К другим берегам

Часть 1

На юге

Поезд тяжело выдохнул, дернулся, стал. Раннее утро. Тень четырехугольной башни вокзала, еще не вытянулась наискось по асфальту. Стрелки на башенных часах приближались к своей аппендицитной черте, когда, обойдя состав по дощатому настилу, в толпе груженых сумками и чемоданами курортников, мальчик с сестрой прошли под высокой аркой, мимо остановки такси – дальше, к стоянке пригородных автобусов. Там заняли очередь у кассы. Пока мальчик сидел верхом на большом чемодане, его сестра стояла за билетом…

Бабушка вставала рано. Саша никогда не видел, как она умывается. Раз в неделю приходила женщина – высокая, толстая, с бородавкой на подбородке. Она грела на газовой плите в ведрах воду, купала бабушку за занавеской, в большом жестяном корыте, точно маленькую.

Бабушка вставала и сразу находила себе дело. Саша просыпался каждое утро от таинственных звуков на кухне. Кухня находилась неподалеку от летнего навеса, под которым, на железной кровати со старинным скрипом и мягкой периной, спал мальчик. Под кроватью валялось множество разного хлама…

Из кухни доносились стуки, шелесты, перезвоны и тяжелый, влекущий запах. Казалось, все пропитывалось этим запахом: кухня, простыни, банки на деревянных колышках изгороди, даже сама бабушка. А, быть может, этот странный запах исходил именно от нее? Бабушка жила одна в своем старом доме. После смерти деда, которого Саша слабо помнил, она заскучала жить, но была всегда рада, когда летом приезжали погостить внуки.

Саша приехал вместе со своей старшей сестрой. Отец посадил их в поезд и ушел, а сестра сказала, что отец с мамой больше не будут жить вместе. Потом поезд тронулся. Не спеша, и – все быстрее и быстрее, и какой-то столб помчался взапуски с поездом, обманывая глядящего в окно мальчика своим невидимым перемещением. Поначалу было интересно наблюдать за этим, но скоро фокус, придуманный столбом, надоел. Саша отвернулся от окна. В вагоне было скучно. Сестра читала, слегка наклонившись вперед. Попутчик с верхней полки заглядывал ей в расстегнутый вырез рубашки. Мальчик вновь повернулся к окну. Там была голая степь с далекими деревьями, деревянными столбами, которые стояли с достоинством, щегольски отставив ногу. Захотелось спать…

Когда Саша проснулся летним утром от разных шумов и тяжелого, влекущего запаха, он лежал под дощатым навесом, крытым старой жестью, за сатиновой завесой, болтавшейся над землей, не доставая до нее краем. Ему припомнилось, как они с сестрой уехали на юг к бабушке. Потом ему припомнились: «…они теперь никогда не будут жить вместе». Саша привык к тому, что родителям что-то постоянно мешало друг в друге, и отец подолгу не появлялся дома. Только мальчик не мог понять: отчего это они никогда не будут вместе. Он боялся слова «никогда». Ему казалось, будто это и не слово вовсе, а что-то огромное, темное, которому нет конца. Но сейчас было утро, и не было темно, поэтому страшно стало только чуточку. Он встал, надел шорты, и пошел умываться по бетонным ступеням к крану под сливовым деревом.

У мальчика было красивое синее полотенце с белыми цветами, а на обратной стороне – как на фотографическом негативе – полотенце было белое, а цветы синие. Саша утерся полотенцем-негативом, и отправился в комнату, где под смешным ковром на стене (на котором маленькие человечки сражались с огромной красной рыбой) спала сестра.

Они спускались вниз к морю, потом сестра уводила его от переполненных людьми пляжей, туда, где среди больших валунов и отвесного земляного среза берега, был укрыт небольшой пляж с белыми, гладкими – от упорной работы моря – камушками. Они расстилали большое полотенце, складывали одежду и обувь, а фрукты, в туго перевязанном прозрачном пакете, опускали в море и обкладывали камнями, чтобы откатывающие волны не утянули пакет за собой. Накупавшись, Саша лежал на полотенце, ел прохладные фрукты, смотрел на сестру: она мягко ступала по камням, не спеша входила в ленивое, от припекающего солнца, море. Затем, оттолкнувшись ногами и вытянув руки вперед – плыла. Длинные волосы ее намокали, плавно раскачиваясь, как водоросли на дне моря. Сестра плыла, плыла… потом становилась на укрытый от зрения подводный камень, далеко в море, размахивала ему рукой и не спеша возвращалась обратно.

Вместе лежали на влажном полотенце, ели фрукты, болтали ногами… Когда из-за близких гор выползла тяжелая темная туча, они, укрыв головы, сохли под солнцем, чтобы потом потемнеть кожей. Солнце скрылось в туче, затянувшей уже полнеба. Их кожа и купальные костюмы давно высохли, но это было не важно, потому что пошел дождь. Несколько крупных капель разбились о нагретые тела, потом капли стали падать чаще, чаще, пока жаркий воздух не замутился от ливня. Бежать – бесполезно. Спрятали шорты и обувь в сумку; надели тут же вымокшие рубашки с коротким рукавом, и отправились домой. Набережная была полна водой. Шли босиком мимо круглых навесов, под которыми прятались от дождя люди. На подъеме потоки неслись вниз и, если стать у них на пути, вода вдруг резво подскакивала вверх, стекая грязными ручейками по рубашке и ногам…

К вечеру Саша заболел. Бабушка растерла его темной жидкостью с противным запахом, а потом одела в теплую фуфайку, рукава которой были длиннее, чем руки мальчика; напоила горячим молоком с инжировым вареньем, укрыла одеялом до самого подбородка. Она села рядом, на кровать, и стала рассказывать разные истории. Было хорошо лежать в тепле, высунув подбородок из-под одеяла, слушать тихий голос бабушки. Немного болела голова, но боль растворилась в подушке, когда он закрыл глаза, а бабушкин голос отодвинулся к забору, стал тише, тише…

Саша открыл глаза. Увидел вокруг темноту ночи. Было тихо. Цикады негромко трещали в саду. Голова не болела. Он лежал совсем один, глядел в высокое черное небо с множеством звезд, которое, если приглядеться, становилось густо-синим, и звезд там было куда больше… Небо было огромным. Какая-то сила тянула туда, вверх. Вдруг стало страшно, но закрыть глаза он не смог, а когда все же закрыл, стал думать о том, что будет, когда он умрет.

там тоже будет темно очень темно-темно как сейчас и темно всегда даже если открыть глаза все равно будет темно всегда будет темно будет темно и ничего никогда не будет никогда не наступит конец этой темноте и одиночеству и пустоте и он потеряет себя и раствориться в этой темноте навсегда сам станет темнотой и никогда не будет жить всё будет жить только он не будет и все кто будут жить про него позабудут.

Саше стало жаль себя. Он заплакал. Тихо почти беззвучно не вытирая глаз от мокрых слез, потом повернулся на живот, лицом к подушке, и так уснул. Когда спал в голове стало легко от слез. Приснился сон он стоял на берегу моря смотрел на уплывающую девушку волосы её намокли колыхались по спине по плечам она встала на подводный камень повернулась к нему лицом увидел это была бабушка стояла там на подводном камне в переднике в котором готовила на кухне звала к себе платье с передником намокли в воде двигались как темные водоросли на камне вошел в море поплыл раздвигая воду руками бабушка взяла за руку и они вместе стали опускаться на дно там в тихой прозрачной воде среди плавных водорослей она стала рассказывать истории тихим голосом он слышал все что говорила бабушка у нее не выплывали изо рта пузыри как бывает когда начинаешь говорить под водой глядя сквозь толщу воды на солнце вверху он подумал что это самое лучшее место в мире.

Рыбная ловля

Отец пришел домой раньше обычного. Ляскнул замок. Дверь отперлась, потом захлопнулась. Снова ляскнул замок. В коридоре зажегся свет. Мальчик слышал, как отец снимал ботинки.

Саша сидел на диване, раскрыв на коленях толстую книгу в темно-зеленом переплете. Ему нравилось читать книги по истории. Он мог подолгу сидеть, представляя битвы времен Столетней войны, мрачные средневековые замки, морские сражения или знаменитые кругосветные путешествия. Он любил представлять, как путешествует по тем, давно минувшим временам, оживавшим в его воображении.

Дверь в коридор отворилась, отец вошел в комнату.

– Привет.

Он стоял в светлых брюках с ремешками по бокам, белой рубашке с нагрудным карманом слева, на ногах у него были кожаные домашние туфли без задников.

– Здравствуй – ответил мальчик.

– Мама дома?

– Нет.

– Есть хочешь?

– Я молоко пил.

– Ладно, пойдем, поужинаем.

Мальчик закрыл книгу. Положил ее на стол. Пошел в кухню. Нарезал хлеб тяжелым, острым ножом. Отец разогрел жаркое с румяной хрустящей корочкой… Ел он быстро, жаркое запивал вином, которое наливал из бутылки.

– Как дела?

– Хорошо, – сказал мальчик. Только, когда говоришь с полным ртом, даже простые слова звучат невнятно.

После ужина отец уселся на ковре в комнате и стал вязать, над разложенной газетой, к рыболовным крючкам белесые щетинки, которые доставал из круглой жестяной коробки. В пластиковом пакете вместе с этой коробкой из-под леденцов, хранились лесы в разноцветных катушках, грузила разных форм и крючки всевозможных размеров в небольших картонных коробочках. Прямо перед отцом лежал повидавший многое спиннинг из бамбука, со старенькой катушкой и рукоятью, обмотанной синей изоляционной лентой.

Мальчик, вымыв посуду, сел рядом. Он смотрел, как отец своими короткими, сильными пальцами ловко вязал к острым, с заусеницей у острия, крючкам, пучки волосков. Белесые волоски, с чернью на кончиках, висели на крючках, точно травы на бедрах туземцев, которых Саша видел на фотографических снимках в книгах.

– Папа, а зачем это?– спросил он.

– Рыбу удить,– ответил отец, не отвлекаясь от дела.

– А рыба их ест?

– Нет, в воде рыба думает, что это корм. Ну и хватает…

– А потом ее нужно вытаскивать?

– Точно. Подсечь и тянуть.

– Ты пойдешь рыбу ловить?

– Угу.

– Возьми меня.

– Ты спать будешь…

– Я встану.

– А школа?

– Я с тобой хочу!

– Надо учиться…

Саша поднялся, взял книгу со стола. Сел на диван. Раскрыл книгу…

– У тебя в школе хоть все в порядке?– спросил отец, положив готовый крючок рядом с такими же, туземистого вида, крючками. Он смотрел на мальчика.

– Да…

Саша уставился на строчку, надоевшую глазам, едва сдерживая слезы.

– Брось губы надувать. Ладно, пойдем.

– Правда?

Отец усмехнулся, сказал «правда». Саша опять перебрался к нему поближе.

– Пап, расскажи историю…

– Какую ещё историю?

– Про рыбную ловлю.

– А-а…понятно.

Отец говорил отрывисто, сухо. Он рассказал случай, когда нескольким рыбакам удалось выловить очень крупного калкана…

– А теперь – давай спать!– закончил он. – Нужно встать пораньше, чтобы не попасть в солнцепек.

Мальчику хотелось, чтобы завтра была хорошая рыбалка. Перед сном он все старался представить: как они с отцом будут ловить рыбу…

Отец собирался тщательно, не торопясь: упаковал спиннинг в брезентовый чехол с кожаной ручкой, крепившейся к чехлу проржавевшими заклепками; в сумку положил запас крючков, два грузила, еще одну сумку для рыбы, пачку сигарет, две коробки спичек. Еду решил положить с утра, а воду налил в пластиковую бутыль и поставил в холодильник. Потом разделся, погасил свет, лег в постель. В темноте тихой, обрюзгшей цикадой, урчал механический будильник. Отец знал, что проснется вовремя.

Они сидели в лодке. Саша смотрел, как тележка с лодкой въезжает в тихую, зеленую от водорослей и мха, воду. Когда лодка закачалась на поверхности, отец приладил весла, помахал рукой человеку на берегу, и сильными, плавными движениями повел лодку, раскачиваясь от кормы к носу. Он ощущал удовольствие от движения лодки, от легкого следа за кормой, который расходился по поверхности зыбким клином, растворяясь в спокойствии моря, от удаляющегося берега и многого другого, что вполне обычно, но приобретает иной смысл перед рыбной ловлей. Все это подготавливало лов, давало ему настроение праздника, приносило покой, радость. Отец умел подолгу грести не уставая, это тоже приносило удовольствие… Голые ноги с рыжеватыми волосками (шорты он положил перед собой, на кормовое сидение) сильно упирались в дно при гребке, а на руках выступали жилы; когда проносил над водой влажное весло, с которого обрывались капли – отдыхал, делая вдох. Отец был доволен, он улыбался под длинным козырьком своей летней кепки, а бухта с высокой скалой, домиком под ней все удалялась, удалялась.

Саша глядел вперед. У него захватило дух от пространства, частью которого он стал. Пространство это становилось больше, обширнее, втягивая лодку вместе с мальчиком в свою огромность и синеву. Слегка закружилась голова от высокой прозрачности неба с ослепительным солнцем, лучи которого дробились в темной, от глубины, поверхности моря на множество мгновенных блесков. Саша стал глядеть на темно-синюю воду, любопытно бросавшуюся навстречу лодке. Слева тянулся берег с беспорядочно торчащими валунами и каменистыми пляжами. Он был дик и пустынен. На крутом подъеме берега солнце выжгло землю. Кое-где цеплялись за серую почву высохшие кривые стебли. На самой высоте росли деревья в желтой, сухой траве.

Саша иногда ложился грудью на скамейку лодки, опускал руку в воду, а там растопыривал пальцы. Любопытная вода устремлялась навстречу, быстро исследовав руку мальчика – отставала. Он вытаскивал руку, давал ей обсохнуть: мокрую по локоть, сохранившую ощущение движения на коже…

Утреннее солнце поднялось над горой. Отец перестал грести, сложил весла так, чтобы они могли сушиться, потом достал из сумки, под кормовым сидением, пластиковую флягу с холодной водой, на которой выступили капельки влаги. Отвинтил колпачок, стал пить большими глотками. Саша пить не захотел. Отец положил флягу обратно в тень, под сиденье. Достал спиннинг, освободил грузило, расправил крючки, снял с предохранительного рычажка катушку; встал, широко расставил ноги, закрутил туловище влево, а когда резко распрямил его – выпустил из левой ладони грузило, и оно, описав дугу, шлепнулось в воду в метрах пятнадцати от лодки, почти без брызг. Свинец скользнул отвесно вниз, подтягиваясь к лодке, освобождая лесу из катушки. Отец сел верхом на скамейку, застопорил увлекшуюся лесу на нужной глубине, закрепил рукоять спиннинга в решетчатом дне лодки, подперев ее голой ступней.

– Дай мне бутерброд,– сказал он.

Саша вытащил из свертка хлеб с маслом и колбасой. Отец ел, оставляя отпечатки крепких зубов. Он подставлял левую ладонь под подбородок и сбрасывал крошки в море. После того, как отец перекусил, он снял рубашку. Мальчик, перегнувшись через борт лодки, смотрел вниз, в темную воду. Отец взял спиннинг в руки, несколько раз подергал его в стороны, подождал немного, стал наматывать лесу, глядя в то место, откуда она выходила из воды. Саша смотрел туда же. Лодка наклонилась от веса двух тел.

Солнце поднялось выше, дробясь в темно-синих волнах. Море едва двигалось. Две пары глаз смотрели в точку, откуда из воды выходила крепкая нить, скользившая по стальным кольцам на бамбуковом удилище к катушке, где леса укладывалась плотными кольцами. Отец быстро поправил кепку, снова дернул спиннинг. В нем разгорался азарт лова, потому что руки его ощутили удачу, и леса туго укладывалась в катушку, а удилище победно выгнулось. Скоро в воде появились четыре темные полоски. Они, изгибаясь, поднимались наверх, увлекаемые невидимой – сквозь воду – осью. Когда грузило, с которого начали падать капли, вышло из воды и повисло над морем вместе с четырьмя рыбинами, похожими на длинные, темные виноградины на обобранной кисти, отец аккуратно перенес их в лодку. Там опустил на решетчатое дно, вместе со спиннингом, и сказал Саше, чтобы он набрал в ведро воды. Мальчик вытащил из-под носового сидения помятое ведро, закопченное снаружи, зачерпнул им воды, ополоснул, выплеснул в море. Потом набрал с полведра, поставил на дно лодки. Отец одну за другой снял мокрой рукой рыб с крючков, пустил их в ведро, и снова забросил лесу в воду.

Лодка покачивалась, развернувшись бортом к берегу. Саша смотрел в ведро, где в прозрачной воде рыбы стояли почти без движения: темные, красивые, лениво двигая хвостом и плавниками. Солнце пекло в коротко стриженую голову мальчика, наклоненную над ведром.

– Как они называются?– спросил он.

Отец сказал, глядя вниз, в толщу воды, точно наблюдая за тем, что происходило в недоступной зрению глубине.

– Они хорошие.

– Да. Вечером приготовим…

Но Саше не хотелось готовить этих рыб. Ему нравилась рыбная ловля, но она стала бы еще лучше, если не есть вечером тех, кого он теперь любил. Он поймал одну из ускользавших от него рыб. Она была твердая, прохладная, и у нее стали сильно раздуваться жабры. Саша пожалел ее, ослабил сжатые пальцы. Рыба сильнее задвигала хвостом, всем телом и протиснулась на волю.

– Папа, а им больно, когда они попадают на крючок?

– Не знаю, может и больно.

– Давай не будем их ловить.

Отец поглядел на него. Он вытащил лесу – крючки были пусты.

– Ну вот – всю рыбу распугал.

Саша не понял, как он мог распугать всю рыбу.

Лодка шла прямо на две скалы, которые рядышком выходили из моря. Саша глядел на рыб в ведре. Они, вместе с движением лодки, тоже двигались плавными кругами. Вдруг мальчика точно окатило холодной водой, в глазах у него потемнело, а уши будто заткнули ватой, сквозь которую доносились глухие, отдававшиеся в горле, тяжелые удары в груди. Саша привалился к деревянному борту лодки, позвал отца пересохшим ртом:

– Пап, мне плохо.

Отец бросил весла, сдернул кепку и, пропитав ее морем, повесил сыну на голову, потом зачерпнув грубой ладонью воду, смочил ему лицо. Дурнота медленно отошла, в груди стало холодно. Саша вяло улыбнулся. Отец пошлепал его по ноге, снова стал грести.

– Это бывает,– сказал он, глядя на бледное лицо сына и налегая на весла.– Солнце голову напекло. Тебе еще повезло. Бывает, без сознания валятся, а ты молодец. Сейчас к скалам подгребу – там есть тень, и искупаться можно будет. Попей воды.

Саше воды не хотелось. Он глядел на приближающиеся скалы. Скалы становились все выше и выше… Минут через пять одна из них нависла над лодкой высокой стеной. От неё веяло величием, покоем. Та скала, куда правил отец, стояла ближе к берегу. Она напоминала зуб подпорченный морем и временем. Саша уже видел небольшой грот, почти у самой воды и проход к нему. Проход был довольно мелок, но лодка смогла пройти. Вода там была прозрачной. В ней колыхались бурые водоросли, а в небе носились и противно кричали чайки. Отец развернул лодку, подвел ее вплотную к скале, которая в этом месте была едва выше кормы. Саша перелез в прохладу грота, прикрытого сверху массивным уступом. Отец передал ему сумку с едой и бутыль воды, прежде напившись, чтобы остудить нагретое работой тело.

– Побудь здесь. Искупайся, если хочешь, только осторожно… Я скоро.

Саша отдал влажную еще кепку. Отец, покрутив веслами, поплыл, а мальчик смотрел ему вслед, пока лодка не скрылась за краем щербатой скалы. Саша убрал сумку и воду подальше, по узкому проходу вышел из грота на небольшую площадку, прижатую к морю. С одного края подъем скалы был очень крутым, а по центру – сначала пологим, а потом выпрямлялся в отвесную стену. Мальчик полез вверх по сыпучему пологому краю и наткнулся на мертвую чайку. Он стоял и смотрел на скелет, выбеленный временем, ветрами, непогодой. Редкие остатки перьев еще держались на белых костях, по которым шустро бегали черные жучки. Мальчик глядел на мертвую птицу – на то, что от неё осталось – до тех пор, пока не подумал: «мне нельзя стоять под солнцем». Повернулся и стал спускаться. Он думал о мертвой чайке, а ещё о том, что неизвестно, сколько она здесь лежит, и сколько будет лежать… белый скелет с остатками перьев и черными, проворными жучками. Стало жалко птицу и себя тоже, ведь он здесь совсем один, и мальчик ощутил тоску среди этих суровых, безмолвных скал.

В гроте Саша снял одежду, и полез в воду. В этом месте подводная часть скалы близко подходила к поверхности моря, образовав небольшой заливчик. Один край подводной скалы высовывался из воды, образуя подобие рифа, другой – полого уходил вниз, и потом обрывался отвесно, до самого дна. На мелководье шла оживленная жизнь: сновали рыбки, колыхались водоросли, мхи и Саша нырнул туда. Слева от него заспешила в густые водоросли, бойко работая хвостом, зеленоватая рыбка. Мальчик поплыл к выпирающему из воды краю скалы и, вынырнув, ухватился за его шероховатую, изрезанную волнами поверхность. За этим краем была темная глубина. Смотреть туда было страшно. Саша стал смотреть вперед, скользя зрением по поверхности моря, упираясь взглядом в далекий горизонт…

Когда плыли обратно, они не говорили друг с другом. Отец греб, но уже не так легко. Он не желал тратить силы на разговор, а Саша вспоминал события этого дня, думал о том, какой сильный и хороший у него отец.

Поздно вечером, когда Саша спал, отец опять пришел домой пьяный. Не снимая ботинок, он пошел к себе, позабыв потушить свет в прихожей.