Kitobni o'qish: «Интернированные китайцы в Сибири (1930-е годы)»
Введение
Современные отношения между народами опираются на исторический опыт. Российско-китайское взаимодействие, предопределявшееся географической близостью двух стран и насчитывающее около четырех веков, многогранно и многоаспектно. Наиболее динамично взаимоотношения России и Китая развивались в течение ХХ века: эйфория от революционного потенциала Китая сменялась вооруженным противостоянием двух государств и разрывом дипломатических отношений, помощь в отражении японской агрессии и «дружба навек» – обвинениями друг друга в ревизионизме, великодержавном шовинизме и измене делу коммунизма. После достаточно продолжительного периода охлаждения 1960–1980-х годов отношения между странами, очищенные от идеологических наслоений1, восстановлены в полном объеме: развиваются межправительственные связи, экономические и культурные контакты, решены многие спорные вопросы. Сейчас партнерство с Китаем входит в систему жизненно важных интересов России. Но, несмотря на смены исторических эпох и изменение градуса отношений, одним из важнейших направлений взаимодействия между двумя странами, а также неотъемлемой частью истории России является китайская миграция.
В ХХ веке массовые китайские иммиграции носили в основном торгово-экономический и трудовой характер и отличались, как правило, добровольным перемещением лиц на территорию России (СССР). Однако помимо «добровольных мигрантов» в разные периоды времени в России находились иностранные граждане, оказавшиеся в чужой для них стране не по своей воле – беженцы, военнопленные. В 1930-е годы китайская диаспора СССР значительно пополнилась за счет достаточно специфической категории иностранцев – интернированных солдат и партизан, отступивших на территорию Советского Союза под давлением японских вооруженных сил, оккупировавших Маньчжурию. В СССР в общей сложности оказалось несколько десятков тысяч китайцев.
До настоящего времени история их интернирования2 не была предметом комплексного исследования, и одна из основных причин этого – недоступность архивных фондов. Современные условия, связанные с либерализацией общественной жизни, позволяют исследователям изучать те страницы прошлого, которые еще не получили достаточного освещения. Восстановление исторической картины и научная разработка проблемы интернированных иностранцев позволяют существенно дополнить и по-новому взглянуть на общую историю российско-китайских отношений в 1930-е годы, глубже исследовать весь комплекс проблем, касающихся пребывания китайских граждан на территории России (СССР). Ликвидация «белых пятен» в истории межгосударственных отношений, безусловно, может способствовать формированию устойчивого сотрудничества России с таким важным для нее стратегическим партнером, как КНР.
Данная работа посвящена изучению истории интернированных китайцев в Сибири. Этот регион в 1930-е годы по решению советского правительства оказался территорией размещения китайских вооруженных формирований (регулярных войск, партизанских отрядов), вышедших на территорию СССР в поисках спасения от окончательного разгрома японскими войсками, оккупировавшими Маньчжурию. Часть из них находилась в Советском Союзе сравнительно небольшой период времени, часть, размещенная для работы на угольных копях Кузбасса и Хакасии, лесоразработках Нарыма, осталась в СССР на долгие годы, а то и навсегда.
Таким образом, объектом предлагаемого исследования является политика Советского государства в отношении иностранных граждан, интернированных в СССР в 1930-е годы, а предметом – правовое положение и состав интернированных китайцев, размещенных в Сибири, условия их жизни и организация труда во время пребывания в Советском Союзе, репатриация иностранцев на родину и судьба интернированных, оставшихся в СССР.
Территориальные рамки исследования обозначены как Сибирь, под которой понимаются историко-географические области Западной и Восточной Сибири. Поскольку в течение ХХ века административное деление Сибири неоднократно менялось, необходимо представить более уточненные комментарии относительно территориальных рамок в соответствии с исследуемым периодом. Работа охватывает Западно-Сибирский край с центром в Новосибирске (современные территории Кемеровской, Новосибирской, Томской областей, Красноярского края (частично), Республики Хакасии) и Восточно-Сибирский край с центром в Иркутске (современные Иркутская область, Забайкальский, Красноярский (частично) края). В декабре 1934 года из Западно-Сибирского и Восточно-Сибирского краев были выделены районы (в том числе полностью Хакасская автономная область), вошедшие во вновь образованный Красноярский край. Западно-Сибирский край просуществовал до 28 сентября 1937 года, когда, в свою очередь, был поделён на Новосибирскую область с центром в Новосибирске и Алтайский край с центром в Барнауле. Восточно-Сибирский край в 1936 году был разделён на Восточно-Сибирскую область и Бурят-Монгольскую АССР.
Хронологические рамки исследования охватывают период с 1932 по 1938 годы. Интернированные китайцы как явление напрямую связаны с оккупацией Японией территории Маньчжурии, начавшейся в сентябре 1931 года. Первые документально подтвержденные сведения об интернированных, размещенных на территории Сибири, относятся к 1932 году. Именно этот год служит нижней временной границей исследования. Другая крайняя дата – 1938 год. Политические репрессии в Советском Союзе, пик которых пришелся на 1937– 1938 годы, захватили многие этнические группы населения страны. Не миновали они и китайцев, в том числе интернированных. Для большинства из них 1938 год стал последним годом жизни. Осужденные к различным срокам наказания, но оставшиеся в живых, они были разбросаны по различным учреждениям уголовно-исправительной системы, что фактически привело к распаду этой специфической группы мигрантов.
История интернированных китайцев3 никогда не была предметом обобщающего исследования ни в отечественной, ни в мировой историографии. В общей массе работ, посвященных российско-китайским (советско-китайским) отношениям, отдельные аспекты интернирования освещались в минимальной степени, не позволяя составить полноценного представления об объекте. Полностью из поля зрения историков вследствие отсутствия эмпирического материала выпадал период пребывания иностранных граждан на территории СССР. Практически до 2000-х годов упоминания об интернированных присутствовали в литературе только в контексте исследований оккупации Японией Северо-Восточного Китая. Несмотря на то что указанные труды не затрагивают непосредственно интернирования и касаются смежной тематики, они представляют ценность в понимании факторов, оказавших влияние на рассматриваемое явление.
Отечественную историографию по заявленной теме можно разбить на два периода: советский (с разделением на два подпериода) и постсоветский. К первому подпериоду советской историографии с 1932 по 1941 годы относятся работы современников, не только профессиональных историков, но и военных, партийных деятелей, а также непосредственных участников событий. Японская агрессия против Китая в 1931 году, в результате которой была захвачена Маньчжурия, побудила исследователей обратить достаточно пристальное внимание на Дальневосточный регион. Ряд работ был написан и издан буквально по горячим следам – в 1932–1934 годах4. Именно в начале 1930-х годов появились первые научные исследования В.Я. Аварина5, в последующем ставшего одним из самых авторитетных знатоков по вопросам Дальнего Востока. В его брошюре «Независимая» Манчжурия»6, выдержавшей к 1934 году два издания, проанализирована обстановка, в которой готовилась и началась японская агрессия в Китае, а также причины, толкнувшие Японию на оккупацию Маньчжурии, заключавшиеся, по мнению автора, в росте империалистических противоречий и разразившемся экономическом кризисе в капиталистических странах. Одна из глав посвящена рассмотрению национально-освободительного движения против оккупантов и коллаборационистов, его численному и социальному составу. В.Я. Аварин полагает, что «движущей силой, основой национально-освободительной борьбы, непримиримым врагом японских оккупантов являются, естественно, пролетариат и крестьянские бедняцко-середняцкие массы»7. Участие в движении сопротивления командиров гоминьдановской армии, впоследствии перешедших китайско-советскую границу и интернированных в СССР, В.Я. Авариным оценивается весьма негативно: «Влекомые собственными материальными интересами и поджигаемые инспирацией других империалистов, некоторые видные милитаристы … не пошли навстречу японским требованиям о безусловной сдаче, а пытались оказать отпор при занятии японцами их районов (Ма, Лиду и др.)»8. Их отступление в Советский Союз называется автором не иначе как «бегством».
В аналогичном ключе оценивает борьбу североманьчжурских военачальников против японцев и их отступление в СССР Н. Терентьев9: «Война» этих генералов с Японией сразу же выродилась в серию политических маневров, соответствующих обычаям милитаристских войн в Китае, но превращавшихся в гнусный фарс в обстановке борьбы с наступающим японским империализмом в Манчжурии. По существу оказалось, что каждый из этих генералов заинтересован главным образом в том, чтобы продать себя японцам с наибольшей выгодой, и в самом процессе этой «войны» ряды открытых японских ставленников стали быстро пополняться за счет бывших «национальных героев». В высшей степени характерен пример … генерала Ма и генерала Тан Ю-лин. Первый начал с того, что пытался недолгое время оказывать вооруженное сопротивление японцам, затем перешел на сторону манчжурского режима и принял даже ответственный пост в манчжурском правительстве, затем снова изменил этому режиму, возобновил на короткое время борьбу, а впоследствии оказался вместе с генералом Су Бин-венем в группе китайских военных, бежавших на советскую территорию, и в заключение вернулся в Центральный Китай, где и позирует в роли «спасителя отечества»10.
Агрессивная политика Японии вблизи границ с СССР, создание ею инфраструктуры для укрепления присутствия на оккупированных территориях не могли остаться без внимания профессиональных военных. Сугубо военный взгляд на события в Маньчжурии представлен в книгах С. Тульского и М. Федорова11, Н.С. Бушманова12. В первой из них антияпонскому сопротивлению посвящена глава «Партизанское движение в Манчжурии».
В работах современников событий, связанных с оккупацией Маньчжурии, действия Японии рассматривались как подготовка плацдарма для нападения на СССР – источник «величайшей опасности» для государства. Значительное внимание в исследованиях уделялось установлению причин и целей интервенции, вопросам сугубо военного характера, таким как военно-техническое состояние вооруженных сил Японии и Маньчжоу-Го, особенности их оперативно-тактических действий, организация и тактика борьбы антияпонских партизанских армий13. В оценке движения сопротивления присутствует определенный идеологизированный подход. Наряду с положительными характеристиками массового партизанского движения «маньчжурского крестьянства, рабочего класса и городской мелкой буржуазии» критическому анализу подвергаются действия североманьчжурских генералов, выступивших против агрессора, подчеркивается их «неустойчивость, половинчатость и беспомощность», в негативных тонах оценивается интернирование в СССР. Собственно процесс интернирования и пребывание китайских формирований в СССР в указанных исследованиях не рассматриваются, что вполне объясняется отсутствием эмпирического материала. Однако излагаются сведения о причинах, обусловивших переход китайцев на территорию Советского Союза, дается классификация сил антияпонского сопротивления, характеризуются его руководители, впоследствии оказавшиеся в СССР.
Второй подпериод советской историографии хронологически определяется 1950–1991 годами. С начала 1950-х годов в СССР наблюдается подъем в изучении истории Китая, обусловленный образованием идеологически близкой КНР. Однако в обширной библиографии этого периода лишь косвенным образом затрагиваются проблемы и сюжеты, рассматриваемые в нашей монографии. В общих работах, в исследованиях китаеведов и японоведов, как правило, уделяется внимание «образованию очага войны на Дальнем Востоке» в начале 1930-х годов, «подготовке к захвату японским империализмом Маньчжурии», непосредственно оккупации Японией Северо-Восточного Китая, реакции Лиги Наций на маньчжурские события, национально-освободительной борьбе китайского народа против агрессора14. История китайцев, интернированных в Советском Союзе, опять же не входит в сферу интересов исследователей. Закрытость архивных данных, а также трагическая судьба в СССР многих из перемещенных лиц фактически предопределяют положение, при котором вопрос об интернированных остается «белым пятном» истории китайцев в России. Однако в отличие от предыдущего периода в исследованиях отсутствуют резкие, негативные оценки гоминьдановских генералов, организаторов сопротивления японским оккупантам. Интернирование рассматривается как способ оказания содействия Советского государства освободительной борьбе китайского народа15.
В этот же период выходят работы по историографии Китая. В.Н. Никифоров, исследуя становление советского китаеведения в 1917–1949 годах, дает оценку работам ряда авторов, откликнувшихся в 1930-х годах на японскую оккупацию в Маньчжурии, среди которых называет П.А. Мифа, В.Я. Аварина, А.Я. Канторовича (Н.Терентьева), О.С. Тарханова (Ян Чжу-лая)16. Выступая с партийно-классовых позиций, В.Н. Никифоров полагает: «Издания 1932 г. … не свободны от крайних, даже сектантских настроений, особенно последняя упомянутая брошюра17, утверждавшая, что «теперь китайская буржуазия на борьбу в рядах антиимпериалистического фронта уже не способна» и что отпор японской агрессии в Китае может быть оказан только советским движением»18.
Определенный вклад в разработку рассматриваемой темы внесли китайские авторы. Лю Юн-ань предпринимает попытку периодизации антияпонского сопротивления, выделяя в нем четыре этапа19. Главными силами первого этапа (конец 1931 – январь 1933 года), по мнению автора, «явились патриотически настроенные китайские войска…» под руководством гоминьдановских генералов Ма Чжаншаня, Су Бинвэня, Ли Ду, Дин Чао и др. Характерно, что автор обходит вопрос об интернировании китайских военачальников в Советском Союзе, называя в качестве причины прекращения сопротивления их «отступление … за пределы китайской территории». Пын Мин в «Истории китайско-советской дружбы»20 высоко оценивал позицию Советского Союза по отношению к интернированной армии Су Бинвэня. «Проводя миролюбивую внешнюю политику, – писал он, – советский народ использовал малейшую возможность для оказания помощи китайскому народу. После того как северо-восточные провинции были захвачены империалистической Японией, добровольческая дунбэйская армия перешла границу Советского Союза и нашла поддержку у советского народа»21.
В целом лишь только интернированию соединения под командованием генерала Су Бинвэня, самого крупного по численности и вызвавшего масштабные дипломатические последствия (что нашло отражение в документах НКИД), в исследованиях уделяется определенное внимание22. Но, как правило, рассматривается только эпизод перехода армии через китайско-советскую границу и последовавшие в связи с этим активизация и обострение советско-японских отношений.
Итак, в анализируемый период внимание вопросам интернирования китайцев в исследованиях практически не уделялось, и лишь только косвенно эта тема затрагивалась в рамках общих работ по советско-китайской истории 1930-х годов. Вне поля зрения авторов остались такие аспекты, как статус китайцев в России, численность интернированных, анализ их социальных и демографических характеристик, места расселения в СССР, взаимоотношения с местным населением и китайскими диаспорами на территории пребывания. Таким образом, в историографии советского периода история интернированных китайцев не оформилась как предмет отдельного исследования.
Принципиально новый этап в изучении интернированных начался в постсоветское время. Он связан с общим подъемом исследовательского интереса к истории Китая и китайцев в России (СССР), чему способствовал ряд факторов: оживление отношений Российской Федерации и КНР, усиление миграционного потока китайцев в пределы России, открытие доступа к архивным документам о пребывании иностранных граждан в Советском Союзе. В стране выходят первые монографии по общей истории китайцев в России, создается методика ее изучения. По мнению некоторых авторов, с этого времени можно говорить о формировании в исторической науке представления об истории китайцев в России как об отдельном предмете исследования23.
В этот же период поднимаются вопросы о закономерностях становления и развития китайской этнической группы в России (СССР), способах адаптации китайцев к условиям жизни в чужой стране, об отношении к ним местного населения и др. В 2000-е годы были защищены сразу несколько диссертаций по отдельным вопросам истории китайской миграции в Россию в разные временные периоды24.
Различные аспекты истории советско-китайских отношений, в том числе периода 1930-х годов, рассматривают Н.Е. Аблова, Ю.М. Галенович, З.Д. Каткова, А.Г. Ларин, А.В. Лукин, С.Л. Тихвинский, В.Н. Усов, К.Е. Черевко, Ю.В. Чудодеев25.
Более объективными становятся оценки роли гоминьдановских военачальников в национально-освободительном движении против японских захватчиков. Российские исследователи присоединяются к мнению китайских комментаторов о том, что «героическое сопротивление генерала Ма спасло страну от позора, стимулировало действия китайских добровольцев»26.
В комплексном исследовании истории международных отношений, предпринятом группой авторов во главе с А.Д. Богатуровым27, затрагиваются темы японской оккупации Маньчжурии, сопротивления агрессии, в том числе со стороны китайских военных, интернирования. На основе анализа маньчжурских событий исследователи делают принципиальный вывод о том, что действия Японии «предопределили разрушение Вашингтонского порядка в той мере, в какой Япония, один из его изначальных гарантов, встала на путь его слома»28. Четырехтомник интересен своей компоновкой. Нечетные тома издания посвящены анализу событий мировой политической истории, а четные содержат основные документы и материалы, необходимые для того, чтобы получить более полное представление об описываемых событиях и фактах. Такая ситуация позволяет с формальной точки зрения отнести часть издания к источникам по рассматриваемому периоду.
Открытие архивов, снятие грифов секретности с партийно-советских документов позволили исследователям обратиться непосредственно к истории пребывания в СССР интернированных военнослужащих и партизан, участвовавших в антияпонском сопротивлении в Маньчжурии. Попытка нового подхода в оценке и освещении советской внешней политики 1930-х годов, советско-китайских отношений, в том числе событий, связанных с интернированными китайцами, была предпринята в самом начале исследуемого периода. В.В. Чубаров в статье «Военные конфликты в Китае и позиция СССР (1927–1933 гг.)», опираясь не только на отечественные, но и на зарубежные архивные источники, приводит ряд интересных фактов об интернированных29. В то же время не подтверждается документально его предположение об интенсивной идеологической обработке китайских военнослужащих во время пребывания в СССР, целью которой было распропагандирование войск в своих интересах30. В самой статье имеются противоречия в приводимых данных о численности интернированных китайцев – на странице 115 говорится о 70 тысячах иностранцев, перешедших в СССР, а на странице 123 – о 20 тысячах. Последняя цифра более близка к истине. Нуждается в уточнении его сообщение о том, что правительство Чан Кайши настаивало на скорейшей отправке войск в Синьцзян, а советское правительство преднамеренно затягивало пребывание китайцев в Советском Союзе31. Еще в «Документах внешней политики СССР»32 были опубликованы источники, свидетельствующие о том, что официальный Нанкин 8 января 1933 года впервые обратился к советскому правительству с просьбой эвакуировать всех интернированных солдат и офицеров бывшей армии Су Бинвэня в Синьцзян. Принципиальных возражений против такого решения у советского правительства не было. Более того, 13 января заместитель наркома иностранных дел Л.М. Карахан после перехода на территорию СССР войск Ли Ду и Ван Дэлиня обратился с просьбой к китайским официальным лицам ускорить получение ответа от председателя синьцзянского правительства Цзинь Шу-жэня33 о согласии принять интернированных и переводе необходимых для их перемещения сумм. Карахан выразил при этом «уверенность, что Цзинь должен был бы с радостью принять китайских солдат из армии Су Бин-вэня, ибо они, наверное, лучше, чем его собственная армия, а в настоящее время хорошие солдаты ему больше, чем когда-либо, нужны»34.
Историография по теме исследования представлена в основном работами сибирских историков, что вполне объяснимо: именно в Западно-Сибирском и Восточно-Сибирском краях были размещены интернированные иностранцы, оказавшиеся в СССР в 1930-е годы. Одна из первых публикаций принадлежит С.А. Красильникову, рассмотревшему в рамках исследования советской системы принудительного труда использование интернированных китайцев и корейцев в качестве рабочей силы на угольных копях Хакасии и лесоразработках Нарымского края35. Л.Н. Приль с привлечением ранее не публиковавшихся архивных источников осветила вопросы пребывания в г. Томске соединения генерала Су Бинвэня36. В работе В.А. Бармина в контексте исследования взаимоотношений СССР и Синьцзяна затронуты вопросы репатриации интернированных военнослужащих в Китай и участия их в подавлении повстанческого движения против китайских властей этой провинции37.
Активно и творчески работает в данном направлении В.Г. Дацышен. Отдельная глава посвящена интернированным иностранцам в его монографии «Китайцы в Сибири XVII–XX вв.: проблемы миграции и адаптации» – фактически первом комплексном «региональном» исследовании китайской иммиграции38. Подробно, с введением в научный оборот новых документов, В.Г. Дацышен описал интернирование армии Су Бинвэня, выявил и проанализировал связанные с этим событием вопросы и проблемы истории советско-китайских отношений39. Он же первым из исследователей предпринял попытку восстановления исторической картины пребывания в СССР китайцев, оказавшихся в чужой для них стране не по своей воле – беженцев, интернированных, военнопленных40.
Как видно, на современном этапе изучение истории интернированных китайцев находится в начале пути. До настоящего времени комплексной разработки проблемы пребывания указанной категории иностранных граждан в нашей стране не проводилось. Данная работа поможет частично устранить этот пробел.
Целью предлагаемого исследования является изучение истории интернирования китайских войсковых и партизанских соединений, их пребывания в Сибири, репатриации в Китай, судьбы интернированных китайцев в условиях репрессий в СССР в конце 1930-х годов. Такая постановка цели определяет решение следующих конкретных задач:
1. Проанализировать международное законодательство, регулирующее вопросы интернирования.
2. Выявить основные причины и определить хронологию появления интернированных китайцев на территории Сибири.
3. Установить численность и социально-демографические характеристики интернированных китайцев, размещенных в Сибири.
4. Реконструировать на основании источников повседневный быт интернированных китайцев.
5. Определить формы, способы, этапы решения вопроса о репатриации интернированных иностранцев в Китай.
6. Выявить судьбу интернированных лиц, оставшихся в Советском Союзе.
Источниковую базу исследования составили как опубликованные, так и неопубликованные документы, выявленные в 13 федеральных, региональных и ведомственных архивах41. Использованные в работе источники тематически можно разделить на несколько групп.
К законодательным документам относятся Гаагские конвенции (далее – Конвенции)42 – международные нормативные акты, определяющие правовое положение участников вооруженных конфликтов в случае перехода их на территорию нейтрального государства. В эту же группу источников включаются акты уголовного законодательства СССР43. На протяжении всего периода пребывания в Советском Союзе интернированные китайцы являлись объектами правоприменительной практики. Наибольшего масштаба этот процесс достиг в 1937– 1938 годах.
Наиболее обширная группа источников – делопроизводственная документация. В работе использовались как опубликованные, так и неопубликованные документы Советского правительства (директивы, заявления, ноты), переписки руководителей СССР, докладные записки должностных лиц дипломатического и военного ведомств, ОГПУ-НКВД, местных органов государственной и партийной власти по вопросам интернирования китайских военнослужащих, размещения их в Сибири, регулирования жизнедеятельности в местах расселения, репатриации на родину.
Специфика интернированных лиц как объекта международных отношений предопределила, что первыми с ними столкнулись представители дипломатического и военного ведомств Советского Союза. Анализ дипломатических документов и донесений по линии Наркомата обороны, ОГПУ-НКВД, как опубликованных44, так и неопубликованных45, свидетельствует о том, что переходы китайцев создали существенную проблему для Советского Союза, стали причиной активизации дипломатических отношений в треугольнике СССР – Китай – Япония, обострения обстановки на советско-китайской границе и советскому правительству понадобились значительные усилия для локализации потенциальных негативных последствий. СССР, проводивший модернизацию экономики, всеми силами стремился избежать вовлечения в какие-либо вооруженные конфликты, а интернированные китайцы вполне могли стать поводом для их возникновения в Дальневосточном регионе.
Bepul matn qismi tugad.