Kitobni o'qish: «Тяжесть венца»

Облако ненависти

В годы войны Алой и Белой Роз Англия была подобна бурному морю: шквалы и штормы сменялись коротким затишьем, а затем подводные течения и ветры вновь приносили грозы и бедствия. Но и в бурю, и в штиль без устали лилась кровь. И если стихали военные действия Ланкастеров и Йорком, то еще долго под небом старой доброй Англии мелкие феодалы пользовались неразберихой в государстве, сводили мелкие счеты, совершали набеги, грабили. Нация сделала себе жестокое кровопускание. И хотя простой люд был бесконечно утомлен постоянной смутой, именно родовая знать понесла наибольший урон.

В свое время один из самых видных участников войны Роз, могущественный Уорвик – Делатель Королей – бросил клич убивать лишь рыцарей противника, но щадить простых ратников, «ничем не повинных в этой войне». Этим жестом Уорвик добился огромной популярности среди простого люда Англии, однако именно так было положено начало истреблению древнейших родов. В войнах Роз пали трое Сомерсетов, два графа Нортумберленда, молодой Суффолк, отец и сын Клиффорды, престарелый герцог Солсбери, погиб сам великий Уорвик, его брат Монтегю, лорды Экзетер, Бекингем, Герберт и последняя надежда Ланкастеров – юный принц Эдуард. Те же из Ланкастеров, кто уцелел после окончательной победы Эдуарда IV Йорка, например юный Генри Тюдор и его дядя Джаспер Тюдор, вынуждены были бежать из Англии.

И неожиданно король Эдуард IV ощутил пустоту в палате лордов. Представители древних родов, имевшие в жилах хотя бы унцию королевской крови, смотрели на нового короля из рода Йорков, как на равного себе, разве что немного более удачливого. Они были реальной силой, и им следовало противопоставить кого-то, а заодно наполнить поредевшую палату лордов. И тогда король Эдуард возвеличил многочисленную родню своей супруги Элизабет Вудвиль.

Жена Эдуарда Йорка не была высоких кровей, но некогда Эдуард женился на ней по страстной любви, хотя она и была его старше, да к тому же подобным браком он оскорбил самого Делателя Королей и окончательно рассорился с матерью – вдовствующей герцогиней Йоркской. Последовавшее же возвышение многочисленной родни королевы вызвало недовольство не только родовитой знати, но и многих сторонников Эдуарда. Даже простолюдины возненавидели амбициозных и жадных Вудвилей.

Впрочем, саму королеву щадили. Со временем она уже не так поражала англичан своей красотой, но она оставалась супругой их короля, матерью его многочисленных детей, в том числе двух прекрасных мальчиков, старшему из которых предстояло взойти на престол. Зато братья Элизабет – граф Риверс, Лионель епископ Солсберийский, красавчик и развратник Эдуард Вудвиль и совсем еще мальчишка Ричард, кавалер Ордена бани, – все они были столь надменны и заносчивы, что их недолюбливали в народе, а представители старой знати, скрепя сердцем, терпели их и отдавали за них своих дочерей. Были еще два сына Элизабет от ее первого брака, носившие имя Грей, – Томас Грей, маркиз Дорсет, очень красивый и честолюбивый юноша, и Ричард Грей, лорд, недавно посвященный королем в рыцари. Семь сестер королевы были выданы замуж за самых родовитых лордов, и, помимо того, было еще великое множество тетушек, кузенов, племянников, не столь возвысившихся, но все же являющих опору клану Вудвилей, мощной новой знати, противопоставляющей себя старой английской аристократии, какая в свое время помогла молодому Эдуарду Йорку укрепиться на троне.

Одним из представителей этой старой аристократии был сэр Уильям Гастингс, назначенный королем чемберленом Англии. Гастингс смело выступал против возвышения Вудвилей, и королю стоило немалого труда поддерживать дружеские отношения между преданными родственниками жены и старым другом Гастингсом. Среди старой знати были еще Джон Ховард и легкомысленный Томас Стэнли, женатый на открытой недоброжелательнице Йорков Маргарет Бофорт. Маргарет была опасна тем, что происходила из Ланкастеров, а ее сын Генри Тюдор являл открытую оппозицию королю, правда, из-за Ла Манша. И был еще красавец Генри Стаффорд, герцог Бекингем, осмеливавшийся открыто оспаривать у короны графство Херефорд, давно ставшее королевскими землями, но на которое Бекингем имел права по закону. Вот и получалось, что строптивые аристократы не единожды выступали вопреки воли короля, в то время как льстивые Вудвили пользовались его расположением и милостями.

Тем ни менее Эдуард ценил старую аристократию, ибо хотел чувствовать себя в кругу равных – тех, кто уцелел в войне Роз, независимо на чьей стороне они сражались. Он удерживал их при себе и всячески старался разрядить атмосферу ненависти, которая, как грозовое облако, повисла над двором. Король Эдуард IV, в прошлом самый привлекательный и веселый монарх, когда-либо восседавший на троне Англии – шесть футов мужской красоты, как говорили о нем – растратил себя в нескончаемом вихре удовольствий. И теперь же его нескончаемо изнуряли требования враждующих группировок, их взаимные обиды, споры, и, возможно, чтобы отвлечься от ядовитой атмосферой двора, он страстно предавался развлечениям, охоте, рыбной ловле, бурным оргиям, в которых знал толк, как никто. А его последняя пассия, жена лондонского ювелира Джейн Шор, считалась самой обворожительной женщиной столицы. Королева Элизабет терпела при дворе эту распутницу только потому, что та был по своей природе добросердечна и не властолюбива. К тому же Джейн была бесплодна, а значит ничто не могло упрочить ее связь с королем. В то время как Элизабет являлась матерью английских принцев и принцесс.

Детей от королевы Эдуард любил безумно. Особой его любовью пользовалась старшая дочь, названная, как и мать, Элизабет. Для нее Эдуард выхлопотал выгоднейшую партию, обручив с наследником французского короля, и теперь при дворе принцессу Элизабет было полагалось называть не иначе как мадам дофиной¹. Но и иные принцессам предлагались блестящие союзы. Так вторая дочь Эдуарда была помолвлена и шотландским принцем, а для малюток Мэри и Анны готовились браки с датским и австрийским королевичами. Сыновей короля звали Эдуард и Ричард. Старшему надлежало однажды занять английский трон, а для младшего, пятилетнего карапуза, уже готовился брачный контракт с четырехлетней Анной Моубрей, одной из самых состоятельных наследниц королевства.

Старший сын короля воспитывался в отдалении от двора – в замке Ладлоу, на границе с Уэльсом. Король желал, чтобы наследник вырос среди шропширских охотничьих угодий, в окружении благодатной природы. И лишь немногие догадывались, что лишая себя общества сына, король просто желает уберечь юного принца Эдуарда от атмосферы вражды и ненависти, воцарившихся при дворе.

Однако куда больше чем противостояние знати, короля удручала распря, тлевшая в его собственной семье. Братья – Джордж Кларенс и Ричард Глостер – были постоянной головной болью короля. Даже победа в войне Роз не сплотила трех братьев Йорков. Более того, головокружительные успехи и слава старшего брата не давали покоя ни Джорджу, ни Ричарду.

В свое время мать Эдуарда, герцогиня Йоркская, стремясь в критической ситуации спасти голову сына, объявила, что понесла его не от своего мужа Ричарда Плантагенета, герцога Йоркского, а от некоего стрелка Блейборна. Сына-то она спасла, но сам Эдуард воспринял поступок матери как предательство и так и не смог окончательно простить ее. Когда же она попробовала разъяснить все Эдуарду, он грубо возразил:

– Я вам не верю, сударыня! Клянусь небом, ни для кого не секрет, что именно мой брат Джордж всегда был вашим любимцем и занимал особое положение в семье. И подобно тому, как Ревекка хотела, чтобы наследником отца, вместо Исава, стал Иаков, так и вы готовы были сделать все, чтобы Джордж получил более прав на корону, нежели я. Я никогда вам не прощу этого и требую, чтобы вы покинули мой двор.

Многие тогда поддержали короля, заявив, что женщина, открыто признавшаяся в прелюбодеянии, не заслуживает лучшего обращения. К тому же теперь второй сын Сесилии Йоркской и в самом деле представлялся имевшим больше прав считаться наследником Плантагенетов, нежели Эдуард. Сам же Джордж, еще с тех пор, как при Уорвике парламент принял закон, согласно которому, если после Ланкастеров не останется потомства, именно средний Йорк взойдет на трон, был убежден, что он, а не Эдуард должен править Англией – и как прямой наследник своего отца, и как наследник Ланкастеров. Поэтому Джордж Кларенс все время возглавлял любую оппозицию против старшего брата, без устали плетя сеть интриг. Можно было диву даваться, как хватает у короля терпения смотреть сквозь пальцы на бесчисленные измены Кларенса. Король не наказал его, даже когда люди брата под пыткой признались, что он возводил порчу на короля. Более того, Эдуард даже оказал Джорджу поддержку, когда тот вдруг объявил, что намерен жениться на сестре Якова Шотландского Маргарите. Казалось, долготерпению Эдуарда нет предела, и даже Элизабет, всегда ровная и невзыскательная супруга, едва ли не впервые в жизни вспылила, явившись в покои короля и потребовав объяснений.

Эдуард долго молчал. Лишь когда Элизабет выдохлась, заговорил с нею тихо и устало. Его голос звучал настолько невнятно, что даже те, кто подслушивал у дверей, не могли разобрать слов. Когда же он умолк, королева заплакала.

– Как ты мог, Нэд²!.. Как ты мог так поступить со мной?

Голос королевы прерывался. Эдуард сел рядом и обнял жену. Элизабет была старше его, но сейчас, когда этот рыхлый, страдающий отдышкой и изнуренный постоянными приступами малярии человек обнимал ее, королева казалась едва ли не его дочерью. А ведь она ждала седьмого ребенка.

Из покоев мужа Элизабет вышла только под вечер. Она выглядела усталой и подавленной. Старший сын от ее первого брака, Томас, маркиз Дорсет, постарался утешить мать:

– Государыня, прикажите, – и мы устроим такую охоту на Кларенса, что ни один из лордов королевства не рискнет предоставить ему свой кров!

Королева ласково коснулась щеки юноши.

– Боюсь, мой мальчик, что нам отныне предстоит ублажать Джорджа.

Это было непонятно, однако слово королевы для Вудвилей являлось законом. И они роем вились вокруг Кларенса. Маркиз Дорсет сводил его с прелестными леди, епископ Лионель засиживался с ним за партией в шахматы, изящный и образованный граф Риверс знакомил с неким предпринимателем Кэкстоном, которому покровительствовал, дабы тот установил в Вестминстерском аббатстве первую в Англии печатную машину. Джордж Кларенс охотно принимал знаки внимания, однако оставался насмешлив и дерзок. К тому же он был не дурак выпить за чужой счет, и юному маркизу Дорсету зачастую приходилось едва ли не на себе тащить осоловевшего герцога из притонов Саутворка.

Однажды Кларенс, пьяно опираясь на Дорсета, сказал:

– А ты славный малый, Томас! Думаю, однажды когда я уже буду королем, то смогу отплатить тебе за твое усердие.

Дорсет отворачивался от дышащего перегаром герцога и упорно направлял его туда, где у причала их ожидала лодка.

– Но как же вы, дядюшка собираетесь занять трон? Впрочем, видимо, вы говорите о троне Шотландии, раз уж вы сватаетесь к принцессе Маргарите Стюарт?

Герцог выругался так, что стоявшие неподалеку шлюхи весело расхохотались, и маркизу пришлось приложить немало усилий, чтобы отвлечь от них внимание родича короля и вновь направить его мысли в нужное русло. Наконец Кларенс раздраженно сказал:

– Ты еще молокосос, Томас, и ничего не понимаешь. Я стану королем уже потому, что твоя матушка попросту мнит себя королевой, а твоих сводных братцев-принцев – наследниками трона. На самом же деле она ничем не лучше этих девок и такая же шлюха, как и они. И я докажу это, предъявив парламенту брачное свидетельство Элионор… Но тсс! Ни слова более. Споем-ка лучше, малыш Томас!

И он принялся орать песни, пока Дорсет не погрузил его в лодку.

Когда маркиз Дорсет поведал матери об этом разговоре, та заметно разволновалась.

– Мы должны разведать, где находится документ, упомянутый Джорджем. Иначе, клянусь святой Елизаветой, моей покровительницей, настанет день, когда этот негодяй и впрямь сможет отнять трон у моих детей…

Больше она ничего не добавила, но лицо ее, озаренное племенем свечей, исказилось такой ненавистью, что Дорсет невольно переглянулся со своими дядьями – графом Риверсом и епископом Лионелем. Они знали, что Элизабет недолюбливает Кларенса, но чтоб настолько…

Обычно недругом королевы считался младший из Йорков – горбатый Ричард Глостер. Королева враждовала с ним даже в дни, когда Кларенс переметнулся на сторону Делателя Королей, а Ричард оставался с Эдуардом, сражался за него под Барнетом и Тьюксбери. Но и тогда Элизабет не подавала ему руки.

– Ты должна быть благосклоннее к Дику³, – говорил ей Эдуард и королева, как верная жена, подчинялась. Однако ни показные любезности, ни показная дружба не мешала обоим понимать – они враги.

Королева не доверяла Глостеру, она видела, как все больше власти и могущества приобретает этот третий из Йорков. Титул следовал за титулом, должность за должностью, манор⁴ за манором. Элизабет замечала, как мало-помалу, Ричард подчинил себе все северные владения королевства. Теперь от Ноттингама до границ с Шотландией, не считая отдельных владений Кларенса, власть полостью была у хромого Дика. Король Эдуард, сильно сдавший в последнее время, редко заезжал так далеко, и люди на Севере Англии считали младшего Йорка более влиятельным правителем и именно в его лице видели силу. Даже гордый Перси, граф Нортумберленд, единственный, кто мог противостоять Ричарду, и тот должен был смириться перед мощью горбатого Глостера.

– Не кажется ли вам, государь, – несколько нервно говорила королева мужу, – что неразумно давать Дику подобные полномочия над половиной королевства? Пусть бы на Севере у него был достойный противник в лице Перси.

Но Эдуард не уступал.

– Бог свидетель, Бетти, я доволен, что поставил Дика наместником Севера. Он загнал в угол последних непокорных ланкастерцев, он прекрасно контролирует неспокойное Пограничье, заставил повиноваться Нортумберленда, того самого Нортумберленда, для которого всегда существовал лишь один девиз: «Перси должны служить только Перси!» Нет уж, если Белый Вепрь загонит в клетку Синего Льва⁵, я буду только доволен.

Так обстояли дела в королевской семье и при дворе, когда в начале осени 1479 года король Эдуард решил собрать парламент. На него должен был приехать и герцог Глостер. Он написал Эдуарду, что хотел бы наконец жениться, чему король обрадовался, хотя был несколько обескуражен, поскольку младший брат не назвал имени своей избранницы, сообщив лишь, что вопрос этого брака должен быть оговорен на парламенте. И это Дик, который всегда твердил венценосному брату, что никому, даже королю, не позволит вмешиваться в свою личную жизнь и сам выберет себе невесту.

Глава 1
Anguis in herba⁶

Ричард Глостер прибыл в Лондон в первые дни августа. Встреча трех братьев Йорков прошла с показной приветливостью, но все одно многие разглядели за улыбками и объятиями известное напряжение.

Ричард Глостер держался лучше других. На устроенном его в честь пиру, был общителен и весел, много шутил, но его внимательный взгляд холодно подмечал все перемены. Он видел, как постарел и обрюзг король. Эдуард почти не поднимался с кресла, а его любовница – кареглазая Джейн Шор – проплясала весь вечер то с лордом Гастингсом, то с красавчиком маркизом Дорсетом. Ричард заметил, что эти двое готовы не на шутку схватиться из-за нее, а она лишь смеялась да поглядывала в сторону короля.

Джордж Кларенс много пил, а потом, как водилось, завел разговор о собственном могуществе и о том, что Яков Шотландский уже почти готов отдать за него свою сестру. Как бы не так! Яков и не помышляет об этом, в особенности после того, как Ричард передал весть об отравлении жены Джорджа, Изабеллы Невиль, и о том, насколько зыбко положение самого Джорджа при дворе. Что ж, пусть пока веселиться, пьяный болтун, а уж он, Ричард, сумеет преподнести ему сюрприз, объявив парламенту, что считавшаяся погибшей дочь Уорвика, Анна Невиль, жива и Кларенс незаконно владеет ее землями.

Ричард не сводил взгляда с лица Джорджа и не замечал, как внимательно за ним самим наблюдает королева. Элизабет знала о ненависти между Джорджем и младшим из Йорков, и ей пришло на ум, что в лице Ричарда она может приобрести сильного союзника в борьбе против Кларенса.

Поздно ночью, кода гости разъехались и со всех башен Лондона отзвучал сигнал гасить огни, королева призвала к себе своего второго сына, Ричард Грея, и велела ему подать лодку к тауэрским водным воротам под башней Святого Томаса.

– Матушка, прикажете взять охрану? – спросил мальчик еще ломающимся голосом.

– Не, сын мой. Мы будем одни, и ни единая душа не должна знать об этой поездке.

Ричард Грей провел лодку под нависающей громадой ворот. Одинокий факел, горевший в железной клетке под аркой, осветил их. Королева с улыбкой глядела на сына. Она любила всех своих детей, но не могла поборот особой нежности к этому не по годам рослому, красивому подростку. Он был сильным и высоким, его пышные пепельные волосы вились крупными волнами, у него был прямой нос, резко очерченные скулы и ярко-синие глаза под прямыми темными бровями. Внешне он очень напоминал королеве… Элизабет вздохнула и отвела взгляд. То было в далеком прошлом, о котором она запретила себе вспоминать.

Лодка плавно шла по течению Темзы. Юный Ричард греб легко и вскоре они миновали арку Лондонского моста. Вдоль берега проступали темные силуэты уснувшего города, над рекой клубился туман. Мерно ударил колокол в соборе Святого Павла. Королева всматривалась в северный берег, пока не различила стоявшее почти у самой воды каменное строение. Ярусы черепичных крыш, высокие окна, башенки по углам и удобный причал со ступенями, омываемыми водами Темзы. Байнард-Кастл! Прежде этот особняк принадлежал матери короля Сесилии Йоркской, но Ричард, при явном попустительстве Эдуарда, попросту вытеснил оттуда старую герцогиню. И теперь это была только его резиденция.

– Риччи, сверни к Байнарду, – велела сыну королева. Она видела, что за окнами теплится свет, а значит, Глостер еще не ложился.

В это время герцог сидел перед украшенным мраморной резьбой камином, слушая доклад Джеймса Тирелла. Этот человек представлял Ричарда на Королевском Совете, был его глазами и ушами при дворе, его ближайшим поверенным.

Тирелл имел привычку одеваться всегда в черное, за что и был прозван Черным Человеком. Его недолюбливали за скрытность и нелюдимость, но он был близок к сиятельному герцогу Глостеру, и перед ним надлежало заискивать. Джеймс был еще молод, ему не исполнилось и тридцати, но странная неподвижность его черт, делала его старше. У него были черные довольно коротко подстриженные волосы и желтые как патока непроницаемые глаза. Голос его звучал мягко, и Ричард внимал ему, машинально водя кончиком трости по узорам ковра на полу.

Уже в который раз герцог убеждался, что этот Тирелл просто находка для него. Хотя некогда не так-то просто было приручить этого мальчишку… Но то уже в прошлом, ныне же Глостер имел в его лице преданного человека, которому мог поручить любое, даже самое щекотливое дело. Причем сэр Джеймс всегда справлялся с блеском. Он был неглуп, умел держать язык за зубами, но мог, когда надо и сказать веское слово.

Сейчас Джеймс Тирелл посвящал своего герцога в последние новости двора. Сообщил, что король по прежнему поддерживает торговцев, посещает Гилдхолл и отдает дань коммерции, чем наносит ущерб своему достоинству в глазах знати. Из лордов двора Эдуард ныне более других приблизил к себе лорда Гастингса, хотя тот и встречается украдкой с фавориткой короля Джейн Шор. Королева Элизабет в последнее время странно нервозна, возможно это из-за того, что она вновь в тягости. Однако стало известно, что ее величество недавно тайно ездила в Саутворк к местной гадалке, и та сделала ей предсказание: покуда жив брат короля – детям Элизабет не бывать на троне.

При последнем сообщении Ричард поднял глаза, и в отсвете камина они неожиданно сверкнули красноватым волчьим блеском.

– Продолжайте, Джеймс.

Но едва Тирелл начал докладывать о необычной популярности при дворе ученого епископа Илийского Джона Мортона, как в дверь постучали. Герцог чуть повел перекошенным плечом, его брови недоуменно поползли к короткой черной челке. Кто мог потревожить его в столь поздний час? Однако Тирелл, вернувшийся от дверей, в своей обычной холодной манере сообщил, что в Байнард-Кастл прибыла сама королева.

Пусть Ричард и был озадачен поздним визитом Элизабет, но он тотчас распорядился ввести ее.

И вот королева и герцог восседают друг против друга в высоких резных креслах подле разведенного камина. Лакей придвинул инкрустированный перламутром столик, на котором возвышались серебряный кувшин с подогретым вином и два узких бокала. В посудине для лакомств, напоминающей по форме раку для церковных мощей, горкой лежали засахаренные фрукты.

Они остались одни и герцог с самой любезной улыбкой наполнил бокал королевы. Элизабет огляделась. Пламя камина поглощало речную сырость, а мягкие ковры приглушенных тонов придавали комнате уют. В полумраке поблескивали тяжелые бронзовые вазы на поставцах, полные цветов. Странно было видеть в жилище этого сурового воина Ричарда такое множество душистых растений, но королева уже давно знала, что Глостер неравнодушен к цветам, как и к дорогому оружию, инкрустированной посуде, породистым, обязательно белым, лошадям.

Она прямо взглянула на Ричарда. Он несколько изменился за минувшие годы, возмужал, резкие складки легли от крыльев носа к тонкогубому жесткому рту. А темные глаза стали еще более непроницаемыми. Младший их Йорков оставался все тем же калекой с перекошенными плечами, искривленной спиной, хромой ногой. Однако, как слышала королева, он очень много внимания уделял своему увечному телу, физическими упражнениями развивая ловкость и всячески старается, чтобы его недостатки были не так заметны. Элизабет отметила, что Ричард почти не расстается с тростью, однако эта черная с золотым набалдашником трость скорее служила дополнением к его одеянию из темного с золотым шитьем бархата, и опирался он на нее даже с известным изяществом.

– Я слышала, Ричард, что вы наконец-то намерены связать себя узами брака. Рада за вас.

Герцог улыбнулся одними уголками губ. Он не спешил поддерживать беседу, выжидая, когда Элизабет заговорит о цели своего визита, а тем временем внимательно изучал ее. Некогда лицо Элизабет Вудвиль имело задумчивое, мечтательное выражение, а слова она произносила медленно, слегка растягивая, так что речь ее лилась словно музыка. Но годы у власти наложили на это красивое лицо свой отпечаток, мечтательность исчезла, взгляд стал твердым, а спокойствие черт только подчеркивало властность. Сказались на ее облике и частые роды. Элизабет утратила свежесть, краски ее поблекли, даже ее холенная белая кожа приобрела некий нездоровый оттенок. Хотя королева сохранила благородную осанку, тело ее располнело, что она всячески декорировала широкими одеждами. И она опять была беременна. Может этим объясняется ее усталый вид, некая нервозность. Однако пока она будет рожать от Эдуарда, она будет иметь над ним власть, ибо признанная фаворитка Джейн Шор бесплодна, как сухая смоковница. И все же, несмотря на некоторую вялость, королева все еще привлекательная женщина: эти большие фиалковые глаза, гордый разлет каштановых бровей, светло-золотистые волосы, изящным плетением выступающие вдоль висков, где их открывала откинутая за плечи дымчато-фиолетовая вуаль. Элизабет всегда умела одеваться с неизменным вкусом, пусть даже для столь незначительного повода, как поздний визит к брату мужа. Но, черт возьми, что вынудило ее прийти?

Наконец королева заговорила, как всегда неторопливо, чуть растягивая слова:

– Мы не всегда были в добрых отношениях, Дик, не всегда ладили. Однако сейчас у нас появился общий недруг. Я говорю об известном возмутителе покоя герцоге Кларенсе. И мы с вами, ради блага королевской семьи и династии, должны заключить перемирие. Вы понимаете, о чем я? Я хочу, чтобы мы сообща выступили против Джорджа Кларенса.

Если Ричард и был поначалу обескуражен неожиданным предложением королевы, уже в следующую секунду оценил все его выгоды.

Их беседа затянулась. Ожидавший мать юный Ричард Грей, чтобы не уснуть, мерил шагами пустынную галерею, примыкающую к кабинету герцога Глостера. Почти все канделябры, кроме одного, висевшего подле высокой двустворчатой двери кабинета, были погашены, и когда юноша доходил до конца галереи, он оказывался почти в полнейшей тьме, если не считать слабого света луны, проникавшего сквозь частые переплеты готического окна, А когда возвращался, то неподалеку от двери при желтоватом пламени оплывавших свечей видел застывшую, как изваяние, фигуру Джеймса Тирелла. Кроме них здесь больше никого не было, и Грей дорого бы дал, чтобы получить возможность подслушать у дверей. Но присутствие Черного Человека сковывало. Тирелл стоял не шевелясь, чуть расставив ноги в высоких сапогах и перебросив через плечо полу широкого плаща. Лицо его было скрыто в тени глубокого капюшона, но юноша был уверен, что Тирелл внимательно наблюдает за ним.

И все-таки, каждый раз оказываясь у двери, юноша замедлял шаги и напрягал слух.

– Я пришла не за тем. чтобы брать у вас уроки красноречия, Ричард, – говорила его мать. – И если я уйду без ответа, вы потеряете союзника в моем лице, тогда как вместе мы могли бы наконец уничтожить Кларенса. Король оберегает его, но мы сумели бы противопоставить Кларенсу парламент, своих сторонников, знать. В одиночку Джордж ничего не сможет, будь он хоть трижды брат короля и трижды богат как Крез.

– Вы предлагаете союз, моя королева, однако не доверяете мне. Неужели вы полагаете, что я поверю, будто вам не известна тайна, с помощью которой Джордж многие годы держит в руках короля?

Глостер прибавил еще что-то, но Ричард Грей уже отдалился от двери, а когда вновь приблизился, звучал уже глубокий голос его матери:

– Я не знаю, что в том документе, верьте мне, Ричард. Но пока эта бумага остается у Кларенса, у короля связаны руки. Джордж изо дня в день шантажирует этой бумагой моего супруга, утверждая, что если Эдуард предпримет что-либо против него, то прибудет его человек и огласит в парламенте нечто, представляющее угрозу для всей династии Йорков.

– Огласит в парламенте… – задумчиво повторил Глостер. – Значит, человек Джорджа влиятелен настолько, что его могут выслушать первые пэры. К тому же предан Джорджу настолько, что тот не убоялся доверить ему сию бумагу. Если мы установим, кто этот поверенный – полдела сделано. У вас есть какие-либо соображения на сей счет, Элизабет?

Юный Грей, раздираемый любопытством, невольно застыл у входа, вытянув шею. Внезапно рядом оказался Черный Человек.

– Простите, милорд, но я просил бы вас отойти.

Грей резко повернулся и торопливо прошагал в другой конец галереи. Оттуда сердито оглянулся на Тирелла. Этот вон, стоит почти у двери. Может сам же и подслушивает.

Юноша снова двинулся обратно, замедляя шаги, чтобы услышать несколько взволнованный голос матери.

– Анна Невиль? Дочь Коронатора Уорвика? Вы отдаете отчет в том, что говорите, Дик?

– Клянусь всевышним, это так. Наследница Делателя Королей жива. И я намерен жениться на ней, а прежде того – потребовать у короля и парламента половину наследства Уорвика в качестве приданного моей будущей жены. Что же вы молчите, прекрасная Лиз? Я обещал помочь низвергнуть Джорджа – вы должны поддержать меня в вопросе наследства Анны. Ведь вы только выиграете от этого, ибо если Анна Невиль получит земли отца, наш Джордж, заграбаставший все себе, потеряет ровно половину из них. И станет слабее. Не в этом ли мы оба заинтересованы – ослабить Джорджа?

Грей услышал, как его мать невесело рассмеялась.

– Увы, Ричард. Ubi mel, ibi fel.⁷ И вы рассчитываете, если Кларенс из-за Анны Невиль потеряет часть своих владений, именно вы, наместник Севера и констебль Англии, при помощи ее приданного станете первым лордом в королевстве?

Теперь смеялся Глостер.

– Я всегда был высокого мнения о вашем уме, королева Лиз! Да вы правы, я возвышусь, но разве я отныне не ваш союзник? И вознесшийся Глостер будет куда более значимой силой в борьбе с неуязвимым Джорджем Кларенсом.

За дверью юный Грей почти приник к створкам, желая услышать отчет матери. Он начисто забыл о Черном Человеке и лишь когда тот довольно бесцеремонно взял его под руку и увлек в сторону, словно очнулся. Вырвав руку, юноша бешеным взглядом ожег Тирелла. Что позволяет себе этот прислужник! Как смеет он так обращаться с лордом Греем, пасынком короля, единоутробным братом наследника престола!?

Но пришлось смолчать. Нельзя, чтобы мать и герцог Глостер узнали, что он подслушивал. К тому же Джеймс Тирелл – человек заменяющий наместника Севера в королевском совете, и его не отчитаешь, как зарвавшегося лакея.

Тирелл учтиво поклонился сыну королевы и занял свое прежнее место у дверей. Грей оскорблено удалился в дальний конец галереи и уселся на подоконник в нише окна, обхватив руками колени. Несколько раз он с вызовом поглядывал на сэра Джеймса, но тот стоял по-прежнему неподвижно, и невозможно было разглядеть выражение его лица под тенью капюшона.

Грею скоро надоело глядеть на него, и он повернулся к окну. Сквозь мутные ромбы стекол было видно, как тонкий серп луны погружается в мглистые облака. За широкой лентой Темзы виднелись островерхие крыши Саутворка. Грей улыбнулся, вспомнив, как недавно познакомился там с прехорошенькой дочкой пекаря. С тех пор, как Джейн Шор стала признанной фавориткой, при дворе стало считаться хорошим тоном заводить связи с горожанками. Надо вот только почаще выбираться в Саутворк…

Замечтавшись Грей не заметил, когда заснул. Проснулся от легкого прикосновения королевы.

– Риччи! Сын мой, нам пора.

Голос ее звучал немного раздраженно. Грей спросонок едва поспевал за матерью, но и прихрамывающий герцог не отставал от них.

Над Темзой сгущался туман. Королева осторожно ступила в лодку. Суденышко закачалось, и юный Грей вынужден был замешкаться. Герцог Глостер протянул ему руку и помог спуститься.

– Вы не должны сердиться на меня, ваше величество, – негромко сказал он королеве. – Я обещаю вам, что Джордж не сможет ничего предъявить парламенту. Я добуду этот документа во что бы то ни стало.

– Я не об этом просила вас, Дик Глостер. Вы должны были настроить против Джорджа северных лордов, а не начинать охоту за…