Kitobni o'qish: «Вместе Нельзя Расстаться. Том 1. Про нее»

Shrift:

Пока мы живы, можно все исправить.

Пролог. Тайга

2023-й

Я снова в строю. Не за звезды. Не за деньги. И уж точно не за благодарность. Просто потому что, как выяснилось, я человек системы и на гражданке так себя и не нашел.

В городе я никому не нужен. Там другая жизнь – беглая, поверхностная, в которой ты или улыбаешься шире всех и всячески показываешь, что у тебя все отлично и прогрессивно, или ты «какой-то не такой», чудной или чего поинтереснее придумают…

А здесь глубинка. Точка на карте, где даже навигатор теряет ориентацию. Подразделение УФСИН – спецотряд, работающий по беглым.

Мы идем в тайгу. Неделями не выходим. Живем на грани. Не для романтики. Для порядка. Если это слово вообще еще что-то значит.

Я иду по тропе один. Пока. Еще не с группой. Еще без задач, только наблюдение. Но каждый шаг будто проверяет, остался ли во мне тот, кем я был раньше. Здесь нет кабинетов. Здесь нет «давайте разберемся», «давайте оптимизируем» (неважно, что: рабочие процессы, трудозатраты или просто фраза для «умного выражения лица»). Лес принимает или ломает. Третьего не дано.

Вышедших из зоны бывает два типа. Те, кто возвращается. Те, кто исчезает. Уходит в глушь. Скрывается, никому не верит. А потом становится опаснее любого зверя.

Потому что с волей у них уже особый разговор.

И мы – те, кто идет за ними. Не для того, чтобы наказывать. А чтобы вернуть или остановить. Иногда любой ценой.

Я вернулся в систему не потому, что соскучился по форме. И не потому, что некуда больше податься. У меня был выбор. Просто я устал быть не собой.

В городе я стал тенью. Раньше меня знали по делу. Потом по званию. Потом забыли.

Здесь все иначе. В тайге ты или человек, или никто. И каждый рядом не коллега, не друг – напарник на грани.

Я не романтизирую. Я просто знаю: в тишине легче услышать, что у тебя осталось внутри. И легче принять, если там – пусто.

Так начался очередной виток моей жизни. Это не столько служба, сколько возвращение себя.

Последнее письмо

Я знал, что назад пути нет.

В ноябре 2022-го я вернулся в строй, восстановился в звании, но набор был только в УФСИН. Я согласился. В ментов-ку дорога была закрыта – характеристика, люди с «хорошей памятью», ошибки, мои ошибки. Но в УФСИН взяли: три года по контракту в Богом забытом уголке страны на полном гособеспечении. Я подписал.

Поезд вез меня все дальше на восток – туда, где начиналась тайга, где заканчивается все человеческое и начинается закон выживания. Мое подразделение работало по беглым. Настоящие. Отмороженные. Те, кому терять нечего.

И я был среди них. Только с другой стороны.

Мы шли по лесу уже третий день. Состав слаженный. Работали молча, жестко. Я знал, что в этих местах глупость – это не минус, это приговор.

Комок Пашка – наша цель. Ушел в глушь, вооружен, загнан в угол. Он стрелял первым, всегда. Он знал, что сдаваться нельзя, у него пожизненное… И мы знали это тоже.

Все произошло быстро. Вспышка. Крик. Падение.

Я даже не сразу понял, что это – мне. Потом – холод. Потом – звуки, будто из-под воды. Попытались вытянуть. Связь – никакая. Медицина – далеко.

Меня везли. Я еще держался. Пока – просто боль.

А потом пришло понимание.

Я умираю.

Не завтра. Не через месяц. Сейчас.

И среди этой тишины, крови, боли единственная мысль, как удар по сердцу: я не попрощался с ней.

Я вспоминал ее голос. Ее смех… И тут я увидел ее. Она ехала с работы домой, дремала в электричке, уставшая до белого шума в голове. И как я хотел просто сидеть рядом. Просто рядом.

– Юль… Ты чего так спишь в электричке… Спи, ладно. Я посижу рядом. Доедем вместе.

Я не знал, был ли это сон, или душа все же успела найти дорогу.

Там, в электричке. Там, среди чужих людей.

Она смотрела на меня с удивлением: «Ты как тут…»

Мне не было страшно. Просто обидно. Что не успел. Что не сказал. Что все понял поздно. Что гнался всю жизнь куда-то, бегал от самого себя, и только тут, в тайге, понял, что не так прожил, что не ценил то, что нужно было ценить. Единственного в мире человека, который меня искренне любил, просто любил.

Я ушел в тишине. С мыслью о ней. С надеждой, что она услышит меня – хоть во сне.

– Ты прости меня, я ухожу…

– Я с тобой…

– Нет, я один, не надо тебе туда…

Глава 1
ПРО НЕГО: Парень из пензенской глубинки

Есть места, где время течет иначе. Где на заре деревья курятся прохладным паром, а солнце встает так медленно, словно не хочет тревожить еще спящую землю. Там, в Пензенской области, в одном поселке, затерянном среди полей и рек, родился я. Моя судьба не была написана золотыми буквами. Обычная семья. Обычный дом. Только внутри этого дома – вечная борьба: мать, терпящая бесконечные пьянки отца, и мы, двое мальчишек, близнецы, которые цеплялись за друг друга, как утопающие. Вроде бы разница пару минут всего, но какие же мы разные…

Старший брат был бойкий, резкий, первым бросался в драку и первым умел убежать.

Я был младшим… другим. Моя душа была как тонкая пленка озерной воды – прозрачная, способная отразить целый мир. И тем не менее я во всем поддерживал брата, даже если тот был не прав.

Наше детство было таким, как у миллионов других детей в маленьких городках страны: синяки на коленках, украденные яблоки, война за картонные мечи и первый страх, когда в вечернем небе вместо звезд вспыхивали грозовые облака.

Когда мать ушла от отца, не дрогнув, мы не плакали. Мы просто пошли за ней с одним рваным чемоданом на двоих и верой, что все еще может быть хорошо.

И судьба дала шанс.

Мама встретила человека – не героя романов, не сказочного спасителя. Обычного мужчину с добрыми руками и глазами, в которых не было ни злости, ни фальши. Он стал нам настоящим отцом. Без громких клятв. Просто был.

Вместе мы переехали в Подмосковье, в скромный городок, где улицы пахли сиренью весной и углем зимой. И началась другая жизнь: школа, спорт, первая любовь, первые мечты о будущем…

Но и в этих мечтах у меня всегда был какой то надрыв. Там, где другие мечтали о машинах, квартирах, чехословацких гарнитурах, я мечтал поймать невидимую волну. Волны эфира, голоса далеких радиостанций, тайные коды и сигналы манили меня сильнее всего. Только здесь я чувствовал себя живым. Только здесь, в этом шорохе эфира, я настоящий. У меня даже был свой позывной в узком кругу радиомира, только для своих, таких же увлеченных.

Пока старший брат учил уставы, я собирал старые приемники, ковырялся в ржавых проводах и до боли радовался, когда ловил хоть один незнакомый позывной.

– Ты опять со своей рухлядью возишься? – усмехался брат.

– Это не рухлядь. Это целый мир, – тихо отвечал я, не отрывая взгляда от тускло светящегося экрана.

Когда пришла армия, мы пошли вместе служить, попали в одну часть. Армия тогда была как лотерея: могло повезти с частью, могло сломать навсегда. Нам повезло наполовину.

Где-то там еще сохранялся дух старого офицерства, но где-то уже вовсю ползли к власти хамство, бардак и пьянство.

Выжили. Выстояли. Вернулись.

Страна разваливалась и скрипела, жизнь потребовала выбора. Старший, как и мечтал, пошел по военной стезе: поступил в Пограничный институт от ФСБ и стал офицером- пограничником, уехал по распределению к месту службы. Я же выбрал путь криминалиста: всегда тянуло видеть то, что другие не замечают, читать следы, слушать тишину на месте преступления. Наверное, насмотрелся в детстве фильмов про профессионалов, которые по оставленным на месте преступления незначительным уликам распутывали целый клубок преступлений.

Учеба в университете была тяжелой. Не от скуки – от голода, вечной нехватки денег, тоски по дому. Жили в стареньких общежитиях, ели часто на ужин пакет доширака, сидели ночами за толстыми учебниками и мечтали, что когда-нибудь все изменится.

Интернет и мобильные средства связи только начинали пробиваться в наш мир. Медленно, неуверенно, в начале появились пейджеры, потом сотовые телефоны – огромные тяжелые трубки с длинной антенной. Я смотрел на эти первые сайты, первые строки кода – и в моей душе снова трепетало что-то родное. Я понимал это сразу, без книг, без учителей, как будто внутри всегда знал: там, за стеклянным экраном, целая вселенная.

Первые попытки создать свой сайт – на коленке, в перерывах между учебой. Увы, не совсем удачно, сайт быстро был наводнен порно, спамом и прочими прелестями современного интернета на тот момент. Первые чаты, первые интернет-знакомства – как прыжок в незнакомую реку.

И первая любовь – настоящая, до дрожи в пальцах, до срыва дыхания. Однокурсница… Я никогда бы к ней первым не подошел, но был ее день рождения в общежитии, гуляли всем этажом, много пили, танцевали, я не сводил с нее глаз. Потом она подошла, пригласила меня на медленный танец. Группа Scorpions, «you & I», мне показалось, что длинная вечность. В конце песни она мне сказала: «У меня сегодня день рождения, подари мне себя… Я опешил – и все, пропал… Год пролетел как в тумане, я был счастлив».

Моя любовь строгая, холодная, невозможная, я думал, что это навсегда. Но… она ушла, оставив после себя пустоту, которую ни алкоголь, ни ночные прогулки, ни случайные связи не могли залатать.

(Зачем я поверил. Как дурак. И остался с пустыми руками.)

Но время лечит, учеба закончилась, и я вернулся в Подмосковье, по месту жительства, начал работать в местном ОВД по специальности. В то время сотрудники бюджетных профессий держались на честном слове, зарплату платили мало и не всегда вовремя, кто смог куда-то пристроиться, тот бежал сломя голову в частные фирмы. И снова любовь… На этот раз следователь в местном отделении… Такая же строгая, циничная и смотревшая на жизнь под искаженным профессиональным углом. Про таких говорят: стоит открыть душу, они тут же наплюют в нее.. Я понимал, что это не любовь, а скорее самопожертвование, но был счастлив в те редкие часы, когда все было спокойно. А потом снова цунами и душу выворачивающие ситуации, просто раздутые из ничего, и я снова во всем был виноват… Через три года я сказал себе: так больше нельзя! И попросил перевод в Москву. Руководство рапорт подписало через полгода, когда нашло замену.

Снял комнату, работал экспертом-криминалистом в одном из самых непростых районов города. На работе – улицы крови и потерянных судеб, дома – одиночество, радио, и тихий шепот из старого динамика: «CQ CQ CQ…»

(Иногда мне кажется, что весь этот город – одна большая криминалистическая улика. И никто не хочет ее расследовать.)

В Москве я был одиноким волком. Внешне – обычный парень в форме, один из многих. Внутри – человек с целым океаном боли, надежд и неосуществленных мечтаний.

Иногда вспоминал родной поселок – запах мокрой земли после дождя, потрескивающие половицы в доме, голос матери на закате.

Снился старый дом. Двор, где трава пахла дождем. И я просыпаюсь с чувством, что все это было в другой жизни. Не в моей.)

Жизнь бежала. Город менялся, люди менялись, старые мечты оставались где-то за спиной. Но внутри было что-то неизменное – стержень.

(Держись, даже когда не осталось сил. Даже когда кажется – больше не за что держаться. Потому что ты просто не имеешь права сдаться.)

И этим стержнем я спасал не только себя.

Я пытался спасать других. Тех, кто не мог встать сам. Тех, кого жизнь бросала на обочину. Коллегу, который после развода начал утопать в алкоголе, соседку, которая не поступила в Театральный вуз и не поехала домой, а по итогу запуталась в случайных связях.

Москва принимала меня неохотно. Этот город не любил тех, кто верил в честность, в старые правила, в понятия, унаследованные от прошлого. Но я работал.

Тихо, незаметно, с полной отдачей. Эксперт- криминалист. Человек, которого редко благодарят вслух, которого вспоминают только тогда, когда на столе лежат снимки кровавых следов или осколки судьбы, разбитые в подъездах и на улицах.

Я научился молчать. Но внутри все еще билось сердце мальчишки из Пензенской области – того самого, который верил, что радиоэфир хранит тайны.

И вот в те редкие часы, когда смена заканчивалась, когда улицы замирали под первым снегом, я заходил в маленький интернет-клуб на углу – один из тех, где пахло чаем, перегретыми мониторами и надеждой.

(Иногда казалось: здесь, за этим хриплым модемным свистом, за тусклым светом экрана, я найду кого-то, кто поймет.)

Я создавал себе ники: то забавные, то странные. Бродил по сайтам знакомств, по форумам, по ранним социальным сетям.

Порой переписывался ночами. Одинокие девушки, мечтатели, странные одиночки, чудаки. Но чаще просто искательницы приключений, халявы, секса.

И однажды – словно случайно – я наткнулся на нее.

Ее ник был простым. Без вычурных фраз. Просто имя и маленькое сердечко. Даже без фото…

Ее сообщения не были похожи на остальные. Она не спрашивала, где я работаю. Не требовала фотографию. Не бросала пустых фраз.

Она спрашивала:

«О чем ты мечтаешь, когда гаснет свет?»

И я вдруг понял, что впервые за долгое время хочу ответить честно.

«О доме. Где пахнет дождем. Где не нужно быть сильным каждую минуту».

Мы переписывались всю ночь. А потом еще одну. И еще.

Мир вокруг менялся. Появлялись новые мессенджеры, компьютеры и системники, все с овершенствовалось, н о д ля меня важнее было это старое чувство: когда слова идут не ради понтов, не ради показухи, а потому что они нужны.

(Может быть, я не совсем потерян для этого мира? Может быть, еще есть кто-то, кто тоже слышит мой шепот в эфире?)

Я предложил ей встретиться, она согласилась, но я испугался встречи, испугался разочароваться и потерять веру в то, что есть еще что-то настоящее в душах людей, не испорченное временем. Написал ей: извини, вызвали на службу, в следующий раз обязательно встретимся, без обид.

Она уже выехала, проехала полдороги, немного расстроилась. Ответила «Ок, в следующий раз»…

Наше общение не закончилось на этом, мы начали друг другу, звонить, писать уже в аське, и как-то после разговором становилось на душе спокойнее и серое небо не воспринималось таким угрюмым, как раньше.

Жизнь не стала волшебной сказкой. Зарплаты все так же не хватало. Рабочие смены становились тяжелее. Иногда казалось, что этот город высасывает последние силы.

Но теперь я знал: где-то рядом человек, который выслушает всегда и поддержит, даже если не прав. Который ждет встречи. И это меняло все.

Впервые за много лет я начал строить что-то свое. Своими руками. Своим сердцем. Но все равно до конца не верил реальность, это была для меня как параллельная жизнь, мир, где его такого никто не знает и ни в коем случае нельзя эту сторону показать кому-то, кроме нее.

(Держись. Даже когда холодно. Даже когда страшно. Потому что теперь ты держишь не только себя, теперь ты держишь чью-то веру в тебя.)

И, может быть, впервые за всю свою жизнь я понял: эфир – это не только радиоволны. Эфир – это я сам. Мое сердце. Мои чувства. Моя способность слышать другого человека сквозь шум мира.

2008-й

Семь лет службы за плечами. Сутки через трое. График, благодаря которому я не слетел с катушек окончательно. Только он и держал.

Я пришел в эту работу с мечтами. Думал, буду что-то раскрывать, анализировать, приносить пользу. На деле – квартирные кражи, пьяные драки, семейные истерики. Рутина, в которой ты уже не думаешь, а просто отмечаешься по жизни. Приехал. Сделал фото.. Описал. Подписал. Уехал.

(Так, будто меня списали до того, как я вообще успел что-то начать.)

Иногда были случаи. Ограбления. Поджоги. Один раз – женщина, которая привела домой таксиста для определенной цели, товарищ вынес из ее дома все, что было ценное: золото, деньги. Дама побежала в полицию и попросила нас «разрулить», только чтобы муж не узнал. И вот сидишь с этой кипой фототаблиц и в голове только одна мысль: ради чего все это?

После смены метро. Я, провонявший дымом после вызова на пожар. Люди отворачиваются.

– Ого, шашлыков с утра навернул, брат! – шепчутся за спиной. Да пусть думают. Мне уже все равно. Я просто не живу. Я функционирую. Дом – работа – подработка охранником в торговом центре – снова дом – снова отдел. Женщины? Да какие отношения. Все «ведутся» на форму, на понты. А потом – одни требования, одно давление.

Я уже и не пытался. Видел женщин насквозь: кто за деньгами, кто за « чтоб был», кто просто от скуки.

(Любовь? Нет. Ее давно уже вычеркнули из сценария. Не модно.)

А потом появилась она, девушка из чата, с маленьким сердечком вместо фото…

Без фанфар. Без маникюра по фэн-шую. Без претензий. Просто вошла в мою жизнь, как будто была в ней всегда. Без вопроса «можно?».

У нее на фото были глаза, в которых было все. И боль. И огонь. И выжженные улицы Ярославки с зачистками в общаге, где автомат был не в фильме, а в дверном проеме.

Она не пыталась нравиться. Просто была.

Я представлял, как она сидела на кухне, молчала, и мне вдруг хотелось говорить. Все. Обо всем. Про брата, который женится и разводится с юмором, меняет города и в каждом- новая любовь, а я тут, как призрак на сутках. Про веру, которая когда то ушла. Про тоску, которую больше не замечаешь, пока не встретишь кого-то, кто посмотрит прямо в тебя, а не на твою форму.

Я не сразу понял, что она сломала во мне молчание. Не потребовала. Не выпросила. Просто открыла дверь. И не закрыла.

Она могла сказать всего одну фразу – и мне становилось легче:

– Гречка с луком, потом без лука, потом просто вода… С тех пор не люблю гречку.

И ты понимаешь, эта женщина выжила. И при этом осталась человеком.

Я хотел защитить. Я хотел быть рядом. Хотя она никогда не просила. Никогда не играла в слабость. Наоборот, она была сильнее всех, кого я знал.

И да, она не была «сногсшибательной». Но, когда мы мы общались, воздух менялся. Я вспоминал, что значит жить.

Мы часто созванивались по видео в Skype. Май. Москва гудела в окнах. Она сняла резинку с волос, провела рукой по шее и рассмеялась:

– Господи, какая же эта жизнь сумасшедшая…

И тогда я понял.

Если мне суждено исчезнуть, если мне суждено сгореть в этой службе, затеряться между домом и работой, если я уйду – пусть она останется.

Пусть останется ее голос. Ее взгляд. Ее тишина, в которой я впервые слышал себя. (И если это не любовь – тогда что?) Это и была любовь та самая, настоящая, одна на всю жизнь, но я дурак, тогда не понял, что это она…

Bepul matn qismi tugad.