Kitobni o'qish: «Новые райские кущи»

Shrift:

Дизайн переплета Н. Каштыкиной

В коллаже на обложке использованы фотографии: © Martin Mecnarowski, Studio KIWI, Inna Taran, BGStock72 / Shutterstock.com; В оформлении форзаца использована фотография:© Bozena Milosevic / Shutterstock.com

* * *

Глава 1

– Добрый день, Софья Павловна, – распахнув капитальную, широкую калитку с элементами архитектурного декора в высоком, солидном кирпичном заборе, поприветствовал девушку охранник.

То, что на звонок Софьи дверь на участок открыла не добрейшая, милейшая Людмила Аристарховна (многолетняя помощница по их большому хозяйству, которую бабушка упорно называла на англицкий манер экономкой), а охранник (пусть не столь милый, улыбчивый и открытый, как Людмила Аристарховна, но вполне себе приятный и симпатичный молодой мужчина, однако охранник же!), заставило Соню мгновенно заволноваться пуще прежнего и даже немного испугаться. Особенно если рассматривать факт неожиданного присутствия охраны в связке с поводом, который как-то туманно-неопределенно озвучила по телефону бабушка, настоятельно попросив Софью приехать.

Ну, «попросив» – это, пожалуй, слишком дипломатично названо, скорее Эльвира Аркадьевна высказала старательно смягченное требование, плохо закамуфлированное в форму просьбы.

Охранника этого Софья знала и даже, как ни удивительно, помнила его имя, хоть и видела не более пары раз и то мимоходом. Парень был из числа тех, которых ее папа время от времени, по различным поводам, делам и необходимостям его фирмы, нанимал в одном известном охранном агентстве, с которым много лет и вполне себе удачно сотрудничал.

– Здравствуйте, Вадим, – поздоровалась Соня и, не сдержав тревожности, спросила: – Что-то случилось?

– Все объяснит Эльвира Аркадьевна, – ушел от прямого ответа охранник, посторонясь и пропуская девушку вперед.

– Папа, Костя? – постаравшись сильно не пугаться, все же не удержалась и уточнила Соня, всмотревшись в лицо парня острым, внимательным взглядом, отслеживая реакцию на свой вопрос.

Нет, понятно, что, если бы – не приведи боже! – произошла какая-то беда бедовая, ей бы сразу сообщили, но мало ли… От бабушки можно ждать самого непредсказуемого.

– С Павлом Егоровичем и Константином Павловичем все в порядке, – ответил Вадим, позволив себе намек на скользнувшую по губам еле заметную улыбку, и напомнил девушке: – Проходите, Эльвира Аркадьевна вас ждет.

– Да, – кивнула ему Софья и двинулась к дому по широкой, выложенной плитами из дикого камня дорожке.

Когда дорожка, обогнув старую высокую липу, вывела Софью на прямой отрезок, тянувшийся к самому входу, и фасад дома предстал перед ней во всей своей красе, она остановилась, не отказав себе в удовольствии просто постоять и полюбоваться открывшимся видом.

Дом, любимый дом!

М-да… любимый и некогда бывший родным. Единственно родным.

Хотя данное строение назвать домом было бы категорически неверно. Это скорее малая усадьба в два этажа с классическим портиком с колоннами центрального входа и мансардой над ним на третьем уровне, с большим круглым окном, разделявшим все строение на правую и левую части.

Мама посмеивалась над отцом, когда тот замахнулся на проект в стиле русского усадебного классицизма позапрошлого века, говоря, что это в нем проявляются гены знаменитого рабоче-крестьянского прадеда, во что бы то ни стало стремившегося перещеголять и переплюнуть всякого барина. Папа возражал, выдвигая версию, что это в нем как раз таки не прадедовы корни трепещут торжеством наведенной социалистической справедливости, а бунтует прабабкина дворянская линия, подпортившая им всем родословную своим аристократизмом.

Они начинали шутливо препираться и спорить, выдвигая варианты отцовской тяги к помпезности, хохотали и смотрели друг на друга, сияя влюбленными веселыми глазами, не замечая никого и ничего вокруг.

Они вообще у них с братом Костей такие были оба… смешливые и веселые.

М-да. Были когда-то у них и оба. Нет, сейчас, конечно, тоже есть, слава богу, и тоже оба, но теперь не такие веселые, как тогда, и не совсем чтобы только у них, и… в общем, все сложно и неважно.

Просто в ней говорит чистая ностальгия по детству, по той счастливой и беззаботной жизни. Когда ты маленький и защищен со всех сторон любовью, а родители молодые, улыбчивые, смелые и задорные. И кажется, что весь мир наполнен солнечным светом, простотой бытия и бесконечной радостью, и принадлежит только вам, и так будет бесконечно… Такая печальная, теплая и щемящая грусть по времени, которое всегда и у всех безвозвратно проходит.

Софья вздохнула и резко выдохнула. Ладно, что она на самом деле-то застряла, надо идти, раз приехала, да и барыня… ах, пардонте-с, то есть бабушка стоит вон уже, встречает. Позвонили-доложили, видимо, про Сонино прибытие. Или сама увидела со второго этажа, как подъехало такси к воротам.

Бабушка Эльвира Аркадьевна у них дама весьма неординарная, наделенная той особой, тяжеловато-царственной статью, которая бывает лишь у редких крупных женщин – ровная, как доска, спина, неторопливые, плавные, наполненные смыслами и значимостью движения и жесты, подборок неизменно на определенном уровне горделивости (то бишь всегда параллельно полу) – женщина, постигшая всю глубину своей исключительной значимости и недосягаемой иными величественности.

Привычно безупречная, облаченная в обманчиво простое и лаконичное платье с длинным рукавом и подолом до середины голени (не иначе как от известного модельера), в туфлях на невысоком каблуке одной из крутейших итальянских фирм. Она стояла меж двух центральных колонн с опущенными руками, перехватив одной ладонью кисть другой. И этот жест – сцепленные руки – пожалуй, единственное, что следовало трактовать как легкую степень укора за то, что ей приходится дольше положенного ожидать Софью.

Ну точь-в-точь их сиятельство с безупречными манерами, основной добродетелью которой является бесконечное терпение по отношению к трудным родственникам. Графиня, не иначе. Ага, разве что не титулована, ну так это глупая формальность и чистый недосмотр, в любой момент легко исправляемый.

Как-то так.

Привычный сарказм и злую иронию в адрес бабушки Софья давно уже научилась сдерживать и язвила исключительно про себя, за крайне редким исключением, когда бабушка Эля совсем уж теряла края и Соне приходилось вслух напоминать той о своих личностных границах.

Что-то она взялась брюзжать не по-детски, – поймала себя на едкой язвительности Софья и, вздохнув, мысленно одернула: «Прекрати!» Как обычно, она несправедлива в настолько негативной и даже немного злой оценке бабушки и прекрасно это осознает. Просто так сложилось, что у Софьи с детства выработалась и закрепилась на уровне привычки (или даже скорее некоего рефлекса) такая вот обвинительно-язвительная реакция на Эльвиру Аркадьевну. А это неправильно хотя бы потому, что, в конце концов, бабушка совсем не высокомерна и никакой наигранной надменности в ней нет и в помине – просто она такая.

Такая – и все.

Софья тоже такая, какая есть, и никогда ничего из себя не изображала, однако ж всю жизнь из-за своеобразного характера окружающие воспринимают ее как надменную гордячку и заносчивую особу, в чем не забывают попенять и упрекнуть.

А уж у бабушки и характер имеется железный, и врожденная величавость под стать характеру, ну и ум с мудростью к ним прилагающиеся. Да еще и многолетняя работа на руководящей идеологической должности… И, как результат – соответственная манера держать себя с непоколебимой уверенностью в своей правоте.

О! Бабушкина уверенность в своей правоте – это особая тема: если Эльвира Аркадьевна посчитала, что права (а считает она так в девяноста процентах из ста), то практически без шансов переубедить ее и заставить принять иную точку зрения. Правда, следует честно сказать: если бабушка Эля убеждается, что все же ошибалась, она всегда признает свою ошибку и непременно извинится, хотя надо признать и то, что ошибается Эльвира Аркадьевна, к сожалению, крайне редко.

Что не отменяет сложившегося в странную привычку способа общения между Эльвирой Аркадьевной и Софьей – бабушка доминирует в своей неистребимой манере руководить и непоколебимой уверенности в правоте и правильности принятых ею решений, ну а Софья якобы противостоит ее мнимому диктату с элементами автократии и навязыванию своего мнения.

Так и живут, каждая отыгрывая ставшие привычными для них роли.

Может, от испытанного облегчения после того, как Вадим заверил, что с отцом и братом все в порядке, или от досады на бабушку за то, что напугала, вызвав под предлогом какой-то возникшей ужасной проблемы, связанной с папой, завелась Софья недовольством и ворчит про себя на бабку. Впрочем, как показывает практика, чтобы раздражиться на Эльвиру Аркадьевну и брюзжать про себя в ее адрес, Софье особого повода не требовалось – достаточно поговорить по телефону или встретиться.

– Здравствуй, Софья, – поздоровалась плоским, нейтральным тоном бабушка.

– Здравствуйте, Эльвира Аркадьевна, – ответила в тон ей Соня.

– Вот как? Не бабушка, а по имени-отчеству, – приподняв показательно-осуждающе одну бровку, попеняла ей хозяйка дома. – Недовольна, значит, и откровенно хамишь.

– Ты сказала, что возникла какая-то глобальная неприятность, связанная с отцом, и отказалась сообщать по телефону подробности, кроме того единственного факта, что он жив, – напомнила Соня и, не удержавшись, все-таки попрекнула: – Ты хоть понимаешь, что́ я передумала, пока сюда ехала?

– Столь скупая информативность вызвана необходимостью, – туманно-неопределенно пояснила бабушка.

– Чистой воды шантаж, – дала определение оглашенному бабушкой поводу для вызова Соня.

– Да, – только и сказала Эльвира Аркадьевна, соглашаясь с внучкой. И предложила, плавно-продуманно поведя рукой приглашающим хозяйским жестом: – Проходи в дом, я скоро все объясню.

Спорить с принявшей решение бабушкой было так же бесполезно, как добиваться диалога с одной из колонн портика, возле которых она стояла. Если та отказалась объяснять на ходу, можно быть на сто пудов уверенным, что делать она этого не станет, хоть тут что произойди: реальный конец света в виде пушистого арктического зверька или какие-нибудь «белые в городе».

Хотя «белые в городе» – это, пожалуй, самая бабушкина тема…

Но спорить Соня, собственно, и не собиралась – зачем? Не ее история зазря себе нервы дергать и вступать в заранее бесполезные препирательства ради самих разговоров и прокачивания эмоций.

– Оп-па! – не удержалась от восклицания Софья, пройдя через дверь из большой уютной прихожей в малую гостиную («комнату ожидания приема», как называл это помещение папа) и увидев собравшихся.

Вот чего она точно никак не могла ожидать и даже близко предположить, так это увидеть столько народа в большой полукруглой комнате. Ну, не совсем народа, а все-таки родни – от близкой до дальней, местами и вовсе лишь номинальной, – но таки представителей их многочисленного семейства, стоявших или сидевших на банкетках и креслах, расставленных вдоль стен у кофейных столиков гостевого холла. Все что-то жарко обсуждали и шумно переговаривались.

– Сонечка Пална!!! – разнесся громкий, восторженный девичий визг, и откуда-то сбоку стремительно выскочила и ринулась к Софье ее младшая сестрица Дарья. Подлетела, обняла-обхватила и повисла на шее.

– Я тоже очень рада тебя видеть, – не удержавшись, она обняла Дашку и разулыбалась.

– Я соскучилась ужасно! – орала, тормошила и расцеловывала Соню в щеки Дашка. – Круто, что ты приехала!

– Все, Даш, отпусти меня, – попыталась освободиться из ее захвата Софья, не любившая проявлений столь ярких эмоций и нарочито показательных, чрезмерных чувств.

– Все, все! – подняв руки сдающимся жестом, расхохоталась Дашка. – Не мучаю, не зажимаю, не обнимаю!

Дашка никогда не обижалась на Сонину природную сдержанность, отстраненность и холодность в проявлении чувств. Во-первых, потому что принимала такой, какая она есть, а во-вторых, потому что нисколько не сомневалась и совершенно точно знала, как сильно и глубоко любит ее старшая сестрица.

– Мама, что происходит? – недовольным тоном с легкой ноткой капризности вечного престарелого дитяти потребовал ответа у вошедшей в гостиную следом за Софьей Элеоноры Аркадьевны сын, он же дядя Сони и Дарьи. – Зачем ты нас здесь всех собрала?

– Терпение, Алексей, – холодно, как раздухарившегося мальчугана, одернула сына Эльвира. – Скоро я все объясню.

– Объясни сейчас, – поддержав брата, предложила Глафира. – Все недоумевают и нервничают.

– Да, Эльвира Аркадьевна, – поддакнул жене дядя Леня, – хотелось бы уточнить формат этой неожиданной встречи.

– Поразительно, как тебе удалось их собрать? – подивилась Софья, быстренько пересчитав и идентифицировав родню, которую в таком составе собрать вообще было нереально. По крайней мере, на памяти Сони такое случилось впервые.

– Подкуп, шантаж, игра на слабостях, привязанностях и тайных страстях, разжигание любопытства, – с явно читаемой, совсем чуть-чуть, ноткой гордости в голосе объяснила бабушка.

– Класс! – от души восхитилась Софья и повторила: – Вот просто класс! Все как ты любишь.

– Благодарю, – сдержанно приняла похвалу внучки Эльвира Аркадьевна, произведя даже не кивок, а легкий намек на оный.

– Нет, ну на самом деле, Эльвира Аркадьевна, это уже несерьезно, честное слово. Зачем мы все здесь собрались и чего ждем? – раздражался Владимир. – Лене нельзя нервничать, ей необходимо гулять на воздухе и больше лежать, отдыхать. – Он кинул быстрый взгляд на жену и продолжил выкатывать претензию: – А вместо этого вы напугали нас каким-то ужасным происшествием, которое отказались объяснять по телефону, и мы помчались сюда, в Октябрьское. Объясните уже, в конце концов, что случилось?

– Мы ждем еще одного человека, который с минуты на минуту присоединится к нам, – в своей любимой манере отвечать на вопрос сообщила та, чуть повысив тон: – Сейчас Людмила Аристарховна и девочки накрывают в столовой к чаю, будут поданы легкие закуски и сладости.

– Как у вас тут куртуазненько, однако, – съехидничал дядя Валя.

Судя по блестящим глазам, слегка раскрасневшимся щекам и умеренно задиристому настроению, дядюшка успел уже где-то «поправить прицел», втихаря закинувшись для уравновешивания нервов «живительным полтинничком», а то и доброй соточкой коньячку, ибо уважал только этот напиток.

– Прямо «Дворянское гнездо»: «кушать подано, извольте к столу-с», – хохотнул он вдогонку своей сомнительной остроте.

Дядюшка Валя с большим скепсисом относился ко всему тому политесу и жизненному устою-укладу с закосом под дворянскую жизнь, что обустроила в усадьбе железной хозяйской рукой бабушка Эльвира. И всякий раз, когда оказывался в гостях, не забывал продемонстрировать пролетарскую недобрую иронию. Правда, дальше этого осмотрительно не заходил и от всегда богатого, вкусного угощения за великолепно сервированным столом не отказывался, как и от возможности погостить несколько деньков, и от баньки с пивком и продолжением.

Иногда, надо признать, дядюшку заносило чуть более дозволенного самому себе уровня критики, поскольку, чем больше было залито внутрь дядюшки лечебного коньяку от нервов, тем жестче становилась его язвительность на данную тему.

– А чо, правильно! – поддержала инициативу с чаем Дашка и нарочито хрюкнула сатирическим смешком: – Буфет в театре – первое дело!

– А почему в доме охрана? – задал Володя единственно верный в данной непонятной ситуации вопрос. – Нам что-то угрожает?

– Никакой угрозы нет, – заверила его Эльвира Аркадьевна и повторила: – Немного терпения, я все объясню.

В скрытом боковом кармане платья Эльвиры пискнул смартфон, оповещая о входящем сообщении. Не делая лишних суетливых движений, как всегда неспешно, тщательно выверенным элегантным жестом она достала аппарат и прочитала сообщение. Убрав телефон обратно в карман, обвела всех собравшихся взглядом.

– Человек, которого мы ожидаем, прибыл.

– Ревизор? – дурашливо поинтересовалась Дашка.

– Хуже, – не поддержав дурашливой веселости внучки, отрезала Эльвира Аркадьевна холодным, не обещающим ничего хорошего голосом.

В неожиданно наступившей после слов хозяйки тишине донесся приглушенный стенами звук захлопнувшейся тяжелой входной двери. А после короткой заминки (видимо, прибывший снимал верхнюю одежду и вешал во встроенный шкаф) – шаги двух человек, прошедших через прихожую к холлу. Дверь в гостевой зал открылась и…

Ты-дын-н-н…

Софья закаменела – телом, лицом, словно в секунду превратившимся в бесстрастную гранитную маску. На какое-то затянувшееся в безвременье мгновенье ее дыхание оборвалось, остановилось… Сердце вдруг глухо с силой бухнуло по ребрам, приводя Софью в сознание, как будто прокричало: «Ты чо там, сдурела совсем? Дыши давай! Небеса не рухнули, небо не разверзлось и никто не умер, а все остальное – решаемые житейские ситуации!» И, видимо, совсем осерчав, наддало еще разок, пребольно бабахнув под ребро.

«Да, действительно, – опомнилась Софья, судорожно втянув в себя воздух и задышав. – Небо не рухнуло, ничего к хренам не разверзлось, никто не умер и ничего не случилось».

Обычная жизнь с ее нежданчиками и приветами.

«Обычная жизнь» – повторила она про себя мысленно, окончательно справляясь с первичной шоковой реакцией на появление этого мужчины. К тому же эта встреча предполагалась. Пусть в туманной перспективе и под большим вопросом, но все же предполагалась. Но не здесь же и не таким вот манером из разряда «обухом по темечку»!

Зато Дарья оценила появление этого самого «нежданчика» по самой высокой шкале радости и, заверещав от восторга:

– Ярослав Олегыч!

…ринулась к прибывшему гостю обниматься.

– Так круто, что ты здесь! – верещала она восторженно.

– Привет, красавица! – Мужчина открыто, радостно улыбаясь в ответ, коротеньким поцелуйчиком чмокнул в макушку обнимавшую его девочку и, аккуратно-нежно высвободившись из ее шальных объятий, искренне признался: – Я тоже очень рад тебя видеть, Дашуня.

– Ладно, ладно! – как чуть ранее с Софьей, Дашка наигранно-показательно подняла руки сдающимся жестом и, улыбаясь во всю ширь своей прекрасной белозубой улыбки, пожаловалась: – Знаю-знаю, ты – как Сонечка Пална: терпеть не можешь бурных проявлений чувств. А я, между прочим, молодая девушка с неустойчивой эмоциональностью и люблю открыто и яростно выказывать все, что чувствую.

– Давай ты продемонстрируешь свою несдержанность чуть позже, Дарья, – остудила ее порывы холодным назидательным тоном подошедшая к ним Эльвира Аркадьевна и, сменив тон на официально-нейтральный, обведя собравшихся внимательным взглядом, добавила: – Имею честь представить вам Ярослава Олеговича. Некоторые из нас, как вы уже заметили, с ним хорошо знакомы. Остальным я представлю Ярослава Олеговича (а ему – тех, с кем он незнаком) чуть позже. А сейчас предлагаю пройти в столовую и выпить чаю. Нам всем нужна небольшая пауза.

И Эльвира Аркадьевна, обведя родню предупреждающе-строгим взглядом, вопросительно-настороженно посмотрела на Софью.

Внучка же бабушку разлюбезную взором своим девичьим ответным не удосужила, а под перекрестьем родни, смотревшей на нее кто с любопытством, кто с озабоченностью, а кто и с сочувствием, первой направилась к дверям столовой, разбивая возникшую тишину ровной дробью своих четких, решительных шагов.

Она, конечно, выскажет бабушке все, что думает об этой ее затее с появлением Ярослава, но позже. А может, и не выскажет. Даже скорее всего не выскажет, подумав, пришла к выводу Соня. Абсолютно бесполезное занятие объяснять Эльвире Аркадьевне степень ее заблуждения и жестокость такого поступка.

Поэтому в данной конкретной ситуации спорить с бабушкой Соня не собиралась, а была с нею даже согласна: чай – это то, что сейчас нужно, прямо в самый раз. – Уж кому-кому, а ей точно требуется небольшая пауза. Да и перекусить от нервов и с дороги не мешало бы. А с неприятностями и проблемами потом можно разобраться.

Родня за спиной у девушки загомонила, зашепталась, видимо, делясь впечатлениями и размышлениями по поводу устроенного хозяйкой неожиданного «представления», но высказывать свое мнение Эльвире Аркадьевне никто не ринулся, а постепенно потянулись за Софьей в столовую.

Разумеется, кроме Дашки. Дашка-то как раз шепотом что-то выговаривала бабушке, но та лишь отмахнулась от девочки, заспешив следом за гостями.

На центральном месте напротив двери, во главе стола, в отсутствие хозяина дома расположилась Эльвира Аркадьевна, остальная же родня рассаживалась произвольно, в некоторых случаях объединяясь по семейным интересам.

Софья оказалась на левой стороне столешницы между Дашкой и Еленой, женой Владимира, в свою очередь сидевшего между женой и Ярославом Олеговичем. Который по указанию бабушки занял место по левую руку от ее «царствующей» особы.

Помощницы по хозяйству под руководством Людмилы Аристарховны принесли пузатые керамические чайники с чаем разных сортов – черным, зеленым, с добавками и травками.

Народ засуетился, разливая горячий напиток по чашкам, увлеченно выбирая и накладывая закуски себе на тарелки, проигнорировав и начисто позабыв и неясную причину, по которой здесь оказался.

Ели-пили, закусывали, говорили о чем-то пустом и неважном, рассказывая друг другу про дела свои семейные и свои мелкие проблемы, словно сбегали, отодвигали на неопределенное «потом» это самое «происшествие» непонятной этимологии.

К слову сказать, с Эльвиры Аркадьевны станется закрутить какую угодно интригу и придумать мифический повод, чтобы собрать родню и воплотить известную только ей одной идею, – подумалось привычно обличительно в адрес бабушки Софьи, то и дело изучающе посматривающей на нее (при этом Соня очень старалась ненароком, даже мимолетно не скользнуть взглядом по сидевшему рядом с той приглашенному гостю).

«Нет», – вздохнув и осторожно, чтобы не звякнуть фарфором о фарфор из-за мелкой предательской дрожи, поколачивавшей все тело от напряжения, в который раз мысленно одернула себя Соня, опустив пустую чашку на блюдце. Это она от обиды от пережитого краткого шока наговаривает. Бабушка Эля, конечно, еще та стер… интриганка, но столь крутой кураж-вираж с наймом охраны, выдергиванием младшей дочери с мужем из Питера и, главное – непонятное явление Ярослава замутить Эльвира Аркадьевна не способна. Хотя бы в силу продуманной осторожности и четкого понимания ограничений своих возможностей и уровня ресурсного влияния.

А посему…

– Ну что ж, – оборвала размышления Софьи Эльвира Аркадьевна, – вижу, вы все перекусили, утолив первый голод. Позже вам будет предложен полноценный обед, – не спросила, а констатировала факт и дала отмашку к окончанию чаепития бабушка. – Сейчас девочки уберут, и мы сможем спокойно поговорить.

Как по волшебству, именно на этих ее словах «девочки» и Людмила Аристарховна закатили в столовую сервировочные столики, на которые молниеносно переставили все со стола, и столь же стремительно покатили тележки на выход. Замыкая процессию трех «девочек», экономка шустренько собрала со стола в комок льняную белоснежную скатерть, улыбнулась Софье и поспешила за горничными. А, покинув помещение, плотно закрыла за собой дверь.

– Итак, – дала старт серьезному разговору Эльвира Аркадьевна, – я собрала вас здесь, чтобы сообщить…

– К нам едет-таки ревизор! – перебила ее, рассмеявшись, Дашка. И, увидев, обращенные на нее осуждающие взгляды родных, пояснила: – Ну а что? Прикольно же: «К нам едет ревизор», всегда хотела это сказать. А то вы какие-то все душные, напряженные.

– Если «ревизор», – сделав упор на этом слове, холодно отчеканила Эльвира Аркадьевна, – приедет к нам до того, как мы разрешим возникшую непростую ситуацию, то всем нам – я подчеркиваю: всем! – станет очень невесело. Или, как ты изволишь выражаться, Дарья, «настанут конкретные кранты».

И, обведя всех сидевших за столом (за исключением Ярослава) давящим тяжелым взглядом, Эльвира Аркадьевна продолжила свою речь:

– Чтобы предотвратить возможные неуместные замечания, сразу перейду к сути: из сейфа пропали сокровища Октябрьских.

– Что значит – пропали? – Бабушке не удалось-таки предотвратить то самое неуместное замечание, прилетевшее от сына Алексея.

– Выражусь более ясно: из сейфа в кабинете главы рода были похищены сокровища Октябрьских.

– А…

– Помолчите! – холодно лязгнула голосом Эльвира Аркадьевна, останавливая всякого пожелавшего что-то еще вякать.

О да, это она умела – припечатать голосом так, что прямо э-эх! Ей бы погоны и эскадроном командовать – лошади бы честь отдавали. Очередной раз язвительно хмыкнув про себя, Софья посмотрела на родственничков: а что, прониклись. Вон глазки прячут, румянчик неловкости по щечкам разлился.

– Давай, бабуль, жги! – махнула рукой широким жестом Дашка и хохотнула: – Теперь тебе точно никто не помешает. Забоятся!

Ну да, Дашку каким угодно голосом и гневливыми громыханиями не проймешь, для нее авторитетов не существует напрочь. Современный ребенок восемнадцати годов, что вы хотите? У них концепция мира и жизненная установка: все равны и в принципе имеют право на все, – не удержавшись, улыбнулась Софья, посмотрев на развеселившуюся сестрицу.

– Сокровища были похищены. – Эльвира Аркадьевна одарила строгим взглядом Дарью и продолжила: – При обнаружении пропажи я немедленно известила начальника службы безопасности компании Павла Егоровича. Посоветовавшись, мы обратились в охранное агентство, с которым много лет сотрудничает Павел. Они помогут провести предварительное расследование, по результатам которого мы примем решение о дальнейших действиях и шагах.

По столовой прокатилась сдержанная волна недовольства, но все вмиг замолчали, когда Эльвира Аркадьевна продолжила:

– Изложу факты. За сутки до отъезда Павел завершил оформление своих деловых вопросов и документов и, как обычно, когда он отбывает надолго, для моего душевного спокойствия проверил и показал мне содержимое всех футляров с драгоценностями, а также некоторые важные документы, касающиеся недвижимости и находящиеся в сейфе. Весь следующий день он провел в сборах и подготовке к отъезду и сейф более не открывал. Утром же следующего дня он уехал. Через сутки после его отъезда я легла в клинику для проведения планового обследования и прохождения курса укрепляющих процедур, откуда вернулась через двенадцать дней. На следующий день после моего возвращения у нас была назначена запланированная с нашим ювелиром обычная процедура осмотра и чистки драгоценностей, составляющих сокровища Октябрьских. Юлий Маркович прибыл в усадьбу, я отрыла сейф, и… мы обнаружили пропажу всех футляров с сокровищами, а также валюты, завещания Павла и некоторых важных документов о собственности и недвижимом имуществе. Первым моим порывом было сообщить в полицию, но, посовещавшись с Евгенией, – легкий пасс ручкой направо, в сторону невестки, сидевшей рядом с ней, – с Юлием Марковичем и Дмитрием Васильевичем, начальником охраны Павла, мы пришли к общему мнению, что не стоит спешить с обращением в органы. На данный момент специалистам охранного агентства (как выяснилось, имеющего еще и розыскное направление) и Дмитрию Васильевичу удалось установить со всей достоверностью, что ни взлом, ни проникновение в усадьбу посторонних людей не имели места. Это первое.

– Обалдеть! И первого более чем достаточно. Но, оказывается, есть еще и второе? – не удержалась от реплики тетя Маша.

– Второе, – проигнорировав возглас Марии, продолжила Эльвира Аркадьевна. – Евгения, – снова легкий пасс рукой в сторону молчавшей все это время невестки, – не захотела оставаться одна в усадьбе на время отъезда мужа и меня и приняла решение пожить в Москве вместе с дочерью. Дарья, как вам известно, постоянно проживает в московской квартире, поскольку учится в институте. Таким образом вышло, что на период моего отсутствия на участке постоянно находились только охранники из службы безопасности нашей фирмы, которые проживали в гостевом доме, в саму же усадьбу не заходили.

– А Людмила Аристарховна и горничные? – поинтересовалась Глафира.

– За несколько дней до отъезда Павла Людмила Аристарховна слегла с гриппом и все это время проболела, находясь у себя дома. Горничным мы с Евгенией дали короткий отпуск, в связи с чем всю обеспечивающую жизнедеятельность усадьбы аппаратуру перевели в экономный режим работы, а усадьбу – закрыли и, можно сказать, практически опечатали. Единственный, кто заходил в дом, – это Федор Петрович, наш разнорабочий и помощник, и даже не в сам дом, а в бойлерную пристройку, для проверки оборудования. Всем вам известно, что на участке установлена глобальная система безопасности. Но вряд ли кто-то из вас знает, как именно она устроена. Дело в том, что весь приусадебный участок «простреливается», как говорят специалисты, камерами видеонаблюдения. То есть на участке вокруг дома, а также на прилегающей к забору территории на расстоянии тридцати метров нет ни сантиметра, который бы не попадал в зону видеонаблюдения. Но в доме оно отсутствует везде, кроме прихожей и гостевого холла. Даже в кабинете, где находится сейф, наблюдения нет. Таково было твердое решение самого Павла Егоровича.

– То есть увидеть, кто потырил ваше сокровище, не получится, – с ехидцей усмехнулся Леонид.

– Нет, – Эльвира Аркадьевна недобро посмотрела на него, – в самом кабинете увидеть вора не получится. Зато можно пересмотреть все записи с видеокамер и отдать их на экспертизу, которая подтвердила бы их подлинность, отсутствие монтажа и вмешательство сторонних компьютерных программ или иного взлома.

– И что это значит? – поинтересовался дядя Валя, поутратив блеска в глазах и задиристости настроения.

Эльвира Аркадьевна с ответом не поспешила, а, обведя тяжелым изучающим взглядом всех сидевших за столом, помолчала, несколько театрально затянув паузу и нагнетая атмосферу. Видимо, почувствовав тот предел, за которым начнутся вопросы и негодования, она все же оповестила:

– А это значит, что украсть сокровища Октябрьских мог только тот, кто побывал в усадьбе за те трое суток. Между моментом, как Павел Егорович закрыл сейф, и до момента моего отъезда и консервации усадьбы. – Снова помолчала, обведя очередным свербящим взглядом родственников, и внесла главное и основное уточнение: – Это три. И это плохое три, потому что люди, побывавшие в усадьбе за этот период, сейчас здесь присутствуют. И, чтобы выяснить, кто именно украл сокровища, не вынося при этом сор из семьи, я и собрала вас.

– Ну ни хрена себе у нас тут трабл замутился… – ошарашенно протянула Дашка и резко заткнулась под строгим взором бабушки.