Kitobni o'qish: «Хранительница его сокровищ», sahifa 10

3. Лизавета рассказывает историю

Наутро их подняла Крыска – вещи-то у неё тут оставались. Бесцеремонно растолкала и сообщила, что завтрак через полчаса, а шатёр уже нужно убирать.

Болело всё тело. Как будто ударная доза спорта после полугода лежания на диване. По правде говоря, так и было – танцы нагрузка, конечно, но совсем не на те мышцы, на которые конь. И ведь сейчас снова на него забираться, а Лизавета сомневалась, поднимет ли она хоть одну ногу. И ночь на жестком тоже радости телу не добавила.

Но пришлось выбраться наружу, умываться, причёсываться, заплетать Тилечку. В кустах можно было ходить в рубахе, без дублета, и хорошенько растянуться – насколько позволило тело. Тилечке она посоветовала сделать то же самое, у девочки после вчерашнего болели ноги, мышцы пресса и что-то ещё.

После переживаний минувшей ночи Тилечка, обычно весёлая, молчала. Никак не реагировала на подколки молодёжи, когда ей с шуточками передали кусок хлеба с вяленым мясом – просто поблагодарила.

Лизавета же отметила, что раньше, дома, после такого дня, такого вечера и такой ночи она бы себя долго по кусочкам собирала. А сейчас хотя бы голова не болит, и то хорошо.

Лагерь собран, вещи упакованы. Конь Огонёк готов идти дальше и тащить её на своей мощной спине.

Попытка поднять ногу не удалась – было слишком больно. Вторая – тоже.

– Госпожа моя, позвольте мне.

Сокол. Свеж и бодр, будто не болтал с ней полночи, не пил и не дежурил потом.

– Вы заберётесь туда вместо меня? – усмехнулась она.

– Ураган мне этого не простит, – вернул он усмешку.

Ураганом звался его конь – изящный вороной красавец, и разом с тем злобный зверь, который позволял приближаться к себе только хозяину. Он сам его кормил, поил и чистил, во всяком случае – вчера было так.

– Ураган – это ваш конь?

– Да, мы вместе уже пять лет. Представления не имею, где Астальдо нашёл его перед этим походом. Но нашёл, и за это ему большое спасибо. А сейчас я вас подниму, а вы попробуете забраться в седло.

– Вы? Меня? Поднимете? – ага, три раза.

Поднимет он такую тушу, как же!

– А что не так? – не понял он.

И в самом деле, обхватил её за бёдра и поднял. Легко. Непринуждённо. Сказать, что она удивилась – сильно преуменьшить. И даже забыла, для чего это вообще было сделано. Потом опомнилась, схватилась за седло, оперлась на одно стремя и перекинула ногу во второе. Выдохнула.

– Спасибо, – почему-то было неловко смотреть в его улыбающееся лицо.

Может, не так и плохо, что здешние женщины на мужчин не смотрят?

– Пожалуйста, госпожа моя, – он кивнул и отошёл.

Что-то у кого-то проверил, на кого-то прикрикнул, что-то ещё… Лис, уже красовавшийся верхом, поинтересовался:

– Мы сегодня отправимся, или будем теперь жить здесь?

Если в городе он носил белоснежную мантию с золотыми лучами, то в пути – одежду из чёрного бархата, с вышивкой и цепями. На взгляд Лизаветы, лезть на коня в бархатном костюме было верхом непрактичности, но кого интересовало её ценное мнение? Вот она и оставила его при себе.

– Можем отправиться хоть сейчас, – подмигнул Сокол. – Но если ты потом спохватишься, где твоё вино, ответить тебе будет нечего. Потому что чуть не забыли.

И вправду, служки тащили небольшой бочонок, который стали фиксировать на спину вьючной лошади.

Лис смотрел, нахмурившись… а потом вдруг рассмеялся своим бархатным смехом.

– Само Великое Солнце надоумило меня взять тебя с собой. Ты помнишь обо всём на свете, даже о том, о чём забыл я сам!

– Пользуйся, пока можно, – усмехнулся Сокол.

Взлетел в седло, потрепал по шее своего Урагана. А Лис скомандовал выступать.

Разумнейший на свете конь Огонёк сам отправился следом за остальными. Конь Аттилии по имени Красавчик, тёмно-коричневый в белых чулочках, тоже был не дурак, и двинулся вперёд. Лизавета мысленно пнула себя, что даже не обратила внимания, как девочка попала в седло – настолько увлеклась своей болью в мышцах. И крепкие объятия Сокола до сих пор ощущались в соответствующем месте – ещё бы, её никто и никогда за все её годы так не поднимал, а последние лет десять о таком и помыслить-то было нельзя! Кто ж управится с такой тушей! А вот ведь, управился, и помощи не запросил.

– Скажите, госпожа Элизабетта, а как вы перемещаетесь с места на место у себя дома? Неужели у вас там не ездят верхом? – а она и не заметила, как рядом оказался Лис.

Бархат поблёскивал на солнце, цепь серебрилась, рыжие волосы растрепались. Тёмные глаза смотрели внимательно и заинтересованно.

– Нет, господин Астальдо, не ездят.

– Как же тогда?

Лизавета задумалась. Как бы это объяснить? Чтобы не нарваться опять на «Не верю»?

– В повозках. Знаете, такие повозки, которые ходят по определённым маршрутам. Иногда даже по расписанию.

– И кому они принадлежат? – удивился Лис.

– Некоторые – государству. А некоторые – частным владельцам.

– Выходит, это доходное дело? – продолжал расспрашивать Лис.

– Знаете, я никак с этой сферой не соприкасалась. Только ездила. Зато каждый день. Те, кто ездит, всегда утверждают, что за проезд с них берут неоправданно дорого. А те, кто возит – наоборот, то и дело голосят, что работают себе в убыток.

– Любопытно, – кивнул Лис. – И что, такие повозки удобнее путешествия верхом?

– Знаете, по вашим дорогам – не обязательно. Большинство из них здесь просто на очередной кочке развалится.

Да-да, дорога – самая обычная, просто утоптанная копытами и укатанная колёсами земля. И это пока погода тёплая и сухая. А если пойдёт дождь?

– А личные… повозки бывают? – продолжал расспрашивать Лис.

– О, конечно! У вас можно выхваляться конём, а у нас точно так же поступают с… повозками. Повозки бывают дороже, дешевле, проще, сложнее, из дорогих материалов, для езды по городским мощёным улицам, или для загородных дорог, вроде вот этой, или ещё спортивные…

– Какие-какие? – перебил её Лис.

– У вас бывают скачки? Когда конь должен преодолеть определённое расстояние быстрее всех других коней?

– В Фаро – нет, но в других землях бывают, как я слышал. А наш друг Фалько возможно, что и видел, – Лис глянул на помянутого друга, но тот ехал впереди и о чём-то беседовал с одним из своих парней, Лизавета всё никак не могла установить, кого из них как зовут.

– Вот, а теперь представьте такие скачки, только на повозках, – хмыкнула Лизавета.

И даже рассмеялась – представила гонки на неких повозках, с большими деревянными колёсами, которые ехали со скрипом, а колёса угрожали отвалиться.

– Не представляю, – покачал он головой, улыбаясь. – Но вы, видимо, как раз что-то представили, раз смеётесь. А у вас есть повозка?

– Нет. Я не умею управлять такой повозкой. Этому нужно специально учиться, и ещё существуют правила движения по дорогам для таких повозок, их тоже нужно знать.

Рассказывать о том, что хоть Вадим и отправлял её в автошколу, она так и не решилась, потому что и представить себе не могла, что они расстанутся, Лизавета не собиралась. Хотя машина и была куплена на деньги Лизаветы – осчастливили как-то под новый год бюджетников немалой премией – и её родителей, но как только запахло разделом имущества, Вадим её быстро продал кому-то из друзей, а отдать ей хотя бы половину денег так и не собрался.

За разговором доехали до первой за день остановки, Лизавета была благодарна Лису, что отвлекал её от ноющих мышц.

Сокол же помог спуститься на землю Тилечке, а потом подошёл к Огоньку. Потрепал его по шее, затем скомандовал:

– Слезайте. Я поймаю.

Спрыгнуть прямо ему в руки Лизавета не решилась, хотя шальная мысль и проскочила. Подумала, что законов физики никто не отменял, и тяжёлое тело, которому придали ускорение, в полёте окажется ещё тяжелей. Поэтому, держась за седло, перекинула правую ногу к левой и немного сползла вниз, а там уже он её подхватил. За талию. И на земле она оказалась прижата к его необыкновенно твёрдой груди. По сравнению с Вадимом, и даже с партнёрами на танцах, он был какой-то необычайно крепкий. Это будило любопытство. Абсолютно излишнее в такой ситуации.

Лучше подумать о том, крепок ли Лис. Ну, не в том смысле, что обнять его и выяснить, а чтобы отвлечься от Сокола.

А объект её мыслей медленно отпустил руки. Она повернулась к нему – и увидела улыбку.

– Спасибо вам. Без вас было бы намного сложнее. Я бы уже свалилась и сломала бы себе что-нибудь.

– Вы научитесь, госпожа моя, – он улыбался тепло и совсем не дежурно.

Второй отрезок оказался легче. Мышцы разошлись после вчерашнего дня и ночи, и Лизавета даже начала осматриваться. Дорога шла между полей, а вдоль неё встречались редкие деревья, точь-в-точь как итальянские сосны-пинии. С толстыми стволами, длинными иголками, огромными шишками. Шишки встречались под копытами Огонька, упавшие на дорогу.

Иногда на какой-нибудь горке поодаль была видна деревушка, и при ней – вероятно, храм. А вообще пустой земли не было, везде – либо поле, либо сад, либо виноградник. Так и доехали до второй остановки.

А третья часть пути упала на плечи во всей своей тяжести. То есть, на самом-то деле она, наверное, не отличалась от первых двух. Но сил уже не было, хотелось уже даже не остановиться, а лечь, болели ноги, болела задница, и очень хотелось пить. Тут-то Лизавета и поняла, что Сокол спрашивал её про флягу не из праздного любопытства. Нужно спросить, можно ли добыть флягу по дороге. Или только в каком-нибудь городе, должен же им встретиться хоть один?

Лизавета не заметила, как отстала от остальных. Но вроде дорога одна, заблудиться невозможно. Добредёт как-нибудь. Огонёк пытался пофыркать – ну пошли уже, что ли, но она практически бросила поводья и чуть ли не легла на его шею. И прикрыла глаза.

– Госпожа моя, – голос ворвался в её полудрёму и напугал.

Лизавета подняла голову… точно, Сокол. И что ему?

– Осталось не так много, видите впереди горку? Вот за неё. Там ещё на вершине приметное дерево.

Лизавета посмотрела – и на удивление, увидела. Она ещё не свыклась с новообретённым зрением.

– Да, я вижу, спасибо, – пробормотала она.

– Руку давайте, – он протянул свою.

– Зачем? – она подняла голову и недоумённо смотрела на него. – Я доеду. Просто медленно. Я не потеряюсь.

– Я не сомневаюсь. Но так будет лучше. Руку, госпожа моя! – произнёс он уже жёстче.

Лизавета повиновалась.

Он просто взял её за руку, шепнул что-то Огоньку, и кони двинулись. Достаточно резво двинулись, надо сказать. Лизавета свободной рукой вцепилась в край седла, чтобы не свалиться. А Сокол крут – управляет конём одними коленями. Но у него, наверное, куча лет практики…

Лизавета не сразу заметила, что сидеть стало проще, не так больно. Она разогнулась и села прямо, как учила Оля, хозяйка конюшни. Взяла повод свободной рукой.

– Вот, правильно. Четверть часа – и мы на месте, – кивнул Сокол. – Видите вон там дерево с двумя стволами? Это в него много лет назад попала молния, и с тех пор оно так и растёт. А птицу наверху видите? Это мой родич сокол, он охотится. Сейчас углядит какую-нибудь мелкую мышку и будет ужинать.

И что-то ещё он говорил – о травах в поле, о волнах в море, о птицах крылатых, о зверях косматых… Лизавета заслушалась. Потом ни за что не смогла бы вспомнить ничего из его тогдашних слов.

А потом впереди показалась сначала та самая горка, а за ней – рощица из тех самых сосен.

– Вот и приехали, госпожа моя. Не торопитесь, помогу.

Он спрыгнул на землю, что-то сказал своему коню, тот пофыркал в ответ. Потом подошёл к Огоньку, и ему тоже что-то сказал. Тем временем Лизавета, как уже делала, перебросила ногу и поползла вниз. Сокол подхватил её и легко поставил.

– Ничего, дальше будет проще. С каждым днём. Вы ведь молодец – не стонете и не жалуетесь.

– Может, сейчас начну, – усмехнулась она.

– А сейчас-то уже зачем? Мы на месте, и добрые люди уже даже дрова носят, видите? Значит, и ужин не за горами.

– Скажите, – ей было неловко, но жажда оказалась сильнее. – У вас нет воды?

– Как же у меня нет воды, – он отстегнул с пояса флягу, но не вчерашнюю, а другую, округлой формы, и протянул ей.

Хотелось выпить всё, тем более, что вода каким-то чудом оказалась прохладной. Но она остановилась, вернула предмет хозяину и поблагодарила.

– Ступайте, там уже ваш шатёр ставят. Ваши мешки я сейчас принесу.

Лизавета поковыляла туда, где двое служек устанавливали шатёр, а рядом на стульчике сидела Аттилия. Она подскочила, едва увидела Лизавету.

– Садитесь, госпожа Элизабетта! Сейчас уже всё будет!

– Сама-то как?

– Да ничего, милостью Великого Солнца – не так плохо. Антонио сказал, что я неправильно сижу, объяснил, как правильно, и стало легче.

Ну да, если сидеть правильно – то легче. А если просто нет сил сидеть – тут уже никакая наука не поможет.

Впрочем, там, где нет науки, может быть магия. Когда шатёр установили, и вслед за своими вещами к ним прибыла Агнеска, она осмотрела Лизавету и велела ей идти внутрь. Там она приказала лечь и снять штаны, и намазала ягодицы и ноги какой-то мазью, которая приятно холодила и унимала боль.

– Спасибо, госпожа Агнесса, вы ангел, – пробормотала Лизавета.

– Кто-кто? – не поняла та.

– Я не знаю, как это у вас называется. Некто могущественный и благой.

– Вы переоцениваете меня, – фыркнула она и вышла наружу.

Лизавета лежала бы так ещё долго, но позвали ужинать. Как хорошо, что хотя бы с готовкой сами справляются! Ели снова кашу с мясом, но после такого дня ей было решительно всё равно, что есть. Горячая мясная еда, что ещё надо? К еде был хлеб, вяленая рыба, сушёные кальмары, и вино, разбавленное водой. Или не разбавленное – как кому хотелось. Ещё брат Джанфранко, командовавший хозяйственной частью, предложил котёл какого-то горячего отвара, сказал – от усталости самое то. Лизавета попробовала – на вкус как листья лесной смородины, свежо и хорошо. В ответ на расспросы завхоз объяснил, что это листья кустарника под названием коровьи уши, растет возле пресной воды, а вода здесь близко. Она попросила наутро показать ей этот кустарник – вдруг пригодится?

На костёр поставили котёл с вином – греть с пряностями, и тут коварный Сокол вырвал её из дремоты.

– Госпожа моя, а помните, вы обещали рассказать историю?

– Сдаётся мне, вы тоже можете рассказать историю, – фыркнула она.

– Я-то могу, да мои истории всем на сто раз известны. Давайте так: вы, а потом – я.

– Но та история длинная.

– А вы хотя бы начните, там посмотрим.

Лизавета задумалась. История была не из самых простых – как, скажите, объяснить этим людям политическую ситуацию в земной Италии начала четырнадцатого века? А потом поняла – да никак не объяснять.

– В некотором царстве, в некотором государстве стояла на скале обитель могущественного ордена. В той обители жили служители бога, они вели праведную жизнь и славили своей жизнью и своими делами высшие силы. Кроме того, орден был знаменит, ибо в его стенах хранилась великая библиотека. И однажды в эту обитель прибыл адепт другого ордена, известный своей учёностью, с секретарём – совсем молодым человеком. И историю эту узнали только потому, что много лет спустя тот молодой человек, тогда уже убелённый сединами, решил записать её, и поведать таким образом миру.

Лизавета не заметила, как увлеклась. Начало оказалось хорошим – прямое попадание в, так сказать, целевую аудиторию, про обитель могущественного ордена хотели послушать все. Особенно когда оказалось, что дела в обители не очень-то – погиб молодой послушник, талантливый художник-миниатюрист, а вход в библиотеку, где, видимо, произошла трагедия, запрещён всем, кроме собственно библиотекаря и его помощника.

Лизавета уже не помнила всех деталей, читала-то в последний раз давно, но язык на удивление связно пересказывал сюжет. Ей в руку дали кружку с горячим вином, это оказалось очень кстати. Но когда она дошла до исчезновения второго монаха и остановилась перевести дух, то все услышали бархатный голос, раздавшийся из темноты:

– Несомненно, история хороша, и я сам завтра первым попрошу госпожу Элизабетту продолжить. Но дело к полуночи, нам следует вознести краткую молитву и отправиться спать, – кто бы мог подумать, Лис-то, оказывается, тоже был тут и слушал!

Начали расходиться. Лис и Крыска исчезли первыми, братья и служки принялись убирать всё вокруг костра. Сокол пошёл проводить Лизавету и Аттилию до шатра.

– Закончим с этим мутным делом – позову вас к себе, истории рассказывать. Вы будете иметь огромный успех и заработаете себе кучу денег. И сможете жить, как вам заблагорассудится, вы же этого хотите?

– Спасибо, господин Фалько. Если у меня не останется другого выхода – я приму ваше предложение, – вежливо кивнула Лизавета.

– А вам нужно что-то иное?

– Я бы хотела вернуться домой.

А сейчас – пойти почистить зубы и в кусты. И в этом деле она обойдётся без сопровождающих.

4. Лизавета наблюдает за представлением

Следующим утром всё повторилось – скрюченное тело, боль в мышцах. Встать оказалось невероятно трудно, но всё же пришлось – Агнеска стояла над душой и нудела, что пора вставать, что нужно к обеду добраться до реки, потому что там что-то делать. Что именно – Лизавета спросонья не поняла.

Вставать – так вставать. Умываться, расчёсывать волосы, которые давно уже слиплись в сосульки. Но если их обстричь, то совсем печально будет, толще-то они от этого не станут, проверено.

Разминка и растяжка немного помогли – ходить стало проще. Уже не как колода, а почти как человек. И то хлеб.

У костра Сокол что-то с улыбкой доказывал брату Джанфранко – оказывается, что еду лучше есть, чем на себе тащить, и что зёрен арро это тоже касается. И что он сам может заморскую отраву не пить, его никто не неволит, а вот господину Астальдо, ему, Фалько… и госпоже Элизабетте – пусть сварит. Или даст, и Фалько сварит сам.

Вот так, на все руки, значит. Ещё и кофе варить. Лизавета поздоровалась со всеми и подошла взять чашку.

– Подождёте немного? – подмигнул ей Сокол. – Сейчас добудем из этого бережливца глоток наслаждения.

– Знаете, подожду. Я очень люблю кофе, тьфу, арро, утром. Можно даже ничего не есть.

– Это у вас дома, наверное, можно ничего не есть. В пути лучше всё же позавтракать. Руджеро, принеси госпоже Элизабетте стул! – Сокол только глянул на мальчишку, а тот уже со всех ног тащил тот самый стул.

Поставил и спросил тихонечко:

– Госпожа Элизабетта, а вы сегодня будете дальше рассказывать про ту обитель и библиотеку?

– Буду, но, наверное, вечером, за ужином, – улыбнулась Лизавета.

Этого мальчика зовут Руджеро. Вон там Антонио, он крепок и кудряв, а ещё есть Альдо и Джованни – высокие и стройные, один брюнет, второй блондин. И пятый мальчик, рыжеватый, пока безымянный.

Тем временем Сокол принёс два небольших камня, утвердил их на земле, и как будто даже немного закопал направленными движениями рук. Затем пристроил на этих камнях сверкающий на солнце медный кувшинчик с узким горлом – очень похожий на турку, что висит сейчас без дела в Лизаветиной квартире. Или нет, не висит, уж наверное мама с братом упаковали все вещи и вывезли их куда-нибудь. К Васе в гараж или на дачу.

Точный жест – и под кувшинчиком занимается огонь. Ровное рыжее пламя, маленькие язычки. И не понять, есть ли там дрова, или же магу дрова не нужны?

Его руки так и кружат вокруг кувшинчика. Изящные длинные пальцы, металл колец задорно поблескивает на солнце, синий камешек тускло светится – он не огранённый, а отполированный. Лизавета некстати вспомнила, как этими самыми пальцами он подхватил её вчера и поднял. Сейчас и не скажешь, что в них скрыта такая сила, сейчас это прямо поэзия выверенных строк и точных жестов волшебника… Жидкость поднялась к самому горлышку, он уменьшил огонь. Потом снова прибавил, и снова уменьшил. И ещё раз.

Явно завершающий жест – и пламя убралось в ладонь. Словно сама появилась в руке деревянная палочка, которой он размешал гущу. Глянул на стоявшего рядом с разинутым ртом Руджеро, парня с короткими пепельными кудрями и серыми глазами, и тот притащил чашку.

– Три, дурень, – усмехнулся наставник.

Разлил жидкость в три чашки, отставил кувшинчик, одну протянул Лизавете.

– А меня не угостишь своим чародейским варевом? – Лис подкрался незаметно.

– Успел – бери, – кивнул Сокол на последнюю чашку, а сам растянулся на земле.

– Варвар ты, и привычки у тебя варварские, – усмехнулся, глядя на него, Лис.

Тот лежал на боку, опираясь на левую руку, аки древний римлянин с рельефа, а в правой держал чашку и откровенно наслаждался вкусом.

– Почему варвар? По-моему, это искусство, – влезла Лизавета. – И процесс приготовление зелья, и результат. И ещё господин Фалько мастер устраивать представления.

– Это-то вне всякого сомнения, – пробурчал Лис, поблагодарил за кофе и удалился к своему коню.

Но когда лагерь свернули и все тронулись с места, то именно Лис возник сбоку от Огонька. Его серый в яблоках конь Диамант не был таким своенравным, как Ураган, но тоже недобро косился на рыжего. Лис же держал его железной рукой и не позволял ничего лишнего.

– Скажите, госпожа Элизабетта, откуда вы знаете эту занимательную историю, которой вчера нас всех развлекали?

– Прочитала в книге, – пожала плечами Лизавета. – Конечно, мне пришлось её немного адаптировать под ваши здешние реалии, но сюжет остался тем самым, поверьте. Лучше вы расскажите мне, что представляет собой тот предмет, за которым мы едем. А то я чувствую себя несколько некомфортно – нужно найти что-то, о чём я ничего не знаю. Даже моё начальство на работе и то конкретнее, там обычно хотя бы есть описание предмета. Или его можно заменить подобным. А вы хотите что-то, как я понимаю, уникальное, и молчите.

– Знаете, я не думаю, что нам понадобится его вот прямо искать. Карта должна помочь с точным местоположением.

– Вы думаете, оно там нас ждёт? Так заждалось уже, наверное, каждый день бегает на дорогу, смотрит – не едут ли!

Лис сверкнул глазами – шуточка ему не понравилась.

– Не стоит так говорить о священном предмете, госпожа Элизабетта.

– Так вы расскажите о нём, и я проникнусь. Уважением и благоговением. Что именно с ним связано, какие легенды. Кто скрыл его и почему. Как выглядит предмет, в конце концов, и как выглядит каждая его отдельная часть.

Лис помолчал. Как будто собирался с мыслями. Или размышлял – а стоит ли вообще что-то говорить этой дуре-чужеземке, которая даже на коня сама сесть не может, а туда же.

Хотя сегодня закинуть ногу наверх получилось проще, чем в предыдущие дни. Совсем чуть-чуть, но проще. Аттилия так вообще уже сама справляется, а мальчишки Сокола не сводят с неё глаз и говорят комплименты…

– Знаете, я попробую рассказать. История Великого Скипетра не входит в обязательный кодекс священных текстов, её не изучают в школах и в храмах. Её, скорее, рассказывают как сказку долгими зимними вечерами. Знаете, у нас есть присловье такое – когда найдётся Великий Скипетр, то есть – никогда.

– И вы хотите заполучить это самое «никогда».

– Да что вы вообще можете о таком знать! – вскинулся Лис, даже волосы разметались и задрожали.

– Кое-что. Чисто теоретически, конечно. Если вы найдётё эту штуку, ну, то есть, если я для вас её найду, правда, я пока не понимаю, где и как, то вы окажетесь героем – даже если вам эта штука будет, как не пришей кобыле хвост. Люди, которые делают что-то такое, что никогда, всегда остаются в памяти других людей. Если они удачливы, конечно. Я так понимаю, наша экспедиция не первая, и даже не десятая. То есть люди уже хотели заполучить себе это «никогда», но что-то им мешало стать героями баллад и хроник. И раз так получилось, что я с вами, и что вы возлагаете на меня определённые надежды, я и хотела бы знать – какого кота в мешке мы ищем и какова моя роль в предстоящих поисках. Ну и почему не преуспели те, кто шёл этим путём до нас.

– Браво, – вдруг услышала Лизавета с другой стороны и вздрогнула от неожиданности, напугав Огонька.

Сокол приблизился незаметно и теперь неспешно ехал себе с другого бока от Лизаветы.

– Ты тоже хочешь услышать историю? Ты её не знаешь, или подзабыл за давностью лет? – ехидно спросил Лис.

– Я хочу услышать твою версию этой истории, – сверкнул глазами Сокол. – А также и о том, что там было в предыдущем паломничестве. Ты же в нём участвовал как подручный старого Магнуса Лео, верно?

– Верно, – кивнул Лис. – Хорошо, я расскажу. Слушайте.

5. Лизавета слушает историю

– Давным-давно, лет, наверное, тысячу назад, в здешних землях была провинция могущественной империи. Империя эта началась когда-то с маленького, никому не известного городка на юге, и постепенно подчинила себе не только наш полуостров, но и остальные земли по берегам Великого Срединного Моря, – начал Астальдо.

– Тогда было удобнее – одна империя везде. А сейчас что ни берег – то царство или государство, налоги, чиновники и портовые сборы, – хмыкнул Сокол.

– Увы, и великие становятся малыми, пришла пора падения и для империи. Варвары затопили приграничные области, а в центральных частях не прекращалась грызня – и древние фамилии, и новые старались добиться власти. В этом хаосе людям стало не до богов, и боги отвернулись от людей.

– А зря – глядишь, парочкой молний в них с неба швырнули бы, те бы и успокоились, – подмигнул Сокол Лизавете и нахмурившемуся Лису. – Не злись, я всего лишь добавляю те соображения, которыми со мной делился мой дед, когда рассказывал мне эту сказку. Долгими зимними вечерами. У камина, конечно же.

Астальдо вздохнул и продолжил.

– В те далёкие времена богов было множество – столько, во сколько верили люди. Главные боги влияли на важнейшие стороны жизни людей, а малые божества жили, как рассказывали, в каждом дереве, каждом холме и каждом малом потоке.

– Вы только представьте, госпожа моя, идешь и думаешь – а не наступить бы на кого и не обидеть бы, – Сокол вновь подмигнул.

– И люди стали забывать о них. Забывать славить, забывать о необходимых приношениях. Даже в мыслях не возвращались они к духам тех мест, где жили, и неудивительно, что эти духи покинули здешние земли. Легенда умалчивает о том, куда все они делись – наверное, подались туда, где люди ещё не забыли, кому они всем обязаны.

– Верно. Кто ж будет голодом-то сидеть? Вот и те боги были явно не дураки.

Астальдо строго посмотрел на Сокола. Тот не поддавался. Пришлось продолжать.

– Жил в те времена праведник Эмилий. Нет, он не сразу стал праведником, сначала он был солдатом императора. Он служил в легионе, и как-то зимой, будучи в отпуске, приехал домой, в родную провинцию. И было это где-то на территории современного Туррато.

– Сейчас пять городов оспаривают друг у друга честь быть родиной праведника, однажды они даже воевали друг с другом.

– Эмилий приехал домой, у его родителей был земельный надел недалеко от имперского города. И увидел он, что в бывшей плодородной долине – третье лето неурожай. Если раньше семья Эмилия выращивала столько хлеба и овощей, что хватало и себе, и на продажу, и все подати уплатить, то нынче не наскребли даже на те самые подати. Земля не родит, дождя нет, засуха. Деревья вянут, не дают тени.

– Яблоки – и те не выросли. А яблоки в Туррато – это с давних времен одна из основных статей торговли.

– Солдату императора больно было смотреть на когда-то плодородные, а теперь засушливые земли. Он бродил по окрестностям и печалился – его родные места совсем не напоминали то, что он видел сейчас своими глазами. И думал он – почему же Солнце стало таким жестоким к людям, чем люди провинились? Чем провинился его отец, например, который всю жизнь работал, не покладая рук? Или соседи – тоже не лентяи, не богохульники, не преступники.

С такими мыслями он присел на высохшую траву под увядшим деревом и задремал. И приснился Эмилию сон.

Некто величественный и прекрасный стоял перед ним. Одетый в живое золото, и сияющий так, что глазам было больно на него смотреть. И спросил он Эмилия – почему тот клевещет на Солнце? Солнце как светило, так и светит. А вот люди забыли о своих обязанностях, люди не чтили малых местных божеств, и эти духи не смогли жить без людской поддержки. Чем живёт любое божество? Тем, что о нём помнят, с ним беседуют в молитве, ему отдают часть себя – в словах, в мыслях, в подношениях. А давно ли он, Эмилий, обращался с молитвой к кому бы то ни было? В горячке ли боя, в тишине ли размышления? Люди забыли о духах земли, и те духи тоже забыли людей. И теперь эта часть мира стоит покинутой, и скоро поглотит её Великая Тьма.

Ужаснулся Эмилий и спросил – а что делать-то? С кем бороться, чтобы не пришла Тьма? И услышал ответ – с тьмой в душе своей. И с тьмой в душах сородичей своих, и сослуживцев своих. И только так это возможно, потому что Тьма настороже, и готова биться за каждую живую душу, а с тех пор, как боги покинули мир, заступиться за людей некому.

Но что же ты, о Великое Солнце, взмолился тогда праведник Эмилий, не раскроешь свои тёплые животворные крыла над миром человеческим? И ответил ему сияющий – потому лишь, что готов он прийти к людям, но не должен быть незваным гостем. Если призовут его – он придёт, и вернёт жизнь в эти бесплодные земли, и прогонит Великую Первозданную Тьму.

– Ибо в начале был Хаос, и Первозданная Тьма, а потом уже всё остальное – вы же об этом знаете? – приподнял бровь Сокол.

Нет, Лизавета об этом не знала. И слушала дальше.

– И сказал Эмилий, что готов он нести людям божественное слово. И бороться против Первозданной Тьмы. И что все свои слабые силы он приложит к тому, чтобы Великое Солнце прославляли по всей земле, куда он сможет дойти.

– А человек, знаете, крепкое существо – если всю жизнь ходить, можно много куда дойти.

– Пробудился Эмилий ото сна и отправился к родителям. Рассказал он им о своём чудесном видении, и так убедительны были его слова, что не усомнились в них ни родители, ни соседи. Так оставил он их – с новой верой в сердце, и отправился к месту службы – а помним мы, что он был солдатом и служил в легионе.

Сослуживцам его речи вовсе не пришлись по душе – его сочли в лучшем случае сумасшедшим, а то и преступником. Какое такое Великое Солнце и Первозданная Тьма, если есть Император?

– А некоторые Императоры дошли до жизни такой, что объявляли себя живыми воплощениями богов, представляете?

Лизавета представляла – историк, как-никак.

– Однако, Эмилий не отступался. И знаменем его стал горящий факел, ибо что ближе к Великому Солнцу, чем живой огонь? У него нашлось много последователей, и с ними он спустя несколько лет вернулся в родные края. И что же? Только там, где сохранилась вера в Великое Солнце, земля родила и цвела, а вокруг царило запустение. Так Эмилий убедился, что Великое Солнце не забывает своих детей.

Он увёл пришедших с собой на острова, которые издревле звались Фаро, ибо на одном из них всегда стоял маяк, позволяющий кораблям не разбиться о прибрежные скалы, а лавировать среди извилистых берегов. И хотя места эти были дикими и совершенно не предназначенными для жизни, их заселили. Здесь было негде сеять – но было море, а значит – рыба, значит – морская соль, значит – корабли. Эмилио ещё и укрепил новопостроенный город – как имперский солдат, он знал толк в укреплениях. И немудрено, что жители назвали его не только военным вождём, но и правителем в мирное время.