Kitobni o'qish: «Журавли. Немецкий поэт в гостях», sahifa 2

Конец истории, вернее, начало Towa Yowa был таков: те пятеро выбрали себе новое название для нашей совместной работы, и с тех пор, как только подворачивается случай, я работаю с ними. А альбом 2017 года NOVEMBER стал нетленным тому свидетельством. Как и работа с Ольгой Залесской, автором-исполнителем из Минска, которую очень рекомендовал в письме от атташе по вопросам культуры посольства Беларуси. Он был на моём концерте «За мир» в Русском Доме в Берлине, в ходе которого вспомнил свою знакомую – автора-исполнителя из Минска, – мысли и действия которой были, по его мнению, очень схожи с моими. Конечно же, я захотел познакомиться с Ольгой, и это произошло 9 мая 2016 года у мемориала советским солдатам в Трептов-парке в Берлине.

В белорусском посольстве я познакомился с Эдуардом Птухиным, осетином и бывшим гражданином Советского Союза, исповедующим православие, офицером, воевавшим в Афганистане. Эдуард уже несколько лет живёт в Берлине, занимается строительным бизнесом, а также руководит обществом Obelisk Internationale. V., которое борется за увековечивание личной памяти солдат, захороненных в братских могилах, и устанавливает мемориальные таблички. Эдуард делает это не только для советских воинов: также он находит братские могилы якобы неизвестных немецких солдат, хотя в документах есть все фамилии. Его работа непростая, ведь в Германии очень серьёзно относятся к охране исторических памятников, особенно таких, как мемориал советским солдатам в Трептов-парке, и никому, даже такому обществу как «Обелиск», не разрешают устанавливать мемориальные таблички с именами и личными данными солдат.

Эдуард – очень приятный и проницательный человек, и ему не составило труда убедить меня спеть 9 мая у мемориала в Трептов-парке. Туда же атташе по вопросам культуры Белоруссии Алексей Жбанов пригласил и автора-исполнителя из Минска Ольгу Залесскую. Она опоздала на моё выступление с другом, баянистом Хайнером Фрауэндорфом, не застала она и ансамбль Towa Yowa, но зато привезла с собой украинского автора песен Сергея Джигурду и своего азербайджанского друга Алексея Галыбина. Оба они жили в Москве, и в них ещё бились старые советские сердца, о чём я узнал в первый же вечер. Мы быстро познакомились, и Эдуард повёл нас туда, где находились братские могилы. В течение двух дней «Обелиск» проводил здесь акцию: школьники рисовали на листах бумаги подобие мемориальных плит, записывали имена, фамилии, воинские звания и годы жизни погибших солдат. Эти цветные листки они прикрепили прищепками на натянутую вокруг могил верёвку. Люди зажигали свечи. Этим вечером, 9 мая, царила торжественная тишина, а меня не покидали мысли о том, что я прочёл на листках-надгробиях. Многим из павших советских солдат не было и двадцати. Кто-то погиб 7, 8 или 9 мая 1945 года – то есть за несколько часов до или даже после окончания войны, после невероятно тяжёлого похода на Берлин. Тысячи километров сквозь войну, рискуя жизнью, сражаясь, убивая и спасая жизни, испытывая душевные страдания – и погибнуть здесь, в Берлине, когда уже был подписан акт о капитуляции. Внутри меня всё сжималось – это была смесь грусти, ужаса и гнева. Ольга, с которой я был знаком всего несколько часов, видимо, всё это время наблюдала за мной, за тем, как я боролся с подступающими слезами. Неожиданно она взяла меня под руку и сказала по-русски: «А сейчас пойдём выпьем. Ты же ещё не знаешь – я врач». Она засмеялась, и у меня на душе вновь стало светло.

Белорусское посольство находится совсем недалеко от парка и мемориала, как и квартира помощника консула Жбанова, поэтому он пригласил нас заглянуть к нему. Азербайджанец, украинец, белоруска и я сидели в маленькой кухне холостяцкой квартиры атташе по культуре, и я замечал, как Ольга совмещала в себе все возможные роли: начальницы, матери, подруги, возлюбленной. Насчёт последнего: она, смеясь, обнимала и целовала то одного, то другого, а очень скоро – и меня. Неожиданно она дала мне в руки гитару и сказала: «Тина (по-русски „о“ на конце моего имени всегда произносится как „а“), спой нам что-нибудь. Мы же пропустили твоё выступление». Мне стало неловко: во-первых, мы, немцы, в принципе редко поём за кухонным столом, а во-вторых, на тот момент я всего лишь год играл на гитаре и ещё боялся инструментов, с которыми не был знаком. Но тогда я решил не показывать этого, поэтому взял гитару и спел две баллады. Когда же я протянул её обратно Ольге, она сказала на русском, обращаясь больше к остальным: «Один из нас». С этого момента я обнимался со всеми, мужчины произносили один тост за другим, бутылки с водкой пустели, а стол всё время наполнялся всем, чем был богат холодильник дипломата. Эта весенняя ночь была полна впечатлений. В октябре должен был состояться тур Мира, в этом мы с моими новыми друзьями были единодушны. Белоруска, украинец, азербайджанец, русский, чех, поляк и я, немец, поедем вместе через Восточную Европу с песнями Высоцкого и Окуджавы, переведёнными на семь языков. За мир, друзья! Дружба!

Я хочу рассказать о Крыме. Но ещё не пришло время.

Fluss der Zeit
Тино Айсбреннер

 
Wenn man jung ist, sind die Träume
Klar erkennbar ofef ne Räume
So greifbar nah und keinesfalls zu groß
Man befährt die sieben Meere
Um fremder Könige Galeere
Zu entern mit’m selbst gebauten Floß
 
 
Und die Träume schwimmen fort
Und das Leben bricht sein Wort
Und es weint und schweigt und lacht dabei
Als ob nichts weiter sei.
 
 
Wenn die erste große Liebe
Ein für alle Mal uns bliebe
Lägst Du heute Nacht nicht neben mir.
Hätt’ mein Herz mit all den Wunden
Nicht zu guter Letzt gefunden.
Hab nie gewagt zu träumen so von Dir.
 
 
Und es rauscht in Duldsamkeit
Hinterm Haus der Fluss so breit
Der dahin gegangenen Liebeszeit
Zum ewigen Geleit.
 
 
Und die Träume schwimmen fort
Doch das Leben hält noch Wort
Und es weint und schweigt und lacht dabei
Als ob nichts weiter sei.
 
 
Irgendwann sind all die Träume
Scheinbar fest verschlossene Räume
So greifbar nah, doch irgendwie zu groß
Man befährt die sieben Meere
 
 
Auf fremder Könige Galeere
Und sucht am Horizont nach einem Floß.
Beginnt mein wundes Herz zu heilen
Lernt der Fluss noch zu verweilen
Bleibt die Zeit noch manchmal für uns stehen?
 

Река времени
Тино Айсбреннер

(перевод: Сергей Джигурда, Пётр Абрамов)

 
Время юности беспечно:
Мир открыт и бесконечен,
Зовёт мечта нас, и влечёт кураж
Семь морей открыть однажды
И на кораблике бумажном
Имперский флагман взять на абордаж.
 
 
Но неведомо куда
Уплывает прочь мечта,
Без которой жизнь навсегда
Останется пуста.
 
 
Если б мы с любовью первой
Не расстались, то, наверно,
Я тебя бы вряд ли повстречал.
Только сердцем одиноким
О тебе, такой далёкой,
Мечтал и тосковал бы по ночам.
 
 
Терпелива и тиха,
Вьётся времени река
От истока и до берега,
Как память глубока.
Но неведомо куда
Уплывает прочь мечта,
Без которой жизнь навсегда
Останется пуста.
 
 
Через время и преграды,
Может быть, куда-то рядом
Зовёт мечта нас юная опять.
И плывём в седьмое море,
Чтобы однажды на просторе
Бумажный свой кораблик отыскать.
 
 
Больное сердце исцелится,
Ведь река хотя и длится,
Время не умеет литься вспять!
 

Москва

Ольга Залесская, моя новая коллега из Минска, деятельная женщина. Не успели мы в мае познакомиться и поговорить о моём участии в международном турне осенью 2016 года, как она удивила меня ещё одной идеей, а именно приглашением приехать в Белоруссию на один особенный фестиваль – «Большую бард-рыбалку». Три дня где-то на просторах Белоруссии, возле большого озера, в огромном лесу. Долго уговаривать меня не пришлось.

И так как мы с чилийским музыкантом Эрнесто Виллалобосом Саламанкой (Ernesto Villalobos Salamanca) как раз были приглашены Фондом Розы Люксембург и планировали поездку в Москву, я предложил Ольге наш совместный приезд. Эрнесто очень много путешествует, но новость о том, что ему предстоит поездка в Москву, и потом сразу в Беларусь, его всё же взволновала. И для меня эти четыре дня в Москве должны были стать первыми спустя, как минимум, двадцать пять лет. Тогда ещё существовал Советский Союз.

Мне было очень интересно, насколько изменился город.

Вопросом виз занялся Фонд Розы Люксембург. Я тогда ещё не понимал, каких проблем я избежал благодаря ему. Чтобы путешествовать в страны, где необходима виза, всегда требуется куча бумаг. Если визы нужны для целой группы и при этом ты живёшь не в Берлине, то каждый раз нужно проезжать 160 километров до посольства и обратно… Придёт время – и я прочувствую это всё на себе. Но для этой заграничной поездки мне нужно было всего лишь отнести два наших паспорта в Фонд – остальное происходило само собой. Оформление документов совпало с моим выступлением на германо-российском фестивале в Берлине, которое было центральным событием в рамках этого фестиваля, и я полностью сосредоточился на нём. За все годы фестиваля здесь ещё не было ни одного настолько тесно связанного с Россией немецкого выступления, какое планировал сделать я: с русскими песнями, переведёнными на немецкий язык, с группой сильных музыкантов и русскими гостями на самом выступлении. 10 июня 2016 года мой замысел должен был осуществиться, и волнующий концерт перед пятью тысячами русских и немцев должен был помочь их сердцам зазвучать в унисон. Политическое послание было услышано и вызвало сильный резонанс. И никто тогда не мог и подозревать, что это будет последний германо-российский фестиваль. Но наш концерт запомнился надолго.

Через две недели мы с Эрнесто сели на самолёт в Москву. Мой амиго был в восторге уже от того, что это был самолёт «Аэрофлота», и с энтузиазмом фотографировал обивку кресел и журналы, на которых был логотип авиакомпании или просто русские буквы.

Так как руководство Фонда и политики «Левой партии» тоже летели в Москву, экономить никто не стал, и номера заказали в знаменитом отеле «Метрополь», где останавливалось множество исторических личностей. Важными для меня среди них были Бертольт Брехт и Пабло Неруда, которые, к сожалению, никогда не встречались друг с другом.

Хоть я уже и бывал в этом городе, новые виды Москвы меня восхитили. Когда я был здесь впервые в 1985 году, меня поразили её размеры и, конечно же, осознание того, что я нахожусь в сердце мировой державы. В начале девяностых, когда я записывал здесь альбом «Добро пожаловать в этот мир», меня напугала бедность, которая неожиданно захватила город. Люди выглядели обеспокоенными, и я часто наблюдал жёсткие дискуссии на улице или возле магазинов и госучреждений. И – на контрасте – то, что я увидел сейчас, было фантастикой. Весь центр города выглядел потрясающе, всё светилось в своём великолепии, улицы были полны вовсе не дешёвых машин, и вишенка на торте – невыносимо красивые женщины. Весь центр казался одним большим подиумом. У нас с моим латиноамериканским другом каждые пару метров буквально глаза лезли из орбит. Что здесь вообще произошло? Конечно, в России всегда были красивые женщины, но зачастую они были склонны к полноте или имели какую-то странную манеру краситься. Сейчас ни о том ни о другом не было и речи. В первый же вечер мы с Эрнесто решили игнорировать всю эту красоту, чтобы не выглядеть глупо, как провинциалы. Больше никаких «Ого, смотри!» или «Ничего себе!»… Мы просто молча пропускали мимо себя несущийся поток прекрасного. Весна, конечно же, усложняла и без того нелёгкую задачу, но мы справились. И только иногда во время наших походов по городу один из нас тяжело вздыхал – и сразу становилось понятно, в каком направлении второму сейчас не надо было смотреть.

Конечно, Эрнесто хотел увидеть легендарное московское метро, и уже в первый день мы катались на нём по городу вдоль и поперёк: от одного вокзала к другому, выходили, пересаживались там, где хотели, и фотографировали всё, что вызывало у нас восторг. Станции метро – это подземные тематически оформленные дворцы. Они выглядят как музеи, и на то, чтобы их осмотреть, нужно время. Этим, конечно же, занимаются исключительно туристы, и не только с Запада. В основном это гости города, приезжающие из разных концов огромной России, бывших советских республик или Китая. Для всех посещение метро просто обязательная программа.

По случаю вступления в должность руководителя Фонда Розы Люксембург Керстин Кайзер состоялся дружеский ужин в грузинском ресторане. Здесь судьба свела Эрнесто с другим русским потоком, который он решил игнорировать, – потоком водки. Я же, почти не пьющий, но имеющий определённый опыт знакомства с водкой, не пропускал ни одного круга, и тосты звучали один за другим, а еда была восхитительна. Время от времени к музыканту подходила очаровательная дива и пела грузинские песни – гордо и страстно. Наш стол это никак не смущало: все продолжали громко болтать и ждали следующего тоста, так как из-за громкой музыки всё равно ничего не было слышно. Нам, музыкантам, было немного неловко из-за такого отношения к коллегам, поэтому мы старались внимательно слушать певицу, что в нашей весёлой компании было непросто.

На следующий день в зале Фонда проходило официальное мероприятие, где мы выступили сами и потом аккомпанировали Керстин Кайзер, которая, будучи не только политиком, но и музыкантом, хотела показать и эту свою сторону новому коллективу. И хотя позже СМИ говорили о «Керстин Кайзер и её музыкантах» и на всех видео показывали только её, меня это не задело, ведь я хотел продолжать сотрудничество с Фондом Розы Люксембург. Но и на случай, если этого бы не произошло, у меня были свои планы. К примеру, в один из дней я дал интервью Russia Today. Во время него мы гуляли возле Кремля, между «Метрополем», памятником Жукову и почётным караулом, исполняли Высоцкого на немецком, и я говорил о необходимости улучшения отношений между Россией и Германией. Я также высказал своё мнение о том, почему эти взаимоотношения сейчас хромают. Потом мы вместе со съёмочной группой пошли обедать и продолжили беседу о политике. Нам рассказали о развитии столицы за последние десять лет и посоветовали обязательно выехать за пределы центра и посмотреть настоящую Москву, чтобы получить действительно полное представление о городе. Мы с Эрнесто решили оставить это на последний день и после великолепного завтрака в «Метрополе» доехали на метро до конечной станции, на которой пересели на электричку, доставившую нас на окраину города. Я забыл, куда нас тогда занесло, но да – там сохранилась именно та Москва, которую я видел прежде. Там тоже стояли новые небоскрёбы, но они возвышались над типичными пятиэтажками, в которых живут не самые богатые москвичи. Тесные квартиры, где кухня – самая обитаемая комната, а санузел – раздельный. Я заметил, что и здесь, вместо печали девяностых, царит спокойная суета. Тут на улицах ещё стояли маленькие старые киоски, которые при ближайшем рассмотрении оказывались булочной, ларьком с мороженым или магазином с тканями. К нашей радости, там же нашёлся большой крытый рынок, по которому мы бродили два часа, просто наблюдая за его суетой. Мы купили там какую-то мелочь, а потом гуляли в близлежащем парке, фотографировали всё подряд и болтали с женщиной, сидевшей на скамейке. Она не могла сдержать своё любопытство: откуда мы и кто такие? Блондин Тино и смуглый латиноамериканец – и как же ей было интересно узнать, что нас сюда привело!

Белоруссия

Июль 2018 года, где-то в лесах Белоруссии вблизи города Могилёва. Деревня называется Проточное, и она ещё меньшего размера, чем мой маленький немецкий Плат (Plath). Если бы можно было убрать пару современных каменных домов, здесь всё выглядело бы как в русской сказке, поскольку большинство строений возле огромного озера, окружённого густым лесом, – из дерева и им как минимум лет сто пятьдесят. Они в хорошем состоянии: двери, подоконники и деревянные наличники раскрашены в яркие цвета – зелёный, бирюзовый, красный или жёлтый. У некоторых домов есть небольшие веранды. Иногда можно увидеть какую-нибудь бабушку, сидящую на крыльце, отдыхающую от повседневных хлопот и приветливо кивающую головой (при этом не меняя ни позы, ни выражения лица) в знак разрешения сфотографировать её дом. Таких старушек в Проточном осталось очень мало, а молодёжь приезжает сюда только отдохнуть на выходные. Тут выращивают овощи и фрукты для своего стола, встречаются с родными и друзьями, чтобы отдохнуть, выпить и попеть. И самое главное здесь – это баня, которую начинают топить сразу же по прибытии. Её замечательный запах стоит потом по всей деревне.

Чтобы вечером было что приготовить на гриле, мужчины отправляются к берегу озера, находящегося недалеко от дома, или садятся в лодку и забрасывают свои удочки. Здесь ловят щуку, которая в этом водоёме просто невероятных размеров. И если на ужин подают рыбу, то за столом течёт нескончаемым потоком и особенная вода – водка. Местные жители прощают, если, говоря о Белоруссии, ты говоришь – «Россия». Я слышу, как чаще всего белорусы говорят друг с другом на русском. Они чувствуют себя связанными с Россией и до сих пор не позволили ни одному западному «экспортёру демократии» их от этого отговорить.

Я уже третий раз в этой стране, и сейчас я приехал даже с женой, детьми и собакой. Приняв во второй раз приглашение на фестиваль «Большая бард-рыбалка», мы заранее запланировали две недели отпуска на озере. Я хотел воспользоваться случаем и в здешнем спокойствии и тишине написать пару глав моей книги. И что же лучше, чем белорусский воздух, могло мне помочь рассказать о моих впечатлениях и о том, что я увидел в этой стране? Всё началось с того, что моя коллега и сестра «по сердцу» Ольга Залесская в мае 2016 года рассказала мне о фестивале, на котором она уже несколько лет поёт и программу которого составляет.

Белоруссия
Эпизод первый. «Бард-рыбалка»

«Ага, – подумал я, – сейчас точно последует приглашение в Белоруссию». На тот момент мы с Ольгой были знакомы всего пару часов и выпили много спиртного, повлиявшего на наш разум и язык, поэтому я не знал, превратится ли её идея пригласить меня на фестиваль, рождённая в эйфории, в настоящее предложение. Однако через две недели приглашение действительно лежало у меня на столе. В последние выходные июля того же года я должен был выступить на фестивале «Бард-рыбалка». Ура! Мне предложили доехать на поезде до Варшавы, чтобы там присоединиться к другим участникам фестиваля из Польши и Словакии, и с ними поехать на машине в Белоруссию.

Вот только моя подруга Ольга ещё недостаточно меня знала. Конечно, за 35 лет творческой жизни я, как музыкант, часто ездил куда-то с кем-то на машине. Но я не мог со всем своим багажом (чемодан с оборудованием, чемодан с вещами, барабан, гитара, пульт для нот и подставка для инструмента) сесть на поезд, да к тому же сделать несколько пересадок, чтобы добраться до нужного места. Это не имело ничего общего с тем, как я привык ездить в музыкальное турне, и я был вынужден сказать такому плану Ольги нет. Я помню тур JESSICA 1985 года и выступление в городе Соколове (Чехия), куда мы добирались на поезде. Мы таскались по каким-то вокзалам, таксисты не знали, что им делать, и так далее. Тогда нам было по 23 года, мы ещё не имели своих машин, и всё, что было связано со словом «турне», казалось нам большим приключением. Но сейчас мне 53 и у меня замечательный Renault Espace. Кроме того, я хотел взять с собой и моего чилийского друга и музыканта Эрнесто, с которым я до этого ездил в Москву; мы с ним уже были командой. И мы решили, что те, с кем я должен был встретиться в Варшаве, могли бы присоединиться и продолжить путешествие с нами.

Я даже и не подозревал, сколько радости вызовет это моё встречное предложение, ведь пассажиры, которые должны были ехать со мной после корректировки плана, были заядлыми любителями выпить и необычайно обрадовались тому, что их будет везти немец. Коллега Яцек Бешчинский (Jacek Beszczynski) предложил, чтобы мы заехали за ним в город Торунь, но я настоял на том, чтобы он добрался на поезде до Варшавы, которая, в отличие от Торуня, находилась непосредственно на моём маршруте в Брест.

В день отправления я рано утром забрал в Берлине Эрнесто, и мы в хорошем настроении поехали в Варшаву. Туда мы должны были добраться к вечеру и переночевать у коллеги Антони (Толека) Мурацкого (Antoni (Tolek) Muracki). Там же должны были встретиться с чехом Йиржи Вондраком (Jiri Vondrák) и русским Алексеем Кудрявцевым (Alexey Kudryavtsev). Я очень ждал этой встречи, ведь эти двое и Толек должны были принять участие в турне «Музыка вместо войны», которое мы запланировали на октябрь. С украинцем Сергеем Джигурдой, азербайджанцем Алексеем Галыбиным и Ольгой Залесской из Белоруссии я уже был знаком. Нам семерым предстояло посетить шесть стран, и каждый должен был исполнять песни Высоцкого и Окуджавы на своём родном языке в собственном переводе. На фестивале «Бард-рыбалка» нам предстояло встретиться, и там должен был состояться наш небольшой дебют.

В восьмом часу вечера мы с Эрнесто добрались до дома Толека Мурацкого в Варшаве. Нас встретил коренастый харизматичный мужчина с седой косичкой. Его восторженное приветствие было прервано подъехавшими почти одновременно с нами двумя другими машинами – из Брно – с четырьмя друзьями на борту. Алексей Кудрявцев – симпатичный молодой человек в льняном костюме, как Дон Джонсон. Йиржи Вондрак – уже немолодой мужчина поколения хиппи, приятной внешности, со светлыми с проседью волосами до плеч, зачёсанными назад. У Франтишека – друга Вондрака – была такая же причёска. Венгерские усы и тельняшка придавали ещё более угрожающий вид его крепкому телосложению – он был похож на удалого грабителя. Но к счастью, его лукавый и добрый взгляд выдавал в нём мягкость. Рядом с Франтишеком была красивая и хрупкая Павлина, которая выглядела как студентка, смягчая нежностью образ своего мужчины. Они были неравной парой, но, как я узнал позже, жили в полной гармонии друг с другом.

Мы поздоровались с супругой Толека и прибывшим до нас Яцеком, в основном находившимся на балконе, поскольку он был заядлым курильщиком. После всех приветствий началось настоящее торжество славянского гостеприимства: на кухне работали все конфорки на плите и духовка, а из кладовки несли на стол всё, что только можно. Толеку взбрела в голову идея научить моего друга Эрнесто Виллалобоса Саламанку пить водку. Идея совершенно бесполезная, ведь ведущий здоровый образ жизни молодой чилиец точно знал, когда ему нужно сказать: «Спасибо, нет!» – при этом не обидев поляка. Я же заметил, что хозяин дома сам ничего не пил и лишь время от времени чокался стаканом с пивом. Этим он напомнил мне моего московского друга Олега, у которого в доме алкоголь тёк рекой, но при этом сам он не пил вообще. Да и мой индейско-мексиканский друг Ксоконоштлетл (Xokonoschtletl) вёл себя так же. Поэтому поведение Толека меня совсем не удивило.

Воспоминания об этих посиделках стали одними из самых тёплых, связанных у меня с Польшей. Вечер вышел не особо долгим, поскольку мы хотели на следующий день как можно скорее оказаться на белорусской границе. В какой-то момент мы рассредоточились по дому Мурацких; немного поспав, вовремя поднялись, чтобы поскорее двинуться в путь. Мои пассажиры Толек и Яцек разместились сзади, Эрнесто остался сидеть справа от меня. Толек показал хорошее знание местности, безошибочно сообщая в самый последний момент о необходимости повернуть, и хорошее владение английским, крича едущим впереди машинам на каждом светофоре в момент переключения с красного на зелёный: «Go, go, go!» Спустя годы Эрнесто во время наших поездок в самый неподходящий момент будет имитировать «Go, go, go» Толека. Вот так некоторые вещи сразу находят своё место в сленге группы, и избавиться от этого совершенно невозможно.

Было примерно 10:30, когда мы добрались до границы. Мы покидали Европу – но это не совсем верно. Мы покидали то, что называем Европейским сообществом. По ту сторону границы – самые большие страны Европы, а если говорить о России, то и самая большая страна в мире. Правда, все эти государства мы не считаем частью Европейского сообщества, что они с сожалением принимают, пожимая плечами.

В сравнении с некоторыми странами Польша крохотная, но на границе она ведёт себя величественно и важно. Стражи порядка хорошо вооружены и настолько мужественны, что могут ходить только враскоряку. Все кто желает пересечь границу, вынуждены стоять на светофорах до тех пор, пока им не определят нужную полосу, на которой нужно ждать у соответствующего пропускного пункта. Наши чешские друзья оставили одну из машин в Варшаве и стояли прямо перед нами. После того как мы передали наши документы пограничнику и тот увидел чилийский паспорт, нам предложили отъехать в сторону. Поэтому нам пришлось с лёгкой завистью наблюдать за тем, как часть нашего кортежа с друзьями из Чехии проехала мимо пограничной будки и исчезла вдали. Я порадовался, что с нами в машине ехали два поляка, потому что ни на одном другом языке, кроме своего родного, пограничники говорить не могли, а может и не хотели. Примерно через полчаса оплот Европы решил, как ему нужно поступить в этом особенном случае. Нам объяснили, что наш «латино» должен пройти в главное здание погранслужбы, потому что там ожидают специалиста, который проверит его паспорт. Но так как этот человек был востребован на всех пограничных постах польско-белорусской границы, его надо было сначала сюда вызвать. Почему Эрнесто не мог ждать с нами в машине, нам так и не сказали. Как я позже узнал от него самого, его действительно отвели в отдельную комнату со столом и двумя стульями и оставили там одного ждать этого «специалиста». Мы же остались снаружи. А ведь это был конец июля, и на улице было примерно 28 градусов. Полуденная жара царила везде – и на улице, и в здании погранслужбы, где сидел наш «латино» в полном одиночестве без капли воды и задавался вопросом, не пересекли ли мы уже границу без него. Спустя примерно два часа ожидания моё терпение лопнуло. Я вынудил Толека пойти со мной в здание погранслужбы и устроить там восстание. Наши документы в полном порядке, и мы хотим наконец-то покинуть эту страну. Причём все вместе!

Хорошо вооружённый польский пограничник не очень-то нам обрадовался. Но Толек пустил в ход свой темперамент и забрасывал пограничника многочисленными аргументами, пока тот не открыл стальную дверь и не удалился для совещания с коллегой. Спустя несколько минут вернулся, полистал паспорт Эрнесто, спросил, знает ли он дату своего рождения, и отправил его к нам.

На следующий день, рассказывая об этом происшествии на фестивале, мы услышали от одного опытного путешественника, пересекавшего не раз польско-белорусскую границу: «Да вы что, эти бедные польские пограничники наверняка были расстроены не меньше вашего, потому что никому из вас так и не пришла в голову идея подкинуть им полтинничек евро. Тогда бы вы прошли границу за 10 минут».

Всю польскую напыщенность путешественники ощущают на контрасте с белорусами, оставив позади мост через приграничную реку: всего один пограничник перед постом и ещё один внутри. Вежливо и с хорошим настроением он поприветствовал нас и проверил паспорта. Заглянув в багажник моей машины, пограничник сразу догадался, что мы музыканты, а наш интернациональный коллектив вызвал у него интерес, и он стал с любопытством расспрашивать, кто мы и откуда. Но его вопросы не звучали как допрос, а объяснялись личным интересом к нам. Мы охотно рассказали ему, почему мы все здесь и куда держим путь. С сожалением нам пришлось закончить этот приятный разговор, чтобы не задерживать следовавшие за нами машины. Далее – на таможню. Необходимые документы были переданы без задержек и неприятностей, и вскоре мы оказались на подъезде к Бресту – пограничному городу Белоруссии. Здесь нам нужно было решить вопрос платы за проезд.

Если в других странах принято покупать виньетку, действительную на определённый срок, то в Белоруссии к оплате относятся с большей аккуратностью, несколько усложняющей процедуру. Отвечающая за это компания называется BelToll⁵, она продаёт путешественнику небольшой прибор, который необходимо закрепить на лобовом стекле машины; при каждой регистрации на платных дорогах он издаёт звуковой сигнал. Чтобы получить такой прибор, надо подъехать к будке из гофрированной стали, в которой летом невыносимо жарко, где дама за стойкой просит спрогнозировать расстояние, которое вы предположительно проедете по Белоруссии. К счастью, со мной были уже опытные поляки, знающие, сколько километров от Бреста до места проведения «Бард-рыбалки». После оплаты счёта началась невероятная бумажная война, во время которой от меня потребовалось около пятнадцати подписей. Но в какой-то момент и это закончилось, а поскольку часы сказали нам, что мы пропустили обед, мы зашли в ресторан, перед которым была припаркована моя машина. Там уже два часа нас ждали чехи и Алексей, сытые, довольные и страстно желающие услышать историю нашего пересечения границы. Мы ели вкусную русскую еду, а наши поляки заказывали пиво и водку.

Рядом с рестораном и будкой BelToll находилась заправка, обмен валюты и небольшой супермаркет, в который Толек решил заглянуть перед отправлением. Около 15:30, когда мы наконец готовы были продолжить наше путешествие, Толек вернулся из магазина с двумя пакетами пива, вина и водки и с восторгом снова занял место в машине. Я наконец-то понял: с пересечением границы он не только получил доступ к более дешёвому спиртному, но и покинул сферу влияния своей жены. Чем дальше мы продвигались вглубь Белоруссии, тем веселее становились наши польские товарищи на заднем сиденье. Мало того, в какой-то момент они стали разговаривать так громко, что нам с Эрнесто самим пришлось замолчать, потому что мы перестали слышать друг друга, – это было возможным только в том случае, если бы мы тоже кричали. Однако, оставив это для чрезвычайных случаев, мы ограничились красноречивыми взглядами и простыми жестами, привлекающими внимание собеседника к особенностям ландшафта, угрозам опасности или объявленным изменениям направления.

Итак, мы поехали в закат. Мы планировали добраться до Могилёвского района за шесть часов. Для чилийца и немца это была первая поездка по впечатляющим белорусским просторам. В девяностые годы я путешествовал по этому же маршруту – даже до Москвы и обратно, – чтобы в столичной студии записать альбом «Добро пожаловать в мир». Тогда у меня была машина, но ещё не было водительских прав, и я смотрел на пейзаж с пассажирского сиденья. Пустые дороги, проходящие через бесконечные леса… Как много крови пролито на этой белорусской земле. Почти семьдесят лет назад немцы действительно варварски свирепствовали здесь. Деревни были стёрты с лица земли, население депортировано на принудительные работы или убито. Белорусские города были превращены в огромные лагеря для интернированных, из которых ежедневно доставляли заключённых в германские концлагеря. Остановить всё это смогла только Красная армия, прервавшая наступление немцев и отвоевавшая каждый метр советской земли, дорого заплатив за это. Человеческий век спустя я еду по землям этой страны – моему отцу, например, всего семьдесят лет, матери – семьдесят три. А на моей родине снова выкрикивают лозунги против России, повторяя те же доводы, что звучали накануне и Первой, и Второй мировых войн. Именно поэтому я был сейчас здесь. Я хотел быть представителем тех немцев, которые выступают за содружество, в том числе Германии и Белоруссии.