Kitobni o'qish: «Трагедия адмирала Колчака»

Shrift:

Составление, предисловие кандидата исторических наук С.Н. Дмитриева

Крестный путь верховного правителя россии

Образ этого незаурядного человека дробился на отдельные противоречивые части еще в восприятии его современников. Его называли «русским Вашингтоном» и «Александром IV», «насквозь демократом» и «хранителем монархической идеи», «рыцарем долга и слова» и «жестоким диктатором», «сибирским бонапартом» и «несчастным моряком, который не сумел быть Наполеоном», «мечтателем-идеалистом» и «блистательным военным», «сентиментальным философом» и «адмиралом без флота», «талантливым исследователем» и «роковым человеком». Такая многоликость восприятия фигуры этого исторического деятеля сохранилась до сих пор. В ней продолжают уживаться самые полярные оценки и эпитеты – от великомученика за святое дело освобождения России до кровавого вождя контрреволюции и реакции.

Эти полярности сохраняются несмотря на многие исторические публикации последних лет, документальные и художественные фильмы, среди которых выделяется почти триумфально прошедший по российским киноэкранам фильм «Адмирал». Несмотря на явные достоинства этого фильма – яркий, эпический характер, воспевание образа главного героя, неподдельный интерес к истории любви адмирала, – в нем в силу неизбежной скороговорки остались за кадром главные вопросы: каким образом Колчак оказался Верховным правителем России и почему все-таки он и его дело потерпели сокрушительное поражение? Я уже не говорю о множестве досадных исторических ошибок, которые присутствуют в фильме, но не умаляют при этом его значения.

Как же уловить истинный облик Александра Васильевича Колчака, вошедшего в историю в качестве Верховного правителя России, год с небольшим находившегося на гребне власти? Самый легкий из возможных путей – скорейшее ознакомление читателей с подлинными документами и с теми трудами, посвященными жизненному пути Колчака, которые хранятся в необозримой кладовой литературы русского зарубежья и до недавнего времени оставались в нашей стране под запретом. Среди этих трудов на одно из первых мест, без сомнения, выдвигается книга замечательного русского историка Сергея Петровича Мельгунова (1879–1956) «Трагедия адмирала Колчака».

Россия прожила уже более 20 лет нового века и не так давно отмечала 100‑летие событий революционной смуты 1917 года, взорвавшей вековые устои великого государства. Самое любопытное, что в общественном сознании страны до сих пор еще так и не сформировалось четкое и взвешенное понимание того, почему и как случилась эта трагедия, каковы ее скрытые истоки и пружины. К сожалению, даже поток книг и исследований на данную тему, который выплеснулся на читателей за последние годы, не прояснил очень и очень многое из покрытого «плесенью времени». Приходится обращаться к указанной теме как бы заново, и помочь в этом могут все еще не вошедшие в массовый общественный оборот труды именно одного из крупнейших российских историков ХХ века С.П. Мельгунова.

Вехами на жизненном и творческом пути историка до революции стали исследования по истории России, прежде всего Русской церкви, подготовка им многотомных коллективных трудов о реформе 1861 г., Отечественной войне 1812 г. и масонстве, редакционно-издательские дела в издательстве «Задруга» и журнале «Голос минувшего», а также активное участие в создании и деятельности Народно-социалистической партии. События Октябрьской революции привели историка в стан контрреволюционных сил, в которых он занимал одно из самых видных мест. На этом поприще Мельгунова ждали пять арестов, полтора года заключения в тюрьмах, полгода жизни на нелегальном положении, угроза расстрела и высылка за границу в 1922 г. Затем последовали около 35 лет жизни на чужбине, продолжение антисоветской борьбы и издательской работы, а самое главное, беспрерывные исследования историком пережитой Россией новой смуты. Из-под его пера в эмиграции вышли 12 исследовательских трудов (в 16 томах), сотни статей и заметок, которые позволяют без сомнения называть Мельгунова крупнейшим историком русского зарубежья.

Самым важным трудом Мельгунова в эмиграции стала его трилогия «Революция и царь», которую он задумал еще в 1930‑е гг. и над которой работал с периода Второй мировой войны до последних лет своей жизни. В нее входят следующие книги, которые были выпущены в свет издательством «Вече» (3 книги – в 2006 г., а 2 последние – переизданы в 2016 г.): «Легенда о сепаратном мире. Канун революции» (Париж, 1957), «Мартовские дни 1917 года» (Париж, 1961) и «Судьба императора Николая II после отречения» (Париж, 1951). Не останавливаясь подробно на содержании всех этих книг, упомянем лишь, что на их страницах подробно, в некоторых местах почти час за часом, описана трагическая одиссея Николая II и его семьи, начиная с событий 1916 г., первых раскатов Февральской революции и кончая трагедией в Екатеринбурге.

Завоевав популярность в качестве видного историка, издателя и общественного деятеля еще в дореволюционное время, Мельгунов оказался в рядах противников советской власти, поселившись после высылки из России в конце концов во Франции, где он и умер в 1956 г. В эмиграции, отбросив почти все свои прежние исследовательские привязанности, Мельгунов сосредоточился на историческом отображении прожитого Россией на его глазах революционного лихолетья и в конце концов не мог не подойти в своих трудах к воссозданию кровавой эпохи Гражданской войны.

Первым серьезным обращением к этой теме стала книга Мельгунова «Н.В. Чайковский в годы гражданской войны. Материалы для истории русской общественности. 1917–1925» (Париж, 1929). В ней автор предпринял весьма успешную попытку взглянуть через призму насыщенной бурными событиями биографии старого революционера, руководителя антибольшевистского правительства Северной области (г. Архангельск) Чайковского на истоки и характерные черты Гражданской войны. Эта книга дает прекрасное представление о творческом почерке историка, всегда стремившегося быть как можно более объективным: «Быть “беспристрастным” в истории гражданской войны я, конечно, не могу, ибо сам являюсь одним из действующих лиц. И все-таки я старался в данном случае быть больше “летописцем” и говорить преимущественно языком фактов и документов». В книге о Чайковском Мельгунов сформулировал даже следующий своеобразный «завет» добросовестных историков: «Кто-то сказал: в жизни две стороны, две правды. И дело истории из двух правд воздвигнуть единую, цельную. Установить единую “правду”, к сожалению, не суждено и истории».

В том же 1929 году в Париже увидела свет небольшая книга Мельгунова «Гражданская война в освещении П.Н. Милюкова. Критико-библиографический очерк», которая представляла собой не что иное, как развернутую, прекрасно аргументированную рецензию историка на двухтомный труд Милюкова «Россия на переломе», посвященный Гражданской войне. Автор книги дал весьма нелицеприятную критику исследования бывшего лидера кадетов, справедливо обвинив его в схематизме, искажении и замалчивании фактов, подчинении своих выводов определенной политической линии. Параллельно Мельгунов дал свое понимание многих существенных сторон истории русской смуты ХХ века. Примерно такой же характер носила брошюра Мельгунова «Российская контрреволюция. Методы и выводы генерала Головина», изданная в Париже в 1938 г. и анализировавшая книгу генерала о событиях революционных лет.

Историк никогда не скрывал, что в исследовании периода Гражданской войны его прежде всего интересовала судьба Белого движения. Он объяснял это тем, что уж слишком много «неправды» сложилось вокруг «дела, начатого Добровольческой Армией», «вокруг подвига, жертвенность которого была впоследствии затушевана тем флером реакции и социальной ненависти, который покрыл высокие патриотические думы и настроения первого во всяком случае периода Добровольчества». Отвергая расхожие утверждения о сугубой классовости», «реакционности» Добровольчества, он утверждал, что оно «было движением в полном смысле слова национальным…».

Такой вывод содержался уже в статье историка «Очерки генерала Деникина» («На чужой стороне», Берлин, 1924, № 5), посвященной обзору исторической эпопеи одного из вождей Белого движения. В этой небольшой статье Мельгунов дал принципиально важные оценки деятельности А.И. Деникина, которые с известной корректировкой могли бы быть отнесены и к личности А.В. Колчака. «Каковы бы ни были ошибки генерала Деникина, – писал историк, – он не принадлежал к числу реставраторов (позднее Мельгунов называл Деникина человеком “либеральной направленности”) – это обвинение должно быть снято перед потомством». По мнению Мельгунова, «не поражения были главной причиной неудачи ген. Деникина, а больше всего его внутренняя политика». Деникин, будучи прекрасным военным, «не умел разбираться в общественных отношениях», не уступал «демократическим требованиям»: «Известная гибкость в политике требуется – и ее не было у слишком прямолинейного Деникина… Прямолинейность создавала ген. Деникину врагов там, где у него могло быть содружество, он обострял отношения там, где политика требовала их смягчения».

В этих словах скрыта одна из тайн крушения Белого дела. В его вожди выдвинулись видные военачальники, имевшие большой опыт, горячо любившие родину, готовые отдать жизни за ее освобождение (Л.Г. Корнилов, М.В. Алексеев, А.В. Колчак, А.И. Деникин, П.Н. Врангель и другие), но им явно не хватало политического опыта, «государственного разума», гибкости и изворотливости в борьбе с более изощренным, жестоким, не останавливавшимся ни перед чем противником. Мельгунов надеялся в 1924 г., что в будущем будет оценен «жертвенный подвиг ген. Деникина и всех, кто был с ним», видя «в раскрытии этой правды сущность исторического процесса», и именно поэтому он сам обратился в конце 20‑х гг. к фигуре А.В. Колчака, символизировавшей героизм и подвижничество Белого дела.

Мельгунов никогда не встречался с Колчаком, но между ним и адмиралом протягивались в годы Гражданской войны невидимые опосредованные нити. Дело в том, что историк играл не последнюю роль в развертывании антибольшевистской борьбы, являясь товарищем председателя Народно-социалистической партии и одним из руководителей «Союза возрождения России» – сильной контрреволюционной организации, объединившей левый фланг антисоветских сил. «Союз возрождения» сделал немало конкретных дел для налаживания антибольшевистских действий, а летом 1918 г. этот союз, сблизившись с другой контрреволюционной организацией – «Национальным центром», преимущественно кадетским по своему составу, поднял вопрос «о создании всероссийского правительства» на Востоке. Тем самым он сыграл свою роль в развертывании событий в сторону прихода к власти адмирала Колчака. Позднее, во время четвертого ареста Мельгунова в 1920 г., ему в вину вменялась именно поддержка им «деникинщины» и «колчаковщины».

Мельгунов вообще обошел вниманием в своей книге вопросы его личного участия в событиях 1918–1920 гг. В предисловии к ней он пояснил, что он приурочивал свое исследование к 10‑летию со дня гибели Колчака, а потому работал «несколько спешно», делая все возможное, чтобы сгладить «невозможные условия зарубежной работы», как можно шире использовать различные документы и материалы.

Историку посчастливилось работать по выбранной теме в Русском заграничном архиве в Праге, и что особенно важно – лично беседовать со многими видными участниками мятежных лет российского раздора – А.И. Деникиным, князем С.Е. Трубецким, генералами Лохвицким, Розановым, сыном адмирала Р.А. Колчаком и многими другими.

Пик работы над книгой пришелся на 1929 год, в конце которого самое объемное и масштабное из произведений историка было завершено. По всей вероятности, Мельгунову не удалось издать свой труд в Париже, он вынужден был печатать его в Белграде не столь значительным тиражом в «Русской библиотеке», собиравшей под своим именем самые различные произведения русских эмигрантов. В конечном итоге труд Мельгунова был издан в 4‑х томах или книгах (части I, II и первый том III части увидели свет в 1930 г., а второй том III части – в 1931 г.).

Первый и второй тома «Трагедии адмирала Колчака», названные автором «Восточный фронт гражданской войны» и «В преддверии диктатуры», вышли с особым подзаголовком «Из истории гражданской войны на Волге, Урале и в Сибири», и сделано это было автором не случайно, а в силу очевидных особенностей этих томов: в них повествовалось о развертывании Гражданской войны на Востоке до прихода к власти Колчака, и соответственно этому само имя адмирала появлялось на страницах данных частей очень и очень редко. Иное дело – третий и четвертый тома книги, описавшие период, когда Колчак являлся Верховным правителем России. Эти тома не без оснований автор называл «основой моей работы», они действительно вызывают повышенный интерес и носят почти самостоятельный характер. В силу этого представляется возможной и даже целесообразной (для более доступного освоения широкими кругами читателей главного содержания труда Мельгунова) отдельная публикация в настоящем издании именно третьего и четвертого томов книги историка (тем более что в полном виде первый и второй тома этого произведения уже были изданы несколько лет назад в составе полного двухтомника: Мельгунов С.П. Трагедия адмирала Колчака. Книга первая. Из истории гражданской войны на Волге, Урале и в Сибири. Часть I. Восточный фронт гражданской войны. Часть II. В преддверии диктатуры. М.: Айрис-пресс, 2005).

Для более широкого отражения выбранной темы «жизни и смерти верховного правителя России» в состав настоящей книги, кроме полного текста третьего и четвертого томов «Конституционная диктатура» и «Катастрофа», включены предисловие «От автора» к первому тому произведения, а также главы «Государственный переворот», «После переворота» и «Первые шаги» из второго тома, описывающие события государственного переворота 18 ноября 1918 г. и последовавшие за ним недели противостояния, в которых Колчак уже принимал непосредственное участие. В итоге в настоящей книге оказывается включенным подавляющее большинство всех материалов о Колчаке, содержащихся в рассматриваемом труде Мельгунова.

Сразу же после издания «Трагедии адмирала Колчака» этот труд вызвал бурную полемику в кругах русской эмиграции: многие хвалили книгу и ее автора за справедливую оценку Колчака и Белого движения, другие обвиняли Мельгунова в предательстве «демократических традиций» и реабилитации адмирала Колчака. На это историк отвечал следующими словами: «Я хотел бы слышать возражения, основанные на фактах, а не на теоретических рассуждениях, которые исходят притом исключительно только из традиционных догм и предрассудков… Хуже всего вуалированное прошлое».

Ясно, что и в советское время замалчивавшийся труд Мельгунова вызывал самую резкую критику, причем это делалось мимоходом, чтобы не привлекать к нему внимание. Пример тому – несколько «глухих» упоминаний о работе Мельгунова в самом значительном советском исследовании «колчаковщины» – книге Г.З. Иоффе «Колчаковская авантюра и ее крах» (М., 1983). В ней автор, рисуя адмирала только черными красками, а его власть «кровавой военно-монархической диктатурой», назвал «белоэмигрантского историка» Мельгунова «апологетом Колчака».

Был ли таковым историк? Ответ очевиден. Несмотря на то что, по собственным словам историка, он относился к фигуре Колчака с «величайшей симпатией», его книга отнюдь не панегирик, она не рисует безгрешного, никогда не ошибавшегося «национального вождя», не создает ему ложный «апофеоз», а предлагает читателям хорошо взвешенный образ человека, принесшего «свои личные интересы… в жертву общественному долгу». Знаменательны следующие слова автора: «Может быть, на месте Колчака могли бы быть другие, лучше, но их не было. В исторической обстановке того времени судьба во всяком случае выдвинула именно его… Пусть велики будут ошибки Верховного правителя! Допустим, что именно эти ошибки привели к крушению государственного режима, им возглавляемого», однако «он был чище и идейнее других» и уж тем более «выше своих судей».

Историк ставил перед собой задачу развеять «все то темное и мрачное, что выступало так часто вопреки воле вождей на фоне борьбы, светлой и и героической, за восстановление России, и что скопилось около личности российского Верховного правителя». Но он старался все-таки писать не о «личной драме» Колчака, а о трагедии всей России, «трагедии всего того движения, которое превратило в глазах одних Колчака в национального героя, а для других связало его имя с неудачной «антрепризой».

Уже первая глава книги, в которой дается «личная характеристика» Колчака, может обескуражить своей неожиданностью многих советских читателей. Из нее вытекает, что, отличаясь личным мужеством, частой вспыльчивостью, экспансивностью и даже «нервностью» (для случаев подобной резкости современники нашли подходящее определение – «Верховный правитель» опять «заштормовал»), адмирал тем не менее был по натуре «мягким человеком» без «малейшего честолюбия» и «мании величия», постоянно «боялся» прослыть жестоким и отличался «простотой в быту и обхождении». «Он не держался за власть из-за личных побуждений… и не был диктатором в общепринятом смысле слова». Очевидный парадокс истории заключался в том, что на вершине власти и политического могущества в силу рокового стечения обстоятельств оказался человек, который, по его собственным словам, всегда чувствовал к политике «глубокое отвращение». Это настроение особенно окрепло у него в 1917 г., когда массы были охвачены «революционным экстазом» и «находились в состоянии какой-то истерии с инстинктивным стремлением к разрушению». «Лишний раз я убедился, – писал он тогда, – как легко овладеть истерической толпой, как дешевы ее восторги, как жалки лавры ее руководителей, и я не изменил себе и не пошел за ними. Я не создан быть демагогом – хотя легко было очень им сделаться, – я солдат, привыкший получать и отдавать приказания без тени политики…»

«Я солдат» – эта простая на первый взгляд формула наполнялась Колчаком глубоким философским содержанием, верой в высокое предназначение профессии военного и даже очистительный характер войн. «Конечная цель жизни, – отмечал он в своих сокровенных записях, – слава военного ореола». На этом фоне у него и окрепла ненависть к разгулу «революционного экстаза», разрушающего все и вся, в том числе армию и обороноспособность страны. Еще в конце 1917 г. Колчак сделал для себя пророческий вывод: «Революционная демократия захлебнется в собственной грязи или ее утопят в ее же крови. Другой будущности у нее нет».

И уже через год автор этих слов возглавил силы, вышедшие на смертельную схватку с новой «революционно-демократической» властью. А судьба, казалось, предназначала этому человеку совсем иной путь… Наметим основные вехи его жизни до того момента, когда он был провозглашен Верховным правителем России. Сделать это тем более необходимо, что в книге Мельгунова данному вопросу вообще не отведено никакого места.

Родился будущий адмирал в 1873 г. в семье морского артиллериста Василия Ивановича Колчака, ушедшего в отставку в чине генерал-майора. «Я вырос в чисто военной семье, – вспоминал адмирал позднее, на допросе в Иркутске. – Братья моего отца были моряками. Большинство знакомых, с которыми я встречался, были люди военные» (Допрос Колчака. Л., 1925. С. 34). Все это и определило жизненный выбор. Следуя по стопам своего отца, мальчик окончил в 1894 г. Морской кадетский корпус, выйдя из его стен «вторым» выпускником и получив премию адмирала Рикорда. Минул лишь год, а юный моряк находился уже в первом своем заграничном плавании в качестве помощника вахтенного начальника крейсера «Рюрик». Затем последовало почти трехгодичное плавание в водах Тихого океана на крейсере «Крейсер», из которого Колчак вернулся уже вахтенным начальником и лейтенантом.

С первых лет своей морской службы Александр Колчак серьезно увлекся научными работами по океанографии, гидрологии и магнитологии, отдавая этим занятиям все свое свободное время. «Я готовился к южнополярной экспедиции… – признавался он, – писал записки, изучал южнополярные страны. У меня была мечта найти южный полюс; но я так и не попал в плавание на южном океане».

Судьба подарила Колчаку возможность стать исследователем не южных широт, а северных полярных просторов. Хотя молодому лейтенанту не удалось стать участником экспедиции на «Ермаке» адмирала Макарова (в 1899 г. в Кронштадте Колчак сблизился с ним на почве общего увлечения океанографией), в конце 1899 г. по предложению известного путешественника барона Э.В. Толля (1858–1902) он был откомандирован морским министерством в распоряжение Академии наук для участия в Русской полярной экспедиции. Готовясь к экспедиции, Колчак три месяца занимался работами по магнитному делу в физической обсерватории в Петрограде и в Павловской магнитной обсерватории, а затем поехал в Норвегию к Ф. Нансену, который, по словам молодого исследователя, научил его «работать по новым методам».

Экспедиция вышла из Петербурга в июне 1900 г. на судне «Заря», прошла Ледовитым океаном через Карское море и зазимовала на Таймырском полуострове. Следующая зимовка была проведена на острове Котельном, после чего весной 1902 г. экспедиция обследовала группу Новосибирских островов. В это время барон Толль вместе с астрономом Зеебергом отправился на нартах к острову Беннетта, откуда им уже не суждено было вернуться.

Другие участники экспедиции в декабре 1902 г. возвратились в Петербург, однако там было решено снарядить новую весьма рискованную экспедицию по спасению барона Толля, которую вызвался возглавить сам Колчак. Восемь месяцев длились поиски, но они лишь констатировали гибель смелых исследователей. Полярный поход сквозь тысячемильное ледяное крошево, через шесть необитаемых островов протекал в невероятно трудных условиях. Как докладывал позднее Колчак, «тяжелые нарты, а особенно вельбот, ограниченный корм для собак и сравнительно теплое время, заставлявшее нас находиться в пути только в ночные часы, когда становилось холоднее, обусловили невозможность делать переходы больше 5‑ти часов в сутки – собаки отказывались идти больше, несмотря на то, что мы все шли в лямках. Торос, местами очень серьезный для обыкновенных нарт, заставлял нас постоянно останавливаться, рубить дорогу для вельбота и общими силами перетаскивать 36‑пудовую шлюпку через хаотически нагроможденные холмы ледяных глыб и обломков».

Однажды Колчак чуть не утонул, провалившись в ледяную воду и потеряв от температурного шока сознание. Боцман Бегичев, вытянувший Колчака из воды за голову, вспоминал: «Мы сняли с Колчака сапоги и всю одежду, потом я снял с себя егерское белье и стал надевать на Колчака. Оказался он еще живой. Я закурил трубку, дал ему в рот. Он пришел в себя». Затем Бегичев специально выбирал путь с крутыми подъемами, чтобы Колчак скорее согрелся (подробнее об экспедиции по спасению барона Толля см.: Вокруг света. 1991. № 1–2).

Позднее на картах появился остров Колчак (76° с.ш., 97° в.д.), названный в честь смелого исследователя, однако совсем ненадолго: революция мстительно лишила своего поверженного врага такой высокой чести, и на нынешних картах остров Колчак обозначается островом Расторгуева…

Многолетнее пребывание Колчака в условиях Крайнего Севера сильно подорвало его здоровье, вскоре у него появились признаки суставного ревматизма, протекавшего в очень тяжелой форме. Однако отдыхать не пришлось. В Якутске, где Колчак находился после завершения экспедиции, его застала новость о начале Русско-японской войны. Он просится на Дальний Восток и получает приказание ехать в Порт-Артур. За три дня до отправления из Иркутска Колчак выполняет свое давнее желание, которое никак не удавалось осуществить, – венчается со своей невестой Софьей Федоровной Омировой (1876–1956).

«Прибывши в Порт-Артур, – вспоминал Колчак о последовавших далее событиях, – я явился к адмиралу Макарову, которого просил о назначении меня на более активную деятельность. Он меня назначил на крейсер “Аскольд”, так как, по его мнению, мне нужно было немного отдохнуть, пожить в человеческой обстановке на большом судне. Я просил назначить меня на миноносец; он упорно не хотел назначить меня на минные суда. На этом “Аскольде” я пробыл до гибели адмирала Макарова, которая произошла на моих глазах 31 марта. После гибели адмирала Макарова я был назначен на очень короткое время на миноносец “Сердитый”, в качестве командира. На этом миноносце, после того как я вступил в командование, я не рассчитал своих сил, которые уже за все это время были подорваны, – я получил очень тяжелое воспаление легких, которое меня заставило слечь в госпиталь… Результат пребывания на севере – ревматизм и общее положение дел, при котором центр тяжести войны переносился на сухопутный фронт, заставили меня в сентябре просить назначения на сухопутный фронт… Я вступил в крепость, командовал там батареей морских орудий на северо-восточном фронте крепости и на этой батарее я оставался до сдачи Порт-Артура, до последнего дня, и едва даже не нарушил мира, потому что мне не было дано знать, что мир заключен».

Колчак дает довольно скромную оценку своего участия в войне. Однако он неоднократно отличался в ее ходе мужеством и стойкостью, знаниями и опытом, принимал участие в целом ряде морских и сухопутных боев и столкновений. Уже 15 ноября 1904 г. за «сторожевую службу и охрану прохода в Порт-Артур, обстреливание неприятельских позиций на “Сердитом”» он жалуется орденом Святой Анны IV степени с надписью «За храбрость». В последующие годы за отличие под Порт-Артуром он награждается также золотой саблей с надписью «За храбрость», орденом Св. Станислава II степени с мечами, серебряной медалью в память Русско-японской войны и нагрудным значком для участников обороны Порт-Артура.

Уже относительно давно в нашей стране были впервые опубликованы в журнале «Советские архивы» (1990. № 5. С. 62–74) дневники Колчака периода Русско-японской войны, представляющие собой яркую хронику трагических событий и показывающие их автора в качестве прекрасного военного специалиста и просто наблюдательного человека, не лишенного явных литературных способностей. Последняя запись в дневнике помечена 22 декабря 1904 г. (4 января 1905 г.), когда Порт-Артур уже пал, и заканчивается она скорбными словами: «К вечеру я снял посты и оставил только дневальных на батареях и увел команду в город. Ночь тихая, и эта мертвая тишина… кажется чем-то особенным, неестественным».

В эти дни Колчак уже еле держался на ногах из-за ранения и приступа суставного ревматизма. Попав вскоре в госпиталь, он не мог быть эвакуирован и оказался в японском плену. Сначала его перевезли в Дальний, потом в Нагасаки, откуда Колчак вместе с группой больных и раненых офицеров был отправлен через Америку в Россию в апреле 1905 г. В Петербурге комиссия врачей признала его «совершенным инвалидом», дав четырехмесячный отпуск для лечения на водах. После отпуска Колчак вновь поступил в распоряжение Академии наук, продолжая исследования в физической обсерватории и систематизируя все наработанное в период своих полярных экспедиций. В печати появился целый ряд его научных трудов, а сам он был награжден за весомый вклад в исследование российских полярных просторов высшей научной наградой Географического общества – Константиновской золотой медалью.

Однако капитан второго ранга не порвал при этом связь с флотом, а наоборот, выступил вскоре одним_: из инициаторов подготовки и проведения в жизнь программы его возрождения, возглавив полуофициальный кружок морских офицеров и войдя весной 1906 г. в состав Морского Генерального штаба в качестве заведующего балтийским театром. Хотя многое из задуманного удалось тогда осуществить, вследствие непонимания чрезвычайной важности неотложного осуществления крупной судостроительной программы в верхнем эшелоне Морского министерства Колчак вынужден был в 1908 г. уйти из Генштаба и вернуться к прежней научной деятельности. На специально построенных для полярных экспедиций судах «Вайгач» и «Таймыр» он участвовал в 1909–1910 гг. в исследовании района Берингова пролива и мыса Дежнева.

В конце 1910 г. Колчак был возвращен в Петербург для «скорейшего проведения судостроительной программы». «У меня явилась надежда, – вспоминал он, – что, может быть, удастся дело поправить. Поэтому я вернулся в морской генеральный штаб и был снова назначен на то же место заведующего балтийским театром… В штабе я главным образом работал над деталями судостроительной программы и ее реализацией, установкой нового типа судов и вообще ведал всей подготовкой флота к войне… Мне приходилось принимать участие в маневрах, рассматривать задания для маневров и т. д.». С 1912 г. Колчак командовал эскадренными миноносцами «Уссуриец», а затем «Пограничник», являясь параллельно флаг-капитаном по оперативной части в штабе командующего Балтийским флотом адмирала Н.О. Эссена.

Эту должность Александр Васильевич занимал и на протяжении первого года мировой войны, предпринимая самые энергичные меры, прежде всего, по усилению защиты Финского залива от немецкого флота с помощью минных полей. Возглавил он и операции по постановке минных заграждений у германских берегов, вдоль побережья Балтийского моря, чтобы сковать действия боевых кораблей противника. «Это было выполнено, – сообщал Колчак впоследствии, – целым отрядом крейсеров, в числе которых был крейсер “Рюрик”, на котором я сам был лично, когда пробрался за Борнгольм и прошел до Карколи, где и поставил заграждения как раз на новый 1915 год. Весной 1915 г. я просил Эссена дать мне возможность выполнить одну самостоятельную операцию – заградить Данцигскую бухту и поставить там у входа минные заграждения. Я взял 4 лучших миноносца типа “Пограничника”, временно вступил в командование этим минным отрядом и выполнил задачу… Эта экспедиция увенчалась успехом и дала положительные результаты в смысле подрыва нескольких немецких судов… При заграждении Либавы я был на отряде миноносцев и вообще полагал, что, вырабатывая какой-нибудь план, надо присутствовать и при его непосредственном выполнении. Адмирал Эссен разделял мою точку зрения, и поэтому я проводил все время, участвуя в отдельных экспедициях, в отдельных предприятиях, боевых столкновениях…»