Kitobni o'qish: «Эридан. Рассказы», sahifa 10
Посещая книжные магазины, взрослая Олеся разглядывала иногда головоломки и вспоминала ту дошкольную историю. Она не любила тяжелые, основательные фигуры, однако из-за мозаичности порой сравнивала себя с кубиком – точнее, с его случайной комбинацией разноцветных граней. И всякий раз она задавалась одним и тем же вопросом: нужно ли было собирать его? Так уж ли нужен был этот порядок?
Что, если ДНК собрать, как ту головоломку, расположив элементы группами и распределив их в строгой последовательности? Олеся медленно покачала головой. Она вдруг увидела бесконечно длинную улицу, залитую холодным солнечным светом и заставленную рядами одинаковых кубов, – идеально белых правильных кубов. Миллиарды кубов на планете! Вот в кого мы рискуем превратиться в порыве бессмысленной тяги к перфекционизму!
Как же она не догадалась об этом раньше?
***
Мы переглянулись.
– У меня сейчас такое чувство, что это не Олеся идиотка, а мы с тобой дуры, – пожаловалась фея. – Она водит нас за нос.
– С логикой у неё всё в порядке, с мозгами, похоже, тоже. Ты видела, как она ловко прикинулась озабоченной судьбой проекта? И ведь глазом не моргнула, не дала директору даже опомниться, – хмыкнула я одобрительно.
– Но подруге-то сказала правду. А почему? – спросила фея.
– Потому что она подруге доверяет. Видимо, эта Маринка из соседнего отдела – надёжный человек, и не будет трепаться направо и налево.
– А нам с тобой, увы, она не доверяет.
– Не доверяет, – согласилась я, – и, похоже, не только нам. Что-то вся эта абсурдная «любовь» у меня теперь под большим знаком вопроса.
– Нам бы взглянуть в её тетрадку, хоть кусок текста выхватить, —вернулась к своей навязчивой идее фея.
– Хорошо, – кивнула я, – давай попытаемся. Затаимся перед монитором и будем следить за ней. Как только она будет записывать, жми «Ctrl+» на максимальное увеличение и делай скрин. Только быстро, чтобы она нас не запалила!
Мы заняли выжидательную позицию. Спустя пару часов – о, наши затёкшие мышцы и уставшие шеи! – ни о чём не подозревавшая Олеся захлопнула книгу, поднялась с дивана, и, постояв в раздумьях секунд двадцать, выдвинула ящик, в котором пряталась тетрадь. Раскрыв её на первой странице и положив на стол, она вышла из комнаты.
– Давай, жми! – закричала я фее.
Фея щёлкала клавишами до тех пор, пока текст не стал читабельным.
– Фоткай! – моя товарка умоляюще показывала глазами на «Prtscreen», еле-еле удерживая непослушные кнопки ноутбука, и я, не теряя времени, быстро скопировала изображение.
Олеся уже возвращалась. Войдя в комнату, она вдруг подозрительно посмотрела по сторонам, и – словно почувствовав что-то – бросилась к столу и живо захлопнула тетрадь.
– Фух, – фея провела по вспотевшему лбу тыльной стороной ладони. – Успели… Вот зараза какая, тут же просекла тему. Видала, как она примчалась?
Я угукнула с некоторым чувством неловкости. Мне было стыдно перед Олесей за наше гадкое поведение, но другого выхода не было, коль героиня принялась не на шутку скрытничать.
Мы открыли файл с копией экрана и, едва не столкнувшись лбами, уставились в монитор. Ровным почерком на странице, датированной семнадцатым февраля, были выведены знакомые слова. «Олеся. Стоп. Спокойно. Так, сейчас ты сделаешь глубокий вдох, а потом выдохнешь. Тебя надули. Так бывает. Помнишь, ты в детстве смотрела на лотерейщиков? Помнишь тех людей, которые «велись» и проигрывали деньги? Их много. Олеся, ты не одинока – лохов достаточно. Ты просто на днях вступила в их ряды. Всё нормально, у тебя есть незримая группа поддержки из миллионов доверчивых граждан, обманутых мошенниками. Ты успокоишься, и больше так не будешь, правда?».
В комнате воцарилась тишина. Абсолютная пустая тишина. Мы с феей не смотрели друг на друга, и, кажется, постепенно начинали осознавать действо, происходящее по ту сторону монитора…
– Ты, что, не стёрла из её памяти первые строки? – тихо спросила фея.
– Стёрла… Я их точно уничтожила, сто пудов. Она нигде не могла это найти… Вообще никак… Только… Если… Невероятно, но… Только если она сама продиктовала мне эти строки тогда, в начале. Это был крик о помощи, а я не поняла его и приняла за свой творческий порыв.
– И мы решили развлечься, – упавшим голосом прошептала фея, – и придумали ей роль.
– Но она её послушно исполняла! – с недоумением воскликнула я. – Почему?! Зачем?! Почему она нас не послала куда подальше?!
Фея растерянно подняла на меня глаза:
– Нет, мы с тобой не дуры… Мы… Хуже. Сволочи мы.
– Что ж теперь делать? Как мы можем всё исправить, помочь ей?
– Никак, – буркнула фея. – Она нам не только не доверяет теперь, но и, похоже, за людей не считает.
– И правильно, – согласилась я в порыве раскаяния. – Но если она никому не доверяет, что же она делает всё это время? Эти телефонные переговоры, прогулки с «женихом», встреча с Валентином. Теперь ясно, почему она «не замечает» очевидных фактов и оговорок, но какую цель она преследует – вот в чём вопрос…
– По крайней мере, теперь ясно, что не замуж за Иннокентия.
– М-да, – грустно подытожила я, – нам остается лишь наблюдать за развитием событий. Мы, похоже, с тобой, феечка, пребывали в иллюзии, что пишем этот рассказ, управляя Олесей и выстраивая событийный ряд, а на деле – девушка с самого начала ведёт какую-то свою игру…
***
Олеся набрала Иннокентия.
– Кеша, я не пойду на концерт Стаса Михайлова.
– А чё так, не понравилось? Ну, пошли тогда в кабак, с корешами буду тебя знакомить.
– С чего это вдруг? – фыркнула Олеся.
– Как же… – Иннокентий покачал головой; всё-то этой дурочке объяснять надо, вот же ж не от мира сего девка. – Ты моя тёлка, а то – мои кореша. Хочу, так сказать, представить вас друг другу.
– М-м-м… – издав нечленораздельный звук, она скептически поинтересовалась: – А у них такие же редкие имена, как у тебя? А когда знакомить будешь? В Варфоломеевскую ночь, когда они с небес спускаются?
– Скажешь тоже, шутница, – захохотал Кеша, – нормальные у них имена – Вася и Коляныч. И ниоткуда они не спускаются… И это…
Он вдруг запнулся, думая о том, как объяснить пацанам, почему его тёлка называет его Кешей.
– Нет, Кеша. Извини, мы не пойдем знакомиться с твоими корешами. Никуда мы не пойдем. Хватит, Кеша, – устало вздохнула Олеся, – хватит.
– А что случилось?! Это из-за Валентина, что ли?
– В смысле, из-за Валентина? – насторожилась девушка.
– Ты с ним мутить собираешься, что ли? Меня-то хоть в курс поставь, чтоб я дураком не оказался.
– Нет, Кеша. Я ни с кем из вас не собираюсь мутить. Всего хорошего. – Олеся нажала отбой.
Как-то совсем паршиво стало на душе. Это все не её. Зачем она ввязалась в эту отвратительную историю? Зачем она себя так унижает? Тошнота подступила к горлу. А было весело… Поначалу так совсем «веселуха». «Чудесная» ночь святого Валентина, и после – такое «милое» продолжение, практически «знакомство с Факерами». То самое, на которое жаждал сходить Иннокентий. Олеся расхохоталась.
И тут же вспомнила, как сидела босая на кровати, озябшая и закутанная в одеяло, с распухшим сопливым носом, а Валентин хлопотал на кухне и беспокоился, нет ли у нее аллергии на мёд. И тот «портал», по которому он в детстве бегал с приятелями – наверное, тогда мелкие пацаны, насмотревшись «Гостьи из будущего», придумали, что открыли вход в другое измерение.
Олесе стало грустно. Сюжет неожиданно вышел из-под контроля, когда человек с тонким шрамом под левой бровью привез ей пакет с лекарствами. Просто так. Без всяких причин и выгод. Без нелепых расшаркиваний, без банальных попыток произвести впечатление, без шумных кабаков и дешёвых трюков. Без примитивных нарядов и пустой болтовни. Серая толстовка, чай с плавающими в кружке листьями, хвост на макушке, пустой перрон, дом с заколоченными ставнями и тонкий шрам у его виска.
Ну почему случилась эта нелепая ночь? Почему нельзя было иначе? Столкнуться где-нибудь на опустевшей станции метро? Сесть случайно в кафе за соседние столики? Да хотя бы в самой дурацкой социальной сети получить самое дурацкое сообщение: «Привет! Как дела?», но только не так! Совсем не так!
Олеся выключила телефон. «Ладно, – вдруг подумала она, – будь, как будет». Очередную неприятность она переживёт, не маленькая.
Но она больше не станет играть в эти игры, чуждые, навязанные извне, в которые втянулась со злости, смешанной с каким-то шальным сарказмом, направленным не то на них, не то на себя… Хватит с неё вранья – слишком погано после него на душе. Лучше бы она осталась обманутой дурой, так хоть от самой себя не было бы тошно.
***
Чтоб хоть как-то отвлечься, она взяла в руки книгу и легла на диван – с ней и уснула. Разбудил девушку сигнал домофона. Она подскочила спросонья, неловко ухватила трубку и спросила: «Кто там?»
«Валентин», – отозвался знакомый голос.
…Он разувался – а Олеся, прислонившись к стенке, спокойно рассматривала его. Вспомнив о законах гостеприимства, придвинула тапки ногой. Почувствовав напряжение, Валентин пристально взглянул ей в глаза – и она серьёзно, даже не стараясь быть приветливой, ответила ему тем же.
– Поговорим? – он прошёл на кухню первым, не спросив разрешения.
Олеся кивнула.
– Глупо, конечно, но… Вот, к чаю, – мужчина выложил коробку конфет.
– Глупо, – согласилась девушка.
– Я – не святой Валентин, – сообщил гость.
– А какой?
– Черниховский Валентин. Даже не знаю, что ещё добавить. Живу по соседству…
Олеся кивнула и спросила:
– Когда решился?
– Когда ты меня догнала во дворе. У тебя нет дяди в полиции. Это было очевидно.
– Ты прав, нет, – согласилась Олеся.
– И во дворе ни одной камеры, – продолжил Валентин.
– Не знаю, не обращала внимания.
– А зря, на такие вещи надо обращать внимание, особенно, когда ночью пристают нетрезвые молодые люди.
Девушка тут же вскинула голову, полыхнув раскаленной сталью в глазах:
– Промышляешь этим?
– Нет.
Она смотрела на него минут десять – всё это время он молча сидел за столом – а после вышла из кухни. Вернувшись, протянула Валентину тетрадь в мягкой обложке. Он раскрыл, прочитал первую запись, поднял на неё глаза, хотел что-то сказать, но передумал, и перевернул страницу.
«Иннокентий – Чесноков Константин Михайлович. Дата рождения: дд/мм/гг.
Валентин – Черниховский Валентин Николаевич. Дата рождения: дд/мм/гг.
Билет в цирк – 3000 рублей, возможность поучаствовать в шоу – бесценна.
Период гастролей: 14.02—10.03»
– Почему до десятого марта? – спросил обескураженный Валентин.
– Думала, больше не выдержу. Это весело лишь поначалу. Потом должно было стать скучно и противно.
– Стало?
– Стало.
– А какой смысл тебе было это затевать?
– То есть желание выйти замуж за Кешу тебе кажется нормальным, а желание постебаться над ситуацией тебя удивляет?
– Меня ничего уже не удивляет, – Валентин озадаченно разглядывал Олесю.
Девушка усмехнулась.
– Вы неплохо подшутили над доверчивой девицей. Но вы же не три рубля у меня отжали. Вы другое забрали, что гораздо ценнее. Я людям-то не верю, и такими, как Иннокентий, меня не удивить. Да и ничем меня уже не удивить, чихать я на всё хотела. Единственное, что у меня оставалось – чудо. Одно маленькое чудо, в которое я верила и знала, что оно когда-нибудь произойдёт. Чуда, конечно, не случалось, но я хотя бы надеялась на то, что оно в принципе может быть – нечто такое вечное, главное, не связанное с человеческим дерьмом. Если бы вы просто по башке меня огрели и кошелёк стянули, мне было бы всё равно. Но вы же уничтожили последнее, что у меня оставалось – надежду. А если чудес на свете не бывает, что нам остается? Шутить и смеяться. Устроить цирк, клоунаду, представление. Не ожидали, да? Наверное, я и впрямь чокнутая, если меня это веселит. А вот сейчас уже не веселит, а, напротив, противно и грустно. Наверное, клоунам после выступления становится тоскливо. Чем веселее клоун на арене, тем он тоскливей в закулисье. Хорошо, что я не дотягиваю до уровня профессионалов, а то, наверное, после такой веселухи пошла бы и повесилась. А так – ничего… Жить буду.
– А как же станция и тот день, когда ты заболела? Это тоже было притворством? – тихо спросил Валентин.
– Нет, это было настоящим, – покачала головой Олеся.
Она поднялась из-за стола, достала кружки, и щедро отсыпала в каждую заварки, стукнув чайником о плиту.
– Что будем делать? – поинтересовался Валентин.
– Заголять и бегать, – проворчала Олеся.
– Что?! – мужчина недоверчиво посмотрел на девушку, а у той уголки губ уже поползли вверх…
***
Мы с феей, не отрывая глаз от монитора, одновременно сжали кулачки.
– Волнуешься? – спросила меня фея.
– Ага, – прошептала я, – но, похоже, для волнения нет причин – эти двое спелись ещё задолго до начала придуманной нами истории, и очень ловко переделали всё на свой лад.
– Так, значит, в ночь святого Валентина действительно случаются чудеса?
– Да, но, видимо, на то они и чудеса, чтобы случаться странным, абсурдным и совершенно алогичным образом.
***
– А ты уверен, что тут нет бомжей? Что-то мне страшновато, – Олеся смотрела на заколоченные окна портала, освещённые ласковым июльским солнцем.
– Нет, здесь их не бывает, не бойся. Ты же хотела увидеть летучих мышей? – и Валентин шагнул в портал, увлекая девушку за собой…
(14-21 февраля 2016)
Сумка, набитая размышлениями
Маня позвала меня на выставку. Позвонила в субботу утром и крикнула в трубку:
– Ну, чё, мать?!
– Что? – уточнила я.
– Хорош киснуть, пошли в свет!
– Пошли, мать, – равнодушно согласилась я, – далеко он?
– Свет? Да не… Не очень. На Достоевского. Там открылась выставка современного искусства. Посетим?
– Почему нет? Приобщимся к прекрасному, заодно прошвырнёмся по торговому центру. Мне сумку нужно купить.
– Ну, давай, я заеду за тобой в час.
Я нырнула в просторные джинсы, влезла в первый попавшийся свитер, заколола гулю на макушке – вот и все сборы. Чего-то не хватает… Подошла к зеркалу, критически оглядела себя с ног до головы и приложила указательные пальчики к уголкам губ. Забыла улыбнуться, вот в чём оплошность. Потянула уголки вверх, совсем чуть-чуть – ну, совсем другое дело! – так и оставим.
Маня, как и обещала, явилась в час. Я встретила её у подъезда, где околачивалась в томительном ожидании минут десять. Живо плюхнувшись на переднее сиденье, я бросила сумку за спину, не глядя, привычным жестом, в момент, когда подруга резко сдавала назад. Сумка подпрыгнула и смачно изрыгнула на коврик всё своё содержимое: расчёску, помаду, пудру, кошелёк с мелочью, тени, мобильник, камень, найденный у моря, ещё один булыжник с Алтая, просроченный газовый баллончик, два пустых кошелька, смятые купюры, четыре использованные зажигалки, паспорт, чеки и карточки… Ещё и фотка бывшего – уже с неделю как! – скользнула под сиденье. Впрочем, там ей самое место.
– Вот блин! – выругалась я. – Ты чего такая резкая, Мань?
– Сумку застегивать надо, – парировала подруга, и, обернувшись, засмеялась, – и перебирать внутри хлам хоть изредка.
– Да некогда, работы много.
– Некогда… сумку застегнуть?
– И это тоже, – кивнула я с серьёзным выражением лица. – Нас много. Пойдёшь по улице, обрати внимание на сумки. Никто не грузится.
– Да ладно? – Маня кинула недоверчивый взгляд в мою сторону. – А каких пор ты стала такой же пофигисткой?
– Молния сломалась. Чинить неохота это старьё, она уже вся истрепалась, проще выкинуть.
Пока мы болтали, Манька вырулила на Достоевскую улицу и ткнулась в свободный прогал между двумя внедорожниками. Она стала парковаться, а я перегнулась назад и собрала рассыпавшееся «богатство». Фотку решила не искать – пусть валяется под сиденьем, автомобилю будет с кем коротать ночи.
– Давай зайдём, – я потянула подругу в «Саквояж», зазывающий к себе яркой вывеской.
И, не дожидаясь ответа, ускорила шаг, почти побежала – вперед, к ней, к моей новой сумочке! Я чувствую, что она ждёт меня в магазине, давно ждёт, уже, наверное, и скидками обросла… Сегодня всё – только лишь для меня! Да, там действительно стартовала сезонная распродажа, и, конечно, мы с Ней узнали друг друга сразу – в тот миг, когда я переступила порог. Она возлежала на полке, опершись о стену мягкой спинкой, и – уже отчаявшись, видимо, дождаться хозяйку – тосковала, уныло свесив ручки вниз. Я медленно приблизилась к Ней.
– Ой, какая… – склонив голову, погладила жёлтый кожаный карманчик и бережно, как ребёнка, взяла её на руки.
– Куда ты так рванула? – подошла сзади запыхавшаяся Машка.
– К ней, – похвасталась я. – Смотри, какая…
Подруга пожала плечами, но я, не обратив никакого внимания на её реакцию, отправилась на кассу. Теперь Она моя! Моя новая сумка! Я танцевала, не обращая внимания на людей, а Манька недовольно дёргала меня за рукав, чем ещё больше веселила. Какой сегодня день: чудесный, светлый, удивительный! Три красотки – я, Машка и сумка – идём, смеясь и пританцовывая, на выставку. Разве это не чудесно?
Обилетившись в кассе, мы проследовали в просторную залу с лепниной на потолке и дубовым паркетом под ногами. «Современное искусство» выставлялось в старинном особняке, который когда-то принадлежал купеческому роду – организаторы почему-то посчитали удачной идею такого контраста и назвали проект «Связь поколений». Честно говоря, перед выходом из дома стоило почитать подробности в интернете – но, увы, всё было как-то недосуг. В зале красовалось десять странных инсталляций, и нам с Машкой предстояло разгадать смысл каждой из них.
Одна представляла собой тетраэдр высотой с человеческий рост с витыми проволочными гранями, между которыми были натянуты ленты из прозрачного целлофана – внахлёст, друг на друга, но так, чтоб при желании между ними можно было просунуть руку. Внутри тетраэдра прямо на полу валялась кукла – старая, большая, пластмассовая, из тех, что продавались в советские времена в универмагах. Правда, продавались они в одежде, а эта оказалась голой – только чепчик на макушке. Инсталляция называлась «Равнодушие».
Рядом лежал человек – точнее, его неловкая имитация из папье-маше, с длинными руками-полотенцами и ногами-трубками. Поверх фигуры были накиданы маски, с дюжину всяческих: от антикварных Пьеро и жутких демонических рыл до зайчиков, свинок и лисичек с детсадовских утренников. Лицо «человека» было стёрто – так, словно кто-то пытался нарисовать его, но передумал и смахнул эскиз влажной тряпкой, размазав краску по лицу. Окружённый масками человек со стёртым лицом именовался Свободой – так гласила надпись на табличке у инсталляции.
Покачав задумчиво головой – да, вот вам и свобода… – я перешла к третьей композиции. Там парило нечто воздушное, состоящее из блестящих шариков, подвешенных к высокой раме на тонких нитях, между которыми болтались ножницы – тяжёлые, портновские. Такими в школе мне приходилось раскраивать ткань на уроках труда. Что же это означает?
– Мечты… – Машка, осматривавшая экспонаты с той стороны зала, подошла ко мне. – Прикинь, это мечты. А почему здесь ножницы?
– Не знаю. Наверное, символизируют страхи или ограничения. Что-то, что может помешать…
– Но ведь они не срежут нить с шариком случайно, это должен сделать сам человек, – резонно предположила Маша.
– Ну, да, получается, что мы сами берём портновские ножницы и отрезаем себе крылья. Да, мне кажется, куда лучше здесь смотрелись бы крылья, – подумала я вслух.
Сумка соскользнула с плеча на локоть, неприятно ткнув меня днищем в бок. Хлам внутри подпрыгнул и чуть не выскочил наружу, как это случилось часом назад в машине.
– Ты чего ходишь с двумя сумками? – заметила, наконец, подруга. – Взяла бы и переложила всё в обновку, а старую можешь сразу и выкинуть.
– Ой, да что-то не подумала. Точно!
Я оглянулась по сторонам. В центре зала была установлена высокая тумба, на которой лежал увесистый камень – втрое крупнее моего алтайского булыжника – и стояла пепельница с окурками. Здесь вроде не курят… Зачем?!
– Давай к этой стойке отойдём, я там быстренько всё поменяю! – предложила я Мане, и та согласно кивнула.
Мы водрузили сумки на тумбу и начали бодро перекидывать вещи из старой в новую. Маня, посмеиваясь над моей «коллекцией», с любопытством разглядывала её.
– Зачем тебе три кошелька?
– В одном я мелочь ношу, второй для крупных купюр, но я постоянно забываю про него, и потому он всегда пустует. А третий завалялся с незапамятных времен, всё недосуг выбросить.
– А камни?
– Везла из отпуска, но так и не выложила.
– А чеки?
– Знаешь, иногда бывает нужно что-то написать, а блокнота нет под рукой…
– Ясно… Давай избавимся от этого прямо сейчас? Оставим в сумке и выкинем её вместе с хламом? – предложила Машка.
– Да, ты права, – согласилась я.
В новую сумку перекочевали документы, деньги, два кошелька и косметика. И телефон, который я сунула во внутренний кармашек. Очень удобно! Кармашек завибрировал и заиграл до боли знакомую мелодию…
Надо же, неужели бывшему что-то понадобилось? Я приняла входящий вызов, и отбежала к окну.
– Давай встретимся, – попросил бывший.
Голос его был печален и напряжён – и это ласкало слух.
Ах, вот как?! Встретиться он захотел, подумать только?! Дошло наконец-то, что был неправ.
– Ну, не знаю… – протянула я. – Может, когда-нибудь и встретимся…
Зачем я это говорю?! Сейчас он ответит: «Да, действительно, нет смысла», и я останусь стоять в очень красивой позе в зале со странными инсталляциями – с удовлетворённым самолюбием и вдребезги разбитым сердцем, которое могло бы собраться воедино, не окажись я такой стервой.
Впрочем, бывший на этот раз проявил сознательность:
– Нет, давай не когда-нибудь, а сегодня.
– Хорошо, – тут же согласилась я, вмиг сдавая позиции, отвоёванные тридцать секунд назад.
– Я приеду. Ты дома?
– Нет, я на выставке! – похвалилась я, чтобы он понял, что я совсем и не скучаю без него; и тут же добавила, чтобы он не передумал: – Но я уже всё посмотрела…
– Давай я подъеду к выставке! Где она?
– На Достоевского.
– Через полчаса буду.
– Хорошо, – равнодушно ответила я и нажала отбой.
…И со всех ног полетела к Маньке, напугав её до беспамятства – вцепилась в неё, обняла за плечи и начала трясти. Подруга опешила:
– С ума сошла? Кто тебе звонил?
– Ну, кто же ещё, как не Пашка, – радостно восклицала я. – Это он, это он, это он!
– Он же козёл? – уточнила Маша.
– Был козлом. Двадцать минут назад. Но только что перестал им быть.
– Понятно, – улыбнулась подруга. – Хочет помириться?
– Да, да, да! – затанцевала я, и извиняющимся тоном «попросилась»: – Я пойду с ним поговорю, ладно? Очень нужно! Очень-очень!
– Иди, – махнула та рукой, – что ж теперь…
– И я там у тебя фотографию под сиденьем забыла, – смущенно призналась я, – найдёшь её, ладно?
Мы всё же успели досмотреть экспозицию – оставшихся двадцати минут нам хватило с лихвой. Когда зазвонил телефон, я, прижав палец к губам, многозначительно глянула на Маньку, и, придав своему лицу в высшей степени надменное выражение, отправилась к выходу.
***
Так мы и помирились. Утро воскресенья было совсем другим – радостным и светлым. Как сказала бы Манька, «не кислым», в отличие от прошедшей недели. Я готовила завтрак, напевая, и весело суетилась на кухне. Бывший – то есть, нет, снова любимый! – сидел за столом.
– А ты ведь не рассказала про выставку, – вспомнил он вдруг. – Что за выставка, интересная?
– Современного искусства. Занятные инсталляции. Человек, утративший своё лицо и приобретший взамен свободу, мечты под грозным остриём портновских ножниц и равнодушие к малышу в целлофановом футляре, намотанном на самодельный проволочный каркас.
– И всё?
– Нет, там ещё было… – я не могла признаться ему, что перестала понимать происходящее вокруг после его звонка, – но что-то запамятовала. Видно, не впечатлило… Хочешь, на сайте посмотрим?
– Давай, – согласился Паша.
Я пододвинула ноутбук, развернув монитор так, чтоб было видно обоим, и нашла сайт, посвященный выставке. Ого, сколько фотографий, восторженных отзывов и даже несколько свежих статей от критиков! Я вчера многое упустила, однако…
– А что за композиция «Размышления»? – заинтересовался благоверный. – Ею все здесь так восторгаются.
– Не помню, – пожала я плечами, – давай глянем.
Перешла по ссылке и тут же ахнула. На фотографии – размером в полэкрана – тумба с камнем, пепельницей и моей сумкой. Какой кошмар! Я же совсем забыла про неё, услышав, кто мне звонит… Побежала к окну, забыв обо всём, и бросила сумку с остатками хлама на тумбе! А это была вовсе и не тумба, а самая что ни на есть художественная инсталляция!
Надо же, «Размышления». И что пишут?
«Лучшая композиция выставки «Связь поколений», ставшая её главным украшением. Пронзительная метафора, поражающая своей невообразимой глубиной! Каждая деталь-штрих инсталляции заставляет задуматься о главном, вечном, утраченном. «Размышления».
Тумба, как знак принадлежности индивида к своей эпохе – длиной в несколько поколений – ты чувствуешь её дух вместе с автором, хранителем времени, который присутствует здесь незримо.
Мир? Что в нём? Перед нами пепельница и несколько окурков… Пепел и тлен – то, чем жил человек, на что надеялся, о чём мечтал – всё исчезло, обратившись в дым.
Душа окаменела и кажется, что нет больше выхода, но человек решается заглянуть в себя – что в нём осталось? Казалось бы, ничего – истертая оболочка, как поношенная ручная кладь, набитая бесполезным хламом.
Но приглядитесь, вдумайтесь, прочувствуйте: вы поймете истинную суть бессмысленных на первый взгляд вещей и, наконец, прозреете!
Сумка открыта, а это значит, что ещё осталась вера в доброе, светлое и прекрасное. Открытая сумка – это Любовь! Любовь, которая не требует доказательств, которая не просит и не обещает, а лишь открывает себя… И хлам вдруг, вопреки традиционным представлениям, оказывается бесценным сокровищем.
Чеки? Или, быть может, невысказанные вслух мысли, исчезнувшие слова, которые ещё есть, живы, они не успели утратить свой смысл – и, несмотря на бездушие цифр, они воскреснут!
Камни? Уверенность, оплот – то, что не даёт опустить руки в трудные времена. Это не камни, это твёрдость человеческого духа!
Кошелёк – не аксессуар для хранения купюр, это вместилище драгоценных талантов. Да, тех талантов, которые мы не зарыли в землю – вопреки библейской притче – а «спрятали в кошелек», т.е. в себя, до того дня, когда почувствуем, что готовы раскрыть их.
Газовый баллончик с истекшим сроком годности тоже не случаен – чтобы стать Человеком, нужно искоренить в себе Зло. Не запереть его в клетку, не поразить молнией гнева, не уничтожить, а изжить – как теряет свои свойства ядовитый газ в просроченном баллоне – и тогда Зло перестаёт существовать.
Видно, что идея инсталляции не пришла к автору в одночасье, он пестовал её много лет, чтобы однажды раскрыть, сотворив необычайный шедевр – и теперь мы с вами можем в полной мере восхититься и проникнуться им».
Я читала статью, чувствуя, как холодеют руки и ноги и потягивает где-то в области солнечного сплетения. Надеюсь, что автор не обнаружит в потайном кармане визитку бывшей владелицы. И не найдет ту, что совершила акт художественного вандализма, водрузив драную сумку на его композицию.
Статья была не единственной: другие критики тоже отметились похвальбой, и каждый восторгался по-своему. Восторгался…. Сумкой и тем хламом, что был внутри. Моими чеками, камнями, газовым баллончиком и фантиками от конфет. Как стыдно…
– Знакомая очень сумка. У тебя похожая была, – промолвил задумчиво Пашка.
– Я свою выбросила на днях, – тут же выкрутилась я.
***
Вечером мне позвонила обескураженная Манька.
– Слушай, я только что в новостях видела сюжет, посвященный выставке. Блин, мы же твою сумку там оставили. Теперь за неё автору обещают дать какую-то премию.
– Ну, раз премию, то ещё ладно, – вздохнула я, – значит, он не станет мне мстить за позор.
Так и вышло. Сумка не только получила премию, но и обрела неслыханную популярность, сделавшись общепризнанным эталоном современной художественной мысли. У неё началась новая жизнь. Теперь она «гастролирует» вместе с автором по Европе, в то время как я тихо пью чай с Пашкой и Манькой у себя дома.
Иногда я вижу её в культурных новостях и шлю воздушные поцелуи. Париж, Копенгаген, Амстердам, Осло, Стокгольм… Кажется, у неё всё сложилось прекрасно – они с автором счастливы и знамениты.
(19.10.2016)
