравлюсь тебе?

– Нет, не ошиблась. – Я посмотрел ей прямо в лицо. Томное, прелестное лицо. Немного бледное и ничего, кроме лёгкой усталости, не выражающее.

– Ты просто на удивление робок, – произнесла Алла и прижалась ко мне, укладывая поудобнее свое гибкое, упругое тело в мои терпеливые объятия.

Я вдыхал цитрусово-горький запах колких льняных волос. Её ладони нежно и настойчиво гладили мой затылок. Она не произнесла больше ни слова. Я не слышал больше её певуче вульгарного голоса, только вздохи, при помощи которых она то приближала, то отдаляла наши последние содрогания.

Проснувшись на следующее утро, я ощутил упоительную, звенящую радость, разлитую по всему телу. Алла бесшумно встала с кровати и босиком засеменила по паркету в ванную. Узкие лодыжки, тонкая талия, белые ягодицы, ровные лопатки, широкие, соразмерные плечи и бёдра.

Через шторы в комнату пробивался яркий солнечный лучик. Алла щелкнула замком розового чемодана (внесенного в номер, очевидно, до моего пробуждения) и принялась доставать и развешивать свою одежду в стенном шкафу. Сама она была только в белом пуловере и черных капроновых колготках. Алла, скорее всего, сознательно не спешила надеть юбку или брюки. Я принял это за знак простодушного дружелюбия. И непроизвольно снова провалился в сон, словно пытаясь зачерпнуть последнюю его сладость, оставшуюся на самом донышке.

* * *

Инструкцию об использовании багажной камеры на вокзале я прочел, присев на корточки, сначала на английском, потом на французском и, наконец, на немецком языке. Четвертый язык был, по видимости, голландским. Мое лицо вдруг вспыхнуло от сомнения, правильно ли я понял инструкцию. Невдалеке послышался стук женских каблуков. Я увидел круглые колени светловолосой красавицы в костюме стюардессы. В ответ на мой смятенный взгляд ее строгое лицо озарила улыбка. Благосклонность и доброжелательность – именно к этим утонченным проявлениям человеческого духа я был особенно чувствителен с раннего детства. Женщина подтвердила правильность моих манипуляций с багажной ячейкой. Я осторожно прикрыл толстую дверцу до мягкого электронного щелчка. Это было мое самое осмысленное действие за последние два дня.

* * *

Мы с Аллой опоздали на завтрак. Как раз в тот момент, когда мы вышли из лифта, кельнер в красном жилете и белой рубашке выставлял бронзовые столбики с провисшей между ними крученой веревкой у входа в зал ресторана. Заметив нас, он грустно улыбнулся, развёл руками и пошёл помогать другому кельнеру в уборке зала. На верёвке покачивалась табличка “Fermé”. Алла рассмеялась, обнажив верхний ряд крупных зубов, и поцеловала меня в ухо:

– Вот увидишь, я заставлю их накормить нас завтраком.

Затем она придвинула один столбик к другому и, не выпуская моей руки, перешла через порог зала.

– Эй, месье! – громко позвала Алла.

Кельнер обернулся и быстрым шагом пошёл нам навстречу.

– Comment puis-je vous aider, mademoiselle, monsieur?² – Теперь лицо кельнера изображало еще более жалкую и грустную улыбку.

Алла быстро стёрла эту улыбку с его лица. Она негодовала, угрожала, забывая о носовых гласных и даже не пытаясь грассировать раскатистый русский звук «р». Моя подруга требовала рандеву с директором. Обескураженный таким напором, кельнер повернулся и хотел просто сбежать, он уже сделал несколько шагов в сторону, но был остановлен двумя мужчинами в темных шелковых рубашках и тесно облегающих брюках. Как оказалось, это были директор отеля и его интимный друг. Алла принялась истерично хохотать, изгибаясь чуть ли не вдвое на моей руке.

– Ой, держите меня, счастливая пара влюбленных. Они снова вместе! – Она несколько раз подряд прыснула от смеха. – Я знаю этих двоих.

Последние слова были произнесены по-русски и предназначались мне.

Директор отеля – вблизи выглядевший намного старше своего друга – рассеянно поцеловал Аллу четыре раза в щёки и похлопал ладонью по ее ягодицам. Затем на одно летучее мгновение внимательно посмотрел мне в глаза и мягко пожал мою руку. То же самое проделал и его друг.

После короткой любезной беседы с директором мы отправились в номер, куда вскоре подали завтрак, а вечером нас ждал обед в ресторане. За завтраком Алла опять сбросила с себя юбку. Усевшись на кровати, она принялась наматывать на вилку ломтики розовой ветчины и обертывать их полосками жёлтого сыра. Так у неё выходил аппетитный рулет, который она разрезала на кусочки и клала в мою тарелку, а иногда прямо мне в рот. Это мешало нашей беседе. Но мне совсем не хотелось останавливать Аллу.

Как выяснилось, она была знакома не только с директором отеля Патриком – сорокалетним гомосексуалистом, страдающим от непрочности своих любовных связей, но и с хозяином отеля – богатым молодым казахом Барлыбаем. Патрик долго сомневался перед тем, как продать отель Барлыбаю. Но предложенная сумма и условия контракта (одним из которых являлось пожизненное назначение Патрика директором) оказались настолько привлекательными, что Патрик не устоял перед соблазном. Алла была в курсе всех этих дел, потому как неоднократно принимала участие в переговорах в качестве переводчицы. Ей удалось войти в личный контакт с Барлыбаем, познакомившись с одной из его жён. Как-то раз в торговом центре Алла прогуливалась с двумя грузинами и услышала даму, громко говорившую с франкоязычными продавщицами. На очень слабом английском вперемешку с русским матом. Переводческие услуги Аллы подоспели в нужный момент и пришлись по вкусу как самой даме, так и казахскому олигарху. К несчастью для моей подруги, вскоре после покупки отеля это большое богатое семейство покинуло Брюссель и отправилось на постоянное проживание в Лондон. Алле осталось на память совместное фото, которое она носила у себя в сумочке и использовала во время моего вселения в отель для получения скидки.

* * *

В баре марокканского отеля в этот утренний час сидели только трое за одним столиком. Грузный мужчина в мятом костюме доставал из лежащего на коленях портфеля папки с документами, раскладывал их перед собой и вновь убирал обратно. Напротив него сидела молодая пара: девушка в голубом мусульманском платке и длинном темном пальто и парень с плоской темно-русой бородой, полностью закрывающей шею. Мужчина с портфелем что-то долго разъяснял собеседникам, часто вздыхал и поднимал в недоумении брови.

В баре прислуживал высокий, беспрестанно улыбающийся африканец. Я слушал рассказ хозяина отеля об истории марокканской миграции в Бельгию.

– Завидую молодости. Я тоже приехал в Европу в твоём возрасте, – сказал хозяин отеля и провёл ладонью по серебристо-черной шевелюре. – Тогда мигранты приезжали и работали в поте лица, молодые люди не отращивали бород, как вон тот чеченец за столиком с адвокатом.

– Так это адвокат и его клиенты, чеченские беженцы! – воскликнул я и тут же признался хозяину отеля, что я тоже приехал в Бельгию в надежде использовать в своих целях беженскую процедуру.

На что я надеялся, разбалтывая то, что так старательно скрывал от посторонних? В автобусе, по дороге в Брюссель, когда сидящий рядом поляк допытывался о моих планах, я упорно отрицал, что еду в Бельгию за статусом беженца, врал что-то про своего дядю – потомка белой иммиграции. Неужели я в первый день пребывания за границей настолько потерял контроль над собой, что готов выложить все свои секреты первому встречному, дружески хлопнувшему меня по плечу?

– Нет, оставь эту идею, – сказал хозяин отеля.

– Почему же? – не выдержав, спросил я. – Вы много знаете о беженской процедуре? Но вы ведь не адвокат?

– Посмотри, какая широкая задница у этого адвоката. Как медленно и тяжело он ступает. У меня тоже есть свой адвокат. Нет, лучше не говори мне об адвокатах.

– Но что вы тогда посоветуете?

– Женись. Такому видному парню сделать это – сущий пустяк. Только не связывайся с бельгийкой. Найди себе восточную девушку с густыми черными волосами и большими горящими глазами – вавилонскую красавицу, родившуюся в Бельгии…

В университете я учился в одной группе с двумя красивыми девушками, которые всегда и везде были вместе. Я выбрал себе в подруги ту, которая первой согласилась пойти со мной в кино. Озорной взгляд карих глаз на скуластом лице не давал мне покоя днём, темно-русые волосы душили во сне. Но сила этого взгляда значительно уступала притяжению красоты ее более строгой светловолосой подруги. Почему же я не осмелился выбрать ту, что мне нравилась гораздо больше? Впоследствии моя темно-русая избранница глубоко переживала лёгкость, с которой я отдал ей предпочтение, и заподозрила меня в малодушии. Вскоре она изменила мне, и мы расстались. Прошёл год: игривый наклон головы и взгляд исподлобья изменницы потеряли фотографическую четкость, а вот тонкое лицо и прямые светлые волосы её подруги сохранились в памяти в неприкосновенности. В автобусе, по дороге в Брюссель, прижавшись лбом к холодному окну, я думал о том, как вернусь из-за границы домой и попытаюсь исправить свою ошибку.

Хозяин отеля услышал дверной звонок, поднялся и быстрым шагом пошел к выходу. Скрывшись из виду, он крикнул африканцу:

– Жак, проводи молодого человека в комнату номер шестнадцать, когда ему будет угодно.

Адвокат сидел на прежнем месте. Коротко подстриженная голова и выдающиеся вперед челюсти придавали его профилю хищническое выражение. Это впечатление, впрочем, смягчалось странной детскостью маленького лица. Его тело имело грушевидную форму. Очевидно, он нарушал все предписания своей профессии, ведя деловую беседу в баре, а клиенты особенно ценили его за это. Адвокат говорил, чуть наклонившись вперед, упираясь локтями в стол.

– Вам нужно составить простое описание событий по схеме «что, где, когда и почему». – Он принялся чертить что-то на бумаге, с трудом подбирая нужные слова. Его обремененный тяжелым акцентом, лишенный привычного голландского жаргона английский спотыкался. – Вот такая таблица из четырех колонок.

Девушка в голубом платке перевела сказанное бородачу. Они говорили между собой на чеченском языке. Согласные «х» и «ч» хрипели и взрывались на фоне долгих «а» и «я». Девушка с дрожью в голосе на неуверенном английском возразила адвокату:

– Как? Вы разве не прочитали четыре страницы нашей истории, которые мы вручили вам на прошлой неделе?

Дело, должно быть, принимало нешуточный оборот, но я не спешил уходить. Мне очень хотелось проникнуть в мысли беседующих, ощутить себя на их месте.

– Перевод нашей истории стоил большой суммы, – сказала девушка и многозначительно посмотрела на адвоката.

– Ваше дело примут на пересмотр, только если апелляция будет составлена по моей схеме. – Адвокат покраснел и заёрзал на стуле.

– А свидетельство о рождении, из которого ясно, что мы оба настоящие чеченцы?

– Сам по себе факт чеченской национальности не даёт права на статус беженца, – произнёс адвокат писклявым, почти обиженным голосом.

– Почему же тогда тысячи чеченцев и других кавказцев, самозваных чеченцев, получили этот статус? – Девушка в голубом платке с трудом и, похоже, случайно сложила слова в одну фразу и теперь не сводила глаз с адвоката.

Он, ничего не ответив, просто пожал плечами.

Проходящий мимо африканец с бокалом пива на подносе вмешался в разговор:

– Господин адвокат, вон тот молодой русский превосходно говорит по-французски и, наверно, согласится вам помочь в беседе с этими татарами.

Африканец указал рукой с подносом в мою сторону, я поспешно встал и подошёл к столику. Жак придвинул для меня стул. На его коричнево-розовом пальце сверкал алмазный перстень. Мне трудно было определить возраст Жака, но вблизи он выглядел значительно старше тридцати лет.

– Я готов помочь при условии, что ваши клиенты говорят по-русски, – взволнованно сказал я, забыв представиться. Меня немного лихорадило от энтузиазма: я собирался на деле применить свои знания и умения.

Чеченцы владели русским языком как родным. Мне даже показалось, что я их уже где-то видел. Эффект дежавю остаётся чаще всего необъяснимым. Так было и в этом случае.

Чеченец стукнул себя по груди ладонью и протянул её мне для рукопожатия.

– Объясни, пожалуйста, друг, этому балбесу, что я чистокровный чеченец из тейпа «Сливовая долина», – сказал бородач и хлопнул с размаху по папке с документами, лежащей перед адвокатом. – Там у него все бумаги.

Я перевёл сказанное, заменив слово «тейп» на слово «клан».

– Ну, это никуда не годится! – крикнул адвокат. – Они снова за своё! Я устал им объяснять, что, согласно закону, беженцам нужно предоставить факты преследований. Задача государственной инстанции – подвергнуть сомнению и разоблачить истинность этих фактов. Моя задача – указать на ложность разоблачений. При этом государственная инстанция никогда не берёт на себя инициативу поиска доказательств. Доказательства должны быть предоставлены самими беженцами. Для этого необходимо по крайней мере перечислить в хронологическом порядке события, предшествующие их бегству из страны проживания.

Я перевёл речь адвоката и с любопытством ждал ответа чеченских беженцев.

– Когда наш адвокат начал рисовать таблицу, мы подумали, что он издевается, – бородач повернулся всем туловищем ко мне, – потом подумали, что нам нарочно дали ненормального адвоката. Ведь мы неоднократно заполняли такую таблицу, а он, очевидно, каждый раз её терял. – Чеченец сделал паузу, а девушка в платке добавила скороговоркой:

– Завтра последний день, когда можно подать апелляцию, пожалуйста, уговорите его как-нибудь это сделать. Скажите, что мы дополнительно заплатим.

Я перевёл слова девушки и предложил адвокату сейчас же заполнить таблицу событий вместе с чеченцами. Тот прокашлялся и придвинулся к столику:

– Да-да, конечно, приступайте. И заметьте, молодой человек, мои услуги оплачивает государство. Я, конечно, не могу отказать в принятии дополнительной платы просто из уважения к вашей культуре и вашему народу. Но это никак не повлияет на ведение и результат дела. Апелляция будет подана вовремя, прошу не беспокоиться.

Я тут же приступил к заполнению таблицы. Важных событий, кроме отъезда и приезда, оказалось немного, в графе «почему» пришлось многократно написать: кровное родство по отцу с первым президентом Чеченской Республики. Таблица была заполнена за пятнадцать минут. Адвокат пробежал по бумаге красными выпученными глазами, неудовлетворённо крякнул:

– Не густо, – и сунул листок в середину пухлой папки с документами.

– Это папка не с нашими документами. Фамилия моего мужа, а имя другое. Его зовут Ислам-паша, а не Иманпаша, – сказала девушка в голубом платке и в недоумении посмотрела сначала на адвоката, потом на бородача.

– Намекаете на мою ошибку и рассеянность? Вы глубоко заблуждаетесь. В этой папке дела всех двадцати пяти чеченцев, срок подачи апелляции для которых истекает послезавтра. Вам очень повезло: я из тех немногих адвокатов, которые не забывают подать апелляцию. Неподача апелляции в срок приводит к автоматическому закрытию дела и полному отказу в статусе беженца.

Я донёс смысл слов адвоката до чеченцев, но они даже не дослушали меня до конца. Пользуясь моим присутствием, они спешили наперебой задать самые наболевшие вопросы:

– Сколько времени мы будем сидеть в гостинице? Как долго может длиться беженская процедура? Если у нас родится двойня, нас поселят во флигеле, рядом с королевским дворцом? Когда выйдет новый закон о беженцах?

– Сколько раз нужно повторять вам одно и то же? Наберитесь терпения. Никакого закона о беженцах не существует. Каждое правительство принимает новые декреты и постановления, отменяющие предыдущие, но ничего по существу не меняющие. Скажу вам больше, в настоящее время новое правительство никак не удаётся сформировать, и вот уже больше года действует старое, временное правительство, которое ограничено в принятии декретов.

Адвокат попросил прощения и направился к стойке бара. Девушка в голубом платке разволновалась и начала высказывать свои мысли вслух:

– Не может быть, чтобы не было закона. Столько беженцев на наших глазах получили право на постоянное, безоговорочное проживание и социальное обеспечение! Закон есть, и он на нашей стороне. Нам надо что-то срочно предпринять. Может быть, взять другого, платного, адвоката?

Чеченец молчал. Ему, как и мне, было очевидно, что этот женский порыв ни к чему хорошему привести не мог. Адвокат вернулся, сел и направил испытующий взгляд поверх пивного бокала в пространство между мной и чеченцами, сделал глоток, облизнулся, улыбнулся и сказал:

– За сим я вынужден раскланяться, дамы и господа, желаю вам приятного завершения дня.

Он допил пиво, захлопнул папку и, избегая пожатия рук, скрылся на лестнице: сначала голова, потом толстое туловище и, наконец, ботинки на толстой подошве. Я решил сразу пойти к себе в номер. Последние полчаса я только и думал об этом. Мне почему-то казалось, что только сон может избавить меня от хаоса в мыслях. Я отказался от чая, предложенного бородачом. Чеченец обнял меня и снова стукнул себя кулаком в грудь на прощание.

1.С тобой все хорошо, мой мальчик? (франц.)

2.Чем могу быть вам полезен? (франц.)