Kitobni o'qish: «Чужой дар»

Часть 1. Ведьма

Настя свернула с шоссе на просёлок. Асфальта на старой разбитой дороге почти не осталось. Временами колёса Настиной машины выезжали на ровные асфальтовые островки и тут же снова оказывались на глиняной неровной поверхности. Машина подпрыгивала, норовила провалиться в очередную рытвину. Настя снизила скорость.

Километров через сорок по бездорожью показалось брошенное село Грушовка. Старые полуразрушенные мазанки смотрели на гостью пустыми глазницами окон. Там, где раньше были двери – теперь зияли чёрные дыры.  Крыши домов провалились, а стены с облупившейся штукатуркой потеряли былую чёткость линий и округло просели.

Природа забирала назад брошенную человеком землю, в огородах высоким рыжим сухостоем стояла трава. Тронутые первым морозом деревья уже избавились от листвы, и их тёмные силуэты торчали рядом с мёртвыми домами. Ноябрьский ветер раскачивал голые ветки, на которых, нахохлившись, сидели вороны.

 Настя проезжала мимо завалившихся заборов, и ей казалось, что дома провожают её взглядом. Разграбленные и брошенные, они словно просили о помощи, тянули к Насте полусгнившие ставни, как руки.  Пустые собачьи будки и покосившиеся деревянные лавки возле заборов так и лезли на глаза, выпячивая своё одиночество. Хотелось поскорее проехать это кладбище домов.

В Грушовке не жили люди лет тридцать. Окончательно село опустело в девяностые годы прошлого века, когда молодёжь подалась за лучшей жизнью в город. Стариков потом забирали на новое место жительства. Особенно упрямых хоронили на старом кладбище в роще за селом. И когда смолк плач по последнему покойнику, на Грушовку наступило запустение, прорастая травой на бывших дорогах. Не зарастала только дорога к дому ведьмы.

Настя доехала до края села и увидела дом, вокруг которого стояли машины. Этот дом был живой. Ему недавно меняли крышу, и новая зелёная черепица смотрелась неожиданно и вычурно на фоне провалившихся крыш соседних домов. Бывшая мазанка была обложена кирпичом. Окна с новыми зелёными ставнями приветливо светились. Настя поставила свою машину на свободном месте возле длинного низкого забора.

Во дворе звонко и монотонно стучал по дереву топор. Настя постояла возле зелёной калитки.

Внезапный порыв приехать к ведьме за помощью, ещё утром казавшийся единственно верным решением, вдруг ослаб. Какие вообще могут быть ведьмы в наше время? Наверняка эта баба Нина – обычная шарлатанка. Наврёт, подарит надежду, а проблема так и останется нерешённой. Уж Насте ли не знать, как это бывает! Они ведь с этой ведьмой почти коллеги.

За забором слышалось движение, тихие голоса, тюканье топора. Крикнул коротко и резко петух. Пахло сыростью, курятником и ноябрьским холодом. Как будто Настя оказалась дома, в своей деревне. Девушка недовольно поморщилась. Но не возвращаться же ни с чем, когда осталось сделать несколько шагов! И она решительно толкнула калитку.

Во дворе мужик рубил дрова. Мальчишка лет десяти носил деревянные брусочки и складывал в поленницу возле дома. Мужик посмотрел на Настю, коротко кивнул здороваясь. Настя ответила таким же кивком и пошла к дому.

За деревянной дверью было тепло и темно. Настя прошла из маленькой прихожей в комнату. На стульях возле стены сидели люди. На столе в углу комнаты стояли зажжённые свечи.

– Обувь и одежду надо снять в прихожей, – сказала пожилая женщина, сидящая на крайнем стуле. Она была похожа на нахохлившуюся ворону.

Настя кивнула. Вернулась в прихожую, сняла куртку и ботинки. В доме стоял старушечий запах, смешанный с ароматом сухой травы и горящих свечей. Настя вернулась в комнату и села на пустой стул.

– Тут живая очередь или запись? – спросила она заплаканную блондинку, сидящую на соседнем стуле.

– Тут как баба Нина решит, – отозвалась пожилая женщина и ещё больше нахохлилась.

Настя стала молча рассматривать комнату. Икон нет, фотографий тоже. Мебель только необходимая. Обои свежие. Возникло ощущение, что дом латают кусками. Старые стулья с изогнутыми спинками были новыми в годах  пятидесятых прошлого века, а шторы на окне современные.  Электричества в доме нет. Ну, это понятно. Откуда ему взяться в брошенном селе? Дверной проём в соседнюю комнату занавешен тёмным ситцем в мелкий горох. Оттуда слышен тихий разговор. Интересно, какая она, эта баба Нина?

В Настином воображении ведьма представала скрюченной, худой и черноволосой. Обязательно с длинным носом и костлявыми пальцами. Возможно, с единственным зубом, торчащим изо рта.

Кроме Насти, аудиенции ведьмы дожидались ещё пять человек. Сидели молча, вид имели скорбный.

 Вдруг занавеска шевельнулась и из комнаты вышла женщина лет тридцати. Она улыбалась, глаза её влажно блестели. В руках она держала бумажный пакет. Благодаря и кланяясь, женщина пошла в прихожую, а следом из комнаты вышла ведьма.

Это была старая женщина, очень крупная и прямая, в домашнем фланелевом халате. Её седые волосы были скручены в пучок на затылке под пластмассовым коричневым гребнем. Взгляд у бабы Нины был неприятный, словно проникал под одежду. Настя опустила глаза, встретившись с нею глазами.

Ведьма стояла на полу босиком. Ноги её были сильно отёкшими. Настя смотрела на тёмную сухую кожу ведьминых ног, на крошащиеся ногти и думала, что целительскую карьеру неплохо бы начинать с собственного здоровья. Кто поверит ведьме, которая не может избавиться от грибка на ногтях? Это, как слушать советы жирного диетолога.

–Аборты не делаю, – громко сказала баба Нина, глядя на блондинку.

– Я не… Не… – замотала головой девушка и залилась слезами.

– Заходи, – пригласила её ведьма.

Настя напрягла слух, чтобы услышать, о чём говорят за занавеской, но речь лилась тихо, и слов было не разобрать. Потом баба Нина позвала к себе пожилую женщину, которая сидела на крайнем стуле. Постепенно в закрытой от посторонних глаз комнате побывали все, кто сидел в очереди до Насти. А потом баба Нина стала приглашать новоприбывших.

Настя каждый раз ждала, что наступит её очередь и даже привставала со стула. Но ведьма не смотрела на неё. Она вызывала следующего и скрывалась в комнате.

Настя устала сидеть, хотелось есть. И она решила, что потребует принять её, когда ведьма снова выйдет из своей приёмной.

Раздражение росло, настроение портилось. За окном быстро темнело. Ноябрьский день короткий и сырой сменился моросящими сумерками. Мысль о том, что придётся ехать отсюда по бездорожью в темноте, пугала.

И когда баба Нина снова появилась в дверном проёме, чтобы выбрать следующего посетителя Настя решительно встала со своего стула. Она даже открыла рот, собираясь высказать всё, что накопилось, но тут громко хлопнула входная дверь, и в комнату быстро вошёл мужчина. Он держал на руках девочку лет десяти. Лицо ребёнка было совершено белым, руки безжизненно свисали. Мужчина подошёл к ведьме и прохрипел:

– Помоги.

Ведьма молча взяла девочку на руки и скрылась в комнате. Настя села. Мужчина опустился на свободный стул и заплакал.

– Что случилось? – тихо спросила его Настя.

– Сердце… врачи сказали, ничего нельзя сделать… это последняя надежда… – ответил мужчина.

Настя смотрела, как вздрагивают его плечи, и чувствовала себя виноватой за неспособность помочь, за желание возмутиться, когда её очередь снова занял другой человек. Что такое её проблемы рядом вот с этим? Она ведь пока ещё жива.

– Что ты хочешь? – вдруг резко и громко прозвучало в соседней комнате. Люди, сидевшие в очереди, затихли, ожидая, что произойдёт дальше. Мужчина перестал всхлипывать.

– Послушай, я ведь всё равно не отдам тебе ребёнка, ты же знаешь. Говори свою цену, – требовательным тоном произнесла баба Нина.

Второго голоса не было слышно. Как будто ведьма говорила сама с собой. Потом резкие нотки в её голосе смягчились, она, словно уговаривала кого-то.

– Мы же с тобой давно друг друга знаем. Не чужие. Когда я тебя обманывала? Я заплачу тебе и за эту жизнь, – говорила ведьма.

Ей снова ответила тишина. Настя даже дышать перестала, отчаянно вслушиваясь. Отец девочки опустился со стула на колени и начал тихо молиться, сбиваясь и неумело крестясь. Из комнаты за тёмной ситцевой занавеской потянуло холодом. Настя поджала пальцы на ногах. Окно, что ли, открыли?

– Вот никогда не думала, что ты такая дура упрямая, – укоряюще сказала баба Нина и голос её звучал совсем мягко. – Ты что же не видела, кто пришёл? Да знаю я, что не подходит… Но не вечно же мне тут куковать. Так что я за этого ребёнка с тобой своей жизнью расплачусь. Давно ведь ждёшь, соглашайся. А нет, так я тут ещё лет на пятьдесят останусь. Отступись, говорю, тетеря глухая!

Наступила тишина. Настя вдруг услышала, как щёлкает часовая стрелка, двигаясь по невидимому циферблату. Тик-так… Тик-так… Она посмотрела на стены, в поисках часов. Наверное, висят в соседней комнате.

– А можно мне водички? – спросил детский голос из-за занавески.

– Можно, – ответила баба Нина. – Как тебя зовут?

– Наташа, – ответила девочка.

– Вот тебе молоко и хлебушек. Ты сейчас это съешь и больше никогда не будешь болеть, договорились? – ласково спросила ведьма.

– Да, – весело сказала Наташа.

Настя резко вдохнула и приложила руку ко рту. На глаза навернулись слёзы облегчения. Отец девочки оглянулся на Настю, словно ища подтверждения тому, что он слышит. Настя закивала. Ребёнок там за занавеской жив. Получилось у ведьмы. Та, с кем баба Нина спорила, видимо, всё же отступилась. Больше не ощущался холод и не тикали часы. Не висело в комнате острое напряжение, и люди в очереди стали перешёптываться, делясь впечатлениями.

Занавеска открылась неожиданно. Наташа вышла из комнаты и подбежала к стоявшему на коленях отцу, обняла его за шею.

– Как мне благодарить тебя за чудо? – спросил мужчина.

– Завтра приедешь к полудню. Сам поймёшь, что делать. Наташе дано ещё тридцать лет. Найди себе добрую женщину и женись, хватит вдовцом ходить. Ты дочь переживёшь и останешься с двумя внучками. Сам не сможешь о них заботиться. И Наташе нужна мать. Вот, возьми, – сказала ведьма и протянула бумажный пакет. – Тут травы. Будешь поить девочку, она быстро окрепнет. А теперь все уходите, приём окончен.

Настя вскочила со своего стула. Как окончен? Неужели она зря столько ждала?

– Ты зайди, – бросила ведьма Насте, скрываясь за занавеской.

Люди покорно стали выходить из дома. Никто не посмел пожаловаться, что проделан долгий путь, и проблемы их требуют решения. Может быть, немедленного.

Мужчина разомкнул объятия дочери, поднялся и нетвёрдой походкой пошёл в прихожую. А Настя, наконец, вошла в комнату за занавеской.

Комната освещалась свечами. Уютно потрескивало пламя в печи. Плотные шторы на окнах надёжно закрывали этот тёплый мирок от осенней темноты.

Посреди комнаты стоял стол под белой скатертью и три стула. Настя села, не дожидаясь приглашения. Ведьма поставила на печь старый чайник с закопчённым дном. Молча выставила из серванта на стол три чашки. Принесла с маленького столика, притулившегося к стене возле печки, фарфоровый заварочный чайник с ярким узором и сахарницу.

Настя молчала, наблюдала, как ведьма наливает чай. В комнате их было двое, но баба Нина сервировала стол на троих. Она положила вничью чашку два кусочка сахара и ломтик лимона. Потом на столе появилась тарелка с хлебом, нарезанное кусочками варёное мясо, солёные огурцы, отварная картошка. Настя наблюдала, как хозяйка тяжело двигается по комнате и старалась не смотреть на лишнюю чашку и пустую тарелку перед ней. Почему-то эта чашка вызывала беспокойство.

В комнате не было ничего, что указывало бы на род деятельности её обитательницы. Никаких трав под потолком, сушёных пауков, не было хрустального шара и старой колоды карт. Обычная комната, в которой много лет живёт одинокая женщина. Настя повидала много таких комнат в своём деревенском детстве. Старый серый кот со свалявшейся шерстью спал на полу возле печки. В нём тоже не было ничего колдовского.

– Ну, говори, – наконец произнесла баба Нина и села за стол напротив Насти.

Настя помешала сахар в своей чашке, потянулась за хлебом и мясом. Она всю дорогу до ведьминского дома вела с бабой Ниной диалог в голове. Рассказывала о своей беде, оправдывала себя, просила помощи. Но когда дошло до разговора, вдруг смутилась и стала говорить какую-то чушь.

– Я учиться приехала. Хочу научиться, как вы людям помогать, – сказала Настя и откусила кусок бутерброда.

– Зачем? – спросила ведьма, приподняв брови.

– Как зачем? – с полным ртом отозвалась Настя. – Вы же знаете, что медицина не всесильна. Если бы не вы, эта девочка, Наташа, она бы умерла. Я тоже хочу делать людям добро и спасать жизни.

Ведьма молчала. Она сложила руки на коленях и, не мигая, смотрела на Настю. Настя положила бутерброд на стол, желудок протестующе заурчал.

– Вы ведь уже немолоды… Кто-то должен прийти вам на смену. Это же ужасно, если такой дар просто пропадёт. Возьмите меня ученицей! Я буду вам хорошей сменой, – проговорила Настя, опустив глаза.

Не так! Не то она говорит! И старуха знает, что Настя врёт.

Ведьма молчала. По ногам снова ледяной волной прошёлся сквозняк. Настя отщипнула от бутерброда кусочек, принялась жевать его медленно и тщательно.

– Он меня убьёт, – тихо сказала Настя, проглотив кусочек хлеба.

– Так тебе и надо, – ответила ведьма.

– Если я не верну ему деньги, он меня убьёт. Мне таких денег за всю жизнь не заработать. Но я могла бы нагадать ему новую сделку. Прибыльную. Такую, чтобы он отстал от меня. Но я ничего не умею. Я вру своим клиенткам, я не гадалка. Если вы меня научите видеть будущее… Или сможете подсказать, что мне делать дальше…– бормотала Настя.

Снова раздалось тиканье часов. Настя опустила голову.

 О чём она думала, когда решила приехать сюда? Как эта глупость вообще пришла ей в голову? Настя не умела долго размышлять над проблемой и выбирать варианты. Она не умела ждать, пока изменятся обстоятельства. Она решала быстро и часто ошибалась, не умея взять под контроль гейзер собственных эмоций. А потом приходило разочарование. Почти всегда.

Настя с сожалением посмотрела на недоеденный бутерброд и начала вставать из-за стола. Надо ехать домой.

– Дар мой хочешь? Надо же, придумала… Дар. Это ты силу мою так называешь? Я за нее столько заплатила, что странно называть это даром. Могу уступить, – сказала баба Нина. Голос её звучал буднично, как будто говорили они о деревенских новостях. – Только вот потянешь ли?

– Почему нет? – удивлённо спросила Настя и снова уселась.

– Потому что не дар для тебя, а ты для дара. Ты ведь думаешь на этом денег заработать? Заработаешь. Люди должны платить за твою помощь. Обязательно тем, что им трудно далось. Тем, что копили. Это как жертва. Иногда платят своим временем и трудом. Вот летом мне за предсказание крышу поменяли. А сегодня видела, мужик дрова рубил? Бесплодие у его жены. Пока я её лечу, он мужскую работу в моём одиноком жилище делает. А жена его потом расплатится, когда родит. Ведь если ребёнок не хочет в мир приходить, а его торопят и заставляют – это насилие. Он потом своим родителям мстит. Мать его слезами будет умываться. И ты будешь это знать, когда станешь помогать людям желания их дурацкие воплощать. Любовь они хотят. Приворожи, отворожи. Семьи сохраняют, мужей гулящих в дом возвращают. Знаешь, как его душа потом волком воет и на свободу просится? И ты будешь цепь на эту душу накидывать. Будешь себя за это ненавидеть, а ничего не сможешь изменить. А хотя, чего это я? Может, ты и сможешь… – она вздохнула. Отпила чай из своей чашки. – Жить тут одиноко, особенно зимой. Хоть люди в доме почти каждый день, а по душам поговорить не с кем. Они хорошие. Продукты везут, огород весной копают. Благодарят от души. И от этого ещё хуже. А если ничего не дадут за работу, значит, так надо. С них другую оплату возьмут, когда срок придёт. И врать нельзя. Если видишь, что у человека беда на пороге, надо сказать. А беду ты будешь видеть чаще, чем радость. Здоровые и счастливые сюда не ходят. Только ты потратить свой заработок не сможешь. Будешь сидеть в Грушовке безвылазно. И отказаться от дара не сможешь. Возненавидишь его за это. Будешь всю жизнь, как пёс на цепи ему служить. Да что я рассказываю? Дар сам всё расскажет. Ешь, поздно уже. Устала я. Будет тебе дар, раз не живётся спокойно. А там сама решай, дар он или проклятье.

Настя облегчённо вздохнула и принялась за ужин. Тиканье часов затихло. Сейчас было важно силу получить волшебную, а как ею пользоваться, и так ли она страшна – это всё потом станет понятно.

– А где часы? – спросила она. – Я всё время слышу, как они тикают, но не вижу их.

– Нет у меня часов. Зачем? Светло – день, темно – ночь, – ответила баба Нина.

– А для кого третья чашка? – Настя совсем расслабилась и начала удовлетворять любопытство. – Кто-то должен прийти?

– Нет, кто был должен, уже приходил, – сказала ведьма.

Настя посмотрела на лишнюю чашку. Чая в ней не было. Рядом на тарелке лежал выжатый кусочек лимона.

– Но ведь не было никого… – растерянно сказала Настя, глядя на лимон.

– Доедай, спать будем, – сказала ведьма.

Дальше ужинали молча. Насте очень хотелось расспросить во всех подробностях, как будет проходить её обучение. Может быть, за учёбу ведьма захочет оплату? И как долго передаются магические знания? Но Настя молчала. Баба Нина проделала сегодня большую работу, наверное, устала и хочет покоя. Настя обо всём спросит завтра.

В доме была ещё одна комната. Маленькое помещение с двумя кроватями и старым шкафом. Обе кровати были застелены вышитыми крестиком покрывалами. Большие пузатые подушки пирамидой стояли в изголовье. Настя долго укладывалась на комковатой перине. Тело проваливалось в мягкое бесформенное тепло, и Настя никак не могла удобно устроиться. Большая подушка придавала телу полусидячее положение.

Но требовать для себя лучших условий Настя не решилась. Завтра они познакомятся поближе, начнётся обучение, и она сможет подогнать под себя чужой быт.

Темнота в комнате была абсолютной. В ушах звенела тишина. Как спать в таких условиях? Баба Нина уснула быстро. К Настиным страданиям добавился храп старой женщины.

Настя лежала и думала о том, что за стенами дома на многие километры нет людей. Как баба Нина не боится жить здесь? Почему не переехала в другое село? С таким даром у неё везде будет полно посетителей. Отсюда, наверное, и скорую не вызовешь. Вряд ли у ведьмы есть мобильный телефон. У бабы Нины даже часов в доме нет. Живёт как будто вне этого мира. А что, если к дому придут дикие звери? Бывают же степные волки, например. Или плохие люди? Хотя нет, что им тут брать? Храп затих. Настя закрыла глаза и провалилась в тяжёлый сон.

Утром её разбудил холодный поток воздуха. Он как будто касался её лица. Старый дом был полон внезапных сквозняков. Настя открыла глаза. В комнате полумрак, закрыты ставни. Она села на кровати.

Баба Нина лежала в своей постели. Её лицо было бледным и неподвижным. Рядом на стуле сидела женщина. Незнакомка была одета в чёрное монашеское одеяние, скрывающее всю её фигуру. Лицо монахини было неестественно белым и казалось выточенным из камня. Резкие морщины были неподвижны, уголки губ скорбно опущены. Монахиня смотрела на Настю тёмными глазами, и от этого взгляда хотелось бежать.

– Что случилось? Кто вы? – спросила Настя. – Вы к бабе Нине?

– Померла баба Нина, – низким гулким голосом ответила монахиня.

– Как померла? Почему? А как же учёба? Как же дар? Мы же договорились… – растерянно спрашивала Настя, проваливаясь в бездну отчаяния. Всё оказалось напрасно: и её поездка в эту глушь, и глупая надежда на чудо.

Монахиня молчала. Смотрела на Настю не моргая, лицо её было неподвижным. Как будто ждала чего-то. Настя спустилась с кровати, стала одеваться.

– А вы отпевать, наверное, пришли? – спросила она и удивилась своему же вопросу. Разве ведьм отпевают? – Сквозит как. Дверь, что ли, открыта? Мне, наверное, надо остаться и помочь вам? Родственники у неё были? Сообщить надо.

– Ступай, – ответила монахиня. – Своё дело ты уже сделала.

– Какое дело? – удивилась Настя.

– Ступай, – повторила монахиня.

Настя послушно оделась и вышла из спальни. В приёмной комнате на столе лежала пачка денег, перевязанная лентой. Рядом белел тетрадный лист, исписанный мелким почерком. Настя не решилась прочесть записку. В доме было тихо и жутко.

В прихожей Настя надела куртку и толкнула входную дверь. Дверь оказалась заперта на щеколду. Значит, гостья вошла и заперла дверь? А как вошла? Настя хотела было вернуться в комнату, но передумала. Какая разница, как вошла монахиня? Как теперь спасать свою жизнь, вот в чём был главный вопрос. Дома ей придётся расплачиваться за свой обман, и Настя не знала, как ей выпутываться из ситуации, в которую она сама себя загнала. А ведь жизнь только начинала складываться.