Kitobni o'qish: «Путешествие на «Кон-Тики»»

Shrift:

МОЕМУ ОТЦУ

Печатается с разрешения Gyldendal Norsk Forlag AS

Thor Heyerdahl

KON-TIKI EKSPEDISJONEN

Приглашение к путешествию

Вместе с кругозором человека растет его любознательность. Любознательность – движущая сила, которая дана нам от рождения; ее не измеришь ни киловаттами, ни лошадиными силами, но она непрестанно влечет человека вперед, внушает ему стремление преодолеть неизвестность. Особенно сильна любознательность на грани изведанного и еще не познанного, здесь она разгорается, упорно долбит преграду, пока не проникнет за нее, а неведомое непрерывно отходит назад, ведь всезнание недостижимо, как вечно отступающий горизонт.

Ребенок ползет на четвереньках к печке, к ведру, к стулу, ему надо узнать, какие они – холодные или горячие, твердые или мягкие, – он сует в рот пирожное, гвозди и камни, чтобы изведать вкус. А когда своя кроватка и своя комната изучены, он стремится за дверь, в соседнюю комнату, вверх или вниз по лестнице, ему необходимо выяснить, что там. Дальше, дальше идут молодые, идут любопытные, подстегиваемые непреходящим стремлением еще и еще потеснить пределы неведомого. И неведомое пятится, отступает, а передовые отряды настойчиво расширяют кругозор человечества, идут через горы и равнины, через пустыни и океаны, поднимаются вверх на аэростате, опускаются вниз в водолазном колоколе, проникают в ледяное безмолвие Арктики, в тропические джунгли, не оставляя неизведанным ни одного клочка Земли, погружаются на дно глубочайших морей, взбираются на пики высочайших гор – с одной, потом с другой стороны. Дальше, дальше – в верхние слои стратосферы, в безвоздушное пространство, на Луну, к другим планетам, в далекий космос, насколько позволяет время. Потому что человек ограничен временем. Время останавливает человека. Когда-нибудь техника позволит продолжить полет к другим солнечным системам, но путешествие продлится так долго, что одного поколения не хватит, чтобы добраться до цели.

Да, жизни одного человека не хватит, чтобы достичь другой солнечной системы. Ее мало даже для того, чтобы изучить все уголки нашего собственного земного шара. Ничто не остановит бега времени: время – союзник неведомого, оно ставит предел завоеваниям любознательности. И все же человек сделал изобретение, способное устоять против всех атак времени: письмо. Писаное слово – лучший союзник любознательности в ее поединке со временем. Оно выдержит любое путешествие; более того, один человек может за несколько минут прочесть о том, что испытано другим за всю жизнь. Письмо – самое революционизирующее изобретение человечества, оно важнее паровой машины, электрической лампочки и телевидения вместе взятых, ведь оно позволяет сохранять и концентрировать совокупное знание человечества. Безвестные изобретатели письма вооружили нас динамитом, чтобы мы могли взрывать барьеры неведения, проникая в такие дали, которых мы иначе никогда бы не достигли.

Когда я пишу книги о своих путешествиях, я стремлюсь передать на бумаге впечатления и события в таких словах, чтобы другие могли за несколько часов пережить то, что было пережито нами за месяцы, может быть, годы. Все не могут отправиться в путешествие или экспедицию, каждый делает свое дело, вносит свой вклад в жизнь общества; да и те из нас, кто путешествует, читают о путешествиях других и о том, что делают все те, кто не путешествует, кто остается дома и приводит в движение шестеренки цивилизации, – от крестьянина и рыбака, которые всех нас кормят, до рабочего, служащего, ученого, экономиста, администратора и политика, образующих ячейки сложной системы современного государства. А я могу пригласить вас в путешествие в далекое прошлое, когда неведомые мореплаватели делали плоты и лодки из бальсы и папируса, и мы пройдем вместе с ними через океан из Америки и в Америку, чтобы посмотреть, не было ли связи между древнейшими культурами мира.

Добро пожаловать в путешествие, куда бы вас ни влекло! Может быть, начав читать, вы войдете во вкус и побываете вместе с нами во всех концах маленькой, но удивительно разнообразной планеты, на которой мы странствуем сообща в неизведанном, безбрежном мировом пространстве.

Глава I
Теория

С чего все началось

Старик с острова Фату-Хива

Ветер и течение

Поиски Тики

Кто заселил Полинезию?

Загадка Южных морей

Гипотеза и факты

Легенда о Кон-Тики и белой расе

Война

Иногда человек ловит себя на том, что оказался в совершенно необычной ситуации. Пусть ты шел к этому постепенно и естественно; когда уже возврата нет, ты вдруг удивляешься: как это я ухитрился попасть в такое положение?

Если ты, например, с пятью товарищами и одним попугаем вышел в море на плоту, рано или поздно наступит такое утро, когда ты, проснувшись среди океана, со свежей головой начнешь размышлять.

Вот в такое утро я сидел над отсыревшим от росы судовым журналом и записывал:

«17 мая. Сильное волнение. Ветер свежий. Сегодня мне кашеварить, я подобрал семь летучих рыб на палубе, одного спрута на крыше каюты и неизвестную рыбу в спальном мешке Торстейна…»

Тут карандаш остановился, и снова в глубине сознания зашевелилась мысль: а все-таки необычное 17 мая, и вообще в высшей степени необычная обстановка… море и небо… с чего же все это началось?

Повернешься налево – и открывается вид на могучий синий океан, на шипящие волны, которые одна за другой, одна за другой проносятся мимо в своем нескончаемом беге к вечно отступающему горизонту. Повернешься направо – в хижине, в тени бородатый человек лежит на спине и читает Гёте, удобно воткнув пальцы босых ног между планками низкой бамбуковой крыши. Эта хрупкая маленькая хижина – наш дом.

– Бенгт, – сказал я, отталкивая зеленого попугайчика, который вздумал взобраться на судовой журнал, – может быть, ты мне ответишь: как мы до этого додумались?

Томик Гёте опустился, открыв золотистую бороду:

– Кому же это знать, как не тебе, ведь ты все придумал, и, по-моему, придумал очень здорово.

Он передвинул пальцы ног на три планки выше и как ни в чем не бывало продолжал читать Гёте. На бамбуковой палубе рядом с хижиной под жаркими лучами солнца трудились еще трое. Полуголые, загорелые, бородатые, с белыми полосками соли на спине, а выражение лица такое, будто они всю жизнь только тем и занимались, что сплавляли лес на запад через Тихий океан. А вот и Эрик, пригнувшись, забирается в хижину со своим секстантом и кипой бумаг:

– Восемьдесят девять градусов сорок шесть минут западной долготы и восемь градусов две минуты южной широты – неплохо продвинулись за последние сутки, а?

Он взял у меня из рук карандаш и нарисовал маленький кружочек на карте, висевшей на бамбуковой стене, – маленький кружочек на конце дуги из девятнадцати других кружочков, которая начиналась у портового города Кальяо на побережье Перу.

Тут и Герман, Кнут и Торстейн забрались внутрь, чтобы полюбоваться на новый значок, который был на добрых 40 морских миль ближе к островам Полинезии, чем предыдущий.

– Вот так-то, ребята, – гордо произнес Герман, – мы уже в тысяче пятистах семидесяти километрах от побережья Перу.

– И до ближайших островов по курсу осталось всего лишь шесть тысяч четыреста тридцать километров, – добавил Кнут осторожно.

– Для полной точности добавим, что мы в пяти тысячах метрах над дном морским, ну и до луны над нами не одна сажень, – сказал Торстейн.

Теперь мы все точно знали, где находимся, и я мог продолжать свои размышления на тему «почему?». Попугаю было решительно все равно, он упрямо лез на вахтенный журнал. А кругом – все тот же обрамленный небом океан: внизу сине, вверху сине.

Может быть, все началось прошлой зимой в кабинете музея в Нью-Йорке? А может быть, еще десятью годами раньше на одном из островков Маркизского архипелага в центре Тихого океана? И кто знает, возможно, мы причалим именно к этому острову, если норд-ост не отнесет нас южнее, в сторону Таити и Туамоту.

Я отчетливо представлял себе маленький островок с ржаво-красными обветренными скалами, зеленые заросли, сбегающие по косогорам к морю, стройные пальмы, что качаются на берегу в вечном ожидании. Островок называется Фату-Хива; сейчас нас отделяют от него тысячи морских миль, и на всем этом пути ни одного клочка суши. Я видел узкую долину Уна и отлично помнил, как мы вечерами сидели в ее устье на пустынном берегу, глядя на этот самый необозримый океан. Тогда я совершал свадебное путешествие, и меня не окружали, как сейчас, бородатые пираты. Мы собирали фауну для коллекции, а также идолов и другие остатки давно вымершей культуры. Мне отчетливо запомнился один вечер. Цивилизованный мир казался невообразимо далеким и нереальным. Почти год мы прожили на острове, где не было других европейцев, намеренно расставшись со всеми благами, а заодно и всеми пороками цивилизации. Нашим домом была хижина на сваях, которую мы выстроили под пальмами на берегу, и ели мы то, чем нас потчевал тропический лес и Тихий океан.

Суровая школа практической жизни позволила нам лучше узнать многие своеобразные проблемы Тихого океана; мне думается, мы во многом как физически, так и психологически шли по стопам древнего народа, который прибыл на эти острова неведомо откуда и полинезийские потомки которого безраздельно владели островным царством, пока не явились представители нашей расы – с Библией в одной руке, ружьем и водкой – в другой.

В тот памятный вечер мы, как обычно, сидели в лунном свете на берегу, лицом к океану. Мы были в плену окружающей нас сказки и чутко все воспринимали, боясь хоть что-то пропустить. Жадно вдыхали запах буйного леса и соленого моря, слушали шорох ветра в листве и пальмовых кронах. Время от времени все заглушали могучие океанские валы, они несли свои пенящиеся гребни через отмель, чтобы разбить их вдребезги о гальку. Воздух наполнялся стуком, рокотом и шуршанием миллионов блестящих камешков, затем все стихало: океан отступал, набираясь сил для нового натиска на упорный берег.

– Странно, – заметила Лив, – на той стороне острова никогда не бывает такого прибоя.

– Верно, – ответил я. – Здесь – наветренная сторона, поэтому океан никогда не бывает спокоен.

И мы продолжали любоваться океаном, который готов был без конца подчеркивать: вот я иду к вам с востока, с востока, с востока. Восточный ветер, вечный пассат, – вот кто теребил океанскую гладь, вспахивал ее и гнал борозды вперед к этим островам, где непрерывный натиск океана наконец разбивался о рифы и скалы. А пассат взмывал над берегом, лесом, горами и беспрепятственно летел дальше на запад, от острова к острову, туда, где заходит солнце. С незапамятных времен волны и легкие тучки точно так же переваливали через далекую линию горизонта на востоке. Это отлично знали первые люди, достигшие островов. Это знали птицы и насекомые; вся растительность определялась этим обстоятельством. А мы, кроме того, знали, что там, за горизонтом, на востоке, откуда выплывают облака, далеко-далеко простирается берег Южной Америки. 8 тысяч километров отсюда, и все время вода, вода…

Мы смотрели на летящие облака и залитый лунным светом колышущийся океан и прислушивались к рассказу полуголого старика, который сидел перед нами на корточках, глядя на тлеющие угли прогоревшего костра.

– Тики, – негромко произнес старик. – Он был и бог, и вождь. Это Тики привел моих предков на эти острова, где мы теперь живем. Раньше мы жили в большой стране далеко за морем.

Он поковырял угли палочкой, чтобы не потухли окончательно, а сам продолжал размышлять. Старый человек, он жил прошлым и был связан с ним всеми узами. Он преклонялся перед своими предками и их подвигами, совершенными в незапамятные времена, когда на земле жили боги. И он предвкушал встречу с предками. Старый Теи Тетуа был последним представителем вымерших племен, которые когда-то населяли восточное побережье Фату-Хивы. Он не знал, сколько ему лет, но его морщинистая темно-коричневая кожа выглядела так, словно ветер и солнце сушили ее сто лет. Он был одним из тех немногих жителей архипелага, кто еще помнил сказы отцов и дедов и верил в предания о сыне Солнца – великом полинезийском вожде и боге Тики.

Ночью, когда мы поднялись в нашу клетушку на сваях и легли спать, в моей голове все еще звучал рассказ старого Теи Тетуа о Тики и о заморской родине островитян. Глухие удары прибоя аккомпанировали моим мыслям; казалось, голос седой старины, рокочущий там, в ночи, хочет что-то поведать. Я не мог уснуть. Как будто время перестало существовать, и Тики во главе своей морской дружины в эту самую минуту впервые высаживается на сотрясаемый прибоем берег. И вдруг меня осенило:

– Лив, тебе не кажется, что огромные каменные изваяния Тики в здешних лесах удивительно похожи на могучие статуи, памятники некоторых древних культур Южной Америки?

Прибой явственно пророкотал что-то одобрительное. И постепенно стих: я уснул.

Да, пожалуй, так все и началось. Во всяком случае так было положено начало целому ряду событий, в итоге которых мы шестеро и один зеленый попугай оказались на плоту посреди океана, вдали от берегов Южной Америки.

Помню, как я потряс отца и удивил мать и друзей, когда, вернувшись в Норвегию, сдал свою коллекцию жуков и рыб с Фату-Хивы в Зоологический музей университета. Я решил бросить зоологию и заняться древними народами. Меня захватили нерешенные загадки Южных морей. Должен же быть вразумительный ответ. И я задался целью установить, кем был этот легендарный Тики, откуда он пришел.

Много лет океанский прибой и развалины в дебрях были словно далекий сон, туманные образы, которые неотступно сопровождали все мои занятия. Я начал с того, что на собственном опыте изучил, как жили народы Тихого океана; теперь я взялся за научную литературу. Нельзя понять мысли и поступки первобытного народа, если только штудировать книги и музейные коллекции, но нельзя и ограничиваться одними лишь путешествиями и наблюдениями в поле.

Ученые труды, записки эпохи великих открытий, необъятные коллекции музеев Европы и Америки давали богатейший материал для мозаики, которую мне хотелось собрать из многих кусочков.

С тех пор как представители нашей расы – вскоре после открытия Америки – впервые добрались до тихоокеанских островов, исследователи во всех областях науки собрали неисчерпаемое множество сведений как о народах Южных морей, так и об их соседях. И однако до сих пор нет единого мнения ни о происхождении полинезийцев, ни о том, почему они населяют только уединенные острова восточной части Тихого океана.

Когда европейцы впервые отважились выйти на необозримые просторы величайшего из океанов земли, они, к своему удивлению, нашли там множество гористых островков и плоских коралловых рифов, отделенных друг от друга и от всего остального мира огромными водными пространствами. И каждый островок был уже заселен, красивые, великолепно сложенные люди встречали мореплавателей на берегу, а кругом бегали собаки, свиньи, куры. Откуда пришли эти люди? Они говорили на своем языке, который больше никто не понимал. Нескромные представители нашей расы, присвоившие себе честь открытия этих островов, обнаруживали на каждом пригодном для заселения клочке суши возделанные земли и поселения, хижины и святилища. А на некоторых островах были даже древние пирамиды, мощеные дороги и каменные статуи вышиной с четырехэтажный европейский дом. Но никто не мог разрешить загадку. Что это за народ, откуда он явился сюда?

Сколько написано трудов на эту тему, столько и ответов. Специалисты в разных областях предлагали совершенно различные решения, которые затем опровергались весьма логичными доводами других исследователей, шедших своими путями. Родиной полинезийцев вполне убежденно называли Малайские острова, Индию, Китай, Японию, Аравию, Египет, Кавказ, Атлантиду, даже Германию и Норвегию! Но всякий раз возникала какая-нибудь заковыка, из-за которой все построение повисало в воздухе.

А там, где пасовала наука, выступала на сцену фантазия. Таинственные каменные истуканы острова Пасхи вместе со всеми прочими следами древней культуры неизвестного происхождения на этом клочке земли, который лежит один-одинешенек как раз посередине между ближайшими островами Полинезии и Южной Америкой, давали повод к всевозможным догадкам. Многие считали, что находки на острове Пасхи похожи на памятники некоторых древнейших цивилизаций Южной Америки. Может быть, в незапамятные времена существовал затонувший позднее материковый мост? Может быть, остров Пасхи и все те острова Южных морей, на которых найдены сходные изваяния, – остатки затонувшего континента?

Это предположение кое-кому нравилось и казалось приемлемым, однако геологи и другие ученые отвергают его. К тому же зоологи, которые изучают насекомых и улиток, доказали, что острова Южных морей на всем протяжении истории человечества, как и в наши дни, были полностью изолированы друг от друга.

Вот почему совершенно очевидно, что давным-давно, по собственной воле или вынужденно, праполинезийцы откуда-то приплыли на эти уединенные острова, либо дрейфуя по течению, либо под парусами. Больше того, если присмотреться, выходит, что это было не так уж много столетий назад. На островах не успели еще сложиться разные языки, хотя полинезийцы разбросаны на площади, в четыре раза превосходящей Европу. От Гавайских островов на севере до Новой Зеландии на юге, от Самоа на западе до острова Пасхи на востоке тысячи морских миль, и, однако, все живущие порознь племена говорят на диалектах одного общего языка, который мы называем полинезийским. Нигде на островах не было письменности, если не считать острова Пасхи, где туземцы сохраняли деревянные дощечки с загадочными знаками, которых не могли прочесть ни они сами, ни кто-либо другой. Но школы были, и в них главным предметом считались поэтические предания; в Полинезии история была и религией. Островитяне обожествляли предков, они поклонялись своим умершим вождям, начиная с Тики, которого называли сыном Солнца.

Почти на каждом острове были ученые, которые могли перечислить поименно всех местных вождей со времени заселения острова. А помнить все это им помогали хитроумно связанные вместе шнуры с узлами – такими же точно шнурами пользовались инки в Перу. Современные исследователи сопоставили все родословные с различных островов и обнаружили поразительное совпадение как имен, так и числа поколений. Принимая средний возраст полинезийского поколения в 25 лет, подсчитали, что острова Южных морей были заселены не раньше конца V – начала VI века нашей эры. Следы другой культуры и соответствующая ей новая генеалогия вождей свидетельствуют, что около 1100 года нашей эры на эти же острова пришли другие переселенцы.

Откуда же вышли эти люди, причем сравнительно недавно? Похоже, лишь очень немногие исследователи учли важнейший фактор, а именно: на столь позднем этапе истории сюда приплыл типичный неолитический народ. Хотя во всем остальном уровень культуры был поразительно высок, поселенцы привезли с собой особого рода каменные топоры и много других характерных каменных орудий, которые и распространились на всех островах. Вспомним, что, за исключением немногих изолированных лесных племен, к 500 и тем более к 1100 году нашей эры нигде не было неолитической культуры, способной к дальнейшему распространению, – нигде, кроме Нового Света, где даже самые развитые индейские культуры не знали железа и пользовались каменными топорами и другими орудиями точно такого вида, какой употреблялся на островах Южных морей, пока здесь не появились европейцы.

Многочисленные индейские племена, о которых мы здесь говорим, были ближайшими родственниками полинезийцев на востоке. На западе жили только дикие и первобытные народы Австралии и Меланезии, отдаленные родичи негроидов, а за ними лежали Индонезия и побережье Азии, где период неолита, судя по всему, был пройден раньше, чем где-либо еще на свете.

Вот почему мое внимание все больше переключалось со Старого Света, где многие искали разгадку и никто ее не нашел, на изученные и неизученные индейские культуры Америки, о которых никто до тех пор всерьез не думал в этой связи. И что же: на ближайшем к востоку материке, там, где сегодня берег Тихого океана и прилегающие к нему горные цепи занимает южноамериканская республика Перу, не было недостатка в следах, стоило только поискать. Здесь некогда жил неизвестный народ, который создал одну из самых своеобразных культур на свете, чтобы затем, еще в древние времена, вдруг буквально исчезнуть с лица земли. Остались громадные каменные скульптуры, похожие на изваяния на островах Питкэрне, Маркизских и Пасхи, а также гигантские ступенчатые пирамиды, какие встречаются на Таити и Самоа. На склонах гор древние зодчие высекали каменными орудиями глыбы величиной с наш железнодорожный вагон, перемещали их на десятки километров и устанавливали торчком или клали друг на друга, сооружая ворота, могучие стены и террасы, совсем такие, какие мы видим на некоторых островах Тихого океана.

Когда в Перу пришли первые испанцы, в этой горной стране они нашли великую империю инков. И местные жители рассказали, что огромные, теперь заброшенные монументы были воздвигнуты белыми богами, жившими здесь до того, как инки взяли власть в свои руки. Исчезнувших зодчих описывали как мудрых и миролюбивых учителей, которые пришли с севера на заре истории и обучили предков индейцев строительному искусству и земледелию, передали им свои обычаи. Они выделялись среди индейцев белой кожей, длинной бородой и высоким ростом. В конце концов они и покинули Перу так же внезапно, как и пришли туда. Инки сами стали править страной, а белые учителя навсегда исчезли из Южной Америки, уйдя на запад, в Тихий океан.

А надо сказать, что, когда европейцы впервые попали на тихоокеанские острова, их как раз поразило, что у многих туземцев была борода и почти белая кожа. На многих островах можно было увидеть целые семьи с необычайно светлой кожей, рыжими, вплоть до русых, волосами, серо-голубыми глазами и лицами чуть ли не семитского типа, с орлиным носом. У собственно полинезийцев была золотисто-смуглая кожа, волосы цвета воронова крыла и плоский, широкий нос. Рыжеволосые называли себя урукеху и утверждали, что происходят от первых вождей на островах – белокожих богов по имени Тангароа, Капе, Тики. Во всей Полинезии были распространены легенды о происхождении первых островитян от загадочных белых людей. Вот и Роггевен, когда в 1722 году открыл остров Пасхи, с удивлением увидел на берегу «белых людей». А пасхалвцы могли поименно перечислить тех своих предков, у кого была белая кожа, начиная с Тики и Хоту Матуа, которые, по их словам, приплыли из-за моря, «из гористой, иссушенной солнцем страны на востоке».

Продолжая поиски, я находил в культуре, мифологии, языке Перу поразительные следы, которые побуждали меня еще более настойчиво и целеустремленно искать родину главного полинезийского бога Тики.

И вот настала минута, когда я нашел то, на что надеялся. Читая инкские легенды о короле-солнце Виракоче, предводителе исчезнувшего из Перу белого народа, я вдруг увидел в комментарии следующие строки:

«Виракоча – инкское слово (язык кечуа), следовательно, оно позднего происхождения. Первоначально бога солнца Виракочу в древнем Перу, по-видимому, называли Кон-Тики, или Илла-Тики, что означает Солнце-Тики, или Огонь-Тики. Кон-Тики был верховным жрецом и королем „белых людей“ из инкских преданий, народа, о котором нам напоминают развалины могучих сооружений на берегах озера Титикака. Легенда сообщает, что на Кон-Тики нападал вождь по имени Кари, который пришел из долины Кокимбо. В битве на одном из островов озера Титикака таинственные белые бородатые люди были разбиты наголову, но сам Кон-Тики вместе с ближайшими сподвижниками спасся и пробрался позднее к побережью, откуда они в конце концов исчезли в западном направлении, в море».

Теперь я больше не сомневался, что белый вождь-бог Солнце-Тики, изгнанный, по словам инков, их предками из Перу в Тихий океан, и есть белый бог-вождь Тики, сын Солнца, которого население всех восточных тихоокеанских островов воспевает как своего родоначальника. И ведь различные черты жизни Солнца-Тики в Перу, с упоминанием древних географических наименований района Титикака, можно было проследить и в исторических преданиях жителей Полинезии.

Но полинезийские острова хранят свидетельства и другого рода, говорящие о том, что миролюбивое племя Кон-Тики недолго оставалось единовластным хозяином на новом месте. Сначала на Гавайи, а потом и на другие острова Южных морей прибыли на больших военных пирогах, связанных попарно и не уступавших по размерам ладьям викингов, индейцы с западного побережья Северной Америки. Они смешались с родом Кон-Тики и принесли с собой новую культуру. Это был уже второй неолитический народ, добравшийся до Полинезии. В 1100 году он не знал ни металла, ни колеса, ни гончарного искусства, ни ткацкого станка, не был знаком с хлебными злаками.

Вот почему, когда немцы вторглись в Норвегию, я был в Канаде, у северо-западных индейцев Британской Колумбии, и расчищал наскальные изображения в духе древнеполинезийских рисунков.

Напра-во! Нале-во! Кру-гом! Мытье полов в казарме, чистка амуниции, школа радиотелеграфистов, парашютная тренировка и в конце концов высадка зимой с морского конвоя в Финнмарке, где в отсутствие Солнца-бога хозяйничал бог войны.

Но вот настал мир.

И пришел день, когда моя теория обрела законченную форму. Я решил отправиться в Америку, чтобы изложить ее там.